НЕБЛАГОРАЗУМНЫЕ СОВЕТНИКИ 3 глава

После падения Монтепелозо сопротивление апулийцев было сломлено, но гнев Рожера не утих. Раз уж он решил преподать урок своим подданным, все они должны изведать тяжесть королевской руки. Отныне всякий будет знать цену бунта. От Трани остались обгорелые руины; в Трое, где деле­гация горожан в ужасе вышла его приветствовать, он казнил на месте пятерых главных членов городского совета, а затем сровнял город с землей; выжившие разбежались по окрест­ным деревням. Мельфи постигла схожая судьба; Асколи при­шлось не лучше. Наконец 16 октября, уничтожив все круп­ные города Апулии, король и его сарацины вернулись в Салерно; 19-го они отплыли на Сицилию.

Рожер мог более не опасаться Апулии, но имелось еще два вассала, которых следовало призвать к повиновению. Роберт из Капуи и Райнульф Алифанский поспешили в Рим при первых вестях о прибытии Лотаря и послушно присут­ствовали на коронации, несомненно ожидая, что, когда по­ложенные формальности будут совершены, император и его армия — какая бы она ни была — отправятся с ними на юг, чтобы выступить против короля Сицилии. Они, по-видимо­му, еще находились в Риме, когда Рожер появился в Апу­лии, быстрый и неожиданный контрудар застал их непод­готовленными, вдали от своих последователей, которые имен­но теперь особенно в них нуждались. Райнульф вернулся со всей возможной поспешностью, но он, похоже, не предпри­нял ни одной серьезной попытки — если не считать сорока рыцарей под командованием несчастного Рожера из Плен­ко, посланных в Монтепелозо, — остановить продвижение короля. Князь Роберт был более осторожен и благоразумен. События минувшего лета научили его, что при имеющихся в распоряжении силах даже такая ошеломляющая победа, как была ими одержана при Ночере, не может иметь ре­шающих и долгосрочных последствий. Рожера никогда не удастся сокрушить без помощи извне, и, если нельзя рассчи­тывать на поддержку императора, ее следует искать где-то еще. Соответственно, в последнюю неделю июня Роберт от­правился из Рима в Пизу; и здесь, после долгих перегово­ров, сумел заключить соглашение, по которому в обмен на три тысячи фунтов серебра сто пизанских и генуэзских кораблей будут предоставлены в его распоряжение в марте следующего года.

Имея в качестве противника флот такой величины, Рожер рисковал потерять господство на море. Его враги могли от­важиться на развернутую атаку против Мессины, чтобы бло­кировать проливы, или даже напасть на Палермо. Но он не выказывал особенной озабоченности по этому поводу. В на­чале весны 1134 г. он вновь отправился на материк, возна­мерившись навести порядок в Италии раз и навсегда. Про­двигаясь через мятежные территории, он не встречал ни­какого сопротивления. Вести о его расправе с апулийскими городами в прошлом году достигли самых отдаленных мест в Кампании, где местное население восприняло предназна­ченный ему урок. Армия Рожера не встречала никакого про­тиводействия; тем временем властители Капуи и Алифе с тысячей пизанских воинов все еще ожидали основную часть обещанных подкреплений. Теперь пришел их черед избегать открытых сражений. Один за другим их замки пали. Даже Ночера, где Рожер всего два года назад пережил жестокое унижение, сдалась, как только стало ясно, что попытки Рай-нульфа выручить ее не удались. Король, столь же милосерд­ный в этом году, сколь он был неумолим в 1133 г., не стал никого карать: воины гарнизона, как только они принесли ему присягу на верность, были отпущены по домам.

Весна сменилась летом, а пизанские и генуэзские кораб­ли не появились. Их присутствие было теперь жизненно не­обходимо не столько из стратегических соображений, сколь­ко потому, что ничто более не могло возродить боевой дух восставших. Наконец отчаявшийся князь Роберт отправился на корабле в Пизу, якобы чтобы обратиться с последним при­зывом о помощи, но также, как можно подозревать, спасая свою шкуру; Райнульф остался один перед наступающей ар­мией. Графа Алифанского при всех его недостатках нельзя уп­рекнуть в трусости. Видя, что столкновения с шурином не избежать, он стал собирать всех своих людей для последнего решительного сражения. Но было поздно. Приспешники Ро­жера, трудившиеся в округе, были щедры и настойчивы; ме­стные рыцари и бароны, которые оставались на стороне Рай-нульфа, внезапно его покинули. Райнульф понял, что проиграл. Он отправил послов к Рожеру, объявив, что он подчи­няется без всяких условий и отдает себя на милость короля.

В конце июня Рожер и Райнульф встретились в деревне Лауро около Авеллино. Если верить аббату из Телезе, это была впечатляющая сцена:

«Упав на колени перед королем, он (Райнульф) сперва пытался поцеловать его ноги, но король собственноручно поднял его и сам хотел его поцеловать. Граф его остановил, умо­ляя сперва прекратить гневаться на него. И король отве­тил от всего сердца, что он не гневается. «Далее, — сказал граф, — я прошу, чтобы ты с этих пор считал меня своим рабом». И король ответил: «Так я и буду считать». Тогда граф произнес: «Пусть сам Бог будет свидетелем сказанного между тобой и мной». — «Аминь», — проговорил король. И тотчас же король поцеловал его, и они долго стояли в обнимку, не­которые из присутствующих тайком утирали слезы радости». Рожер явно был совсем в другом настроении, нежели то, в котором он разбирался с Танкредом из Конверсано и апу­лийскими мятежниками год назад. В знак примирения он вернул Райнульфу жену и сына, послуживших, хотели они того или нет, причиной стольких бед. Похоже, они были ра­ды вернуться домой — факт, свидетельствующий, что графи­ня Матильда в своем давешнем нежелании возвращаться к мужу была не столь искренна, как казалось. Однако королев­ское великодушие имело свои пределы. Земли, которые из­начально являлись частью приданого Матильды, Райнульфу не вернули, а кроме того, от него потребовали отдать все тер­ритории, которые он завоевал с начала вражды.

Теперь у Рожера остался только один враг — Роберт Ка-пуанский. Он, по слухам, все еще порицал иизанцев за то, что те его бросили; и именно в Пизу поспешил королевский посланник с условиями Рожера: если князь вернется в Капую до середины августа и выразит свою покорность королю, он будет утвержден в правах на все свои владения, исключая те, которые король отвоевал во время последней войны. В про­тивном случае, если он предпочтет не возвращаться в Капую, его сын будет возведен на капуанский трон, при том что сам Рожер будет выступать в качестве регента, пока мальчик не достигнет подобающего для правителя возраста. Если, одна-ко, Роберт собирается продолжать бунт, его земли будут ото­браны; его княжество прекратит свое сухлествование как от­дельная территориальная общность, и все входящие в него области перейдут под прямой контроль сицилийской коро­ны. Он вправе выбирать. Не получив никакого ответа, король вступил в Капую.

Это был, рассказывает аббат из Телезе, большой и процве­тающий город, защищенный не только стенами и башнями, но также широкой рекой Волтурно, омывающей их основа­ния; пара десятков плавучих водяных мельниц были прича­лены по ее берегам. Теперь, однако, Капуя не оказала сопро­тивления. Короля приветствовали в кафедральном соборе с почетом и — если верить аббату из Телезе — с радостью. После этого Рожер принял герцога Сергия Неаполитанско­го, занимавшего довольно двусмысленную позицию во всей истории. Он не признавал притязаний Рожера в южной Ита­лии и не делал секрета из своих симпатий к восставшим, но каким-то образом добился того, что сам он и его город сто­яли в стороне от реальной борьбы. Когда Капуя оказалась в руках короля, Сергий понял, что у него более нет иного вы­бора, кроме как прийти к соглашению. Он преклонил коле­ни перед королем и поклялся ему в верности и покорности.

Мятеж был полностью подавлен. Неделей ранее горожа­не Беневенто, в очередной раз сменив ориентиры, изгнали представителей папы Иннокентия и вновь встали на сторону Анаклета и короля; наконец, впервые за три года, по всей южной Италии воцарился мир. В предыдущие годы Рожер лишь с наступлением осени возвращался домой к своей се­мье в Палермо; в 1134 г. он был свободен к концу июля.

Но если Рожер, судя по всему, разрешил свои проблемы, для историка одна проблема остается. Что случилось с под­креплениями, обещанными мятежникам великими морски­ми городами-республиками северной Италии? Переговоры завершились, цена была согласована, дата установлена. Окон­чательное соглашение было подписано в Пизе в присутствии лично папы Иннокентия в феврале и ратифицировано мятеж­ными баронами неделю или две спустя. Сотня кораблей, пол­ностью укомплектованных людьми, должна была прибыть в марте. Если бы это произошло, события лета 1134 г. приняли бы совсем другой оборот. Но суда не появились. Что им помешало?

Два письма святого Бернара, адресованные соответствен­но пизанцам и генуэзцам, похоже, дают нам важный ключ к разрешению этой загадки. К пизанцам[7], характерным для него образом используя самого Всевышнего в качестве сво­его рупора, Бернар писал:

«Он сказал Иннокентию, своему помазаннику: «Здесь моя обитель, и я благословляю ее... С моей поддержкой пизанцы должны устоять перед атаками сицилийского тирана, не дрог­нув перед угрозами, не соблазнившись подкупами и не об­манувшись хитростями».

С генуэзцами Бернар говорит еще откровеннее:

«Я слышал, что вы приняли посланцев от графа (!) Ро­жера Сицилийского, но я не знаю, что они принесли и с чем вернулись. По правде, говоря словами поэта, «бойтесь данай­цев, и дары приносящих». Если вы обнаружите среди своих соотечественников кого-то, кто настолько развращен, что держал в руках презренный металл, произведите немедлен­ное расследование этого дела и судите его как врага вашего доброго имени и предателя»[8].

Не подкупил ли король Сицилии ранней весной 1131 г. пизанцев и генуэзцев, а может быть, еще и венецианцев — заставив их нарушить взятые обязательства и сознательно медлить с отправкой флота, который они обещали в помощь Роберту Капуанскому? Мы никогда не узнаем этого с точ­ностью. Нам известно, однако, что Сицилия при своем не­имоверно выгодном для торговли географическом положении и финансовой активности была богата — богаче, чем любое другое государство ее размеров на Средиземном море, за ис­ключением, возможно, Венеции; мы знаем также, что Ро­жер был блестящий, хотя и бесчестный дипломат, который всегда предпочитал покупать своих врагов, а не бороться с ними и имел большой опыт в коррупции. Подозрения свя­того Бернара на его счет, возможно, излишне суровы, но со­мнительно, чтобы они были полностью ошибочны.

Глава 3

ИМПЕРСКОЕ ВТОРЖЕНИЕ

Так они пустились в путь

В апулийскую землю.

Такова была воля государя.

Имя государя было Рожер,

Король Лотарь его преследовал

До Сицилии.

Хроника правления Лотаря II

Король, возвращаясь в Палермо в разгар лета 1134 г., навер­ное, чувствовал себя счастливым. Мир и порядок были восста­новлены в южной Италии и царили теперь во всем королевстве. Хотя он пока не сумел показать себя как военачальник, достой­ный своих предков — Отвилей, его мужество на поле битвы больше не подвергалось сомнению. Его уважали в Италии дру­зья и противники. Германский император вместо того, чтобы идти на него войной, вернулся за Альпы; папа, которого он, единственный из всех государей Европы, поддержал, прочно утвердился в Риме. Он хорошо выполнил свою работу.

Но беды Рожера еще не закончились. Вскоре после воз­вращения на Сицилию он серьезно заболел. Сам Рожер по­правился, но его жену поразил, вероятно, тот же недуг. Гре­ческие и арабские доктора в Палермо считались одними из лучших в мире, а в Салерно к услугам короля была самая пе­редовая медицинская школа Европы; но все усилия оказались напрасны. В первую неделю февраля 1135 г. королева Эль­вира умерла. Для нас она остается туманной фигурой, эта ис­панская принцесса, которая вышла замуж за Рожера при не­известных нам обстоятельствах, когда ему было двадцать два года, и делила с ним жизнь в течение следующих восемна­дцати лет. В отличие от его матери Аделаиды она, по-види­мому, никогда не участвовала в государственных делах и оп­ределенно никогда не сопровождала мужа в походах, подоб­но его тетушке, грозной и незабываемой Сишельгаите из Салерно. Александр из Телезе отмечает, что она отличалась набожностью и прославилась делами милосердия, но у нас нет сведений о каких-то монастырях или церквях, основан­ных ею; слова аббата, вероятно, следует воспринимать как формальную дань вежливости со стороны дружественного хрониста по отношению к умершей королеве. Самым поразительным свидетельством является реакция Рожера на ее кончину. Его сердце было разбито. Он ушел в свое горе, не принимал никого, кроме нескольких придворных членов ку­рии, так что, как утверждает Александр, не только его под­анные в далеких землях, но и люди из его ближайшего окружения поверили, что он последует за женой в могилу.

Известия о его недавней болезни придавали дополнительный вес этой уверенности, и слухи о смерти Рожера вскоре распространились по континенту. В этот момент они несли с собой серьезную опасность. Старшему сыну короля едва исполнилось семнадцать, он был неопытен в войне и государственных делах. В сердцах Райнульфа Алифанского и других недавних мя­тежников вновь вспыхнула надежда; они решили ударить без промедления. Пизанцы, после месяцев запугивания со стороны Иннокентия, Бернара и Роберта Капуанского, более не уклоня­лись от исполнения своих обязательств и 24 апреля — через тринадцать месяцев после условленного срока — обещанный ими флот, взяв на борт восемь тысяч воинов, под предводитель­ством Роберта стал на якорь в гавани Неаполя. Герцог Сергий без особых уговоров оказал Роберту теплый прием. Весть о при­бытии флота стала аргументом колеблющихся. За несколько дней Кампания вернулась к прежнему хаосу.

История Италии в Средние века — ив другие эпохи — изобилует нескончаемыми беспощадными войнами, битвы за­тихали и вновь разгорались, города осаждались и брались, ос­вобождались и возвращались, и всей этой тоскливой сваре, казалось, не будет конца. Для историка изучение всех пери­петий долгой и безуспешной борьбы достаточно утомитель­но; для других это просто невыносимо. Поэтому я избавлю читателей книги от необходимости вникать во все детали во­енных кампаний, с помощью которых Рожер опять восста­новил свою власть[9]. Достаточно сказать, что у восставших вскоре появились все основания сожалеть о своей поспешно­сти. В первые шесть недель, воодушевленные распространяв­шимися повсюду слухами о смерти короля и отсутствием каких-либо опровержений из Палермо, они добились кое-каких успехов; но наместники Рожера на материке и воен­ные гарнизоны под их командой прочно держали страну в своих руках и мешали дальнейшему продвижению. Затем, 5 июня, сицилийский флот появился в Салерно.

Отнюдь не угроза спокойствию континентальных владений вывела Рожера из апатии, в которую его ввергла смерть жены; причиной стал, скорее, гнев. Он не был вспыльчив и даже те­перь, похоже, не ощущал особого раздражения по отношению к князю Капуи. Хотя, проигнорировав требование сдаться в прошлом году, Роберт оставался откровенным мятежником, хотя он, как вассал короля, нарушил клятву верности, он, по крайней мере, не запятнал свою честь принесением новой при­сяги всего за несколько месяцев до бунта. Другое дело — граф Алифанский и герцог Неаполитанский. В прошлом году они оба становились на колени перед Рожером, вкладывали свои руки в его и обещали ему свою преданность. Райнульф пошел даже дальше и, играя на родственных чувствах, проявлял такую при­торную сентиментальность, что одно воспоминание о ней, дол­жно быть, вызывало у Рожера тошноту. Такую черную и бес­стыдную измену нельзя было простить.

Следует вспомнить в оправдание графа Алифанского, что он, возможно, искренне поверил слухам о смерти короля. Но, свойственник или нет, он не мог более рассчитывать на милосердие. Оставалось только тянуть время. Папа Иннокентий из своего пизанского убежища оказывал давление на се­вероитальянские морские республики — особенно на Геную, чьи люди и суда, обещанные еще в 1134 г., до сих пор не появились, в то время как за Альпами настоятель Клерво ме­тал со всех кафедр громы и молнии в адрес раскольническо­го папы в Риме и созданного им кукольного короля, обещая, что не успокоится, пока не организует новый крестовый по­ход против них. Даже теперь, если бы мятежники продер­жались достаточно долго, они бы могли спастись. С четырь­мя сотнями своих последователей Райнульф поспешил в Не­аполь. Роберт Капуанский, не откликнувшись на предложе­ния короля о сепаратном мире, сопровождал его; а герцог Сергий, напуганный больше, чем они, охотно их принял и начал готовить свой город к осаде.

Обычному наблюдателю, знакомому с южноитальянской действительностью, возможно даже самому королю Рожеру, события лета 1135 г. могли показаться просто продолжением борьбы за власть, которая не прекращалась последние восемь лет. На деле с момента, когда три главных противника короля забаррикадировались в Неаполе, содержание борьбы измени­лось. До сих пор это были внутренние дела, соперничество меж­ду королем и его вассалами. Тот факт, что король был в значи­тельной степени ответственным за существование антипапы в Риме, а значит, за раскол, который пошатнул все основы евро­пейской религиозной и политической стабильности, оставался за скобками. Ни одно иностранное государство реально не поднимало оружие против Рожера — не считая корпуса непунк­туальных и чрезвычайно неэффективных пизанских наемни­ков, — а когда сам Лотарь совершил свой долго ожидавшийся поход в Италию, он заботился только о собственной коронации. Отступление в Неаполь ознаменовало тот момент, с которо­го главенство противодействий Рожеру перешло из рук его вас­салов в сферу международных интересов. Папа Иннокентий и Бернар Клервоский давно осознали, что им не удастся изгнать Анаклета из Рима, пока король Сицилии в состоянии его защи­тить. Ясно, что Рожера следовало уничтожить; и столь же ясно, что император являлся тем человеком, который мог выполнить данную задачу. Святой Бернар поставил Лотаря в известность об этом. В конце 1135 г. он пишет императору:

«Мне не подобает призывать людей к битве; и все же я говорю вам со всей ответственностью, что долг поборника церкви — защитить ее от безумия схизматиков. Цезарь дол­жен отстоять свою по праву принадлежащую ему корону от козней сицилийского тирана. Ибо как является оскорблени­ем для Христа, что отпрыск евреев занимает престол святого Петра, так и любой человек, называющий себя королем Си­цилии, оскорбляет императора».

Одновременно похожий призыв, хотя с совершенно други­ми мотивами, был направлен Лотарю с очень неожиданной сто­роны. В Константинополе император Иоанн II Комнин с бес­покойством наблюдал за развитием событий в южной Италии. Апулийские порты, которые менее столетия назад входили в состав византийских Фем Лангобардских и на которые Восточ-нал империя никогда не переставала претендовать, находились всего в шестидесяти—семидесяти милях от имперской терри­тории через Адриатику; и богатые города Далмации представ­ляли собой настолько заманчивую жертву для небольшого бла­городного пиратства, что в последние годы сицилийские капита­ны не всегда могли устоять перед искушением. Другие рейды, на североафриканских побережьях, показывали, что король Си­цилии недолго будет довольствоваться существованием в име­ющихся у него владениях и, если его не остановить, может ско­ро подчинить себе все центральное Средиземноморье. Имелась также некая неясность, связанная с княжеством Антиохийс-ким, основанным кузеном Рожера Боэмундом во время Пер­вого крестового похода. Сын Боэмунда Боэмунд II погиб в бою в начале 1130 г., не оставив наследника, и король Сицилии выдвинул официальные притязания на наследство. Его обязан­ности в южной Италии до сих пор мешали ему заняться этим вопросом, но можно было предположить, что он вернется к нему, как только выдастся случай, а последнее, чего хотел бы император, — обнаружить сицилийскую армию, обосновавшу­юся у его южной границы. Короче говоря, Рожер грозил вско­ре оказаться занозой в теле Византии, не хуже чем Роберт Гвис-кар за полвека до того, и Иоанн решил это пресечь. В 1135 г. он отправил гонцов к Лотарю с обещанием щедрой финансо­вой поддержки для военной экспедиции, целью которой будет сокрушить короля Сицилии раз и навсегда.

По дороге в Германию византийское посольство остано­вилось в Венеции, чтобы заручиться поддержкой республики. Венецианские купцы также страдали от сицилийских капе­ров; они уже исчисляли свои потери в сорок тысяч талантов. Дож потому с радостью согласился помочь и пообещал пре­доставить для похода на Сицилию венецианский флот, когда будет необходимо. Пока венецианские посланники присое­динились к византийским, чтобы придать дополнительную убедительность греческим призывам.

Они обнаружили, что Лотарь не нуждается в уговорах. Си­туация в Германии за прошедшие два года улучшилась — в значительной степени благодаря авторитету императорской короны, — и враги Лотаря Гогенштауфены были вынуждены покориться. На этот раз у него не возникло трудностей в том, чтобы собрать внушительную армию. С нею император мог бы восстановить свою власть в Ломбардии, а потом, впервые войдя в свои южноитальянские владения, наказать выскочку Отвиля так, как он того заслуживал. После этого Анаклета можно не опасаться. Последний северный оплот антипапы, Милан, перешел к Иннокентию в июне, и раскол теперь сосредоточился в Сицилийском королевстве и в самом Риме. Если убрать с дороги Рожера, Анаклет останется вовсе без союзников и будет вынужден сдаться. Этот поход прекрасно годился для того, чтобы увенчать царствование Лотаря. Им­ператор отправил епископа Гавельбергского в Константинополь с изъявлениями почтения к Иоанну и с сообщениями о том, что он намерен выступить против Рожера в будущем году. Затем без малейшего промедления старый император ввел специальный налог на всю церковную собственность — чтобы облегчить бремя его собственных расходов на экспе­дицию — и начал собирать армию.

Для Рожера 1135 г. был плохим. Собственная болезнь, смерть жены, новые неприятности в Италии, как раз тогда, когда казалось, что закон и порядок восстановлены, — вполне достаточно, чтобы у человека опустились руки. Но этот год, по крайней мере, закончился лучше, нежели начался; и три зачин­щика бунта, Роберт, Райнульф и Сергий, отступив с такой не­вероятной быстротой за стены Неаполя, ясно доказали свою неспособность вести борьбу без поддержки извне.

И все же, пока еще оставалась надежда на эту поддержку, они отказывались сдаться. Теперь Роберт Капуанский также потерял свой последний шанс на прощение. Терпение короля иссякло. Чуть раньше он сделал своего старшего сына Рожера князем Апулии, а своего второго сына, Танкреда, князем Бари, лишив мятежного князя Гримоальда его владений. Этой осенью он провозгласил третьего сына, Альфонсо, князем Капуи вмес­то Роберта — вскоре после этого мальчика официально возве­ли в княжеское достоинство в кафедральном соборе Капуи. Все они были желторотыми юнцами, герцогу Рожеру едва испол­нилось семнадцать, Танкред был на год или два младше, а Аль­фонсо едва вступил в пору отрочества. Но все трое были достаточно взрослыми, чтобы служить орудиями в исполнении за­мыслов своего отца, а эти замыслы заключались в том, чтобы не допускать появления могущественных вассалов вне его соб­ственной семьи. К концу 1135 г. впервые все главные фьефы южной Италии оказались в руках Отвилей.

Всю эту зиму Неаполь держался. К весне 1136 г. в городе начался голод. Фалько упоминает, что многие жители, моло­дые и старые, мужчины и женщины, падали и умирали на улицах. И все же, добавляет он гордо, герцог и его сторон­ники оставались тверды, «предпочитая умереть с голоду, но не подставить свои выи под ярмо дурного короля». К счас­тью для них, Рожеру так и не удалось отрезать город пол­ностью от внешнего мира; хотя осаждавшие перекрыли все подходы к Неаполю по суше, сицилийский флот не сумел до­стичь таких же результатов на море, так что и Роберт, и Сер­гий от случая к случаю выбирались в Пизу за припасами. Даже при подобной поддержке не похоже, что неаполитан­цы смогли бы и дальше сохранять присутствие духа, если бы Роберт не совершил короткую вылазку ко двору Лотаря в Шпейер и не вернулся нагруженный императорскими награ­дами, чтобы сообщить, что император уже значительно пре­успел в подготовке освободительной экспедиции.

Схожие сведения достигли и ушей Рожера, чьи согляда­таи не оставили у него никаких иллюзий по поводу того, сколь могучей будет императорская армия. Рожер начал соб­ственные приготовления, исходя из того, что силы врага бу­дут значительно превосходить по численности любое войско, какое он сможет собрать. На победу силой оружия рассчи­тывать не приходилось; оставалось полагаться на хитрость.

Только в середине лета армия Лотаря собралась в Вюрцбурге. У нас нет точных сведений о ее размерах, судя по перечню главных имперских вассалов, участвовавших в экспедиции, она существенно отличалась от той печальной маленькой компании, которая отправилась с Лотарем в Рим в 1132 г. В авангарде выступали герцог Генрих Гордый Баварский, зять императо­ра, и Конрад Гогенштауфен, старый враг и соперник Лотаря, который теперь подчинился императору и был утвержден в правах на все земли и титулы в обмен на обещание участвовать в предстоящем походе. За ними следовало внушительное собрание меньшей знати и их свиты — маркграфы, платцграфы, ландграфы, бургграфы со всей империи — а также клирики, среди которых находились по крайней мере пять архиепископов, четырнадцать епископов и аббат. К третьей неделе августа огромная армия была готова выступить; и 21-го, возглавляемая Лотарем и императрицей, она двинулась на юг к Бреннеру.

За четыре года император не обрел популярности в ломбардских городах, но на сей раз размеры войска, находившегося под его командованием, внушали уважение. Неизбежно зникали ситуации, когда его людям приходилось обнажать мечи, но ничто всерьез не задерживало его продвижение. Около Кремоны имперская армия еще увеличилась за счет отряда из Милана; здесь же Лотаря ожидал Роберт Капуанский. В начале февраля 1137 г. император достиг Болоньи, где разделил армию на две части. Предполагалось, что сам он продолжит путь через Равенну к Анконе, а затем по Адриатическому побережью в Апулию; тем временем герцог Бавар­ский с тремя тысячами рыцарей и, вероятно, двенадцатью тысячами пеших воинов должен был пройти через Тоскану и Папскую область, по возможности вернуть Иннокентия в Рим и заручиться поддержкой монастыря Монте-Кассино, прежде чем встретиться с тестем в Бари на Троицу.

Когда в 529 г. святой Бенедикт избрал высокий горный гребень, возвышающийся над дорогой между Римом и Не­аполем, в качестве места для самого первого и крупнейшего из основанных им монастырей, он, сам того не желая, пре­вратил аббатство в стратегически важный пункт, о чем его обитатели в течение пятнадцати последующих веков не раз сожалели. Позже, когда могущество и авторитет Монте-Кас­сино возросли, географические факторы отступили на второй план перед политическими, но нормандцы с их первых дней не полуострове рассматривали монастырь — в политическом и военном отношении — как один из главных ключей к гос­подству на юге. Для Рожера II Монте-Кассино представлял собой даже нечто большее — жизненно важную крепость, почти самостоятельное государство, охраняющее границу, ко­торая отделяла его королевство от Папской области.

Монастырь, со своей стороны, никогда не находил свое положение пограничной крепости слишком удобным. Однако в минуты сомнений он привык оглядываться на нормандцев. Монте-Кассино поддерживал хорошие отношения с наместни­ками Рожера на континенте, и, хотя несколькими месяцами ранее лояльность монастыря была — возможно, несправедли­во — поставлена под подозрение, избранный в результате это­го кризиса новый настоятель Райнальд являлся твердым сторон­ником короля. Когда Генрих Баварский прибыл к подножию горы в середине апреля, он обнаружил, что все окрестности умышленно опустошены, а ворота монастыря заперты. Генрих уже проделал трудный путь через Тоскану. Пиза и некоторые другие города, которые хранили верность Иннокентию, оказа­ли ему помощь, как могли; но Флоренция и Лукка подчинились только после упорного сопротивления, и Генрих еще добивал­ся покорности Гроссето, когда в начале марта Иннокентий, воз­можно сопровождаемый святым Бернаром, выехал из Пизы, чтобы к нему присоединиться.

С самого начала герцог и папа, похоже, сильно невзлюбили друг друга. Генрих был при всем при том человеком более силь­ным и непреклонным, чем его тесть. Как один из высших ари­стократов империи, имевший все шансы наследовать трон пос­ле смерти Лотаря, он не намеревался идти на уступки, о кото­рых впоследствии мог бы пожалеть; как военачальник, он имел свою задачу; и у него не было никакого желания выполнять указания папы или кого-то другого. Первый конфликт возник после взятия Витербо; контрибуция в три тысячи талантов — примерно соответствующая двум тысячам фунтов серебра — была затребована Иннокентием на основании того, что город лежит в пределах Папской области, но отобрана Генрихом, как законная военная добыча. Затем герцог не пошел в Рим. Он утверждал, что разумнее сокрушить сперва Рожера и предос­тавить Анаклету, лишившемуся всякой поддержки, сдаться са­мому, нежели тратить время и силы на насильственное изгна­ние его из собора Святого Петра. На такие доводы возразить было нечего, и Иннокентий их принял; но это означало, что его изгнание продлится на неопределенный срок — не говоря о перспективе тащиться жарким апулийским летом вслед за им­перской армией, — и не улучшало настроения папы.

И в довершение всего возникли неприятности с Монте-Кас­сино — колыбель западного монашества надменно бросила вызов не только имперской армии, но самому Иннокентию. Одиннадцать дней Генрих ждал, перекрыв все подходы к монастырю, и напрасно высматривал какие-либо признаки того, что монахи готовы пойти на уступки. Ничего не произошло. Монастырские кладовые ломились от припасов, обитатели были сильны и пребывали в наилучшем расположении духа; а взять монастырь штурмом было практически невозможно. Герцог, который должен был присоединиться к Лотарю в Апулии в конце мая, не мог медлить. Смирив свою гордость, он послал гонца на гору с предложением переговоров.