После обязательных обрядов в доме невесты, родители благословляли дочь и «свадебный поезд» отправлялся в храм. Сани невесты шли за санями жениха. По обычаю, к венцу ее провожала сваха, а не мать. Перед венчанием в церкви невеста старалась соблюсти одну местную примету. Желая, чтобы будущий муж хорошо к ней относился в совместной жизни, девушка незаметно шептала в сторону жениха: «Раб Божий (имя жениха), не гляди на свет, а гляди на (имя невесты) след» 344.
После венчания в церкви, молодую вели в церковную сторожку для того, чтобы провести обряд «окручивания». Сваха заплетала ей две косы (одна коса считалась знаком незамужней, то есть «одной»), окручивая их кольцеобразно вокруг головы, и надевала соответствующий головной убор – холстинную повязку с кокошником. Поверх кокошника вновь накидывался большой платок, скрывающий лицо невесты. Молодых усаживали в сани жениха и ехали в дом его родителей. Только здесь мать жениха могла снять платок с невестки и тот, наконец, мог увидеть свою молодую жену в лицо и … либо порадоваться, либо разочароваться.
Иногда обряд «окручивания» проходил уже во время свадебного пира. В этом случае, как только гости садились за стол, свахи уводили молодую в другую комнату, снимали с нее венчальное платье и надевали другое, попроще, затем заплетали ей волосы и надевали головной убор замужней женщины (в более поздние времена это делал сам муж, надевая на голову молодой жене платок-«гом ы льку»). После этого к невесте подводили несовершеннолетнего красивого мальчика, которого она целовала в знак прощания со своей девственной жизнью.
Свадебный пир продолжался далеко за полночь, но молодые принимали в нем участие не до конца. Разрешив отсидеть за столом положенное время, их уводили в опочивальню и, накормив ужином, укладывали спать. При этом молодая должна была разуть сидящего на постели мужа. За эту услугу он клал ей в сапог деньги.
Только на другой день, после брачной ночи, молодым кричали «горько» и поздравляли их с законным браком. При этом утро для молодой начиналось с обряда «омовения рук» родителей жениха. Беря ковшик с водой и кусок мыла, она говорила: «Батюшка и матушка, не угодно ли умыться моим мыльцем и из моих рук?» После родителей, такое же предложение поступало поочередно всем родственникам жениха, включая даже детей. При этом молодая каждому кланялась в пояс, получая за это ответный поцелуй. По окончании обряда «омовения» в дом приносили небольшой сноп соломы и рассыпали его по полу. Молодая брала веник и пыталась собрать мусор в кучу, тогда как гости, смеясь и бросая ей монеты, вновь и вновь расталкивали солому ногами. Наконец, когда молодой удавалось накрыть сметенный мусор заранее приготовленным платком, она могла передать веник другой девушке.
После этих обрядов все садились за праздничный обед, а затем молодая раздавала гостям подарки - вышитые полотенца, тканые пояса, платки. Каждый, получивший подарок, отдаривался деньгами. Свадебный пир на этом заканчивался и молодые уезжали «на отводы», то есть к родителям вышедшей замуж девушки, где должны были провести вторую ночь. Тесть и теща встречали их на крыльце своего дома, целовались с ними и поздравляли с законным браком. После этого молодой должен был поблагодарить тестя за «честное воспитание» дочери. Ради этого к дому родителей невесты собирались соседи. Считалось, что если молодой не произнес слов благодарности тестю, то молодая «нечестна», то есть потеряла свою невинность еще до замужества. Остаться «без благодарности» означало большой позор.
На следующее утро после проведенной у родителей невесты ночи, молодые возвращались к родителям жениха. Праздник продолжался сразу в двух домах. Родственники молодого собирались в его доме, а родственники молодой – у ее родителей. В этот день в дом жениха привозили приданое невесты.
Четвертый день свадьбы назывался «похмелье». На него, обычно вечером, собирались только самые близкие родственники с обеих сторон. Пятый день именовался «постным». Стол собирали только у молодого. Здесь же проводили и шестой, опять-таки «похмельный» день свадьбы. Седьмой и восьмой дни именовались «новая родня», когда по желанию тестя, в дом молодого приглашали тех, кого назначили тесть с тещей. И, наконец, последнее свадебное торжество проводилось на девятый день. Оно называлось «отв о дыни». Этот пир проводили у тестя молодого и он заканчивался далеко за полночь.
Таким образом, традиционная устюженская свадьба продолжалась девять дней. Впрочем, и потом, в течение года, каждое воскресенье молодые ходили в гости к тестю, а в заговенье перед Великим постом, по местной традиции, одаривали всех родственников пряниками весом в 10 и более фунтов, то есть более 4 кг345. Им отдавали дар мылом, вес которого должен был соответствовать весу подаренного пряника.
Во время Великого поста каждый из родственников молодой устраивал у себя «беседы», на которые собиралась родня и подруги бывшей невесты. Девушки и женщины приходили с прялками или шитьем. Занимаясь рукодельем, они не забывали угощаться чаем и сладостями, среди которых были кусочки пряников, подаренных молодыми. На таких вечеринках не обходилось без песен и плясок, а также ряженых, которые старались позабавить молодых своим видом.
Вообще, первый год после замужества молодые жили в сплошных праздниках и веселье. Им даже разрешалось не поститься и не исполнять приписанного христианской церковью «долга покаяния». Один из исследователей писал, что устюженские молодожены «считают себе за стыд того году поститься и идти на дух – боятся осуду народного»346, ведь сейчас главной их задачей было одно - в положенный срок родить крепкого и здорового наследника. Если в течении нескольких лет этого не происходило, то отсутствие детей могло стать причиной для развода.
По канонам Православной Церкви в брак разрешалось вступать до трех раз, но в истории Устюжны Железопольской известно скандальное дело 1545 года, когда местные чиновники написали жалобу новгородскому архиепископу Феодосию, обвиняя городских священников в попустительстве многоженцам. Они, в частности, сообщали, что «игумены и священники Устюжны Железопольской… венчают первобрачные свадьбы у двоеженцев и троеженцев… а иные… многим людям молитвы говорят четвертым и пятым браком, выставляя их другоженцами и троеженцами… мужья неповинно жен своих законных отпускают и берут других, а пущеницы их выходят за других мужей»347.
Известны и истории, когда невест воровали из-под венца. Например, широкую огласку в Устюжне получило дело 1687 года о скандале в дворянском имении братьев Мусиных-Пушкиных, когда вдова одного из них бежала с помещиком Давыдом Линевым, хотя была просватана деверьями за другого. Обманутый жених направил жалобу в Москву, требуя с Линева заплатить крупную сумму отступных за украденную невесту. Новобрачным грозили большие неприятности, и только заступничество самой правительницы Софьи Алексеевны Романовой спасло дерзких влюбленных.
Не совсем верно то, что у русских существовали слишком ранние браки. Специалисты отмечают, что даже в I-й половине XVIII века в Устюжне девушек моложе 15 лет замуж выдавали крайне редко, чаще всего – между 19 и 24 годами, а порой и в 30-35 лет. Парни женились в возрасте 24-27 лет, при этом предпочиталось, чтобы жених был старше невесты на 3-5 лет348. Позднее эти возрастные показатели в целом сохранялись.
По данным середины XIX века в Устюжне с населением в 5 тыс. человек ежегодно совершалось немногим более ста браков, рождалось ежегодно до 400 человек, умирало чуть больше 300349. Не обходилось и без незаконорожденных детей. Например, по данным 1863 года в городе было зарегистрировано 67 младенцев обоего пола, рожденных вне брака, в уезде – 214 при населении около 64 тыс. человек350. Впрочем, судя по всему, эти цифры были связаны не со свободой нравов, а с наличием в крае раскольников, которые отказывались венчаться в церкви, а потому дети в их семьях официально считались незаконорожденными. Например, по данным 1883 года в Устюженском уезде было зарегистрировано 125 мужчин и 261 женщина, принадлежавшие к таким «беспоповщинским сектам»351. Большая же часть местного населения предпочитала традиционные обряды, в том числе и венчание в православной церкви.
Похоронный обряд.Старинные кладбища Устюжны. По древнеславянским поверьям смерть, как и рождение ребенка, сопровождалось нарушением границы между миром людей и миром духов. Смерть означала переход усопшего в другой мир, а задачей родственников являлось оказание возможной помощи ему в этом деле. По славянским верованиям переход умершего человека в другой мир осуществлялся через особый Звездный мост - Млечный путь. Праведные люди легко переходили по нему, великие грешники падали в холод и мрак Нижнего мира, в ад. Тем, кто в своей жизни успел наделать пополам хорошего и плохого, могла помочь в переходе большая черная собака. Так что выражение «собака – друг человека» может иметь под собой, кроме прочего, еще и языческие мифологические корни.
В народном сознании смерть рассматривалась как закономерное окончание земного пути и переход в другой мир-«свет» («на тот свет»). В народе говорили: «Здесь живем – в гостях гостим. Не эта жизнь, а на том свете». К жизни «на том свете» готовились заранее. Пожилые «пожившие» люди заказывали, либо мастерили своими руками «домовину»-гроб, собирали в узелок одежду «на умир а ло». С древности существовал обычай класть в гроб покойному различные предметы, которые, по мнению родственников, могли пригодиться ему в загробной жизни – оружие, бытовые предметы, украшения. В старину в могилы опускали даже горшки с едой и обязательно монеты, так как бытовало представление, что умерший должен оплатить свой переход в загробный мир, внеся плату для переправы через реку, отделявшую мир живых от мира мертвых. Позднее «монетная» традиция в Устюженском крае почти исчезла, хотя и в наше время встречается в некоторых местных деревнях.
Похоронный обряд состоял из обряда «очищения умершего», подготовки его к похоронам и поминовения. «Очищение» являлось не только омовением тела, но и духовным покаянием. В языческие времена человек, чувствующий приближение смерти, просил вывести его в поле, где он кланялся всем славянским богам и просил у них прощение за вольно или невольно принесенное зло. С принятием христианства к умирающему призывали священника, который читал над ним особую молитву и отпускал ему все земные грехи, то есть очищал его душу. Затем начиналась подготовка к похоронам.
Издавна русские традиционные похороны содержат определенное количество ритуалов, которые призваны не только отдать умершему последнюю дань уважения, но и отогнать подальше ненавистную смерть. По местным поверьям, покойный мог причинить зло своим близким, ненароком «позвав» с собой кого-нибудь из них, поэтому родственники «скрывались», «прятались» от покойного. С этой целью тело усопшего должны были обмывать чужие, специально приглашенные для этого люди. Они же делали из березовых листьев подстилку и подушечку для покойного, мыли в доме полы после выноса гроба, готовили пищу для поминального стола.
С другой стороны, постоянное пребывание родных и знакомых около покойника было обязательным. Специалисты полагают, что это «может быть сопоставимо с известным обычаем посидеть перед предстоящей человеку дальней дорогой»352. Данное утверждение подтверждается, в частности, текстами, так называемых, причитаний или причетов, то есть ритуальных песнопений-оплакиваний над покойником. Кстати, прилюдно оплакивали усопшего также не родственники, а нанятые для этого немолодые женщины-плакальщицы, знавшие особые похоронные песни-«причитания», которые следовало произносить над гробом усопшего (см. раздел «Устное народное творчество» данной главы).
После смерти человека в доме сразу закрывали полотном все зеркала, которые считались окнами в Зазеркалье – потусторонний мир. Тело покойного выносили из дома вперед ногами, чтобы он не различил дороги и не вернулся обратно. После выноса гроба в доме переворачивали все скамьи и стулья, чтобы покойный увидел, что ему не на чем сидеть, следовательно, незачем и возвращаться. Пока покойный находился в доме, полы не мели и не мыли, чтобы не побеспокоить усопшего. Кроме того, эта традиция, возможно, связана и с тем, что в древности, по поверьям, если человек тяжело умирал, то родные, пытаясь помочь ему в переходе на «тот свет», выбрасывали в окно веник, которым ранее подметали полы. За веником вылетала и освобожденная душа. Впоследствии этот веник сжигали где-нибудь на стороне.
Кстати, традиция не подметать полы, пока кто-то из домочадцев находится в дороге, тоже косвенным образом связана с погребальным обрядом. По представлениям древних, человек, который находился в пути, фактически уходил в иной, чужой мир, где у него не было такой сильной защиты, как в родных стенах. По народным поверьям, если подметать, либо мыть полы в доме при отъезде человека и пребывании его в дороге, то можно лишить его удачи в пути и даже привлечь к нему какое-то несчастье.
Когда из дома выносили тело усопшего, то приглашенные женщины начинали уборку. Сначала они подметали полы «от углов» к входу (в обычное время полы мели к печке, чтобы «не вымести» из дома достаток и здоровье его обитателей, а мусор сжигали), затем мыли, обязательно двигаясь задом к выходу за порог. Считалось, что так «заметается» след покойного, чтобы его душа не смогла найти обратного пути.
На кладбище, после того, как закрытый гроб опускали в могилу, каждый из присутствующих бросал на его крышку горсть земли. Это являлось знаком для умершего, что в будущем он встретится в загробном мире с ныне живущими, следовательно, ему нужно только подождать и не беспокоить родичей, пока они находятся на «этом свете». В народе также верили, что на «том свете» покойного встретят ранее умершие родственники. Для того, чтобы усопший мог поздороваться с ними за руку, правую руку покойному в гробу клали всегда поверх левой.
Похоронить покойника следовало до двух часов пополудни, так как, по местным поверьям, «войти» на «тот свет» можно было только в середине дня, а позднее путь туда был закрыт. После похорон, перед возвращением с кладбища, хозяева перепрягали лошадей и выметали все из телеги или саней, а, по возвращении домой, кричали в подполье или печную трубу: «Ух! Был, да и нету!». Все эти «охранные» действия производились опять-таки для того, чтобы смерть случайно не прихватила кого-либо из родственников усопшего, так как, как говорилось в одной из местных похоронных песен-причитаний, для живых на «тот свет» «ни дороженьки, ни пути нету»353.
После погребения усопшего поминали прямо на кладбище. Поминки - это ритуал, сохранившийся с языческих времен. В древности умерших поминали на могилах. Этот обычай называли тризной, что в древнерусском языке означало «угощение». Первые тризны проводили на языческих могильниках, позднее этот обычай «пришел» на христианские кладбища. В Устюжне он существует до сих пор. При этом на могилу ставят рюмку водки или вина, кладут кусок хлеба для угощения души усопшего. По народным поверьям, если покойный недоволен приношением, то он может сообщить об этом родным. Например, в устюженской деревне Никифорово сохранилось предание о том, что один из умерших однажды явился во сне к родственнику и укорял его в том, что родичи носят на могилы близких одни пряники, «а хлебца никто не принесет, - нам хочется хлебца»354.
В устюженской похоронной традиции известны обрядовые блины-лепешки под названием «оп е кушки», «оп е кишки» или «оп е киши» (см. раздел «Пища» данной главы), которые родственники усопшего разносили по домам в качестве поминального угощения. Местные старожилы рассказывали: «В девятой день надо помянуть, опекишов спечь. Двадцатой день тоже опекишов напекут, старухам носят»355. Категорически запрещалось приносить в дом с кладбища какие-либо остатки пищи или предметы, так как, по поверьям, это могло обидеть покойника.
По народным преданиям душа усопшего вселялась в птицу (см. главу «Языческая мифология Устюженского края», раздел «Миф о священных животных»). Кстати, в Устюжне до сих пор существует традиция кормить на кладбище птиц. Кроме того, известна народная примета – если в окно постучала птица (по местным поверьям синица), или, не дай бог, влетела в дом – жди в родне покойника, ведь это чья-то душа явилась с того света сообщить, что кого-то из близких ждут в загробном мире в ближайшее время.
Людям, возвращавшимся после кладбища в дом на поминки, подавали кувшин с водой, тазик и полотенце. Все должны были вымыть руки. Использованную воду выливали из тазика на угол дома так же, как при первом купании новорожденного. Это означало, что человек, ушедший из этого мира, рождался в мире ином.
На поминальный стол, кроме обычных блюд, ставили кутью. В старину так называли «ободранный» от кожуры ячмень, сваренный с горохом, либо пшеничную кашу, заправленную медом и лесными ягодами, позднее - рис с изюмом. Каждый из присутствующих съедал по ложке кутьи, а затем уже поминал усопшего чаркой вина или рюмкой водки. Все вспоминали умершего добрым словом и желали ему «царствия небесного». На стол для покойного ставили отдельный прибор, рюмку с вином или водкой, клали кусок хлеба. По христианской традиции поминки устраивали еще на девятый и сороковой дни, а по народной – и на двадцатый, когда по поверьям, душа умершего может на время вернуться домой.
Следует заметить, что при соблюдении всех «охранных» действий, призванных «спрятать» родственников от покойного, параллельно существовали обычаи совершенно противоположного свойства, которые помогали его душе найти дорогу домой в поминальные «ур о шные» дни – сразу после погребения, то есть на третий день, а также на 9, 20-й и 40-й.
По народным поверьям, после погребения душа умершего еще в течение сорока дней возвращалась в мир живых и могла напоминать о себе, например, мнимым стуком двери, либо опрокидыванием скамейки и проч. Для того, чтобы не рассердить покойного, родные в этот период не ложились на его кровать, не трогали его вещи. Кроме того, по местным поверьям надгробный крест на могиле полагалось устанавливать не ранее, чем через сорок дней, так как для оторванной от тела души он считался непреодолимым препятствием, а в «урошные» дни ей следовало прибыть на поминки.
По поверьям, найти дорогу на поминки душе покойного помогали еловые ветки («лапки»), которые бросали на дорогу во время похоронной процессии, отмечая последний земной путь умершего. Для того, чтобы покойный знал, когда ему следует прибыть, родные «призывали» его накануне поминок «на вечерней зоре» из окна дома, либо выходя к огороду или на перекресток дорог.
Девятый, двадцатый и сороковой дни, а точнее их кануны, считались «праздниками» не только для души новопреставленного, но и для всех усопших родственников, которых «отпускал» на поминки некий мифический хозяин «Царь земляной». По традиции, накануне поминок для родственных «душенек» топили баню и накрывали в доме стол, за который живые садились только на утро следующего дня. Делалось все это для того, чтобы души ранее умерших «родичей» достойно «отпраздновали» принятие новой души в свой родовой клан. По поверьям, умерший сам приглашал родственные души с «того света» на собственные поминки словами: «Приходите, пожалуйста, на последний праздничок»356.
Считалось, что только новопреставленный может привести души ранее умерших родственников на «этот свет», так как еще сорок дней после смерти помнит сюда путь. Кстати, по верованиям, этот путь освещают те самые свечки, на которые дают деньги все приходящие проводить усопшего. В сороковой день его душа попадает на «второй на суд на праведной», где ей, наконец, определяется окончательное место пребывания на «том свете». До этого же она, по местным преданиям, «стоит в каких-то воротах»357.
Как выглядели захоронения устюжан в древности? По свидетельству археологов, в каменном веке обряд захоронения совершали прямо в жилище умершего, то есть могильники располагались на территории стоянки первобытных людей. Умерших, как правило, клали в ямы на спину. Позднее, примерно до X-XII вв., у местных жителей существовал похоронный обряд трупосожжения. Покойников сжигали на специальных ритуальных кострах. Прах, а также несгоревшие фрагменты одежды и украшений, собирали в березовые туески или кожаные мешочки и помещали в грунтовую яму, над которой сооружался курган. Позднее в него могли «впустить» другие погребения, например, с останками родственников усопшего. Вещи в захоронения в тот период помещали редко, но, например, в одном из курганов у деревни Куреваниха был обнаружен боевой меч.
Археологами зафиксированы случаи, когда горшки или туески с прахом умерших людей помещали в, так называемые, «домики мертвых». «Домик мертвых» - это деревянная модель жилища, фактически, маленькая гробница размерами 5х5 м, на которую насыпался курган. В одном «домике мертвых» могло находиться до нескольких десятков захоронений, предположительно, умерших родственников или односельчан. Рудименты оформления могил в виде «домиков» с настиланием «полов» и укладыванием над гробом на специальных столбиках «потолка» специалисты до сих пор фиксируют в некоторых деревнях Устюженского района358.
Позднее у устюжан появился (точнее возродился) похоронный обряд трупоположения, когда умерших просто стали класть в ямы под курганами. Древнерусское население начало сооружать курганы примерно в XI-XII вв. При этом у основания кургана в форме кольца складывали валуны, либо весь курган у основания обкладывали камнями, таким образом «окольцовывая» захоронение полностью. Судя по всему, этот обычай имел ритуальное значение, ведь круг (кольцо) у многих народов считается оберегающим знаком. Кроме того, материалы археологических раскопок свидетельствуют о том, что каменные кольца выкладывались еще до сооружения кургана, который технически не требовал каких-либо специальных укреплений. Интересно также и то, что до строительства насыпи место захоронения предварительно выжигалось огнем, то есть фактически освящалось, что могло быть связано с почитанием Даждьбога – Купалы.
Захоронения-курганы сооружали в несколько приемов. Сначала насыпь делали невысокой, примерно в четверть будущего кургана. Затем поверху совершали еще несколько захоронений, постепенно увеличивая высоту кургана от 1,5 и более метров, после чего его обкладывали дерном. Такие курганы имели круглое основание.
Кроме того, на территории Устюженского края существовала и, так называемая, «культура длинных курганов». При создании таких насыпей, новое захоронение «вводили» сбоку, а не сверху, то есть курганы фактически «вытягивали» в длину. Следует заметить, что при сооружении длинных курганов каменное «окольцовывание» не производилось. Известен большой комплекс «культуры длинных курганов» из 15 насыпей, который тянется вдоль дороги между деревнями Крутец и Перговищи. Специалисты отмечают, что «это очень древняя дорога, ей более 1000 лет, и в древности она, вероятно, считалась священной»359. В целом можно сказать, что тот или иной вид курганных захоронений зависел от обычаев и обрядов конкретной этнической группы, которая проживала в данный момент на территории Устюженского края (см. главу «Люди», раздел «Происхождение и внешность устюжан, особенности местного говора»).
С дальнейшим распространением христианства курганы постепенно заменили скромными могильными холмиками, объединенными на одном участке. Участок с могилами, известный в наши дни под названием кладбища, как правило, первоначально располагался где-нибудь на краю поселения, либо невдалеке от него. Кстати, в старину кладбища (сначала в виде курганов, затем в виде группы могил) называли ж а льниками, от слов «жальба», «жалость». В народе говорили «быть в ж а ли», т. е. в трауре, либо «ходить в ж а ли», т.е. в траурном платье. Погостами в местных краях именовали сельские приходы и сельские кладбища, расположенные при храмах.
До второй половины XVIII века православные жители Устюжны имели право хоронить своих умерших родичей, фактически, возле любого из городских храмов, если на то имелось разрешение церковных властей. Назначение места захоронения зависело, в основном, от социального статуса и размеров кошелька родственников умершего. Безродные и нищие находили себе покой на особом городском кладбище «убогих душ», которое было расположено за городской чертой того времени, приблизительно, в районе современного каменного ансамбля Казанской церкви, где в древности стоял деревянный храм Рождества Христова.
Собственно «убогими домами» называли глубокие ямы-могилы со срубами на поверхности земли. В ямы гробы ставили один на другой. Когда яма заполнялась, ее засыпали землей и выкапывали новую. Такой способ захоронения не требовал больших средств и был доступен самому неимущему населению. Лишь в 1772 году устюженское кладбище «убогих душ» при Казанской церкви стало считаться общим городским, а могилы-«убогие дома», постепенно исчезли с лица земли и из памяти устюжан.
В начале ХХ века в Устюжне существовали два православных городских кладбища – Васильевское (Преполовенское), расположенное сразу при двух близко расположенных друг к другу храмов - Святителя Василия Кесарийского и Преполовения Пятидесятницы, на западной окраине Устюжны, и вышеуказанное Казанское, на восточной окраине города. На могилах обеих кладбищ стояли деревянные и литые металлические кресты, а также тяжелые мраморные памятники на захоронениях богатых купцов и дворян. Памятники, как и намогильные кресты, ставили «в ногах» покойника. Умершего, лежащего в гробу на спине, клали в могилу ногами на восток, головой на запад. По христианским поверьям - чтобы он мог «смотреть на крест», по-языческим - чтобы мог «видеть» восходящего по небу Купалу-Солнце. В Устюжне было принято хоронить умерших родственников на одном кладбище и рядом друг с другом, образуя настоящие родословные некрополи.
Кроме двух православных кладбищ в городе существовало Еврейское кладбище для иудеев и местечко, которое старожилы называют «Черкесским кладбищем». Первое было расположено за городом, в юго-западном направлении. Второе на реке Вороже, за Завальной улицей (совр.Батюшкова), в районе современного городского парка, либо сразу за ним.
По описаниям, Еврейское кладбище было небольшим и в начале ХХ века уже считалось заброшенным. Это и неудивительно, так как жителей иудейского вероисповедания в городе было немного. Например, по данным 1885 года всего 36 человек, а в селениях Устюженского уезда – 24360. В списках мещан и купцов, имевших различные земельные владения на территории уезда в конце XIX-нач.XXвв., встречаются фамилии Рафаловичей, Бронштейнов, Гельцеров, Зелексонов, Кацов, Израйловичей и проч. Есть данные о том, что часть местных представителей иудейского вероисповедания к этому периоду перешла в православную веру.
О том, почему в Устюжне появилось «Черкесское кладбище», существуют различные версии. Например, по данным 1885 года в городе были зарегистрированы три человека, исповедовавшие магометанскую веру361. Возможно, кто-то из них был «из черкесов» и нашел свое упокоение на «Черкесском кладбище». По другой версии здесь хоронили умерших горцев, сосланных с Кавказа за антиправительственную деятельность. Известно, что, например, в 1865-68гг. в Устюжне под надзором полиции проживали три чеченца. По версии некоторых специалистов, одним из них мог быть шейх Кунта-Хаджи (Кишиев) – один из руководителей запрещенного в Российской империи движения мусульман-зикристов362.
С другой стороны, название «Черкесское кладбище» могло быть связано с событиями Смутного времени начала XVII века. Когда в 1609 году отряд польско-литовских интервентов штурмовал город и был разбит устюжанами, то среди прочих в его составе были некие «черкасы». В летописи, известной, как «Сказание о нашествии поляков на Устюжну Железопольскую» говорится, что в нападении на город принимали участие «литва, и поляки, и черкасы, и немцы, и татарове, и казаки запороския, и многих градов руския воры»363. В документах Московской Руси того периода «черкасами» обычно называли не только всех выходцев с Кавказа, но и украинских казаков. В устюженской летописи «казаки запороския» упоминаются отдельно.
Известно, что устюжане разбили отряд интервентов, «побеждающе врагов своих и яко траву посекающе»364. О том, сколько именно врагов погибло под Устюжной, в летописи не упоминается, однако в ней ясно указано, что потрепанный отряд противника «отбегоша от града десять поприщ в село, нарицаемое Никифорово»365. Дорога из Устюжны в сторону Никифорова до сих пор проходит недалеко от «Черкесского кладбища». Возможно, что некоторые из интервентов, в том числе «черкасы», нашли свое последнее пристанище именно здесь, откуда у местечка и могло появиться соответствующее название – «Черкасское».
В XIX веке форма слова «черкас» вытиснилась формой «черкес», соответственно изменились и все производные от него. Справедливости ради следует также заметить, что кладбище с названием «Черкесское» или «Черкасское» не упоминается ни в одном из известных описаний Устюжны Железопольской, либо в каком-либо другом письменном источнике.
В наше время от «Черкесского» и еврейского кладбищ в Устюжне сохранились только названия. Со времени распространения на Руси христианства и строительства первого храма на устюженском городище, подавляющее большинство населения города исповедовало православную веру, следовало православным традициям и отправляло православные обряды, в том числе и погребальные.
Народные праздники