- Отлично, - одобрительно пробормотал коронер.
Он медленно достал из набора инструментов металлический крючок и вывернул им веко жертвы. Подсвечивая нужную область электрическим фонариком – новым устройством на батарейках – он медленно наклонялся над каждым веком, затем резко опустил фонарь на пол и начал делать заметки в небольшой записной книжке, вынутой из кармана.
- Хм, неубедительно, - разочарованно нахмурился он.
Затем доктор снова схватил фонарь и поднёс его сначала к шее, а затем приоткрыл рот жертвы и осветил ротовую полость.
- Как я и ожидал, - покачал он головой. – Здесь я мало что смогу сделать. Можете перенести её в мой фургон, не травмируя? Не хочу, чтобы на ней появились новые синяки и кровоподтёки.
- На ней и так пока их нет. Вообще ни одного повреждения, заметного невооружённым взглядом, - отметил Малвани очевидное, чем заслужил строгий взгляд Уилкокса.
- После смерти синяки могут появляться в течение нескольких часов, - возразил коронер. – К тому же, могут быть внутренние кровоизлияния, особенно если предположить, что диагноз механической асфиксии подтвердится.
- А как ещё она могла умереть? – поинтересовался я.
- Скорей всего, её задушили, - пожал доктор плечами. – Конечно, это могло бы быть и отравление, хотя яд обычно оставляет весьма неприглядные внешние признаки, которые в данном случае отсутствуют. Но судя по положению тела, я бы предположил самоубийство.
- Это не самоубийство, Макс, - сказал Малвани. – Должно быть что-то ещё, что бы ты мог рассказать мне прямо сейчас. Мне не с чего начинать, кроме уверенности в том, что она была убита.
Голос Малвани стал мягким и спокойным, но по тону стало ясно, что он от своего не отступится.
|
|
Уилкокс склонил на бок голову.
- Уверенности? Ни в чём нельзя быть уверенным, капитан, пока это не подтвердит наука.
- В данном случае твоя наука лишь подтвердит то, что я и так уже знаю.
В голосе Малвани звучало тихое отчаяние.
Малвани не мог не понимать, что рискует оказаться в немилости у Чарльза Фромана, поступая не так, как хочет того театральный магнат. И последствия такого поведения могут выйти далеко за рамки того, с чем когда-либо сталкивался Малвани. Но я не верил, что всё дело в этом.
Уилкокс откашлялся и нехотя поставил на пол свой чемоданчик. Он устроил целое представление, заботливо поправляя шарф на шее, а затем произнёс:
- Что ж… Если принять во внимание то, что ты считаешь это убийством из-за доказательств, которыми ты со мной не делишься, то…
Он позволил словам многозначительно повиснуть в воздухе и продолжил:
- Я бы сказал, что самая вероятная причина смерти – удушение. Если провести всё аккуратно, то следов может и не остаться. Но я не могу ничего подтвердить, пока не проведу вскрытие, которое покажет, есть ли типичные для такого метода убийства повреждения хрящей гортани или подъязычной кости. Я заберу её на фургоне прямо сейчас.
И прежде чем уйти, Уилкокс поднял чемоданчик и слегка повернулся к нам боком.
- И пока я не исследую её внутренние органы и содержимое желудка, - заметил он, - я не поддерживаю твою теорию убийства. Это может оказаться и самоубийством. Вы скоро узнаете. Наука не лжёт.
Уилкокс направился к выходу, и Малвани ещё пару секунд хмурился, а я снова взглянул на тело девушка на сцене.
|
|
Одна хористка из сотни. Почему же именно она?
- В одном Уилкокс прав. Есть нечто важное, о чём ты нам не рассказываешь, - произнёс я, аккуратно подбирая слова. – Это как-то связано с тем, почему ты позвал меня на это дело?
Малвани молча упал в кресло на первом ряду и беспомощно посмотрел на меня. В его глазах плескалось беспокойство.
- Ты упомянул, что на теле нет ни единого повреждения. Так почему же ты настолько уверен, что перед нами убийство?
- Потому что если её не убили, то перед нами не просто одно самоубийство, – Малвани широко раскинул руки, – их уже два.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Театр «Гаррик», 35-ая улица, дом 67.
Второе убийство. Так вот что он утаивал от Уилкокса. И в этом заключалась причина того, что он позвал меня помочь в этом деле.
- Ты имеешь в виду, что была ещё одна смерть, идентичная данной? – я внимательно наблюдал за Малвани.
Он кивнул, но не поднимал на меня взгляд, сосредоточившись на глазах мёртвой девушки, смотрящей на нас сверху вниз со сцены.
Когда вдалеке послышались шаги двух полицейских, вышедших из-за сцены и нёсших в руках пакеты с уликами, Малвани повернулся ко мне и жарко зашептал:
- Три недели назад подобным образом умерла ещё одна актриса. В «Империи», в квартале отсюда. Уборщицы, пришедшие на следующее утро на работу, нашли её в таком же виде, - махнул Малвани рукой в сторону сцены. - Её звали Элиза Даунс. Она была одета с иголочки, в украшениях, лежала посреди сцены, и не было никаких признаков преступления. Все посчитали это самоубийством. Расследование не проводилось. Нас даже не вызывали.
- Тогда откуда ты об этом знаешь?
|
|
- От мистера Айзмана, - честно признался Малвани. – Видишь ли, «Империя» - ещё один театр Фромана, входящий в небольшое бродвейское сообщество. Новости о смерти мисс Даунс разнеслись быстро и подействовали угнетающе на боевой дух сотрудников.
Он выпрямился и размял руки.
- Но у мистера Айзмана не было причин подозревать в произошедшем что-либо иное, кроме трагического самоубийства, пока сегодняшним утром при схожих обстоятельствах не была найдена мисс Жермен.
- Они обе были актрисами. Нам известно, были ли они знакомы? Если да, то они могли обсуждать самоубийство. И раз новости о смерти мисс Даунс так ярко поразили театральную общественность, мисс Жермен могла скопировать мисс Даунс, решив покончить жизнь самоубийством.
Я и сам понимал, насколько это неправдоподобно, но такова уж была моя привычка: принимать во внимание все возможности, даже если позже я сам же их и отмету.
- Нет, - мрачно покачал головой Малвани. – Я бы тоже хотел так думать. Но есть кое-что ещё.
Малвани осмотрелся, словно беспокоясь, что кто-то подслушает наш разговор. Но в помещении кроме нас никого не было.
Малвани удовлетворённо кивнул и жестом показал мне следовать за ним. Мы подошли к последнему ряду, где он оставил свои вещи.
- Мы нашли записки. Письма. Даже не знаю, как их правильно назвать.
Он запнулся, пытаясь подобрать слова.
- Одно из них было найдено рядом с телом мисс Даунс в «Империи», правда, много позже, сначала его и не заметили. В нём полно поэтической чепухи о смерти, поэтому мистер Айзман и решил, что это предсмертная записка. Но когда мы нашли похожую записку здесь, рядом с мисс Жермен, его начали терзать сомнения.
Малвани засунул руку в потёртую кожаную сумку, доставая несколько листков бумаг.
Захватив край письма носовым платком, Малвани передал мне первый лист бумаги нежно-голубого цвета. Я аккуратно потянулся, стараясь браться только через ткань.
Написано было мелким, неразборчивым почерком.
И вновь избрал я деву без природной красоты и дал ей то, чем обделила Природа. Я - Пигмалион. Она - Галатея, моё лучшее творение. Так скажу же словами прекраснейшего английского поэта:
«Кровь её я не пролью,
Не раню кожу, что белее снега
И глаже алeбaстpовых надгробий...»
Малвани выжидательно на меня смотрел.
Я откашлялся, пытаясь сбросить с себя неприятное ощущение от прочитанного.
- Что это значит? – спросил я. – «Я - Пигмалион». И в этих словах о крови, которую он не прольёт, нет абсолютно никакого смысла. Может, он пытается сказать, что он её не убивал?
- Думал, ты мне скажешь, - грустно улыбнулся Малвани. – У тебя, по крайней мере, за плечами пару лет колледжа.
И он шутливо вскинул руки перед собой.
- Я тоже не смог уловить смысла в этой записке. Мистер Айзман пояснил то, что я и так уже понял: убийца хотел, чтобы она и в смерти выглядела прекрасной. Анни была простой девушкой. Да, хорошей танцовщицей и талантливой хористкой. Но она никогда бы не стала ведущей актрисой. И даже не хотела этого.
- Полагаю, всё это – лишь со слов мистера Айзмана.
Я вновь окинул взглядом фигуру на сцене и покачал головой.
Наверно, одежда и макияж её полностью изменили, потому что на женщину, лежавшую передо мной, было определённо приятно смотреть. Настолько, что можно простить любое отсутствие таланта и способностей.
Хотя многие актрисы, не обладавшие признанной обществом красотой, очень успешно выступали на сцене. И Сара Бернар - яркое тому доказательство.
- Ты прав, - согласился Малвани. - Она одета с иголочки, и кто-то определённо приложил немалые усилия. Послушаем ещё, что скажут другие актёры и актрисы, которые придут через пару часов на репетицию. Хотя мне и сейчас понятно, что обычно она выглядела не так.
- Ты нашёл что-либо в её гримёрке, что можно связать с этим письмом?
- Зиль, она была хористкой. У неё не было собственной гримёрки. Она пользовалась общей комнатой в задней части здания. Естественно, мы её сейчас обыскиваем, а вместе с ней - и все остальные комнаты, - Малвани раздражённо выдохнул. - Но пока мы не нашли ничего необычного.
- Кто-нибудь держал в руках записку, которую мистер Айзман нашёл рядом с телом Элизы Даунс? - уточнил я.
Сейчас письма мне казались единственной перспективной зацепкой и связью между двумя смертями.
Малвани кашлянул.
- Айзман сам хранил это письмо, хотя я и не могу понять, зачем он хранил записку самоубийцы. Но сегодня утром, когда он пришёл сообщить нам о смерти мисс Жермен, он вернул и письмо. Оно сейчас в участке в папке с другими уликами. Я покажу тебе, когда доберёмся до моего кабинета. Содержание схоже, вплоть до упоминания о Пигмалионе. Только стихи другие.
- Если отпечатки на обоих письмах совпадут, у нас появится чёткая связь, - размышлял я вслух.
- Мы их сняли, но знаешь - они не обязательно принесут нам какую-то пользу, - пробормотал Малвани себе под нос.
Он был прав: официально они, может, пользы особой и не принесут.
Снятие отпечатков пальцев было пока новой технологией, которую принимали в расчёт лишь немногие полицейские. А судьи - ещё реже. Но неофициально многие из нас были готовы положиться на результаты подобной экспертизы.
- Полагаю, - произнёс я, - ты хочешь привлечь меня к этому делу именно из-за этих писем?
- По большей части, да.
Малвани нахмурил брови, потому что в его голове явно крутилась ещё одна мысль, и когда он её озвучил, то выглядел немного смущённым.
- Я бы хотел, чтобы ты поговорил с кое-кем, находящимся сейчас у меня в участке под стражей. Его зовут Тимоти По. Он актёр.
- Судя по тому, что видел сегодня утром, - заметил я, - кажется, у тебя недостаточно оснований, чтобы кого-то задерживать.
Малвани ткнул пальцем в голубую бумагу.
- Посмотри, всё здесь указывает на некого Пигмалиона. Мистер Айзман просветил меня, что «Пигмалион» - спектакль, который возродился на подмостках прошлой осенью. И угадай, кто играл в нём главную роль?
- Полагаю, мистер По, - с невозмутимым видом ответил я.
- Именно; он играл Пигмалиона, восхищавшегося Галатеей, - Малвани явно был доволен собой. - Всё совпадает, не так ли?
- Даже слишком, - проговорил я. - Если уж он так хотел изобличить самого себя, оставив это письмо, к чему вся эта неразбериха с поэзией? Он мог просто подписаться своим именем.
Малвани склонил на бок голову.
- А ещё он знал Анни Жермен. Она даже играла несколько недель на замене в «Пигмалионе», когда другая актриса заболела.
- В роли Галатеи? - уточнил я. - Тогда это прекрасно вписывается в твою идеальную теорию.
- Этого я не спрашивал, - Малвани был раздражён тем, что я с ним не соглашался. - И ещё кое-что. Мистер Айзман подозревает, что По был влюблён в мисс Жермен, но дама его отвергла.
- Тогда нужно найти этому дополнительные доказательства, - возразил я. - Не говори мне, что ты станешь полагаться лишь на слова мистера Айзмана.
Наш с Малвани разговор шёл в сторону, которая мне не очень нравилась – всё дело отдавало необоснованным поспешным суждением.
Малвани устало на меня взглянул.
- Это всё, что у нас есть на данный момент. Сделай мне одолжение и поговори с Тимоти По. Может тебе каким-либо образом удастся вытянуть из него полезную информацию.
Естественно, я согласился, хотя методы и теория Малвани начинали меня беспокоить всё больше и больше.
Я мог лишь предположить, что на него кто-то сильно давит сверху.
Я потянулся за шляпой и уже собрался направиться к выходу, когда Малвани снова меня остановил.
- Постой, Зиль. Прежде чем ты уйдёшь, я должен сказать тебе кое-что ещё, – он сделал глубокий вдох. – Этим утром в издательстве «Таймс» тоже нашли письмо. Я пока никому не говорил, даже мистеру Айзману, хотя это он принёс мне первые два письма. Он боится, что по городу пойдут слухи, и будет не очень рад, если окажется, что в этом деле замешаны газетчики.
Я тихонько выдохнул сквозь сжатые зубы. Да, Малвани прав: это всё меняет.
- Что говорится в письме?
- Я пока не знаю, только получил сообщение. Я собираюсь отправиться в издательство «Таймс», как только покончу со всем здесь, - произнёс он и посмотрел мне прямо в глаза. – Я хочу, чтобы ты работал над этим делом, Зиль.
Я молчал.
Малвани криво усмехнулся.
- Это дело как раз для тебя – убийство без капли крови.
Естественно, Малвани знал мою тайну – меня всегда начинало тошнить при виде крови. Да, в моей профессии это было проблемой, но мне хотелось думать, что я её удачно скрываю.
- Значит, сделаешь официальный запрос, чтобы меня прислали тебе в помощь?
- Даже больше – я хочу, чтобы ты возглавил расследование наравне со мной. Полагаю, без тебя в Добсоне справятся.
- Думаю, да.
В моих словах сквозил сарказм. В Добсоне с самой зимы было всё тихо и спокойно; не произошло ничего, с чем бы не мог справиться другой офицер нашего участка, состоящего из двух полицейских.
Иногда я подумывал снова перебраться работать в город. Навсегда.
Но потом я осознавал, что для этого ещё слишком рано.
- Ты ведь будешь в порядке, если подключишься к этому делу? – Малвани задал вопрос вроде мимоходом, но я видел, как он внимательно наблюдает за мной в ожидании ответа.
Малвани знал, что женщина, на которой я собирался жениться, погибла во время катастрофы на борту «Генерала Слокама». Как и тысяча других пассажиров, умерших во время пожара на пароходе 15 июня 1904 года.
И хоть моя боль потихоньку стихала, а соболезнования соседей по Нижнему Ист-Сайду уже не ранили так остро, я понимал, что некоторые определённые части города – и дела с жестокими смертями молодых девушек – возвращали мне воспоминания, от которых я хотел поскорей избавиться.
Я сжал челюсти, и не стал отвечать на вопрос Малвани.
Вместо этого я понизил голос, чтобы полицейские, собирающие в нескольких метрах от нас улики, не стали невольными свидетелями нашего разговора.
- Под твоим командованием сейчас находится куча детективов, и все они толковые и не нуждаются в моих подсказках. Так зачем тебе я?
- Частично из-за доверия и преданности, - признал Малвани и нахмурился.
Он окинул взглядом комнату и работающих полицейских.
- В моём подчинении находятся прекрасные офицеры. Но они пока не мои люди. Пока не мои.
- Ясно. А ещё из-за чего?
Малвани нахмурился ещё сильнее.
- Потому что есть нечто в этом деле, что масштабнее и сложнее, чем смерть одной – точнее, двух – актрис.
Он тряхнул письмом на голубой бумаге.
- Нутром чую. Надеюсь, что не прав. Но боюсь, что это только начало.
Он на пару секунд замолчал, давая мне осознать сказанное, а затем наши взгляды встретились, и он продолжил:
- Ты не единственный человек, которому я доверяю. Но я знаю, что ты единственный, у кого хватает умений и навыков, чтобы помочь мне раскрыть это дело.
Ну как я мог отказаться после такого комплимента?
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
Девятнадцатый участок, 30-я улица.
Малвани заранее позвонил в здание участка, поэтому меня там уже ждали.
Это было переполненное людьми, ветхое здание на Тридцатой улице – всего в нескольких кварталах к югу от театра.
Разрабатывался план строительства нового, современного здания через дорогу, но работы столько раз откладывались на неопределённый срок, что это уже стало шуткой среди служащих.
В существующем же здании любое пространство было дефицитным, поэтому я не стал жаловаться на тесную комнату без окон, где меня ждал Тимоти По.
Запах внутри был спёртым, с нотками пережаренного кофе, но в интересах сохранения тайны следствия я был вынужден закрыть за собой дверь.
Я взял деревянный стул с облупившейся краской, придвинул его к металлическому столу сел и взглянул на сидящего напротив мужчину.
Скорей всего, он был моим ровесником – лет тридцати – но тонкие черты лица делали его моложе.
Он отбросил назад тонкую прядь светлых, немытых, закрывающих глаза волос, чтобы лучше меня видеть, и я заметил пересекавшие его лоб тревожные морщинки и красные, опухшие глаза.
Он встретился со мной пустым взглядом.
- Вы хотите со мной поговорить, - без выражения произнёс он.
Я кивнул и представился:
- Меня зовут детектив Саймон Зиль. А вы, если я правильно понимаю, Тимоти По.
Мужчина кивнул.
- Вообще-то, это сценическое имя. Настоящее моё имя Тим Краучхайм.
Я частенько посещал театры и знал, что актёры и актрисы постоянно брали себе новые имена, особенно если данное при рождении имя было длинным или сложно произносимым.
- Значит, вы взяли фамилию По, - заключил я.
- Перед моим первым выступлением директор театра попросил меня выбрать что-то простое и короткое, - Тимоти снова отбросил назад волосы. – К тому же, я всегда любил его поэзию.
Я внутренне застонал.
Подобные комментарии только сильнее уверят Малвани, что именно По ответственен за убийство двух актрис и написание писем со стихотворными строками.
- Вы находитесь под следствием из-за свидетельств, связывающих вас с убийством Анни Жермен, - сказал я прямо, вытащил из кожаного чемоданчика записную книжку и карандаш и положил их на стол перед собой. - Где вы были прошлой ночью, начиная с десяти часов вечера?
Он взглянул на меня без всяких эмоций.
- Можете начать с чего пожелаете, - предложил я.
Он несколько раз быстро сжал и разжал длинные, тонкие пальцы.
- Я был в театре до одиннадцати тридцати, потом отправился домой и спал, пока этим утром ко мне не нагрянула полиция. Это было где-то после девяти утра. Вы же понимаете, в театре мы всегда ложимся поздно.
Он на секунду перевёл на меня взгляд и снова уставился на столешницу.
- Они задавали мне вопросы о Анни Жермен, - произнёс он еле слышным шёпотом. – Ужасные вопросы. Никто не должен выслушивать такие вопросы о своих друзьях.
- Как давно вы её знали?
- Около восьми лет, - он слегка улыбнулся, вспомнив то время. – Мы играли главные роли в спектакле под названием «Любимое хобби».
- Для вас мисс Жермен была просто коллегой, или вас связывали более личные отношения?
Я сделал ударение на слове «личные», ожидая реакции Тимоти По, но тот не смутился.
- Она была просто знакомой, ничего больше. Мы несколько раз играли вместе в спектаклях. Последний раз прошлой осенью.
Он тяжело вздохнул и крепко сцепил пальцы.
- Знаете, как её убили?
Я не ждал, что мистер По мне ответит что-то стоящее. В конце концов, даже доктор Уилкокс пока не мог дать окончательного заключения.
Но мне была важна реакция Тимоти на мой вопрос.
Он казался неуверенным, в замешательстве, но когда он, наконец, заговорил, я не заметил ни одного признака того, что он сознательно утаивает важную информацию.
- Не знаю. Полиция мне ничего не рассказала, – он на секунду запнулся. – Как вы думаете, они же не отправят меня в «Гробницу»? Я там не выживу, я в этом уверен.
У Тимоти начали дрожать руки, и он зажал их между колен.
- Я поговорю об этом с капитаном участка и всё узнаю, - мягко произнёс я. – Но сначала мне нужно задать вам ещё пару вопросов, хорошо?
По согласно кивнул.
- Вы знаете Элизу Даунс?
- Я слышал её имя, потому что полицейский, который первым меня опрашивал, упоминал его, - ответил мужчина.
- Но вы никогда не встречались с ней лично? – я облокотился о столешницу и заглянул Тимоти прямо в глаза, ожидая ответа.
- Нет, - он ответил быстро, не раздумывая.
Он казался настолько искренне выбит из колеи направленными на него подозрениями, что я решил давить на него чуть меньше.
Мне потребовалось всего минут пять, чтобы узнать ключевые факты его жизни.
Тимоти всегда хотел работать на сцене, это было целью его жизни. Началось всё с водевилей, но вскоре он понял, что его истинное предназначение – остроумные комедии, которые ставят на Бродвее.
Он добился значительного успеха, особенно в недавнем спектакле «Поживём – увидим» по тексту Бернарда Шоу. Но что было для него более важным – мужчина нашёл постоянную работу.
Он сказал, что у него было несколько близких друзей, но не было ни жены, ни возлюбленной. Вся его жизнь вращалась вокруг всепоглощающего желания работать на сцене – и работать там постоянно.
- Итак, вы подозреваетесь в убийстве двух женщин, лишь с одной из которых были знакомы лично, - подытожил я сказанное. – Полиция поставила вас в известность, почему вы стали подозреваемым?
- Нет.
Его голубые глаза расширились, а пальцы вцепились в край манжета.
- Они задавали мне те же вопросы, что и вы. Знал ли я тех женщин? Были ли у меня романтические отношения с кем-то из них?
Он печально на меня посмотрел.
- Я не понимаю, почему они меня тут держат. Я рассказал им всё, что знал. Я хочу домой.
Я смотрел на него с немалой долей обеспокоенности.
Он казался слишком слабым и душой, и телом, чтобы выдержать ожидавшее его давление.
Но с другой стороны, он добился немалых успехов на Бродвее, работая в профессии, которая была отнюдь не лёгкой.
Возможно, в этом человеке больше силы, чем я предполагал.
- Кажется, прошлой осенью вы участвовали в возрождении постановки о Пигмалионе, - начал я, но Тимоти меня прервал.
- Вы говорите о «Пигмалионе и Галатее»? Другой полицейский тоже меня о ней спрашивал.
Он был определённо сбит с толку.
- Но спектакль проходил в октябре, почти полгода назад. Как он может быть связан с убийством Анни?
- Мы пока не знаем, - доброжелательно улыбнулся я, - но вы мне очень поможете, если расскажете об этом выступлении.
Мне нужно было, чтобы Тимоти начал сотрудничать. К тому же, я не знал, сколько ещё времени у нас осталось для разговора.
Мужчина молчал, и я решил ещё чуть-чуть его подтолкнуть.
- Начните с того, какой была ваша роль…
- Хорошо, - он вытянул вперёд ноги, и теперь они, казалось, занимали всё пространство комнаты. – Я играл главную роль. Наверно, на данный момент это самая большая роль в моей жизни. Вы знакомы со спектаклем?
Я признался, что не знаком.
- Пигмалион – творческая личность. Скульптор.
Голос Тимоти становился всё громче и увереннее, и я ясно представил, каким он становится на сцене; как превращается в горделивого, самовлюблённого творца.
- Он попал в ловушку брака без любви и разочарован всеми женщинами, которые его окружают. И вот он решает сам создать женщину. Но не просто женщину, - руки Тимоти начинают плавно гладить видимые только ему формы, - а идеальную женщину. И когда он завершил работу, он влюбился в неё. А как иначе? Она была прекрасна – молочно-белая алебастровая статуя. Настоящее мраморное великолепие.
- Выходит, он создал идеальную женщину… - пробормотал я себе под нос.
- Он молил Венеру даровать его статуе жизнь. И каков же был его восторг, когда Венера исполнила его желание!
Лицо Тимоти разгорелось от возбуждения.
- Он дал статуе имя Галатея и на какое-то время – такое быстротечное! – его жизнь стала прекрасной. Но Галатея не была приспособлена к жизни среди людей, и когда Пигмалион её разлюбил, она вновь превратилась в статую. В конце концов, Пигмалиону она нравилась именно такой – мраморной статуей, неподвижной и неизменной.
Тимоти сидел в ожидании моей реакции, но я мог лишь молча смотреть на него, пытаясь переварить то, что он мне сейчас сказал.
И Тимоти обмяк на стуле, выходя из роли. Он постепенно забыл о своём триумфе на сцене и вспомнил о текущем плачевном положении.
Я ясно видел, как убийца мисс Жермен вплёл эту историю в воссоздание картины смерти на месте происшествия. Теперь отсылки к Пигмалиону в письме, найденном у тела Анни Жермен, стали для меня более понятными. И более тревожащими.
- И ни Анни Жермен, ни Элиза Даунс не участвовали в спектакле?
Это была проверка. Я ведь и так знал, что мисс Жермен заменяла одну из актрис.
Тимоти начал отрицать их участие, но потом вспомнил.
- Ах да! Где-то на неделю, когда несколько человек из нашей труппы заболели, Анни играла в нашем спектакле небольшую роль – сестры Пигмалиона, Мирины.
- Каковы были её отношения с основным составом труппы?
По пожал плечами.
- Доброжелательными. Профессиональными.
Нас прервал стук в дверь. Похоже, время нашего общения подошло к концу.
- И последнее, - я пододвинул к По свою записную книжку и карандаш. – Можете записать для меня ваше имя и адрес?
- Я уже диктовал его офицерам, - ответил мужчина.
- И всё же, - настоял я с улыбкой, - не могли бы вы написать их ещё раз. Для меня.
Когда Тимоти отдавал мне обратно записную книжку, его руки подрагивали, а голос опустился до шёпота:
- И что со мной теперь будет?
Я поднялся и поправил пиджак.
- Я поговорю с офицером, который вас арестовывал.
И задвинул стул обратно к столу.
- Посмотрю, что смогу узнать. Выше нос!
Он робко улыбнулся на мои попытки его взбодрить.
Я закрыл за собой дверь и посмотрел на написанные им строки. Слова были написаны ровным, сжатым почерком.
Но в отличие от записки на голубой бумаге, которую мне показывал Малвани, все буквочки в моём блокноте были округлыми и аккуратными.
И написаны без наклона.
* * *
Малвани вернулся в кабинет в ожидании отчётов своих людей, которые отправились опрашивать всех сотрудников театра «Гаррик», пришедших на работу в тот вечер.
Дверь в его офис была распахнута, и когда я вошёл, он повернулся на деревянном стуле, который с трудом вмешал его грузную фигуру, а колени упирались в столешницу.
Мне всегда казалось абсурдным видеть этого большого человека – и речь сейчас не только о массе тела – запертым в четырёх стенах со столом, заваленным бумагами.
Вот и сегодня, когда Малвани откинулся на стуле и сцепил за головой руки в замок, он почти полностью заполнил собой маленькое пространство своего кабинета.
- Встретился с По? – внимательно посмотрел он на меня.
- Ты же не можешь всерьёз считать, что Тимоти По виновен в преступлениях, - мгновенно ответил я. – Если ты разговаривал с ним хоть пять минут, то должен был это понять. И у тебя нет ни единой веской улики против него. Ты взял его под арест лишь потому, что он играл в пьесе, которая упоминалась в бредовой записке, оставленной на месте происшествия.
- В бредовой записке, оставленной убийцей, Зиль. Не забывай этого, когда начнёшь мне рассказывать историю о том, что этот актёришка даже мухи не обидит.
От возбуждения акцент Малвани стал ещё заметнее.
Я подтащил стоящий в углу кабинета стул к столу и сел напротив Деклана.
Лицо Малвани скривилось.
- Ну, а что прикажешь мне делать, Зиль? У меня две мёртвые хористки. Я хочу найти их убийцу, но никто из сотрудников Фромана мне не помогает. Да, они хотят, чтобы я раскрыл это дело. Но с другой стороны, они боятся, что дотошное расследование распространит по всему городу слухи об убийстве и напугает людей. Они беспокоятся, что не соберут из-за этого кассу.
- Я понимаю, - кивнул я. – Но взять По под стражу лишь на таких основаниях… Тебе же, в конце концов, нужен убийца, а не козёл отпущения… Я прав?
Я с опаской взглянул на Малвани.
Мы с ним были друзьями ещё до того, как начали вместе работать в Нижнем Ист-Сайде восемь лет назад. Но теперь он стал главой участка. Изменило ли постоянное давление сверху его привычные ответственные и бескомпромиссные методы работы?
Я надеялся, что нет. Но подобные аресты, как в случае с По, были для Малвани нетипичны.
- Не надо думать, что я арестовал невиновного только потому, что он – лёгкая мишень. Те письма дали мне веские основания для беспокойства по поводу По. И вот – взгляни на другие письма.
Толстые пальцы Малвани перевернули несколько листов в папке; он нашёл нужные бумаги и протянул их мне.
- Это оригинал письма, найденного у тела мисс Даунс. Прочитай его и скажи, что не разделяешь моей обеспокоенности.
Я быстро просмотрел письмо, отмечая, что написано оно тем же неразборчивым почерком без нажима, что и записка, найденная в театре «Гаррик».