Сон 1. Северная Таврия, октябрь 1920 г. 9 глава




Пред­се­да­тель пира обра­ща­ется к молодой женщине по имени Мери и просит её спеть унылую и протяжную песню её родной Шотландии, чтобы потом вновь обра­титься к веселью. Мери поет о родной стороне, которая процве­тала в доволь­стве, пока на нее не обру­ши­лось несча­стье и сторона веселья и труда превра­ти­лась в край смерти и печали. Героиня песни просит своего милого не прика­саться к своей Дженни и уйти из роди­мого селения до той поры, пока не минет зараза, и клянется не оста­вить своего возлюб­лен­ного Эдмонда даже на небесах.

Пред­се­да­тель благо­дарит Мери за жалобную песню и пред­по­ла­гает, что когда-то её края посе­тила такая же чума, как та, что сейчас косит все живое здесь. Мери вспо­ми­нает, как пела она в хижине своих роди­телей, как они любили слушать свою дочь... Но внезапно в разговор врыва­ется язви­тельная и дерзкая Луиза со словами, что сейчас подобные песни не в моде, хотя ещё есть простые души, готовые таять от женских слез и слепо верить им. Луиза кричит, что ей нена­вистна желтизна этих шотланд­ских волос. В спор вмеши­ва­ется пред­се­да­тель, он призы­вает пиру­ющих прислу­шаться к стуку колес. Прибли­жа­ется телега, нагру­женная трупами. Телегой правит негр. При виде этого зрелища Луизе стано­вится дурно, и пред­се­да­тель просит Мери плес­нуть ей воды в лицо, чтобы привести её в чувство. Своим обмо­роком, уверяет пред­се­да­тель, Луиза дока­зала, что «нежного слабей жестокий». Мери успо­ка­и­вает Луизу, и Луиза, посте­пенно приходя в себя, расска­зы­вает, что ей приви­делся черный и бело­глазый демон, который звал её к себе, в свою страшную тележку, где лежали мерт­вецы и лепе­тали свою «ужасную, неве­домую речь». Луиза не знает, во сне то было или наяву.

Молодой человек объяс­няет Луизе, что черная телега вправе разъ­ез­жать повсюду, и просит Валь­син­гама для прекра­щения споров и «след­ствий женских обмо­роков» спеть песню, но не грустную шотланд­скую, «а буйную, вакхи­че­скую песнь», и пред­се­да­тель вместо вакхи­че­ской песни поет мрачно-вдох­но­венный гимн в честь чумы. В этом гимне звучит хвала чуме, могущей даро­вать неве­домое упоение, которое сильный духом человек в состо­янии ощутить перед лицом грозящей гибели, и это насла­ждение в бою — «бессмертья, может быть, залог!». Счастлив тот, поет пред­се­да­тель, кому дано ощутить это насла­ждение.

Пока Валь­сингам поет, входит старый священник. Он упре­кает пиру­ющих за их кощун­ственный пир, называя их безбож­ни­ками, священник считает, что своим пирше­ством они совер­шают надру­га­тель­ство над «ужасом священных похорон», а своими востор­гами «смущают тишину гробов». Пиру­ющие смеются над мрач­ными словами священ­ника, а он закли­нает их Кровью Спаси­теля прекра­тить чудо­вищный пир, если они желают встре­тить на небесах души усопших любимых, и разой­тись по домам. Пред­се­да­тель возра­жает священ­нику, что дома у них печальны, а юность любит радость. Священник укоряет Валь­син­гама и напо­ми­нает ему, как всего три недели назад тот на коленях обнимал труп матери «и с воплем бился над её могилой». Он уверяет, что сейчас бедная женщина плачет на небесах, глядя на пиру­ю­щего сына. Он прика­зы­вает Валь­син­гаму следо­вать за собой, но Валь­сингам отка­зы­ва­ется сделать это, так как его удер­жи­вает здесь отча­яние и страшное воспо­ми­нанье, а также сознание собствен­ного безза­кония, его удер­жи­вает здесь ужас мертвой пустоты родного дома, даже тень матери не в силах увести его отсюда, и он просит священ­ника удалиться. Многие восхи­ща­ются смелой отпо­ведью Валь­син­гама священ­нику, который закли­нает нече­сти­вого чистым духом Матильды. Имя это приводит пред­се­да­теля в душевное смятение, он говорит, что видит её там, куда его падший дух уже не достигнет. Какая-то женщина заме­чает, что Валь­сингам сошел с ума и «бредит о жене похо­ро­ненной». Священник угова­ри­вает Валь­син­гама уйти, но Валь­сингам Божьим именем умоляет священ­ника оста­вить его и удалиться. Призвав Святое Имя, священник уходит, пир продол­жа­ется, но Валь­сингам «оста­ется в глубокой задум­чи­вости».

ЛЕРМОНТОВ. Маскарад.

Евгений Алек­сан­дрович Арбенин, человек не первой моло­дости, игрок по натуре и по профессии, разбо­гатев на картах, решает пере­ме­нить судьбу: заклю­чить «союз с добро­де­телью», жениться и зажить барином. Заду­мано — сделано. Жизнь, однако, вносит суще­ственную поправку в прекрас­нейший сей план. Посва­тав­шись не то чтобы по прямому расчету, скорее «по размыш­леньи зрелом», Евгений, неожи­данно для себя, влюб­ля­ется, и не на шутку, в юную свою жену. А это при его-то угрюм­стве и с его темпе­ра­ментом — как лава, «кипучем» — душев­ного комфорта не обещает. Вроде бы «утих», причалил к семейной пристани, а чувствует себя «изло­манным челноком», брошенным снова в открытое, бурное море. Жена его, спору нет, ангел, но она — дитя, и душой, и годами, и по-детски обожает все, что блестит, а пуще всего «и блеск, и шум, и говор балов». Вот и сегодня: празд­ники, Петер­бург развле­ка­ется, танцует, развле­ка­ется где-то и Настасья Павловна Арбе­нина (по-домаш­нему — Нина). Обеща­лась быть до полу­ночи, сейчас уж час второй... Наконец явля­ется. Подкра­ды­ва­ется на цыпочках и целует, как доброго дядюшку, в лоб. Арбенин делает ей сцену, да милые бранятся — только тешатся! К тому же Евгений Алек­сан­дрович и сам нынче не без греха: нарушил зарок — «за карты больше не садиться». Сел! И крупно выиграл. Правда, и предлог благо­видный: надо же выру­чить из беды проиг­рав­ше­гося князя Звез­дича! Со Звез­дичем же из игор­ного дома едет он в дом маска­радный — к Энгель­гардту. Чтобы рассе­яться. Рассе­яться не полу­ча­ется: в праздной толпе Арбенин всем чужой, зато Звездич, молодой и очень красивый гвар­деец, в своей стихии и, конечно же, мечтает об амурном приклю­чении. Мечта сбыва­ется. Таин­ственная дама в маске, интригуя, призна­ется ему в невольной страсти. Князь просит на память о маска­радной встрече какой-нибудь симво­ли­че­ский «предмет». Маска, не рискуя отдать свое кольцо, дарит красав­чику поте­рянный кем-то браслет: золотой, с эмалью, преми­ленький (ищи, мол, ветра в поле!). Князь пока­зы­вает маска­радный «трофей» Арбе­нину. Тот где-то видел похожий, но где, не помнит. Да и не до Звез­дича ему, некто Неиз­вестный, наго­ворив дерзо­стей, только что пред­сказал Евгению несча­стье, и не вообще, а именно в эту празд­ничную зимнюю ночь!.. Согла­си­тесь, что после такого бурного дня у госпо­дина Арбе­нина есть осно­вания нерв­ни­чать, ожидая припозд­нив­шуюся жену! Но вот гроза, так и не превра­тив­шись в бурю, умча­лась. Ну что с того, что Нина любит иначе, чем он, — безот­четно, чувствами играя, так ведь любит же! Растро­ганный, в порыве нежности Евгений целует женины пальцы и невольно обра­щает внимание на её браслет: несколько часов назад точно таким же, золотым и с эмалью, хвастал Звездич! И вот тебе на! На правом запястье брас­лета нет, а они — парные, и Нина, следуя моде, носит их на обеих руках! Да нет, не может быть! «Где, Нина, твой второй браслет?» — «Потерян». Потерян? Потерю, по распо­ря­жению Арбе­нина, ищут всем домом, есте­ственно, не находят, в процессе же поисков выяс­ня­ется: Нина задер­жа­лась до двух часов ночи не на домашнем балу в почтенном семей­стве, а на публичном маска­раде у Энгель­гардта, куда поря­дочной женщине, одной, без спут­ников, ездить зазорно. Пора­женный странным, необъ­яс­нимым (неужели всего лишь детское любо­пыт­ство?) поступком жены, Арбенин начи­нает подо­зре­вать, что у Нины — роман с князем. Подо­зрение, правда, еще не уверен­ность. Не может же ангел-Нина пред­по­честь ему, зрелому мужу, пустого смаз­ли­вого маль­чишку! Куда больше (пока) возму­щает Арбе­нина князь — до амурных ли шало­стей было бы этому «купи­дону», если бы он, Арбенин, не отыграл вели­ко­душно его карточный проигрыш! Устав до полу­смерти от выяс­нения отно­шений, супруги Арбе­нины, в самом дурном распо­ло­жении духа, расхо­дятся по своим комнатам.

На другой день Нина отправ­ля­ется в ювелирный магазин; она наивно наде­ется, что муж сменит гнев на милость, если удастся подо­брать взамен утра­ченной безде­лушки точно такую же. Ничего не купив (брас­леты — штучной работы), мадам Арбе­нина заез­жает к свет­ской прия­тель­нице молодой вдове баро­нессе Штраль и, встретив в гостиной Звез­дича, просто­душно расска­зы­вает ему о своей непри­ят­ности. Решив, что таин­ственная дама в маске и Нина Арбе­нина — одно и то же лицо, а «сказочка» про якобы поте­рянный браслет — с намеком, Звездич в миг преоб­ра­жа­ется из скуча­ю­щего бонви­вана в пламен­ного любов­ника. Остудив его пыл «крещен­ским холодом», Нина поспешно удаля­ется, а раздо­са­до­ванный князь выкла­ды­вает «всю историю» баро­нессе. Вдова в ужасе, ведь это именно она, не узнанная под маска­радной маской, нашла и пода­рила Нинин браслет!

Спасая свою репу­тацию, она остав­ляет Звез­дича в заблуж­дении, а тот, в надежде запу­тать Нину и тем самым добиться своего, отправ­ляет ей, по домаш­нему адресу, предерзкое письмо: дескать, скорей умру, чем отка­жусь от вас, пред­ва­ри­тельно опове­стив о его содер­жании поло­вину свет­ского Петер­бурга. В резуль­тате много­сту­пен­чатой интриги скан­дальное послание попа­дает в руки Арбе­нина. Теперь Евгений не только убежден, что жестоко обманут. Теперь он видит в случив­шемся еще и некий вещий знак: дескать, не тому, кто испытал «все сладости порока и злодей­ства» — мечтать о покое и беспеч­ности! Ну, какой из него, игрока, муж? И тем более добро­де­тельный отец семей­ства! Однако отомстить ковар­ному «соблаз­ни­телю» так, как это сделал бы «гений злодей­ства» и порока, то есть заду­шить Звез­дича словно кутенка, — спящим, Арбенин не может: «союз с добро­де­телью», пусть краткий, видимо, все-таки что-то изменил в самом его суще­стве.

Между тем баро­несса Штраль, испу­гав­шись за жизнь князя, кото­рого, несмотря ни на что, любит, за что — не зная, «быть может, так, от скуки, от досады, от ревности», реша­ется открыть Арбе­нину истину и тем самым предот­вра­тить неиз­бежную, по её пред­став­лению, дуэль. Арбенин, прокру­чивая в голове вари­анты отмщенья, не слушает её, точнее, слушая, не слышит. Госпожа Штраль в отча­яньи, хотя волну­ется она напрасно: поединок не входит в планы Евгения; он хочет отнять у счаст­лив­чика и баловня судьбы не жизнь — зачем ему жизнь «площад­ного воло­киты», а нечто большее: честь и уважение обще­ства. Хитро­умное пред­при­ятие удается вполне. Втянув бесха­рак­тер­ного князька в карточное сраженье, приди­ра­ется к пустякам, публично обви­няет в мошен­ни­че­стве: «Вы шулер и подлец», дает поще­чину.

Итак, Звездич наказан. Очередь за Ниной. Но Нина — это не безнрав­ственный и безбожный князек; Нина это Нина, и Арбенин, суеверный, как все игроки, медлит, ожидая, что скажет, что подскажет судьба ему, её старин­ному и верному рабу. Судьба же «ведет себя» крайне коварно: распу­тывая интригу, тут же и запу­ты­вает ее! Госпожа Штраль, после неудачной попытки объяс­ниться начи­стоту с мужем подруги и понимая, что при любом пово­роте событий свет­ская её карьера безна­дежно погуб­лена, решает удалиться в свое дере­вен­ское именье, а перед отъездом разъ­яс­няет Звез­дичу «разгадку сей шарады». Князь, уже пере­ве­денный, по собственной его просьбе, на Кавказ, задер­жи­ва­ется в Петер­бурге, чтобы вернуть злопо­лучную безде­лушку её насто­ящей владе­лице, а главное, чтобы осте­речь Нину, которая симпа­тична ему: бере­ги­тесь, мол, ваш муж — злодей! Не придумав иного способа пого­во­рить с госпожой Арбе­ниной наедине, он весьма неосто­рожно подходит к ней на очередном вели­ко­свет­ском балу. Назы­вать вещи своими именами князь не реша­ется, а Нина реши­тельно не пони­мает его намеков. Ее Евгений — злодей? Муж соби­ра­ется ей отомстить? Какая чепуха? Не дога­ды­ва­ется она и о том, к какому решению приходит изда­лека наблю­да­ющий эту сцену Арбенин («Я казнь ей отыщу... Она умрет, жить вместе с нею доле я не могу»). Разго­ря­ченная танцами, давно позабыв о смешном офице­рике, Нина просит мужа принести ей моро­женое. Евгений послушно плетется в буфетную и перед тем, как подать блюдечко с моро­женым жене, подсы­пает туда яд. Яд — быст­ро­дей­ству­ющий, верный, в ту же ночь, в страшных муче­ниях, Нина умирает. Проститься с телом покойной приходят друзья и знакомые. Предо­ставив визи­теров скорби слугам, Арбенин в мрачном одино­че­стве бродит по опустев­шему дому. В одной из дальних комнат его и находят Звездич и тот самый неиз­вестный господин, который несколько дней назад, на маска­раде у Энгель­гардта, пред­сказал Арбе­нину «несча­стье». Это его давний знакомый, кото­рого Евгений Алек­сан­дрович когда-то обыграл и пустил, что назы­ва­ется, по миру. Изведав, на своем горьком опыте, на что способен этот человек, Неиз­вестный, уверенный, что мадам Арбе­нина умерла не своей смертью, заяв­ляет открыто, при Звез­диче: «Ты убил свою жену». Арбенин — в ужасе, на неко­торое время потря­сение отни­мает у него дар речи. Восполь­зо­вав­шись возникшей паузой, Звездич, в подроб­но­стях, изла­гает истинную историю роко­вого брас­лета и в каче­стве дока­за­тель­ства пере­дает Евгению пись­менное свиде­тель­ство баро­нессы. Арбенин сходит с ума. Но перед тем как навеки погру­зиться в спаси­тельный мрак безумия, этот «гордый» ум успе­вает бросить обви­нение самому Богу: «Я говорил Тебе, что ты жесток!»

Неиз­вестный торже­ствует: он отмщен вполне. А вот Звездич безутешен: дуэль при нынешнем состо­янии Арбе­нина невоз­можна, и, значит, он, молодой, полный сил и надежд красавец, навек лишен и спокой­ствия, и чести.

Гоголь. Ревизор

В уездном городе, от коего «три года скачи, ни до какого госу­дар­ства не доедешь», город­ничий, Антон Анто­нович Сквозник-Дмуха­нов­ский, соби­рает чинов­ников, дабы сооб­щить прене­при­ятное изве­стие: письмом от знакомца он уведомлен, что в их город едет «ревизор из Петер­бурга, инког­нито. И еще с секретным пред­пи­са­нием». Город­ничий — всю ночь снились две крысы неесте­ственной вели­чины — пред­чув­ствовал дурное. Выис­ки­ва­ются причины приезда реви­зора, и судья, Аммос Федо­рович Ляпкин-Тяпкин (который прочитал «пять или шесть книг, а потому несколько воль­но­думен»), пред­по­ла­гает зате­ва­емую Россией войну. Город­ничий меж тем сове­тует Артемию Филип­по­вичу Земля­нике, попе­чи­телю бого­угодных заве­дений, надеть на больных чистые колпаки, распо­ря­диться насчет крепости кури­мого ими табака и вообще, по возмож­ности, умень­шить их число; и встре­чает полное сочув­ствие Земля­ники, почи­та­ю­щего, что «человек простой: если умрет, то и так умрет; если выздо­ро­веет, то и так выздо­ро­веет». Судье город­ничий указы­вает на «домашних гусей с малень­кими гусен­ками», что шныряют под ногами в передней для проси­телей; на засе­да­теля, от кото­рого с детства «отдает немного водкою»; на охот­ничий арапник, что висит над самым шкапом с бума­гами. С рассуж­де­нием о взятках (и в част­ности, борзыми щенками) город­ничий обра­ща­ется к Луке Лукичу Хлопову, смот­ри­телю училищ, и сокру­ша­ется странным привычкам, «нераз­лучным с ученым званием»: один учитель беспре­станно строит рожи, другой объяс­няет с таким жаром, что не помнит себя («Оно, конечно, Алек­сандр Маке­дон­ский герой, но зачем же стулья ломать? от этого убыток казне»).

Появ­ля­ется почт­мей­стер Иван Кузьмич Шпекин, «просто­душный до наив­ности человек». Город­ничий, опасаясь доносу, просит его просмат­ри­вать письма, но почт­мей­стер, давно уж читая их из чистого любо­пыт­ства («иное письмо с насла­жде­нием прочтешь»), о петер­бург­ском чинов­нике ничего пока не встречал. Запы­хав­шись, входят поме­щики Бобчин­ский и Добчин­ский и, поми­нутно пере­бивая друг друга, расска­зы­вают о посе­щении гости­нич­ного трак­тира и молодом чело­веке, наблю­да­тельном («и в тарелки к нам заглянул»), с эдаким выра­же­нием в лице, — одним словом, именно реви­зоре: «и денег не платит, и не едет, кому же б быть, как не ему?»

Чинов­ники озабо­ченно расхо­дятся, город­ничий решает «ехать парадом в гости­ницу» и отдает спешные пору­чения квар­таль­ному отно­си­тельно улицы, ведущей к трак­тиру, и стро­и­тель­ства церкви при бого­угодном заве­дении (не забыть, что она начала «стро­иться, но сгорела», а то ляпнет кто, что и не стро­и­лась вовсе). Город­ничий с Добчин­ским уезжает в большом волнении, Бобчин­ский петушком бежит за дрож­ками. Явля­ются Анна Андре­евна, жена город­ни­чего, и Марья Анто­новна, дочь его. Первая бранит дочь за нерас­то­роп­ность и в окошко расспра­ши­вает уезжа­ю­щего мужа, с усами ли приезжий и с какими усами. Раздо­са­до­ванная неудачей, она посы­лает Авдотью за дрож­ками.

В маленькой гости­ничной комнате на барской постели лежит слуга Осип. Он голоден, сетует на хозяина, проиг­рав­шего деньги, на бездумную его расто­чи­тель­ность и припо­ми­нает радости жизни в Петер­бурге. Явля­ется Иван Алек­сан­дрович Хлестаков, молодой глупо­ватый человек. После пере­бранки, с возрас­та­ющей робо­стью, он посы­лает Осипа за обедом — а не дадут, так за хозя­ином. За объяс­не­ниями с трак­тирным слугою следует дрянной обед. Опустошив тарелки, Хлестаков бранится, об эту пору справ­ля­ется о нем город­ничий. В темном номере под лест­ницей, где квар­ти­рует Хлестаков, проис­ходит их встреча. Чисто­сер­дечные слова о цели путе­ше­ствия, о грозном отце, вызвавшем Ивана Алек­сан­дро­вича из Петер­бурга, прини­ма­ются за искусную выдумку инког­нито, а крики его о неже­лании идти в тюрьму город­ничий пони­мает в том смысле, что приезжий не станет покры­вать его проступков. Город­ничий, теряясь от страха, пред­ла­гает приез­жему денег и просит пере­ехать в его дом, а также осмот­реть — любо­пыт­ства ради — неко­торые заве­дения в городе, «как-то бого­угодные и другие». Приезжий неожи­данно согла­ша­ется, и, написав на трак­тирном счете две записки, Земля­нике и жене, город­ничий отправ­ляет с ними Добчин­ского (Бобчин­ский же, усердно подслу­ши­вавший под дверью, падает вместе с нею на пол), а сам едет с Хлеста­ковым.

Анна Андре­евна, в нетер­пении и беспо­кой­стве ожидая вестей, по-преж­нему доса­дует на дочь. Прибе­гает Добчин­ский с запискою и рассказом о чинов­нике, что «не генерал, а не уступит гене­ралу», о его гроз­ности вначале и смяг­чении впослед­ствии. Анна Андре­евна читает записку, где пере­чис­ление соленых огурцов и икры пере­ме­жа­ется с просьбою приго­то­вить комнату для гостя и взять вина у купца Абду­лина. Обе дамы, ссорясь, решают, какое платье кому надеть. Город­ничий с Хлеста­ковым возвра­ща­ются, сопро­вож­да­емые Земля­никою (у коего в боль­нице только что отку­шали лабар­дана), Хлоповым и непре­мен­ными Добчин­ским и Бобчин­ским. Беседа каса­ется успехов Артемия Филип­по­вича: со времени его вступ­ления в долж­ность все больные «как мухи, выздо­рав­ли­вают». Город­ничий произ­носит речь о своем беско­рыстном усердии. Разне­жив­шийся Хлестаков инте­ре­су­ется, нельзя ли где в городе поиг­рать в карты, и город­ничий, разумея в вопросе подвох, реши­тельно выска­зы­ва­ется против карт (не смущаясь нимало давешним своим выиг­рышем у Хлопова). Совер­шенно развин­ченный появ­ле­нием дам, Хлестаков расска­зы­вает, как в Петер­бурге приняли его за глав­но­ко­ман­ду­ю­щего, что он с Пушкиным на друже­ской ноге, как управлял он некогда депар­та­ментом, чему пред­ше­ство­вали уговоры и посылка к нему трид­цати пяти тысяч одних курьеров; он живо­пи­сует свою беспри­мерную стро­гость, пред­ре­кает скорое произ­ве­дение свое в фельд­мар­шалы, чем наводит на город­ни­чего с окру­же­нием пани­че­ский страх, в коем страхе все и расхо­дятся, когда Хлестаков удаля­ется поспать. Анна Андре­евна и Марья Анто­новна, отспорив, на кого больше смотрел приезжий, вместе с город­ничим напе­ребой расспра­ши­вают Осипа о хозяине. Тот отве­чает столь двусмыс­ленно и уклон­чиво, что, пред­по­лагая в Хлеста­кове важную персону, они лишь утвер­жда­ются в том. Город­ничий отря­жает поли­цей­ских стоять на крыльце, дабы не пустить купцов, проси­телей и всякого, кто бы мог пожа­ло­ваться.

Чинов­ники в доме город­ни­чего сове­ща­ются, что пред­при­нять, решают дать приез­жему взятку и угова­ри­вают Ляпкина-Тяпкина, слав­ного крас­но­ре­чием своим («что ни слово, то Цицерон с языка слетел»), быть первым. Хлестаков просы­па­ется и вспу­ги­вает их. Вконец пере­тру­сивший Ляпкин-Тяпкин, вошед с наме­ре­нием дать денег, не может даже связно отве­чать, давно ль он служит и что выслужил; он роняет деньги и почи­тает себя едва ли уже не аресто­ванным. Поднявший деньги Хлестаков просит их взаймы, ибо «в дороге издер­жался». Беседуя с почт­мей­стером о прият­но­стях жизни в уездном городе, пред­ложив смот­ри­телю училищ сигарку и вопрос о том, кто, на его вкус, пред­по­чти­тельнее — брюнетки или блон­динки, смутив Земля­нику заме­ча­нием, что вчера-де он был ниже ростом, у всех пооче­редно он берет «взаймы» под тем же пред­логом. Земля­ника разно­об­разит ситу­ацию, донося на всех и пред­лагая изло­жить свои сооб­ра­жения пись­менно. У пришедших Бобчин­ского и Добчин­ского Хлестаков сразу просит тысячу рублей или хоть сто (впрочем, доволь­ству­ется и шестью­де­сятью пятью). Добчин­ский хлопочет о своем первенце, рожденном ещё до брака, желая сделать его законным сыном, — и обна­дежен. Бобчин­ский просит при случае сказать в Петер­бурге всем вель­можам: сена­торам, адми­ралам («да если эдак и госу­дарю придется, скажите и госу­дарю»), что «живет в таком-то городе Петр Иванович Бобчин­ский».

Спро­вадив поме­щиков, Хлестаков садится за письмо прия­телю Тряпич­кину в Петер­бург, с тем чтобы изло­жить забавный случай, как приняли его за «государ­ствен­ного чело­века». Покуда хозяин пишет, Осип угова­ри­вает его скорее уехать и успе­вает в своих доводах. Отослав Осипа с письмом и за лошадьми, Хлестаков прини­мает купцов, коим громко препят­ствует квар­тальный Держи­морда. Они жалу­ются на «обижа­тель­ства» город­ни­чего, дают испро­шенные пятьсот рублей взаймы (Осип берет и сахарную голову, и многое еще: «и вере­вочка в дороге приго­дится»). Обна­де­женных купцов сменяют слесарша и унтер-офицер­ская жена с жало­бами на того же город­ни­чего. Остальных проси­телей выпи­рает Осип. Встреча с Марьей Анто­новной, которая, право, никуда не шла, а только думала, не здесь ли маменька, завер­ша­ется призна­нием в любви, поце­луем заврав­ше­гося Хлеста­кова и пока­я­нием его на коленях. Внезапно явив­шаяся Анна Андре­евна в гневе выстав­ляет дочь, и Хлестаков, найдя её еще очень «аппе­титной», падает на колени и просит её руки. Его не смущает расте­рянное признание Анны Андре­евны, что она «в неко­тором роде замужем», он пред­ла­гает «удалиться под сень струй», ибо «для любви нет различия». Неожи­данно вбежавшая Марья Анто­новна полу­чает выво­лочку от матери и пред­ло­жение руки и сердца от все ещё стоя­щего на коленях Хлеста­кова. Входит город­ничий, пере­пу­ганный жало­бами прорвав­шихся к Хлеста­кову купцов, и умоляет не верить мошен­никам. Он не разу­меет слов жены о сватов­стве, покуда Хлестаков не грозит застре­литься. Не слишком понимая проис­хо­дящее, город­ничий благо­слов­ляет молодых. Осип докла­ды­вает, что лошади готовы, и Хлестаков объяв­ляет совер­шенно поте­рян­ному семей­ству город­ни­чего, что едет на один лишь день к бога­тому дяде, снова одал­жи­вает денег, усажи­ва­ется в коляску, сопро­вож­да­емый город­ничим с домо­чад­цами. Осип забот­ливо прини­мает персид­ский ковер на подстилку.

Проводив Хлеста­кова, Анна Андре­евна и город­ничий преда­ются мечта­ниям о петер­бург­ской жизни. Явля­ются призванные купцы, и торже­ству­ющий город­ничий, нагнав на них вели­кого страху, на радо­стях отпус­кает всех с Богом. Один за другим приходят «отставные чинов­ники, почетные лица в городе», окру­женные своими семей­ствами, дабы поздра­вить семей­ство город­ни­чего. В разгар поздрав­лений, когда город­ничий с Анною Андре­евной средь изны­ва­ющих от зависти гостей почи­тают уж себя гене­раль­скою четою, вбегает почт­мей­стер с сооб­ще­нием, что «чиновник, кото­рого мы приняли за реви­зора, был не ревизор». Распе­ча­танное письмо Хлеста­кова к Тряпич­кину чита­ется вслух и пооче­редно, так как всякий новый чтец, дойдя до харак­те­ри­стики собственной персоны, слепнет, буксует и отстра­ня­ется. Раздав­ленный город­ничий произ­носит обли­чи­тельную речь не так верто­праху Хлеста­кову, как «щелко­перу, бума­го­ма­раке», что непре­менно в комедию вставит. Общий гнев обра­ща­ется на Бобчин­ского и Добчин­ского, пустивших ложный слух, когда внезапное явление жандарма, объяв­ля­ю­щего, что «прие­хавший по имен­ному пове­лению из Петер­бурга чиновник требует вас сей же час к себе», — повер­гает всех в подобие столб­няка. Немая сцена длится более минуты, в продол­жение коего времени никто не пере­ме­няет поло­жения своего. «Занавес опус­ка­ется».

Гоголь. Женитьба

Надворный советник Подко­лесин, лежа на диване с трубкою и размышляя, что не мешало бы все же жениться, призы­вает слугу Степана, коего расспра­ши­вает как о том, не захо­дила ли сваха, так и о посе­щении им порт­ного, о каче­стве пущен­ного на фрак сукна и не спра­шивал ли портной, для чего барину фрак такого тонкого сукна и не хочет ли, дескать, барин жениться. Перейдя затем к ваксе и обсудив ее столь же детально, Подко­лесин сокру­ша­ется, что женитьба такая хлопот­ливая вещь. Появ­ля­ется сваха Фекла Ивановна и расска­зы­вает о невесте Агафье Тихо­новне, купе­че­ской дочери, ее внеш­ности («как рафинад!»), ее неже­лании выхо­дить за купца, а только за дворя­нина («такой вели­катес»). Удовле­тво­ренный Подко­лесин велит свахе прийти после­завтра («я полежу, а ты расска­жешь»), она упре­кает его в лености и говорит, что скоро он уж будет негоден для женитьбы. Вбегает друг его Кочкарев, бранит Феклу за то, что та его женила, но, поняв, что и Подко­лесин думает жениться, прини­мает в этом самое живое участие. Выспросив у свахи, где живет невеста, он выпро­ва­жи­вает Феклу, соби­раясь женить Подко­ле­сина сам. Он живо­пи­сует не уверен­ному еще другу прелести семейной жизни и уж было убеж­дает его, но Подко­лесин вновь заду­мы­ва­ется о стран­ности того, что «все был неже­натый, а теперь вдруг женатый». Кочкарев объяс­няет, что сейчас Подко­лесин просто бревно и ника­кого значения не имеет, а то будут вокруг него «этакие маленькие каналь­чонки», и все на него похожи. Уж совсем собрав­шись ехать, Подко­лесин говорит, что лучше завтра. С бранью Кочкарев его увозит.

Агафья Тихо­новна с теткою, Ариной Панте­лей­мо­новной, гадает на картах, та поми­нает покой­ного батюшку Агафьи, его величие и солид­ность, и тем пыта­ется скло­нить внимание племян­ницы к торговцу «по суконной линии» Алексею Дмит­ри­е­вичу Стари­кову. Но Агафья упря­мится: он и купец, и борода у него растет, и дворянин завсегда лучше. Приходит Фекла, сетует на хлопот­ность своего дела: все дома исхо­дила, по канце­ля­риям истас­ка­лась, зато женихов сыскала человек шесть. Она описы­вает женихов, но недо­вольная тетка вздорит с Феклою о том, кто лучше — купец или дворянин. В двери звонят. В страшном смятении все разбе­га­ются, Дуняша бежит откры­вать. Вошедший Иван Павлович Яичница, экзе­кутор, пере­чи­ты­вает роспись прида­ного и сличает с тем, что в доступ­ности. Появ­ля­ется Никанор Иванович Анучкин, субтильный и «вели­катный», ищущий в невесте знания фран­цуз­ского языка. Взаимно скрывая истинную причину своего появ­ления, оба жениха ожидают дальше. Приходит Балтазар Балта­за­рович Жевакин, отставной лейте­нант морской службы, с порога поми­нает Сицилию, чем и обра­зует общий разговор. Анучкин инте­ре­су­ется обра­зо­ва­нием сици­ли­анок и потрясен заяв­ле­нием Жева­кина, что все пого­ловно, включая и мужиков, говорят на фран­цуз­ском языке. Яичница любо­пыт­ствует комплек­цией тамошних мужиков и их привыч­ками. Рассуж­дения о стран­но­стях неко­торых фамилий преры­ва­ется появ­ле­нием Кочка­рева и Подко­ле­сина. Кочкарев, жела­ющий немедля оценить невесту, припа­дает к замочной сква­жине, вызывая ужас Феклы.

Невеста в сопро­вож­дении тетки выходит, женихи пред­став­ля­ются, Кочкарев реко­мен­ду­ется родствен­ником несколько туман­ного свой­ства, а Подко­ле­сина выстав­ляет едва ли не управ­ля­ющим депар­та­ментом. Появ­ля­ется и Стариков. Общий разговор о погоде, сбитый прямым вопросом Яичницы о том, в какой службе желала бы видеть Агафья Тихо­новна мужа, преры­ва­ется смущенным бегством невесты. Женихи, полагая прийти вечером «на чашку чая» и обсуждая, не велик ли у невесты нос, расхо­дятся. Подко­лесин, решив уж, что и нос вели­коват, и по-фран­цузски вряд ли она знает, говорит прия­телю, что невеста ему не нравится. Кочкарев без труда убеж­дает его в несрав­ненных досто­ин­ствах невесты и, взяв слово, что Подко­лесин не отсту­пится, берется остальных женихов спро­ва­дить.

Агафья Тихо­новна не может решить, кото­рого из женихов ей выбрать («Если бы губы Ника­нора Ивано­вича да приста­вить к носу Ивана Кузь­мича...»), и хочет кинуть жребий. Появ­ля­ется Кочкарев, убеждая взять Подко­ле­сина, и реши­тельно только его, потому что он чудо человек, а остальные все дрянь. Объяснив, как отка­зать женихам (сказав, что не распо­ло­жена еще замуж, или уж просто: пошли вон, дураки), Кочкарев убегает за Подко­ле­синым. Приходит Яичница, требуя прямого ответа: да или нет. Жевакин и Анучкин явля­ются следом. Расте­рянная Агафья Тихо­новна выпа­ли­вает «пошли вон» и, устра­шенная видом Яичницы («Ух, прибьет!..»), убегает. Входит Кочкарев, оста­вивший Подко­ле­сина в прихожей попра­вить стре­мешку, объяс­няет опешившим женихам, что невеста дура, прида­ного за ней почти нет и по-фран­цузски она ни бель­меса. Женихи распе­кают Феклу и уходят, оставив Жева­кина, не разду­мав­шего жениться. Кочкарев отсы­лает и его, посулив свое участие и несо­мненную удачу в сватов­стве. Смущенной же невесте Кочкарев атте­стует Жева­кина дураком и пьяницей. Жевакин подслу­шивал и изумлен странным пове­де­нием своего заступ­ника. Агафья Тихо­новна не желает с ним гово­рить, множа его недо­умения: семна­дцатая невеста отка­зы­вает, а почему?

Кочкарев приводит Подко­ле­сина и принуж­дает его, остав­шись с неве­стою наедине, открыть ей сердце. Беседа о прият­но­стях катания в лодке, жела­тель­ности хоро­шего лета и близости екате­ри­нин­гоф­ского гуляния окан­чи­ва­ется ничем: Подко­лесин откла­ни­ва­ется. Однако он возвращен Кочка­ревым, уже зака­завшим ужин, сгово­рив­шимся о поездке в церковь через час и умоля­ющим прия­теля жениться, не откла­дывая. Но Подко­лесин уходит. Наградив прия­теля множе­ством нелестных прозвищ, Кочкарев поспе­шает его вернуть. Агафья Тихо­новна в размыш­лении, что и двадцати семи лет не провела в девках, ожидает жениха. Водво­ренный в комнату пинком Подко­лесин не может присту­питься к делу, и наконец сам Кочкарев просит за него руки Агафьи Тихо­новны. Все устра­и­ва­ется, и невеста спешит одеться. Подко­лесин, уж довольный и благо­дарный, оста­ется один, поскольку Кочкарев отлу­ча­ется взгля­нуть, готов ли стол (шляпу Подко­ле­сина, впрочем, он благо­ра­зумно приби­рает), и размыш­ляет, что он был до сих пор и понимал ли значение жизни. Он удивлен, что множе­ство людей живет в такой слепоте, и, дове­дись ему быть госу­дарем, он повелел бы всем жениться. Мысль о непо­пра­ви­мости того, что сейчас произойдет, несколько смущает, а затем и страшит его не на шутку. Он реша­ется бежать, пусть бы и через окно, коли нельзя в дверь, пусть и без шляпы, раз ее нет, — выска­ки­вает в окно и уезжает на извоз­чике.



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2019-04-14 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: