Какой же красотой я наделил её, сыграв для неё роль Пигмалиона.
Галатея! Как писал мудрый поэт:
«В тот миг она была моя –
Свежа, чиста. Я протянул
Ладонь – и, волосы ея
Собравши в длинную струну,
Вкруг тонкой шеи обернул
И задушил. Всё! Умерла
Она с улыбкой на устах.
Как хрупкой бабочки крыла,
Я поднял веки ей. А там –
Всё та же синь и чистота».
Малвани был прав.
Здесь тоже присутствовали отсылки к Пигмалиону и Галатее, но стихотворные строки существенно отличались.
Мои бывший напарник тем временем наливал молоко в чашку свежего кофе и насыпал сахар.
Когда я дочитал, он предложил одну чашку мне, и когда я согласился, сделал вид, что поражён до глубины души.
- Думал, ты слишком разборчив, когда дело касается кофе, - пробурчал он.
- А ты называешь кофе ту бурду, что вы здесь пьёте? – с усмешкой уточнил я.
Малвани был прав: обычно я пил лишь тот кофе, что предлагали в кофейнях в городе. А в участке заваривали слабое подобие этого напитка, разбавленные помои, которые обычно я считал непригодными для питья.
Но после сегодняшних событий у меня целое утро шумело в голове, я не завтракал и надеялся, что чашка даже такого кофе сможет мне помочь.
Малвани отхлебнул из своей чашки, и мы продолжили обсуждение.
- Письмо к Даунс написано тем же почерком, что и найденное сегодня утром в театре «Гаррик». Написано на такой же голубой бумаге. У нас имеются две отсылки к «роли Пигмалиона». Кто ещё играл в городе Пигмалиона, кроме Тимоти По? Естественно, за последние пару лет. Я получил подтверждение тому, что у По была главная роль в спектакле, поставленном прошлой осенью. - Малвани был явно доволен своей работой. - Все остальные актёры из постановок последних лет находятся за пределами города. В Нью-Йорке остался только мистер По.
- Стой, - прервал я Деклана, вытаскивая свою записную книжку и показывая ему оставленные Тимоти записи. – У них разный почерк. Отличается и размер, и форма букв; они по-разному пишут буквы «п» и «и».
Малвани пару секунд рассматривал строки в моей книжке.
- Это ничего не значит, - заключил он. – Он мог просто изменить почерк, вот и всё. И в обоих случаях слова написаны без нажима, лёгкой рукой.
В этом он был прав, но я продолжал не соглашаться.
- В записях По нет наклона. И его буквы маленькие и округлые, а не острые и вытянутые. Было бы сложно подделывать всё это в целом письме.
Пару секунд мы помолчали.
- Вернёмся к Пигмалиону, - произнёс я. – Сколько людей видело спектакль? Наверно, тысячи, ведь шёл он несколько недель. Нет никакого смысла подозревать ведущего актёра, а других – нет. Любой, видевший пьесу, достаточно знаком с сюжетом, чтобы написать эти письма и убить женщин.
Я попытался донести до Малвани свою точку зрения и повернул к нему письмо.
- «Какой же красотой я наделил её, сыграв для неё роль Пигмалиона». Что это значит?
Я разочарованно постучал пальцами по столу.
- Чёрт бы меня побрал, если я знаю! – взорвался Малвани. – Пока ещё рано, Зиль. Ты не можешь узнать всё и сразу. Вот, кстати, посмотри на фотографии Элизы Даунс.
Он пролистал ещё одну папку и протянул мне три снимка.
- Они не такие, как наши обычные посмертные фотографии. Да ты и сам видишь. Семья попросила их сделать до того, как тело перенесли из театра.
Он поморщил нос.
- Сентиментально, не так ли? Фотографировать мёртвых в их последних позах. До сих пор ещё остаются семьи, которые хотят оставлять подобные снимки на память, - скривился он.
- И хорошо, что моя Бриджет не такая сентиментальная, - продолжил он. – Я бы точно не хотел, чтобы меня помнили таким, когда я уйду.
Я согласно кивнул и принялся рассматривать снимки. Я понимал, что это распространённая практика, но мне всегда было некомфортно рассматривать посмертные фотографии.
Хотя Элиза Даунс выглядела так, словно просто уснула, откинувшись в огромном мягком кресле.
- Как и Анни Жермен, - произнёс Малвани. – Она была хористкой, но нашли её в наряде ведущей актрисы. Ничто на той сцене не было пущено на самотёк. Ни одежда. Ни макияж. Ни то, как она была расположена посередине и чуть впереди на сцене. Ни это письмо.
Деклан был прав. Юная девушка на снимках была прекрасна: изящно откинувшаяся назад, элегантно сидящая в шелках и бриллиантах.
- А снимков крупным планом нет? – спросил я.
Малвани отрицательно покачал головой.
- Я же говорил, эти фотографии сделаны для родственников. В то время никто и не думал, что её смерть – не простое трагическое самоубийство.
Я поднёс последнюю фотографию к свету. На ней можно было лучше всего и ближе всего рассмотреть лицо и шею девушки.
Хоть по чёрно-белому снимку и сложно было сказать с уверенностью, но я не заметил ни единого синяка – и сразу сообщил об этом Малвани.
- Кем бы он ни был, он хочет, чтобы умерли они красивыми. Это точно. Завтра я получу от Уилкокса отчёт о вскрытии, и мы будем знать больше.
- И тебе стóит запросить ордер на эксгумацию тела Элизы Даунс, - напомнил я Деклану.
Он кивнул и положил письмо обратно в папку с документами.
- А что по поводу Тимоти По? – спросил я. – То, что он играл главную роль Пигмалиона в пьесе, а теперь это упоминается в письмах, не даёт тебе веских оснований его удерживать. И это не объясняет его мотив. Всё это – лишь стечение обстоятельств. Ты упускаешь наличие и мотива, и средств, и возможности.
- Ты что, его адвокат? – удивился Малвани, помолчал полминуты и продолжил:
-Ты прав. Конечно, мы отпустим его вечером и предупредим, чтобы он никуда не уезжал из города. Но я всё же намерен изучить парня более пристально.
Малвани отодвинул в сторону пустую чашку из-под кофе и начал надевать пальто и завязывать шарф.
- Идём со мной в офис «Таймс». Я хочу, чтобы ты был рядом, когда мы увидим новое письмо и поговорим с получившим его репортёром.
Но я, не двигаясь с места, посмотрел на Малвани.
- Есть ещё кое-что.
- Что? – он уже прошёл половину расстояния до двери.
- Ты не можешь понять истинную суть этих писем. И я не могу. Здесь сплошная поэтическая чепуха. Но я с тобой согласен: они – наш первый и главный ключ к раскрытию этого преступления.
Я сделал глубокий вдох и продолжил:
- Думаю, я знаю человека, который сможет нам помочь.
Эта мысль крутилась в моей голове весь день, и я всё сильнее осознавал необходимость встречи с ним. С другой стороны, мне было очень неудобно с ним связываться. Прошло уже более трёх месяцев с тех пор, как я последний раз с ним разговаривал. И после двух-трёх моих отказов присоединится к нему за ужином, его дальнейшие попытки со мной связаться прекратились. И именно этого я и хотел.
- Выкладывай, дружище! – Малвани уже полностью застегнул пальто и нетерпеливо притопывал ногой, собираясь отправиться в здание «Таймс».
- Помнишь Алистера Синклера?
Я видел, как на лице Малвани сменяли друг друга эмоции – сначала недоверие и удивление, затем озабоченность и, наконец, неодобрение.
Алистер был профессором права и криминологом, который помогал мне с расследованием дела об убийстве прошлой осенью. Несмотря на наши неоднократные разногласия, он открыл мне глаза на новые, нетрадиционные методы понимания поведения преступника.
В области знаний, эрудиции и интеллекта ему не было равных.
Но у Алистера были свои недостатки, и его эгоистичное самолюбование чуть не стоило нам раскрытия дела.
- Да ты, наверно, шутишь, - слишком спокойным голосом произнёс Малвани. – Если хочешь, чтобы нам помогли с письмами, свяжись с любым профессором литературы из любого колледжа в городе! С поэзией может помочь и обычный преподаватель. Нам не нужен Алистер Синклер!
Нет, нужен.
Я был в этом уверен и изо всех сил пытался объяснить это Деклану.
- Здесь дело не в простом понимании нескольких стихотворных строк. Мы имеем дело с кем-то – точнее, с преступником, – который использует эти строки для создания опасных писем. Алистер всю свою сознательную жизнь посвятил нахождению связи между мотивом убийства и поведением преступника. Он считает, что если узнать, как работает разум, то можно легко предсказать, какое последует поведение.
Мы молча смотрели друг на друга.
Я сделал глубокий вдох и подошёл с другой стороны.
- Две актрисы мертвы. И их убийца написал, по крайней мере, три письма: два из них здесь, у нас, и ещё одно – в издательстве «Таймс». Слишком многое поставлено на карту.
Малвани сдался, нехотя признавая мою правоту. На это я и надеялся.
- Ладно, быстро с ним поговорим и покончим с этим. Может, он сможет помочь чем-нибудь и с «Таймс». Хотя я бы на это не рассчитывал.
Он подошёл к столу своего секретаря.
- Дэнни, проверь, пожалуйста, картотеку и узнай, где живёт человек по имени Алистер Синклер. И позвони туда. Узнай, дома ли он.
- В этом нет необходимости.
Я кашлянул и плотно обмотал шарф вокруг шеи, пытаясь защититься то ли от холодного мартовского снегопада, то ли от надвигающегося противостояния.
- В такую погоду в пятницу после обеда работать в офисе в Колумбийском университете он не будет. Мы найдём его дома, на окраине города, на 72-ой улице. Я знаю, где его квартира.
Да, я знал адрес.
И надеялся, что хоть наполовину знаю живущего там человека.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Здание «Дакота», 72-ая улица, дом 1.
Алистер жил в здании «Дакоты» у западного края Центрального парка на 72-ой улице.
Здание в готическом стиле стояло у самой кромки парка, возвышаясь над низкими соседними домами. Я слышал, что здание называется «Дакота», потому что оно настолько далеко от центра города, что с лёгкостью могло оказаться и в Дакоте.
Но Алистер уверял, что свою роль в названии сыграли мотивы Дикого Запада – здание из кирпича и камня украшали изображения колосьев и наконечников стрел.
И я не сомневался, что Алистер был ближе к истине. Он считал причиной для гордости тот факт, что является одним из самых первых жителей «Дакоты».
Он переехал сюда почти двадцать лет назад, когда эта часть города была ещё практически не заселена. А дух авантюризма и желание бросить вызов окружающим привели Алистера к покупке этой квартиры.
Прошло уже почти четыре месяца с тех пор, как я в последний раз видел Алистера. Или Изабеллу.
Я часто о ней думал, несмотря на моё решение больше никогда с ней не встречаться.
Мой взгляд помимо воли переместился на дверь напротив квартиры Алистера.
Это было жильё, которое Алистер приобрёл в качестве свадебного подарка для своего сына Тедди и его жены Изабеллы.
Но спустя всего два года Изабелла овдовела – Тедди убили во время археологической экспедиции. Детали этого происшествия я до сих пор не знаю.
И теперь, как бы необычно это не выглядело в глазах общественности, Изабелла осталась в старой квартире, поддерживала хорошие отношения с Алистером и помогала ему в исследованиях в области криминологии, которые стали всепоглощающей страстью мистера Синклера.
А Алистер начал жить отдельно от жены, которая переехала на постоянное место жительства за границу.
О нашем прибытии известили из лобби, поэтому ещё прежде, чем я постучал в дверь квартиры на восьмом этаже, её открыла горничная Алистера, миссис Мэллоун.
Женщина поприветствовала меня официальным: «Детектив Зиль», и даже не подала вида, помнит ли она меня с прошлой осени.
Она споро забрала наши пальто и почистила обувь, прежде чем мы ступили на роскошные турецкие и индийские ковры, выстилающие коридор к библиотеке Алистера.
Затем миссис Мэллоун провела нас в комнату, которую по праву можно было называть маленьким, уютным художественным музеем – Алистер много путешествовал по миру, и его дом был полон произведений искусства из разных стран.
Горничная провела нас через комнаты с китайскими вазами, картинами европейских художников, резными деревянными и мраморными статуями и даже гобеленом с изображением единорога и охотника.
Но всё это ни в какое сравнение не шло с самой библиотекой – книжные полки занимали все четыре стены.
Они тянулись от самого пола до потолка, и все были заставлены книгами в кожаных переплётах и каменными статуэтками. Единственные места, не затронутые полками, - это мраморный, отделанный декоративной плиткой камин и широкое окно на восточной стене.
Сегодня из окна открывался превосходнейший вид на укутанный снегом Центральный парк.
Я услышал, как при виде парка у Малвани перехватило дыхание, хотя обычно его было тяжело впечатлить подобными вещами.
Когда мы вошли, Алистер стоял лицом к камину, хотя я был уверен, что наши шаги он слышал. Тем не менее, он не повернулся, пока Малвани тихонько не кашлянул.
Тогда Алистер развернулся к нам и с широкой улыбкой направился к Малвани.
- Кажется, мы ещё ни разу не встречались, хоть я и многое о вас слышал. Я - Алистер Синклер.
- Деклан Малвани, - кратко ответил мой напарник.
Они энергично пожали друг другу руки.
Затем Алистер повернулся ко мне с нечитаемым выражением лица. По глубоким морщинам, пересекавшим его лицо, я мог с уверенностью заявить, что последние несколько месяцев дались ему нелегко.
После окончания нашего совместного дела пресса немилосердно над ним издевалась, а в газетах то и дело мелькали заголовки, вроде «Известный профессор криминального права укрывает преступника в собственной лаборатории».
И неприятности от подобных статей только усугублялись личным предательством по отношению к Алистеру.
- Зиль.
Он пожал мою руку, хотя, как и всегда, был очень осторожен, чтобы не сжать слишком сильно раненую кисть.
Я поприветствовал его, и, когда наши взгляды встретились, я в который раз был поражён цветом и чистотой его глаз. Это был не обычный голубой цвет. Нет, скорее, ярко-лазурный, цвета безоблачного неба. И хотя глаза Алистера горели умом, их ясный, холодный цвет намекал об отсутствии тепла.
Мы обменялись ещё несколькими любезностями и перешли к делу.
- Что привело вас сюда, господа?
Он не пригласил нас присесть.
- Мы расследуем сложное дело, - ответил я. – И надеялись, что вы сможете пролить свет на некоторые непростые свидетельства, найденные нами.
Мы с Малвани продолжали неловко стоять, а Алистер направился к столику, взял кувшин воды и налил себе стакан.
А нам не предложил.
Малвани встретился со мной взглядом и жестом показал, что уже был готов попрощаться.
Но Алистер повернулся. Его любопытство и ум, похоже, пересилили желание держать обиду.
- И что это за дело? – спросил он.
- Довольно запутанное, - ответил я. – Как раз из таких, что вам нравятся.
Алистер пару секунд молчал, а затем захохотал – в полный голос, от души.
Он не мог удержаться: глаза загорелись, а лицо раскраснелось от возбуждения.
- Ну что же, рассказывайте.
И с внезапным энтузиазмом пригласил нас присесть рядом с камином.
Алистер развалился с комфортом на тёмно-синем, обтянутом бархатом диване, а мы с Малвани сели в кресла напротив него.
Я положил на длинный кофейный столик, стоящий между нами, два почти одинаковых письма.
Алистер смотрел на нас несколько мгновений и не двигался.
- Любовные письма? – вопросительно вскинул он бровь.
- Вроде того, - ответил я. – Не прочитаете? - я откашлялся. – Судя по почерку и выбору бумаги, мы полагаем, что оба письма были написаны одним и тем же человеком.
- Вы поместили их в защитный файл, - кивнул Алистер на письма. – Значит, это улики, а не просто случайные записки с места преступления.
- Да, мы так считаем, - произнёс Малвани. – Что вы можете нам о них сказать?
- Лучше вы сначала расскажите мне о деле, - возразил Алистер.
- Нет, прежде всего, мы хотели бы услышать ваше мнение о данных письмах, - сказал я, стараясь сделать вид, что моё предложение не просчитано заранее.
На лице Алистера отразилась мрачное упрямство, и на мгновение я подумал, что он откажет.
Но, в конце концов, он потянулся к кофейному столику и медленным, неспешным движением поднял письмо на нежно-голубой бумаге, подписанное: «Вещественное доказательство №1».
Это было письмо, найденное рядом с мисс Даунс в театре «Империя», где её убили три недели назад.
Алистер первым делом проверил водяные знаки, но тут я был на шаг впереди него.
- Это бумага фабрики Крейна, - произнёс я, - и вы знаете, что её продают почти во всех магазинах в городе. Не думаю, что нам удастся определить автора письма по выбору бумаги.
- Само письмо – вот, что важно, не так ли? – спокойно произнёс Алистер. - «Я протянул ладонь... И задушил...», - он остановился. – Я правильно понимаю: эти строки относятся к человеку – точнее, к женщине, - которая была задушена?
Мы обменялись быстрыми взглядами с Малвани, и после того, как он почти неуловимо кивнул, я ответил:
- Мы считаем, что это возможно, хотя ещё ждём официального отчёта коронера.
- Значит, внешних признаков никаких не было? – Алистер заволновался ещё сильнее. – Никаких синяков на шее? А что насчёт глаз? Даже если они визуально не увеличены, то, по крайней мере, от давления и напряжения должны были лопнуть кровеносные капилляры.
Я вспомнил, как Макс Уилкокс раздвигал и выворачивал веки мисс Жермен, и покачал головой. Он исследовал сосуды, но не нашёл ничего определённого.
Я раньше слышал об убийцах, которые обладают достаточным умением для того, чтобы задушить жертву и не оставить следов. Но подобное мог провернуть лишь опытный убийца – и это я объяснил Алистеру.
- Если она действительно была задушена, то я думаю, доктор Уилкокс сообщит нам, что убийца использовал мягкую ткань. А я бы к этому добавил тот факт, что преступник, скорей всего, имеет в этом деле определённый опыт.
Алистер слегка прикусил губу.
- Что ж… Это действительно интересно, Зиль.
Он энергично потянулся за вторым письмом и быстро его прочёл.
- «Кровь её я не пролью, не раню кожу, что белее снега и глаже алeбaстpовых надгробий...». Ваш автор умеет красиво говорить, хотя я не думаю, что это строки его собственного сочинения. В первом письме он упоминает «мудрого поэта», а здесь – «одного из наших великих поэтов». Да и что-то в этих стихах мне кажется знакомым…
Он пристукивал ногой, размышляя, но когда в голову ничего так и не пришло, он позвонил в звонок миссис Мэллоун - своей невозмутимой горничной.
Она пришла совсем быстро и принесла огромный серебряный поднос с чаем и печеньем с миндальным маслом. Наверно, служанка приготовила всё, когда мы ещё только пришли.
Мы попробовали печенье, и, когда трапеза закончилась, Алистер попросил миссис Меллоун проверить, дома ли Изабелла.
- Я полагаю, вы хотите, чтобы она зашла к вам? – уточнила миссис Меллоун, собирая со стола тарелки, оставшиеся после еды.
- Прошу вас, - пробормотал Алистер, проглатывая последний кусочек печенья. – Вы, конечно же, помните Изабеллу, Зиль.
Как я мог её забыть?
- Она любит поэзию, так что уверен, эти строки ей знакомы, - произнёс Алистер.
У меня во рту пересохло, и я сделал глоток чая.
Встреча с Алистером сама по себе была сложной. А уж увидеть сейчас ещё и Изабеллу…
Когда мы встречались в последний раз, она поправлялась после огнестрельного ранения, которое получила в мой последний день расследования убийства.
Я решил, что лучше всего будет дистанцироваться от всего, связанного с миром Алистера - в том числе, и от его вдовствующей невестки, к которой меня тянуло. Это было неприемлемо и неподобающе.
Казалось, прошло всего пару секунд, прежде чем я поднял глаза – и увидел её.
Она выглядела более худой, чем в ноябре, и я чувствовал её сдержанность. Хотя глаза её по-прежнему горели мягким светом, она поприветствовала нас с Малвани официальным тоном.
«Она не хотела приходить», - с разочарованием понял я.
Если Алистер и заметил некую неловкость, то не придал ей значения. Сам он уже давным-давно забыл про обиду. Письма разожгли в нём неуёмное любопытство, а когда Алистера что-то захватывает, всё остальное не имеет никакого значения.
- Посмотри, - сказал он Изабелле, сдвигаясь в сторону и освобождая для невестки место на диване рядом с собой. – Я раньше читал это стихотворение, но думаю, тебе проще будет вспомнить, кому оно принадлежит.
Изабелла присела на диван, разгладила тёмно-коричневую юбку и взяла оба письма. Её глаза быстро перебегали со строчки к строчке. Я видел, как она наморщила лоб, когда поняла содержание писем.
- Где вы их нашли? – спросила Изабелла.
- Каждое из них было оставлено рядом с молодой девушкой, найденной мёртвой. Предположительно, задушенной, - ответил я.
Изабелла на минуту задумалась.
- Что ж, строки довольно просты. В первом письме автор цитирует Роберта Браунинга – тут сразу несколько столбцов из его «Любовника Порфирии».
Она положила письмо на кофейный столик таким образом, чтобы нам всем было видно.
«...Я протянул
Ладонь – и, волосы ея
Собравши в длинную струну,
Вкруг тонкой шеи обернул
И задушил. Всё! Умерла
Она с улыбкой на устах».
- Но убийца не проделал ничего из перечисленного, - произнёс Малвани. – На ней был парик, и она уж точно не была задушена собственными волосами.
Изабелла улыбнулась.
- Сейчас всё объясню. Но сначала гляньте на второе письмо – это выдержка из шекспировского «Отелло».
Изабелла поднялась с дивана и подошла к книжным полкам рядом с камином. Она взобралась по небольшой лестнице наверх, потянулась к полке и вытащила толстый том в кожаном переплёте. Вернувшись к кофейному столику, положила книгу и начала перелистывать страницу за страницей.
- Вот! – торжествующе воскликнула она. – Акт пятый. Сцена вторая. Строка третья. «Кровь её я не пролью, не раню кожу, что белее снега и глаже алeбaстpовых надгробий...».
- Браунинг и Шекспир, - размышлял Алистер. – Я бы сказал, что ваш автор – образованный человек. Об этом свидетельствует и написанное: он использует определённый стиль; слова все использованы грамотно; нет ошибок в грамматике и пунктуации.
- Значит, вы считаете, что это человек высшего сословия? – уточнил Малвани.
- Не обязательно, - Алистер начал объяснять свою точку зрения. – Посмотрите на почерк: ровный нажим. Он купил бумагу высокого качества. И процитировал двух великих английских поэтов. Но это не обязательно говорит о том, что написавший письма – человек из высшего класса. Скорее, я склонен думать, что он приложил кучу усилий, чтобы мы подумали именно так.
Мы минуту размышляли над словами Алистера.
- Что ещё вы можете сказать об авторе по этим письмам? – спросил я.
Алистер усмехнулся:
- Зиль, вы меня несказанно радуете. Неужели вы заинтересовались моим методом размышления над поведением преступников?
- Не обольщайтесь, - отшутился я. – Я не поддамся на ваши теории. Но в подобных случаях, когда нам не от чего оттолкнуться, никогда не повредит посмотреть на проблему с разных сторон.
- Особенно в подобных случаях, когда убийца пытается с вами общаться, - подхватил Алистер, и его голос стал очень серьёзным.
- Зиль, вы же знаете, я не верю, что преступниками рождаются. Я никогда не поддерживал безумные идеи Ломброзо[4] и его последователей о том, что на формирование преступного поведения влияет лишь биология и наследственность. Да, биология может сыграть в этом свою роль. Но она не является первопричиной. Преступника формирует какое-то обстоятельство в его жизни или стечение обстоятельств. Поэтому вопрос в том, что сформировало его? А вам, Зиль, - добавил он, - больше понравится, если я поставлю вопрос так: что сформировало его мотив? Почему он ведёт себя так, как ведёт? Почему…
- Почему он убивает так, как убивает? – закончил я за Алистера.
- Точно, - мрачно кивнул он.
Мы молча посмотрели друг на друга, понимая один другого без слов.
Алистер разложил на столе письма так, чтобы нам всем было видно, и продолжил:
- Во-первых, я хотел бы у вас спросить: что в этих двух бумагах одинакового?
И замолчал. Конечно, он мог и сам нам рассказать. Но всем было ясно: Алистер хотел, чтобы мы сами увидели всю картину.
- Ну… В каждом из писем говорится о мёртвой девушке, - храбро рискнул Малвани.
- Именно! – энтузиазм Алистера бил через край, словно мы только что открыли нечто чрезвычайно важное.
Малвани заколебался.
- Но если он не сам писал эти стихи, то разве это важно?
- Конечно! Таким образом он пытается с нами общаться, - ответил Алистер.
- А что по поводу того, что в начале писем он пишет об игре в Пигмалиона? Зиль со мной не согласен, но мы нашли актёра, исполнявшего роль Пигмалиона в недавно возродившейся пьесе. Я думаю, это может быть связано с ним. Он даже был знаком с одной из жертв.
Малвани всегда был упрям в своих идеях.
Алистер ответил ему с безграничным терпением.
- В другой ситуации я бы тоже не согласился с Зилем, но тут, боюсь, он прав. Автор этих писем слишком изысканен. Или скажем по-другому: он совершил нечто гораздо более сложное, чем отсылка к обычной театральной роли.
- Хм, - Малвани был полностью сбит с толку.
- Алистер пытается сказать, что это было бы слишком очевидно, - пояснил я.
Алистер одобрительно улыбнулся.
- Почему эти женщины мертвы?
- Какой-то парень их убил. Это важно? – Малвани потерял терпение и начал бурчать.
- Я думаю, важно то, каким образом они были убиты, - произнесла Изабелла, ощущая растущее в Малвани разочарование. – И Порфирия, и шекспировская Дездемона были задушены. И в обоих случаях на теле женщин не было обнаружено ни единого повреждения. Не было ни одного видимого свидетельства их боли.
Изабелла на мгновение прервалась.
- Саймон, это совпадает с реальными смертями, которые вы расследуете? – с любопытством взглянула она на меня.
Я утвердительно кивнул, но вслух ответил Малвани:
- Абсолютно. Мы уже целый день обсуждаем, что убийца хотел, чтобы они умерли прекрасными.
Фраза Малвани была для Алистера, как бальзам на душу.
- Я думаю точно так же, - широко, белозубо улыбнулся он. – Попомните мои слова, как только мы поймём, почему для него важно не просто убивать, а убивать именно в такой манере – именно тогда мы и получим ключ к пониманию его мышления.
Мы с Малвани продолжили описывать, как была инсценирована каждая из смертей. В буквальном смысле слова.
- Думаю, важно то, как в игру вступает личность Пигмалиона, - заметил Алистер. – Нет, она не относится к спектаклю, в котором играл Тимоти По, - прервал он Малвани, который уже открыл рот, чтобы что-то сказать. – Здесь скорее речь о самой личности Пигмалиона. Поэтому я уверен, что автор писем знаком с легендой о Пигмалионе – мужчине, создавшем из мрамора прекрасную женщину и влюбившемся в неё. В этом деле важен сам процесс создания.
Изабелла продолжила:
- Да, и посмотрите, что говорят о ней строки писем. В обоих случаях мужчина пишет о любви. На самом деле, он не хочет ей навредить: вспомните цитату из «Отелло», где он отказывается проливать её кровь и ранить кожу. А в строках Браунинга поэт-убийца хочет сохранить прекрасный момент, и даже после её смерти он продолжает видеть в ней живые черты. Посмотрите на эти строки.
Она постучала кончиком пальца по письму.
- Он считает себя создателем чего-то прекрасного и хочет это сохранить.
Тут её перебил Малвани:
- Стойте. Минутку. Вы говорите, что автор этих писем убил двух девушек для того, чтобы их сохранить? Да в этом нет ни капли смысла!
- Он говорит не о сохранении жизни, - быстро ответила Изабелла. – Он желает сохранить своё виденье – их потенциал, возможности, которые могли бы раскрыться, если бы он всё сделал несколько по-иному.
- Я полагаю, - вступил Алистер, - что Изабелла хочет сказать вот что: жизнь для этого автора – разочарование. Но искусство – нет.
Этим комментарием Алистер перегнул палку.
- Это не искусство, - резко заметил я. – Это убийство.
- Только не с точки зрения убийцы, - возбуждённо отстаивал свою точку зрения Алистер. – Вы же знаете, что в этом деле важно его виденье ситуации, а не наше.
Он поднял оба письма со стола.
- Мужчиной, который это написал, - а я уверен, что это мужчина, - не управляют рациональные мысли. Но не стоит полагать, что он не образован и не умён. Автор знаком с Шекспиром. Знаком с Браунингом. И действует он полностью согласно своей собственной логике. И именно это нам…, - он замолчал на полуслове. – Точнее, именно это вам нужно помнить, если хотите раскрыть это убийство.
- Если, конечно, нам не повезёт, и мы не застанем его на месте преступления, - усмехнулся Малвани.
- Что ж, - любезно улыбнулся Алистер, - тогда вам действительно повезёт. Мужчина, которого вы ищете, всё скрупулёзно планирует, поэтому вряд ли он совершит беспечную ошибку.
Изабелла отошла в угол комнаты с чашкой чая. Мне кажется, или она изменилась? На неё не было похоже не проявить интерес к делу, которое Алистер считал захватывающим.