НЕБЛАГОРАЗУМНЫЕ СОВЕТНИКИ 2 глава

Здесь Рожер, должно быть, сидел в свои последние го­ды, глядя на великолепие, явившееся в мир по его повеле­нию, ибо надпись под окном свидетельствует, что мозаики в апсиде были готовы к 1148 г., за шесть лет до его смерти. Он считал собор своим личным даром Богу и церкви и даже построил в городе дворец, из которого наблюдал за строитель­ством[5]. И не было ничего удивительного в том, что в апреле 1145 г. он избрал собор местом своего погребения, одарив его двумя порфирными саркофагами: один предназначался для его собственных останков, а другой был поднесен, как он указывал, «ради августейшей памяти моего имени и во славу церкви». Печальная история о том, как его желание не было выполнено, так что ныне он лежит не в знаменитом им са­мим построенном храме, но среди бессмысленных помпез-ностей Палермского собора, еще будет рассказана в этой книге. Восемь веков спустя трудно надеяться на перемену настроения властей; тем не менее сложно, посетив Чефалу, не вознести к небесам краткой молчаливой молитвы о том, чтобы величайший из сицилийских королей когда-нибудь ус­покоился в церкви, которую он любил и в которой осталась память о нем.

Глава 2

МЯТЕЖ В КОРОЛЕВСТВЕ

Мы за Альпами.

Папа Иннокентий 11

архиепископу Равенны

16 апреля 1132 г.

Рожер выдержал один шторм — событие, которому собор в Чефалу является великолепным памятником. Но он знал еще до основания собора, что ему предстоит скоро пережить другую, более серьезную бурю. Лотарь собирался в обещанный по­ход на Рим с двумя целями — утвердить папу Иннокентия на престоле святого Петра и короноваться в качестве императора. При том что на его стороне были настоятель Клерво, влияние западной церкви и короли Англии и Франции, он имел все шансы на успех; и что, в таком случае, могло помешать ему бросить свои войска на Сицилию, избавив Европу раз и навсег­да от ложного папы и его единственного сторонника?

На самом юге он нашел бы достаточную поддержку. Вас­салы южной Италии всегда роптали на своих властителей Отвилей. В предшествующее столетие они сидели в печенках у Роберта Гвискара, задерживая его и отвлекая от военных кампаний. Не будь их постоянных восстаний, он мог завер­шить завоевание Сицилии намного быстрее и окончить жизнь императором Константинополя. Все же Роберту удавалось до определенной степени сохранять свою власть; при его сыне и внуке, которые наследовали ему в качестве герцогов Апулии, герцогская власть превратилась в пустой звук и страна погрузилась в хаос. Вассалы могли творить все, что угодно, воевать и опустошать, грабить и мародерствовать; дошло до того, что, по словам аббата из Телезе, крестьяне не могли спокойно обрабатывать и засевать свои поля.

Одно их объединяло — решимость сохранить собствен­ную свободу и сопротивляться всяким попыткам восстано­вить твердое централизованное правление. Тот факт, что их сюзерен теперь был не герцогом, а королем, ничуть не спо­собствовал их примирению с новым порядком. Разумеется, они не питали любви к империи, но, если уж иметь сюзере­на, лучше, чтобы он находился как можно дальше, так чтоседой старый император за Альпами был для них намного привлекательнее и предпочтительнее, нежели решительный и деятельный молодой Отвиль по соседству. Почти сразу же после того, как король вернулся на Сицилию летом 1131 г., двое худших смутьянов, Танкред из Конверсано и князь Гримоальд из Бари, подняли небольшое восстание в Апулии, и к Рождеству порт Бриндизи оказался в их руках.

Король не спешил расправиться с бунтовщиками. Он при­вык зимовать на Сицилии, и все мысли его были заняты Чефалу. Кроме того, он любил свою жену и свою семью. Коро­лева Эльвира, дочь Альфонсо VI Кастильского, стала женой Рожера четырнадцать лет назад. Мы, к сожалению, знаем о ней мало, но их брак был счастливым, и она подарила му­жу семерых детей, в том числе четырех доблестных сыно­вей, которые в последующие годы стали его ближайшими по­мощниками. Двое старших — Рожер и Танкред — приезжа­ли в Мельфи в 1129 г., где вместе со своим отцом принима­ли клятву верности от недовольной апулийской и калабрийс-кой знати; но обычно мать и дети оставались на Сицилии, и этим летом у Рожера не было возможности их видеть.

В марте 1132 г., однако, Рожер уже не мог откладывать свое возвращение на континент. Дело было не только в апулийских мятежниках, о более серьезных проблемах его из­вестил Анаклет, который встретился с королем в Салерно, чтобы обсудить планы на будущее. Антипапа все больше бес­покоился: его соперник Иннокентий уже явился в северную Италию, готовясь к прибытию императора. Непосредствен­ной опасности пока не было; армия Лотаря, судя по имев­шимся сведениям, еще не выступила. Но Рим жил слухами, и эти слухи, распространяемые старыми врагами Анаклета Франджипани, приводили горожан в смятение. Вдобавок ко всему, луна — по свидетельству хрониста Фалько из Беневенто — внезапно потеряла блеск и окрасилась в цвет крови; никто не мог назвать это добрым знаком. Необходимо, до­казывал Анаклет, продемонстрировать силу — напомнить римлянам, что он все еще их господин и что за него стоит король Сицилии. Рожер согласился с его точкой зрения; двое его главных вассалов, князь Роберт Капуанский и его соб­ственный зять Райнульф Алифанский, были немедленно отправлены с двумя сотнями рыцарей в Рим с повелением оставаться там до следующих распоряжений. Этот поступок, подобно многим поступкам короля, не был столь альтруистичен, как казалось. Робер Капуанский боролся — хотя, разумеется, не очень решительно — вместе с другой знатью за изгнание Рожера из южной Италии несколькими годами ранее. Потом он, как и остальные, капитулировал и в качестве главного вассала возложил корону на голову короля вкафедральном соборе Палермо. Но он так и не примирился полностью с новым правлением, и Рожер был, вероятно, рад, ввиду наступающего кризиса, удалить его на безопасное расстояние. Граф Алифанский отличался еще большим коварством. Он несколько раз предавал своего шурина и, без сомнения, сделал бы это вновь ради собственной выгоды. Более того, его брат Ричард, владевший городом Авеллино, недавно отринул сюзеренитет короля и объявил себя независимым властителем. Когда Рожер призвал его к порядку, он выколол глаза и вырвал ноздри королевскому посланнику. Король сразу же захватил спорную территорию, но тут последовало новое осложнение. Пока Райнульф находился в Риме, его жена, сводная сестра Рожера, Матильда, бежала от него и искала убежища при дво­ре, объявив, что постоянная жестокость Райнульфа делает не­возможным продолжение семейной жизни.

Рожер поддержал ее, и, когда Райнульф — нарушив его приказ — покинул Рим, чтобы требовать восстановления сво­их территориальных и брачных прав, король ответил, что Ма­тильда, конечно, вольна к нему вернуться, когда ей захочет­ся, но сам Рожер не собирается заставлять ее это сделать против ее желания. Матильда и ее сын вернулись с Рожером на Силицию, и он со своей стороны обязался потребовать от Райнульфа немедленного возвращения земель, являвшихся ее приданым, — долины Каудине и всех замков, которые там находятся. По поводу Авеллино король был столь же непре­клонен: Райнульф и бровью не повел, когда его брат объявил о своей независимости; не защитив права своего законного сюзерена, он лишился всякой возможности претендовать на город. Рожер пошел только на одну уступку: если граф и его сторонники захотят официально изложить ему свои жалобы в Салерно, он выслушает все, что они смогут сказать.

Райнульф Алифанский не намеревался терпеть такое об­ращение, еще меньше он хотел оказаться пленником в Салерно. Вместо этого он сошелся с Робертом из Капуи — ко­торый также самовольно вернулся из Рима, — и они вместе начали строить планы мятежа.

Апулийское восстание было быстро подавлено. После крат­кой осады в мае 1132 г. жители Бари выдали князя Гримоальда и его семью Рожеру, который доставил их как пленников на Сицилию, а Танкред из Конверсано купил себе свободу обеща­нием — которое он не сдержал — отбыть в Святую землю. Вся кампания завершилась за месяц; но это выступление являлось симптомом более глубокого и общего недовольства на юге, а главное — оно отвлекло внимание Рожера как раз в тот мо­мент, когда Райнульф и Роберт собирали силы. Если бы Рожер выступил против них сразу после того, как они вернулись из Рима — а их несанкционированное отбытие из города давало для этого хороший повод, — он избежал бы многих неприят­ностей, которые ожидали его в течение ближайших нескольких лет. Но Рожер упустил возможность. Являясь полновластным господином в делах Сицилии, он еще не вполне понимал своих континентальных вассалов. Не в первый раз он их недооценил. Он уязвил гордость своего зятя, но не отнял у него могущества и власти и добился только того, что возможный противник пре­вратился в реального. Граф Алифанский теперь был обижен и рассержен — и опасен, поскольку мог рассчитывать на поддер­жку князя Капуи, все еще мощнейшей военной силы на юге Италии после короля.

Роберт из Капуи никогда в прошлом не отличался муже­ством; но идеи мятежа носились в воздухе, а вскоре должны были появиться Лотарь и имперская армия. Кроме всего про­чего, разве он не являлся сеньором Райнульфа? Как он мог со­хранить статус князя, потеряв доверие вассалов? Со всей энер­гией, на которую он был способен, Роберт занялся подготов­кой нового масштабного восстания. К концу весны 1132 г. он и Райнульф имели в своем распоряжении три тысячи рыцарей и по крайней мере в десять раз более пеших воинов. И боль­шинство южноитальянских баронов стояло за них.

Король не ожидал столкнуться со столь сильным противодействием. Он только что подавил один бунт и меньше всего хотел оказаться перед лицом другого — на этот раз гораздо большего по масштабам — именно тогда, когда вся его энер­гия требовалась для борьбы с опасностью с севера. Он никогда затевал войну, если оставался шанс ее избежать, а в данной ситуации соглашение представлялось возможным. В середине мюля он послал гонцов к мятежникам с предложением переговоров. Но это оказалось бесполезно. Оба предводителя стояли на своем. Их обидели, и ни о каких переговорах не может идти речи, пока обида не будет отомщена.

Обе армии теперь стояли у Беневенто, и на это имелись серьезные причины. Беневенто был папской территорией. С самых пор, как его горожане прогнали своих правителей перешли под покровительство папы Льва IX около восьмидесяти лет назад, они оставались верными подданными Святого престола; город представлял собой подлинный бастион папской власти на юге Италии. Именно за стенами Беневенто папа Гонорий утвердил права Рожера на герцогство в 1128 г. Здесь же в городе, в папском дворце Анаклет двумя годами позже даровал ему корону, пообещав также поддер­жку города во время войны. В данной ситуации это обяза­тельство становилось актуальным, но мог ли Рожер рассчи­тывать, что оно будет исполнено?

Вначале казалось, что да. Некий кардинал Кресченти, уп­равлявший Беневенто от имени Анаклета, вместе с местным архиепископом и группой самых влиятельных горожан вы­шел, чтобы заверить короля в своей доброй воле; и, услышав, что он взамен обещает освободить город от некоторых фи­нансовых обязательств, они без колебаний пообещали ему ак­тивную военную поддержку. Это была роковая ошибка, и из-за нее они и Рожер потеряли город. В их отсутствие тайные сторонники Роберта развили бурную деятельность; слухи рас­пространялись молниеносно, и, когда Кресченти и его дру­зья сторговались с королем Сицилии и условия соглашения были объявлены, беневентцы пришли в ужас. Что пользы быть папским городом, если они окажутся сметены междоусобны­ми сворами, как все другие? На собрании всех горожан они объявили следующее: «Мы не можем таким образом стать союзниками короля, не можем мы также задыхаться, потеть и изнурять себя в длительных переходах вместе с сицилийцами, калабрийцами и апулийцами под палящим солнцем, поскольку наша жизнь протекала в спокойных местах и мы не привыкали к столь гибельному образу жизни».

Есть что-то обезоруживающе трогательное в таком проте­сте, но, возможно, он был не столь наивным, как кажется. Граждане Беневенто должны были, конечно, знать, что взо­ры папы Иннокентия и короля Лотаря устремлены на них. В преддверии крупного столкновения между папой и анти­папой они более, чем кто-либо другой на юге, стремились оказаться на стороне победителя. Эти якобы мягкие и ми­ролюбивые люди так приняли Кресченти, что тот, чудом уце­лев, бежал обратно к Рожеру, а несчастный архиепископ в ужасе заперся в соборе.

Мятежники торжествовали. Князь Роберт теперь без труда добился от горожан обещания дружеского нейтралитета с пра­вом свободного прохода своих войск через территорию Бене­венто; покинул, дрожа, свое убежище, чтобы засвидетельство­вать новый официальный договор между Капуей и Беневенто, при том что город, как архиепископ особо подчеркнул, хранил верность по отношению к папе. Какого именно папу он имел в виду, он не пояснил; а паства сочла за лучшее его не спраши­вать.

Для Рожера измена Беневенто стала крупной неприятно­стью. Насколько серьезные последствия она будет иметь, он пока не понял, но в данный момент его войска оказались в очень невыгодной позиции. Беневентцы доставляли им еду и другие необходимые вещи; а теперь благожелательность, на которую они надеялись, сменилась открытой враждебностью. Более того, князь Капуанский, уверенный в поддержке, мог в любой момент решиться на атаку. Рожер по своему обык­новению не стал вступать в открытое противоборство. Вмес­то этого он приказал всем подразделениям своей армии вни­мательно следить за его знаменем и быть наготове, чтобы последовать за ним в направлении, куда оно двинется.

С наступлением ночи сигнал был дан, и под покровом тем­ноты сицилийская армия отступила через горы на юг. Хотя формально маневр мог быть описан как стратегическое передвижение, его обстоятельства и скорость явно предполагали бегство — поскольку заря застала королевские силы у подножия горы Атрипальда за Авеллино. Переход в двадцать миль за ночь по горным тропам — немалое достижение для армии, но марш еще не закончился; король, как рассказывает намФалько, по дороге обдумывал месть и собирался перехватить инициативу. Поэтому вместо того, чтобы отправиться в свою континентальную столицу Салерно, он двинулся к Ночере — главной крепости Роберта после Капуи. Город явно не ожидал нападения; и с большой вероятностью потребуется не­сколько дней на то, чтобы бунтовщики, уверенные, что Ро­жер вернулся в Салерно, обнаружили, куда он в действительности направляется. После этого они наверняка поспешат на помощь Ночере, избрав скорейший, хотя и не самый пря­мой, путь через прибрежные равнины и долину, пролегающую между Везувием и Апеннинским массивом; но тогда им потребуется пересечь реку Сарно в ее низовьях, а там через эту широкую реку имеется только одна переправа — старый деревянный мост у Скафати, в миле или двух к западу от до­роги на Помпеи. Если разрушить этот мост, можно выиграть по крайней мере еще несколько дней. Рожер отправил от­ряд к мосту, а когда его люди, проделав все необходимое, вернулись, осада Ночеры шла полным ходом.

Это был смелый и хитрый план, достойный Рожера I или Роберта Гвискара. Он мог сработать и почти сработал. Но вой­ска мятежников продвигались быстрее, чем ожидалось. Всего через пять дней после начала осады они, наскоро возведя но­вый мост, переправились через реку и стали лагерем напротив армии короля на широкой равнине на север от города — Ро­берт Капуанский с тысячей рыцарей слева, Райнульф — справа с другими пятнадцатью сотнями, разбитыми на три подразде­ления. Из них двести пятьдесят воинов были отправлены к сте­нам, чтобы отвлечь на себя часть сил осаждавших войск, осталь­ные готовились к битве.

Она произошла в воскресенье 24 июля. Рожер больше не колебался. Он снял осаду Ночеры сразу же, как только услышало том, что враги переправились через Сарно, и сделал собствен­ные распоряжения. Первая линия была готова к бою; по ко­манде короля они опустили копья, тронули лошадей в галоп и начали атаку. Войска князя Роберта дрогнули под их натиском; капуанская пехота в тылу, видя надвигающихся всадников, за­паниковала и побежала к реке. Мост, столь недавно и поспеш­но возведенный, не выдержал; сотни упали в воду и утонули.

Вторая атака королевских войск началась столь же успеш­но; но в это время граф Алифанский с пятью сотнями соб­ственных рыцарей обрушился на нападавших с фланга. На мгновение они растерялись; и прежде, чем они успели пере­строиться, правое и левое крыло армии Райнульфа подошли вслед за центром и обрушились на врага, как пишет Фалько, подобно льву, голодавшему три дня.

Это решило исход битвы. Сам Рожер, оказавшийся теперь в гуще сражения, схватил копье и скакал взад-вперед сквозь смешавшиеся ряды своей армии, призывая воинов сплотить­ся вокруг короля. Но было поздно. Его армия отступала, и ему оставалось только последовать за ней. Тем же вечером Рожер отправился в Салерно, окровавленный и уставший, в сопровождении всего только четырех рыцарей. Из остальных около семисот воинов, в том числе двадцать верных ему ба­ронов, оказались в плену. Другие пали на поле боя или, как большая часть пехоты, были перебиты во время бегства. По­бедители захватили огромную добычу. Фалько заявляет, что не в силах описать, сколько золота и серебра, богатых золо­тых сосудов, роскошных одежд, конской упряжи, кирас и другого воинского снаряжения было захвачено. Генрих, епис­коп из монастыря Святой Агаты, который, будучи горячим сторонником папы Иннокентия, последовал за Робертом в Ночеру, утверждает, что среди захваченных королевских до­кументов оказалась та самая булла, которой Анаклет даровал Рожеру королевство.

Это была первая большая битва Рожера, и он ее проиграл. Его армия понесла огромные потери, и его авторитет в Италии опасно пошатнулся. Вести о случившемся распространились по полуострову, и пламя мятежа распространялось вместе с ними; все больше городов становились под капуанские знамена. В Беневенто благодарственная процессия с факелами обошла все важнейшие храмы города и были сделаны определенные шаги к тому, чтобы вместо несчастного Кресченти принять в качестве правителя представителя папы Иннокентия. Горожане Бари снова восстали и убили нескольких воинов из сарацинского гарнизона, оставленного Рожером; в Монтепелозо Танкред из Конверсано немедленно отложил свои приготовления к Крестовому походу и присоединился к бунту. Тем временем в Италию просочились слухи из Германии, что король Лотарь наконец со6рал свою армию и уже идет на юг через Альпы.

И все же, когда король Сицилии начал собирать в Салерно новую армию и укреплять флот, готовясь к предстоящим битвам — а господство на море стало для него теперь насущнейшей необходимостью, — он, по свидетельству очевидцев, излучал жизнерадостность и уверенность. В какой-то степени это могло быть притворством, но, вероятно, не полнос­тью. До сих пор он всегда избегал открытых битв. Дипломатия, подкуп, лавирование, изматывание противника, осада — в различные моменты своей жизни он применял средства из этого арсенала охотнее, чем встречался с врагом на поле сра­жения. Уход из Беневенто явился воплощением его тактики; многие из людей Рожера, без сомнения, предпочли бы бой постыдному отступлению под покровом темноты, столь же деморализующему, сколь и недостойному, но долгое путеше­ствие через горы дало королю достаточно времени, чтобы на­браться мужества. Чтобы успокоить ропот своей армии и, быть может, собственную совесть, он должен был доказать, что достоин своего народа и своего рода. И он, по крайней мере, сделал шаг. Как командующий он допустил ошибку и потерпел поражение; но он, наконец, обнаружил в тридцать шесть лет, что, когда вызов брошен, ему не хватает смелости его принять.

Слухи с севера соответствовали действительности. Прошло около полутора лет с тех пор, как Лотарь пообещал сопровож­дать папу Иннокентия в Рим. Беспорядки в Германии задержа­ли его и помешали ему собрать такую армию, как он надеялся. В результате он рассудил, что путь к решению внутренних про­блем лежит в скорейшем получении имперской короны и авторитета, который опадает; соответственно в августе 1132 г. с королевой Риченцей Нордхаймской и войском, по численнос­ти едва превосходившим вооруженный эскорт, Лотарь отпра­вился через горы в Ломбардию.

Путешествие оказалось не слишком приятным. По мере того как ломбардские города становились с каждым годом сильнее, богаче и самостоятельнее, они все менее были склон­ны принимать притязания империи. Соответственно, они встречали очередного носителя этих притязаний холодно, а порой с откровенной враждебностью, к которой прибавля­лась, когда они видели размеры его войска, нескрываемая насмешка. Лотарю приходилось двигаться с осторожностью, проходя только через те города, где его непопулярность не была столь очевидна, и надеяться на то, что Иннокентий, который уже несколько месяцев находился в Италии, сумел собрать достаточно сил, чтобы император мог хотя бы вой­ти в Рим с подобающей помпезностью.

Папа ожидал его около Пьяченцы. Призывы Иннокен­тия не остались без ответа; имперская армия на последней стадии путешествия составляла около двух тысяч. Это была весьма скромная армия, но уже не смешная. Более всего императору не хватало поддержки с моря. Пиза и Генуя, две великие морские республики Северо-Западной Италии, на чью помощь папа полагался, в тот момент занимались ис­ключительно ссорами по поводу Корсики и Сардинии, а без их подмоги у имперских сил оказывалось мало шансов пред объединенной атакой с суши и моря. Но начались осенние дожди, дороги развезло, и Лотарь решил отложить корона­цию до следующей весны. Тем временем, быть может, уда­стся убедить воюющие города оставить свою рознь ради об­щего блага.

В том, что это действительно удалось, большая заслуга принадлежит аббату из Клерво. Он появился в Италии вско­ре после Рождества; к марту они с Иннокентием, чередуя угрозы и посулы, склонили пизанцев к генуэзцев заключить перемирие и в следующем месяце вновь появились в лагере Лотаря, готовые к походу на Рим. Собравшаяся армия по-прежнему не могла произвести особого впечатления своими размерами и мощью; но имперские осведомители доносили, что Рожер все еще занят собственными проблемами и, соответственно, нет оснований опасаться серьезного противодействия по дороге в Святой город.

Церковь Святой Агнессы за Стеной сохранилась до наших ней и выглядит примерно так же, как в VII столетии, когда ее построили. Перед ней 30 апреля 1133 г. будущий император собрал свою армию для последнего броска. Уже несколько дней Рим был в тревоге. Пизанские и генуэзские корабли поднялись по Тибру и теперь угрожающе расположились под стенами; их присутствие, вместе с преувеличенными слухами о размерах германского войска, заставили многих римлян, включая самого префекта, изменить своим прежним клятвам. Большая часть города теперь была открыта для Лотаря и Иннокентия. Их встретили у ворот Франджипани и Кореи со своими приспеш­никами, которые с самого начала противостояли Анаклету; они затем препроводили прибывших в соответствующие их досто­инству дворцы: короля и королеву в старую имперскую резиденцию Оттона III на Авентине, а папу в Латеранский дворец. Но правый берег Тибра с замком Сан-Анджело и собо­ром Святого Петра, где по традиции проходила имперская коронация, все еще оставались в руках Анаклета, а Анак-лет не собирался сдаваться. Лотарь, зная о собственной сла­бости, предложил переговоры, но антипапа дал тот же от­вет, который давался всегда: представить вопрос о выборах на рассмотрение международного церковного трибунала. Если такой трибунал, специально созванный, выскажется против него, он подчинится его решению. А до этого он останется в Риме, который ему принадлежит. Будь Лотарь один, он, ве­роятно, принял бы это предложение. С его точки зрения, любой вариант был лучше, чем продолжающийся раскол в папстве: соперничающие папы могли породить соперничаю­щих императоров, а в таком случае его собственное положе­ние оказывалось под угрозой. Но теперь в Риме к нему при­соединился Бернар; а при Бернаре в качестве сторонника не могло быть речи ни о каком компромиссе. Если Анаклета не удалось поставить на колени, его следовало игнорировать. Иннокентий был утвержден папой не в соборе Святого Пет­ра, а в Латеране, и там же 4 июня с соблюдением всех це­ремоний, возможных в данных обстоятельствах, он короно-вал Лотаря императором Запада, а Риченцу — его императ­рицей.

Второй раз за полвека один папа осуществлял имперскую коронацию, в то время как другой находился в паре миль от него, бессильный и кипящий гневом. В предыдущем случае Григория VII спасло только прибытие, не слишком быстрое, Роберта Гвискара во главе тридцатитысячного войска. Анаклет не мог рассчитывать на что-то подобное; король Сици­лии, хотя хранил ему верность, был занят другим. К счастью, немедленное спасение не требовалось. Антипапе, хотя и бес­помощному, ничто не грозило. Никакая атака на правый берег не была возможна без контроля за двумя мостами, пе­рекрывавшими реку у Тибрского острова, а все подходы к ним прикрывал древний театр Марцела, ныне превращенный в главную крепость Пьерлеони. В таких обстоятельствах у им­ператора не было ни сил, ни желания предпринять нападе­ние. Теперь, когда его непосредственная цель была достигну­та, он думал только о возвращении в Германию. Через не­сколько дней после коронации он и его армия удалились; а пизанские и генуэзские корабли уплыли по реке в открытое море.

Для папы Иннокентия отбытие Лотаря стало большой не­приятностью. Его сторонники в городе сразу же от него от­вернулись. Только Франджипани хранили верность, но они не могли удержать Рим без посторонней помощи. К июлю сто­ронники Анаклета возобновили свою деятельность, и золото потекло вновь из неистощимых сундуков Пьерлеони. В авгу­сте бедному Иннокентию вновь пришлось отправиться в из­гнание. Он скромно выскользнул из своей резиденции — точ­но как три года назад — ив поисках безопасного убежища медленно направился в Пизу.

Не только Иннокентий чувствовал себя преданным. Для мятежников в южной Италии весть о том, что император, которого они так долго ждали, пришел и ушел, не пошеве­лив пальцем, чтобы им помочь, означала крушение их слабой надежды па победу. Последние несколько месяцев они тер­пели бедстпие. 1133 г. начался достаточно хорошо: мятеж под руководством Танкреда из Конверсано захватил всю Апулию. Даже Мельфи, первая столица Отвилей, даже Веноза, где чет­веро величайших представителей этого рода, включая само­го Роберта Гвискара, были погребены, выступили против короля. Но вместе с другими городами, которые последовали их примеру, они вскоре пожалели о своей неверности. В самом начале весны Рожер прибыл с Сицилии с новой арми­ей — и совсем другой. В прошлом, когда он стремился завоевать расположение южноитальянских вассалов, он находил, что использование войска, полностью или по преимуществу состоящего из мусульман, скорее повредит, нежели пойдет на пользу его репутации; потому он привлекал сарацин только в качестве подкрепления для основного войска. Теперь он от­бросил всякую щепетильность. Его положение было отчаян­ным, а сарацины проявили себя вернейшими из его поддан­ных, на которых не оказывали действия ни посулы норманд­ских баронов, ни папское отлучение. Армия, которая теперь высадилась на итальянскую землю, состояла в основном из мусульман; и Рожер прибегнул к этому единственному остав­шемуся средству, чтобы подчинить себе своих христианских вассалов.

Изменившийся состав войска, похоже, отражал сходное изменение в характере самого Рожера. В обеих хрониках, описывающих последующую военную кампанию, — являет­ся ли автором Фалько, нотарий из Беневенто, ненавидевший Рожера, или льстивый Александр из Телезе — мы видим че­ловека беспощадного и мстительного. Он всегда был масте­ром дипломатии и государственной деятельности и остался таковым до конца жизни; но события последних двух лет научили его, что есть ситуации, когда подобные методы уже бесполезны; и битва при Ночере, хотя и оказалась несчаст­ной со всех других точек зрения, убедила его в его способ­ности действовать в таких обстоятельствах. Более никогда, если ситуация того требовала, он не стремился избежать кро­вопролития.

Итак, весной и летом 1133 г. сицилийские сарацины об­рушились на мятежную Апулию. Начав с Венозы — посколь­ку, утвердившись в горных городах центральных областей, он рассчитывал отрезать Танкреда и его мятежников от их ка-пуанских союзников на западе, — король двигался на восток и на юг к морю, оставляя за собой пустыню. Никто из со­противлявшихся не дождался пощады; многие были сожже­ны заживо — так, по крайней мере, утверждает Фалько, ко­торый призывает Бога в свидетели, что «такой жестокости христиане никогда прежде не знали». Корато, Барлетта, Ми-нервино, Матера и другие мятежные крепости пали одна за другой, пока наконец Рожер не привел своих сарацин к Мон-теполозо, где обосновался Танкред в ожидании неизбежной осады. С ним, пишет аббат из Телезе, было сорок рыцарей, присланных Райнульфом Алифанским, под командованием некоего Рожера из Пленко — «храбрейшего воина, но край­не враждебного королю»[6].

Стены Монтепелозо не устояли против сицилийских осад­ных машин; и спустя примерно две недели «под звуки труб и громовые крики, вздымающиеся к небесам», сарацины во­рвались в город. Некоторые из защитников, переодевшись в отрепье, дабы в них не узнали рыцарей, сумели спастись, но их предводители не были столь удачливы. Кажется, перо дро­жит в руке Фалько, когда он пишет:

«Тогда Танкред и несчастный Рожер (из Пленко) сбро­сили доспехи и попытались спастись в самых темных и мрачных проулках города; но их искали, обнаружили и при­вели к королю Рожеру. О, печаль, ужас, рыдания! О чита­тель, как велико было бы страдание вашего собственного сердца, если бы вы присутствовали при этом!! Ибо король объявил, что Рожер должен быть повешен и что Танкред сам, собственной рукой, затянет веревку. О, какое несказан­ное преступление! Танкред, как ни горько ему было, не мог не подчиниться королю. Всех воинов охватил ужас, и они призывали Бога на небесах отметить столь могущественно­му тирану и жестокому человеку. Затем король приказал, чтобы доблестного Танкреда посадили под стражу. Мы слы­шали, что позже как пленник был отправлен на Сицилию. А затем без отлагательств весь город Монтепелозо, его мо­настыри и все горожане, мужчины, женщины и дети, были преданы огню и мечу».