По народным поверьям особенно полезными считались сборные веники, составленные утром после ночи Ивана Купалы. В народе верили, что если таким веником попариться в бане, то он снимет порчу от «дурного глаза» – «сглаз». По этой же причине целебными называли «ивановские бани», то есть бани, истопленные утром после ночи Ивана Купалы, при условии, что хозяева парились в них до полудня. Использованный «ивановский» веник сжигали, либо выбрасывали подальше от жилища, так как он считался «поганым», «нечистым».
Неудивительно, что в народных сказках злая Бага-яга изображается именно с веником. Насаженный на длинную палку, он превращается у нее в средство передвижения. Что касается обычных веников, которые после использования в парной теряли листья и превращались в «голики», то их выбрасывали не сразу, с хозяйской бережливостью применяя для уборки полов. «Голики» также клали к входным дверям на улице для удаления грязи с обувных подошв.
Березовые веники в Устюжне заготовляли «на Троицу», а фактически это был период с конца июня до середины июля. Заготовка проходила обязательно в сухую погоду и рано утром, после схода росы. Для банных веников брали ветки молодых высоких деревьев, без сережек, срезая их длиной 40-50 см. Срезанные ветки связывали неплотно для того, чтобы при просушке листья не потеряли свою окраску и аромат. Сушили веники в подвешенном состоянии, на жердях, обычно на чердаках домов, либо на сеновалах, куда не проникали солнечные лучи и где можно было устроить небольшой сквозняк. Через неделю готовые веники плотно связывали и складывали друг на друга. Хранили в сухом помещении, часто в сене. Считалось, что если березовый веник высушен правильно, то его листья должны иметь зеленый цвет и источать аромат березового масла.
|
|
Дубовые веники заготовляли практически в течение всех летних месяцев, выбирая деревья, которые росли в сыром, затемненном лесу, где листья держались крепко и долго не опадали. Сушили и хранили дубовые веники так же, как и березовые. Травяные веники, например, из крапивы или пижмы, также подлежали заготовке, а вот можжевеловые и пихтовые употребляли только свежими.
Впрочем, высушенные веники вообще использовались только в зимний период. В другое время устюжане предпочитали париться свежесрезанными ветками и травами, которые обладали лечебными свойствами. Известно, что березовый веник очищает кожу от угревой сыпи, ускоряет заживление ран и ссадин. Дубовый веник снимает воспаления, успокаивает нервы и понижает давление. Липовый - помогает от головной боли, улучшает работу почек, изгоняет простуду. Можжевеловый – полезен при болях в суставах и позвоночнике, при лечении невралгии и кожных болезней. Пижму использовали для повышения тонуса, крапиву – для борьбы с хроническим радикулитом, а также для реабилитации после растяжений, переломов и ушибов.
Наряду с использованием веников, в народе была известна «парная на сене». Сеном устилали полки, на которых парились сидя и лежа. Разморившись, оно начинало источать аромат трав, имеющий не только приятный, но и лечебный эффект. В качестве ароматерапии применяли и травяные настои. Их плескали из ковшика на раскаленную печку-каменку.
Заговоры и траволечение. Различные болезни в старинной Устюжне и местных деревнях традиционно лечили настоями трав и заговорами. Заговаривали зубную боль, грыжу у младенцев. Заговором останавливали кровь.
|
|
«Заговор на утихание крови.
Ехали по реке по Ремене три родные брата, они резались ножами, рубились топорами. Нет ни крови, ни руды, на молодой месяц ломоты не ныне и до века. Аминь» 320.
После этих слов требовалось плюнуть на рану, а затем повторить заговор еще в течение трех раз.
«Заговор от грыжи.
Стану я, раб такой-то, благословясь, пойду, перекрестясь, из дверей в двери, из ворот в ворота, в чисто поле, в подводосточную сторону, к морю к Окиану, в море-Окиане лежит Алатырь камень, на том камне Алатыре стоит дом. Попрошу я, раб такой-то, об такой-то болезни, об наличном мясе, от грызоты, от болеты, от ломоты. Бежит река огненная, чрез огненную реку калиновый мост, по тому калинову мосту идет стар матер человек; несет в руках золотое блюдечко, серебряно перышко, мажет у рабе такой-то, семьдесят жил, семьдесят костей, семьдесят суставов; сбавляет с раба такого-то семьдесят болезней. Не боли и не ломи, и не отрыгай, и не откидывай, ни на конце, ни на ветке никогда» 321.
В более поздний период заговоры знали только немногие знахарки, а ранее, по воспоминаниям, этим искусством владела едва ли не каждая устюжанка.
С древних времен в местных краях было известно лечение травами. Знахарей, лечащих травами, в Устюжне называли травниками и зелейниками. Кстати, первое время так именовали и аптекарей. По данным 1567 года этим промыслом в городе ведал Иванка Травников, а по описаниям 1626 года траволечением устюжан занималась семья Веселовых.
|
|
Травы собирали в четко определенные сроки, сушили, а затем приготовляли для употребления. В бытовых записках устюжан начала ХХ века встречаются, например, такие сведения: «Лопух – кровоочистительное и наружное (средство – Е.В.) при лишаях, парше. Папоротник – глистогонное. Спорынья – кровоостанавливающее. Одуванчик – при хронических запорах и от бородавок. Мать-и-мачеха – от золотухи. Ландыш – укрепляет и регулирует сердце, народное средство от падучей болезни. Жидкий экстракт – против судорог и истерии, настойка сушеных цветов (чай) – средство от золотухи и сыпей»322. «Подорожник… помогает от чирей… трефоль растет на болоте. Он служит от кашля. Трефоль нужно высушить насухо и положить в вино или кипяток, когда вода сделается похожей на чай разведенный, тогда ее пьют… Еловая сера …вынимает жар и чистит рану. Ольховые шишки служат от тошноты. Собирают, заваривают кипятком, ставят в печку на целый день, потом пьют. Листочки морошки сушат, заваривают и пьют от простуды… Липовый цвет сушат, заваривают, как чай, употребляют от простуды»323.
Сохранилось упоминание и о некой лекарственной траве под названием «Двенадцать тихоньких». Одна из жительниц устюженской деревни Слуды в свое время вспоминала: «Двенадцати тихоньких собирали, траву такую, а потом чай заваривали»324. В новгородских говорах известно выражение «тихоньким трясет», что означало падучую болезнь, эпилепсию. Для ее лечения в народе использовали настои ландыша и колокольчиков. Последними также лечили внутренние кровотечения, лихорадку и атеросклероз, а также полоскали горло при ангинах и стоматитах.
Для того, чтобы избавиться от диатеза-золотухи, пили настой череды, кленовых и калиновых листьев, которые заготовляли на зиму целыми ветками. Настой цветов полевой ромашки помогал при простуде. Кашель лечили чаем из высушенных ягод малины, а также настоем цветов и листьев травы мать-и-мачехи. При порезах и уколах использовали репейную воду, которую приготовляли из цельных листьев, запаривая их в печи и отжимая сок. Синяки лечили с помощью водяного растения бадяги. «Бадяга от синяков помогает, - утверждали старожилы, - приложи и как рукой снимет»325. Кстати, бадягой называли и любой настой из лечебных трав.
Бородавки уничтожали соком травянистого растения-«бородавошника» (чистотела). Его же применяли при глазных заболеваниях, а сок из свежих листьев подорожника – при болезнях желудка и кишечника. От головной боли пили чай из «баговника» (багульника и таволги). Для лечений невралгий и невритов, а также заболеваний желудочно-кишечного тракта и мочеполовой системы использовали чабрец (тимьян ползучий). Устюжане называли его богородицкой или знам ё нной (зн а менской) травой. «Зн а мя» в местных говорах – кожное заболевание, сыпь, дерматит. При лечении от «знамени» свежую траву чабреца привязывали к пораженному участку кожи.
«От болезни живота» употребляли также травяной сбор из ромашки, черемухи и ольховых шишек, которые вначале сушили, а затем заваривали в молоке. Кроме того, при расстройствах желудка применяли настой ягод черники, а ее листья использовали для понижения сахара в крови. Листья брусники применяли при болезнях почек, а ягоды употребляли как при желудочных и простудных заболеваниях, так и для понижения кровяного давления и даже для лечения ревматизма. От ревматических болей применяли также водочную настойку цветов сирени, которую втирали в больное место. Кстати, устюжанки использовали это растение и для заговоров. По народным поверьям сирень помогала избавиться от докучливой любви, исцеляла душу от пагубной страсти, но, при этом, могла служить и приворотным зельем. Устюженские девушки, например, пели:
Дайте той воды напиться,
Где сирень душилася.
Дайте с тем наговориться.
С кем гулять решилася 326.
Наломаю я сирени,
Настою сирень в вине.
Напою милого пьяным,
Чтобы думал обо мне 327.
Данных о том, исцеляли ли травы от несчастной любви, нет. Что же касается физического здоровья, то в народе было известно, что, например, от головной боли помогали свежие листья лопуха, приложенные к больному месту. Зубную боль не только заговаривали, но и заглушали дымом самодельных папирос – «самокруток», в которые вместо табака засыпали сухие семена травы-белены.
Особое отношение в местных краях было к зверобою или, как говорили устюжане, головник у (головной - главный) – траве, которая считается ядовитой для животных – зверо - бой. В народе говорили: «Без муки хлеба не испечь, без зверобоя болезнь не лечить». Эту траву добавляли во многие травяные сборы, так как у местных знахарок-травниц считалось: «Что каша без масла, то настой без зверобоя». Как впоследствии выяснили медики, эта трава действительно обладает сильным бактерицидным действием, а потому может быть использована при лечении очень многих заболеваний, как вяжущее, кровоостанавливающее, противовоспалительное и ранозаживляющее средство.
В местной народной медицине повсеместно использовали и корни травянистых растений, например калгана и репейника. Корень калгана выкапывали при цветении растения, когда «стебель маленькой и с желтеньким цветом»328. Затем его тщательно промывали, клали в глиняный горшок, заливали водой и ставили в печь. Красноватый отвар калгана принимали «от заболевания живота»329. Если при приготовлении этого настоя допускалось кипение воды в горшке, то настой репейника делали только в теплой «запаханной» печи, из которой угли были сгребены («зап а ханы») в специальную ямку за устьем – горнушку. Корень репейника также клали в горшок и заливали водой, но при этом горло глиняной посудины замазывали наглухо. Он должен был томиться в воде, но не кипеть. Принимали этот настой «от засорения слепой кишки»330.
С незапамятных времен в народной медицине применяли листья березы, обладающие способностью убивать болезнетворные микробы. Березовые листья, которые, как и веники, следовало заготовлять «на Троицу», сушили, распаривали и накладывали под повязки при мелких ранениях и травмах мягких тканей. Отвар березовых почек применяли при лечении заболеваний органов дыхания и желудочно-кишечных расстройств. Например, один из местных рецептов рекомендовал: «Березовые почки собрать в бутылку. С полбутылки (заполнить - Е.В.) почками и полбутылки (добавить – Е.В.) вина. От поноса (пить –Е.В.) по чайной ложке331».
Свою службу местным травницам исправно служила сосна. Отвары сосновых почек применяли в качестве дезинфицирующего, отхаркивающего и мочегонного средства. В летнее время в местных краях заготовляли сосновую смолу-живицу (см. главу «Местные промыслы и ремесла», раздел «Лес и лесные промыслы»), из которой делали деготь. Сосновый, а также березовый деготь применяли в народной медицине в качестве антисептика.
Известно было лечение небольшими деревянными плашками-кругляшами, которые прикладывали к больным местам в течение определенного времени. Например, от головной боли, а также при обострении ревматизма и радикулита использовали плашки из ели и черемухи. От бессонницы помогала осина, при различных хронических заболеваниях и упадке сил – береза, липа и дуб. Вывихи и ушибы «пользовали» привозным оливковым маслом, которое называли «деревянным». Один из местных старожилов вспоминал, как в детстве, в 1910-е гг., он однажды вивихнул ступню и его лечила местная знахарка «старая Петрушиха»: «Расстирала она (ступню – Е.В.) с деревянным маслом от лампадки волокнами посконей (ткань из волокон конопли – Е.В.), вытягивала и крутила, и выправляла ногу, а потом обложила посконями и три дня и три ночи, в «честь троицы бога», не велела развязывать»332. Вывих прошел без осложнений.
Издавна в местных краях были известны лечебные свойства овса. Его отвары и настои использовали для лечения болезней мочевого пузыря, желудка, печени и даже астмы. При этом применяли только неочищенные зерна, либо зеленые, в стадии молочной спелости. Свежую овсяную солому распаривали и прикладывали к больным суставам. Отваром овса с молоком, настоянным в русской печи, лечили кашель.
Местные предания рассказывают о том, что устюженские знахарки умели справляться даже с онкологическими заболеваниями. В частности, начальную стадию рака матки лечили распаренным в печи льняным семенем, которое привязывали к животу с помощью специальных мешочков из льняной ткани.
Нарывы (по местному «обол о ны») и даже небольшие опухоли не вскрывали, а вытягивали с помощью специального вытяжного лукового «пластыря», который приготовлялся следующим образом. Заболевший нажевывал смесь, состоящую из ржаного хлеба и репчатого лука, которую накладывали на холщовую тряпицу и привязывали к больному месту на несколько часов (обычно, на ночь). В зависимости от характера заболевания процедуру повторяли ежедневно в течение нескольких дней или даже месяцев, пока нарыв не вытягивался на поверхность и не прорывался. Подкожные воспаления лечили также с помощью слегка отбитого капустного листа с выжатым на него луковым соком. Кроме «луковых» средств применяли и множество других. Так, к воспаленному месту привязывали небольшие тряпицы с листьями копытника и подорожника, дегтем, серой, дрожжами, смесью яичного белка с квасцами, а также льняную кудель, намазанную мылом.
Прочие способы лечения. Среди местной традиционной народной медицины следует назвать и уринотерапию. Известно, например, что для рассасывания подкожных нарывов и гнойных ран применяли льняные тряпки, смоченные свежей уриной. Их ежедневно привязывали к больному месту на несколько часов (как правило, на ночь) в течение определенного количества дней или даже недель. Продолжительность такого лечения зависела от характера болезни и степени ее запущенности. Урину также использовали при некоторых заболеваниях желудка, в том числе онкологических. При этом большое значение имело питание, так как в период лечения больному нельзя было есть мясные и рыбные блюда. Подчас уринотерапию сочетали с голоданием, которое в наше время называют лечебным.
От простуды лечились медом, употребляемым с горячим молоком или чаем. Ложку с подогретым медом прикладывали к распухшим гландам. Кашель «пользовали» горячим молоком с растопленным в нем свиным салом (обычно, внутренним), мазали грудь и спину дегтем и керосином. Большой популярностью пользовалось топленое барсучье или, как говорили местные, е звиное сало (е звец – барсук), которое использовали при лечении заболеваний верхних дыхательных путей и даже туберкулеза. Его ели, натирали грудь.
Сохранился рецепт мази, которую в начале ХХ века делали местные хозяйки для лечения ревматизма суставов: «Спирт – 1 бутылка, 2 столовые ложки камфоры, ложка нашатыря, 4 стручка красного перца, 1/16 ф [унта] сала или мыла. Ставится все это в печку, чтобы не было огня, получается мазь… от ревматизма»333.
В местной народной медицине использовали даже споры грибов-дождевиков, которые в местных краях называли порх о вками или кат ы шами. «Пыль из порховок и катышей раны залечивает»334, - утверждали старожилы деревни Осиновик.
Следует заметить, что некоторые народные способы лечения отличались, мягко говоря, известной долей экстравагантности. Например, один из путешественников, посетивший Устюженский уезд в 1860 году, страдал от лихорадки, которую в местных краях именовали «трясухой». Искренне соболезнуя больному, устюжане предложили ему следующий рецепт: «Возьми ты живого рака, положи в чашечку, да залей вином: и дай ты постоять вину, пока рак замрет; рака выкинь, а вино выпей. Ляжешь спать, во снах тебе приснится рак. «Экую дрянь ты пьешь!» - скажет рак, а наутро той лихорадки и не будет»335. Кстати, путешественник вспоминал, что от устюжан об этом средстве от «трясухи» ему приходилось «слышать не раз».
Вера в подобное лечение порой приводила к самым печальным последствиям. Например, в 1910 году священник Спасокатского прихода о.Иоанн (Смирнов) с возмущением писал о «лечении» младенцев в Растороповской волости некоторыми доморощенными знахарями: «Один лечит больного от родимца (судорог – Е.В.) ребенка «вспрыскиванием с тихона» (вспрыскивание святой водой с уголька при чтении молитвы Св.Тихону Утешителю – Е.В.), другой лечит наговорною водкой от «наступления на след» (от сглаза – Е.В.)… Не одну сотню, а может быть, и тысячу больных эти самозванные «врачи» отправили на ложе Авраамово…»336. Он же вспоминал о том, как в д.Быково к новорожденному пригласили местную знахарку «бабку Лушиху» «доставать душу» уже почти не подающему признаков жизни младенцу. Лечение состояло в следующем: «Лекарства понадобились дешевые и при том под рукой: это старое решето, «подмаз» - тряпка для смазывания маслом сковороды во время печения блинов… И только! «Подмаз» положили на середину избы, зажгли с большими усилиями и закрыли решетом. Тяжелый удушливый дым скоро наполнил избу и выгнал всех, кроме лекаря и родильницы. Над этим оригинальным костром бабка Лушиха стала держать новорожденного. Через несколько минут в руках ее был холодеющий трупик…»337
В заботе о своем здоровьи православные устюжане особые надежды возлагали на церковные святыни – чудотворные иконы, мощи умерших праведников, освященную в храмах воду, а также воду особо почитаемых источников. Во многих селах и деревнях были свои «святые ключи», которые, по народным поверьям, могли помочь при различных заболеваниях. Известно, например, о подобных родничках, расположенных близ деревень Долоцкое (часовня «на ключах») и Мыза Тестово, а о чудесном ключике в районе д.Новинка Черенско-Жерновской вол. местные жители говорили, что его вода «почитается целебною от глазных болезней»338. Над подобными родниками ставили часовни, к которым устраивали крестные ходы. Люди молились, умывались ключевой водой, пили ее, прося у бога исцеления от различных болезней. Целебным родничком в старину считался и устюженский городской «Здоровчик».
В народной памяти остались также сведения о некой «живой воде», которая служила для лечения кожных заболеваний, например, чесотки и экземы. Судя по всему, речь идет о сероводородных источниках, которые до сих пор фиксируют на территории Устюженского района, в том числе в окрестностях Устюжны. Их вода, обладающая резким и неприятным запахом сероводорода, издавна ценилась, как целебная. Известно, что местные жители ставили компрессы из «живой воды» для лечения кожных заболеваний не только у людей, но и у домашних животных – лошадей и коров339.
Все вышеуказанные средства народной медицины широко применялись устюжанами даже тогда, когда в 1818 году в городе была открыта первая больница. Впрочем, даже по данным 1874 года в ней было всего 15 коек, которые ежегодно принимали до 300 пациентов и обслуживались одним врачом и двумя фельдшерами340.
Народные обряды
Слово обряд произошло от старославянского «ряд», то есть порядок, уговор, условие. Таким образом, обряд – это ряд строго определенных обычаем действий, сопровождающих и оформляющих совершение определенных актов, иными словами, определенная церемония. Обряды возникли в глубокой древности и продолжают жить до сих пор. Они всегда сопровождали самые главные моменты в жизни человека – рождение, создание семьи, смерть.
Рождение. По древнеславянским поверьям рождение ребенка сопровождалось нарушением границы между миром людей и миром духов. Именно в этот момент злые силы могли проникнуть в дом роженицы и причинить беду ей, ее родным и новорожденному ребенку. Возможно, что именно с этим поверьем связаны всевозможные предосторожности, с которыми будущая мать готовилась к таинству рождения своего чада. О наступлении беременности и тем более о сроках родов, устюжанки старались не говорить как можно дольше. Об этом знали только самые близкие люди. Рожали обычно не в доме, а в жарко натопленной бане. По поверьям в этот момент необходимо было раскрыть в доме все двери и сундуки, развязать все узлы. Считалось, что это облегчит страдания роженицы и поможет малышу появиться на свет.
Принимала роды повитуха или, как ее еще называли, повивальная бабка. Древнерусское «повить» означает привязать, перевязать. Женщина, принимавшая роды, перевязывала пупок новорожденного льняной ниткой, за что и получила название повитухи. Повитуха обмывала новорожденного и заворачивала его в первую пеленку. По обычаю новорожденного мальчика заворачивали в старую отцовскую рубаху, девочку – в нижнюю материнскую юбку.
Первое купание ребенка имело свой секрет – в воду обязательно клали серебряные деньги. С одной стороны, по поверью, это обеспечивало малышу в будущем богатую жизнь, с другой – обеззараживало первую купель. Использованную воду следовало осторожно вылить на угол дома для того, чтобы «не выплеснуть с водой младенца», точнее ненароком не лишить счастья в этом доме нового члена семьи.
Важным этапом в обряде, связанном с рождением и первым периодом жизни нового человека, являлось его приобщение к силам мира. В языческие времена отец выносил новорожденного на улицу и «показывал» его небу, восходящему солнцу, растущему месяцу, матери-земле для того, чтобы языческие боги узнали о появлении нового члена рода и взяли бы его под свою защиту и покровительство.
С принятием христианства новорожденные устюжане стали проходить общеизвестный обряд крещенья по обычаю православной церкви. После возвращения из храма, в доме, где родился новый человек, устраивался особый «родильный стол» со специально сваренным для этого события домашним пивом, чтобы «обмыть ножки» новорожденному и пожелать ему счастливого жизненного пути. Гости поздравляли счастливых родителей и по обычаю преподносили роженице разные подарки.
Свадьба. Известно, что в традиционной народной культуре, свадьба постоянно уподобляется… смерти. В наше время свадьба - это веселый и красивый праздник. Особенно хороша невеста в чудном белом одеянии с прозрачной воздушной фатой. А в старые времена в костюме устюженской невесты обязательно присутствовал еще и красный цвет. Обычно это был красный сарафан, недаром в известной песне поется: «Ни шей ты мне, матушка, красный сарафан». В старославянской речи слово «красный» ассоциировалось с понятиями «красивый», «прекрасный». Однако в древности именно красный и белый цвета, а вовсе не черный, являлись символами траура. Красной охрой посыпали могилы, а в белый саван закутывали покойника.
Траурные цвета в одежде невесты имели глубокое символическое значение. В древности, выходя замуж, девушка уходила из рода и тем самым покидала его духов-покровителей. Для того, чтобы не обидеть своих прежних защитников и не навлечь на себя и своих родных беды, она должна была… умереть, отсюда и траурные цвета в ее одежде. Символически «умирая» в день свадьбы, невеста, становясь женой, «возрождалась» в роду мужа и начинала жить новой жизнью, по законам нового рода, новой семьи. Эти древние языческие верования стали основой северорусского, в том числе и устюженского, свадебного обряда.
Свадьбы в Устюжне и уезде справляли зимой, в январе и первой половине февраля - в течение рождественского «мясоеда», несколько реже – осенью и почти никогда летом. Объяснялось это просто. В это время у устюжан еще были все необходимые к столу припасы, а также свободное от огородных и полевых работ время. Решение о свадьбе принимали не молодые, а, как правило, отец жениха. Иногда у молодого человека спрашивали совета о том, какую бы девушку ему хотелось сосватать. Если выбор сына не устраивал родителей, то они сами решали судьбу своего чада. Согласия на брак у молодых, как правило, никто не спрашивал, хотя «насильные» браки были запрещены в России еще в 1693 году патриархом Адрианом. Более того, жених и невеста могли до свадьбы даже не видеть друг друга.
Приняв решение о том, что пора женить сына, отец с кем-нибудь из приятелей ехал сватать невесту. Это обычно происходило в вечернее время. Запрягали лучшую лошадь, надевали на нее самую красивую, но без колокольчиков, сбрую. Сваты никогда не въезжали во двор будущей невесты, а останавливались у соседей, при этом лошадь не распрягали. Все эти меры предосторожности должны были спасти честь семьи жениха, если бы вдруг был получен отказ. Если же такая неприятность случалось, то безжалостные подружки девушки имели право устроить настоящий погром сватам, набросав в их сани поленьев, палок и снега. Кроме того, при выходе из дома на обратном пути неудачников ожидали обидные шуточки и смех. Поэтому и принимались все необходимые средства предосторожности, только после чего сваты входили в дом родителей невесты.
Перекрестившись на образа, они не сразу садились на лавку, а ждали приглашения хозяев. Когда же приглашение было получено, то старший сват – отец жениха, вдруг «обижался»: «Я приехал не садиться, а породниться». Тогда хозяева делали вид, что, наконец, догадались в чем дело. Все усаживались на лавки и вели беседу, сговариваясь о свадьбе. Если сговор состоялся, то сваты целовали икону, после чего гости и хозяева садились за стол и звали невесту «на смотрины». Девушка выходила из другой половины дома и одаривала приехавших заранее приготовленными подарками – полотенцами, платками, кисетами, поясами. Сваты отдаривали ее серебром.
На следующий день в доме невесты царил траур. Девушка обязана была плакать и причитать, жалуясь на свою судьбу всякому зашедшему в дом: «Я пущу, сиротинушка, свой звонкий голосок… я повыше леса темного, я пониже облака ходячего, я ко Матушке Божьей церкви, не подымутся ли ветры буйные, не раздадут ли мать сыру землю, не раскроют ли гробову доску, чтоб раскрылась точа белая» 341. Точа белая – саван. Причитая таким образом, невеста вместе со своими подружками до самой свадьбы должна была сидеть дома и дошивать свое приданое. Однако, при этом в доме невесты собирались девки и парни «на беседы», приезжал жених с конфетами и пряниками, угощал невесту и ее подружек.
Накануне свадьбы, под вечер, у невесты собирался девичник, у жениха – парневик, на которых гуляли друзья, родня и соседи. Перед этими мероприятиями жениха и невесту водили в баню. Жених отправлялся туда со своими друзьями, невеста – с подружками, после чего каждый из них, прихватив какого-либо родственника, обходили дома, приглашая людей на парневик и девичник, которые обычно начинались в 7-8 часов вечера и продолжались далеко за полночь. При этом девичник был полон не только весельем, но и слезами. Девушка прощалась с вольной жизнью и, передавая младшей сестре или ближайшей незамужней подруге свой девичий убор «красоту» (см. раздел «Одежда…» данной главы), пела: «Погляди, родимый батюшка, погляди, желанна матушка, еще раз на мою-то, красну красоту, еще раз на волю девичью »342. Интересно, что на девичнике, при выходе из-за стола, каждая девушка дергала за скатерть и торопилась отломить кусочек от ломтя хлеба, положенного перед невестой. По поверью, это помогало девицам выйти замуж. «Невестины» кусочки хлеба девушки хранили до собственного замужества.
На следующий день после девичника и парневика начинался настоящий праздник – день свадьбы. Рано утром в доме жениха собирали «свадебный поезд». Родители жениха, вместе с дружкой (старшим шафером) и его помощниками запрягали лошадей и клали в сани свадебные припасы – образ, свечи, скатерть, солонку, водку, пиво, пироги. «Свадебный поезд» готов. После этого родители благословляли сына и отпускали «поезд» «во чистых полях». По обычаю свадебный поезд жениха никому не уступал дороги, поэтому все встречные обязаны были сворачивать на обочину.
В дом невесты сначала являлся один дружка, а жених останавливался у соседей. Дружка выяснял, что в доме невесты все готово к приему жениха, и только тогда вел туда нареченного. На крыльце их с песнями встречали подружки невесты. Все шли в дом и усаживались за стол. Кстати, в некоторых деревнях Устюженского уезда требовалось еще провести и выкуп невесты. Чаще дружка и его помощники сразу отдавали подругам невесты требуемый выкуп. Реже, если считали выкуп слишком большим, то торговались. Когда согласие было достигнуто, то дружка подавал припасы из «свадебного поезда», а хозяева доставали приготовленную ими заранее наливку и закуску. С обязательными приговорами все угощали друг друга, и только затем посаженный отец невесты выводил ее к жениху. При этом голова девушки была покрыта большим, низко спущенным на грудь платком точно так же, как закрывали лицо покойника. Кстати, само слово невеста произошло от народного «невесть», что означает неведомо («невесть что»), то есть невеста – никому неведомая, неизвестная.
В старину невестин платок подчас способствовал тому, что замуж отдавали не ту девушку, которую просватали. Дело в том, что по обычаю младшая дочь не должна была выходить замуж раньше старшей, так как могла «перейти сестрице дорогу». Вот родители и умудрялись на смотринах вместо одной дочери выставить другую, более молодую и красивую. Замуж же выходила та девушка, которую хотели выдать родители. «Нигде такого на девки обманства нет, яко в Московском государстве»343, - писали современники о русском свадебном обряде. Подмену невесты помогал скрыть тот самый «покойницкий» платок, который у современных невест превратился в фату.