До наших дней дошли всего две старинные устюженские сказки. Они были записаны, с соблюдением особенностей местного говора (см. главу «Люди», раздел «Происхождение и внешность устюжан, особенности местного говора»),в начале ХХ века собирательницей народного творчества Марией Михеевной Серовой.
«Меленка-молодилка
Слухи-то идут, жаланны вы мои, што ноне дохтура-то старыих на молодыих пределывают. Думают поди – этаку диковину удумали, што и видом не видано, и слыхом не слыхано. А оно все в старину-то бывало… все-е бывало, родимы вы мои…
Да вот хоша нашу Новгородчину взять. И у нас-то дело-то бывало… Мельница, слышь ты, этака под Устюжной на горе стояла. Старыих на молодых та мельница перемалывала. Так меленкой-молодилкой и прозывалася.В ковш-то стариков да старух засыпали, а с-под жерновов-томолоды парни да девки так и сыпали… так и сыпали… Один другово краше, одна другой ядреней. Што кровь с молоком, не уколупнешь… Вить и моя бабака перемалыватца ходила. Ходила, жаланны вы мои, ходила, да не перемололася… Этако-то дело-то, вишь ты, вышло неладное…
Приплелась этта бабка-то на мельницу, а и сидит мельник-то. Сидит мельник, матушки вы мои, пишет што-то. Ан эфто ен грехи спрашивает, да переписывает…
- А пошто, батюшко, грехи-то пишешь? – это бабка-то спрашивает.
- А без тово, бабушка, не мелем. Вот и ты сказывай, все дочиста сказывай, а утаишь – не перемелешьси…
Бабка-то, покойница, и зачала грехи-то сказывать. А ен пишет, матушки вы мои, да подговаривает:
- Упоминай, бабушка, хорошенько упоминай… а то не перемелешьси…
- Да уж, кажись, батюшка, все те выложила… А куды ж это, мой батюшка, грехи-то мои топерича пойдут?
- А вот, - говорит, - бабушка, как молоденькой-то с-под жернова-то выкатишься, так и зачинай споначалу – все сызнова.
Так бабка-то руками сплеснула…
- Ох, ты родимой! Да нельзя ль хоть пяточек-то скинуть… вот энтии-то…
- Нельзя, - говорит, - бабушка!..
- Ну, хоть три-то самоглавнии-то…
- Не, бабушка, што есть, то и есть – ни одново не скидаетца…
- Ну хоть один-то… вон энтот… уж больно тяжеленек…
- Сказано, бабка, нельзя… нельзя и есть.
Так бабка-то моя и перемалыватца не стала.
- Ну, так Бог с тобой и с мельницей твоей, мой батюшко!.. Грех-то быват и сладок, да отрыжка-то от него горьконька на всю жизсть оставаетца.
Да и поплелась старая восвояси, не оглядываючись…»420
В древних сказаниях и преданиях мельницы всегда пользовались дурной славой, а мельников изображали колдунами, имевшими связи с нечистой силой – русалками и водяными (см. главу «Языческая мифология Устюженского края», раздел «Мифологические духи»). В Устюжне, городе, стоящем на трех реках, мельницы существовали издавна. Например, в начале ХХ века возле Устюжны, на высокой горе – берегу реки Ижины, стояла мельница купца Я.М.Поздеева, а в устье Ворожи – мещанина М.В.Егорова. Обе мельницы исправно мололи зерно и имели у местных жителей безупречную репутацию.
«Горшок
От ты говоришь, у вас народ леной… А послухай-ко, што в нашей стороны деетца. Этаких леных-то поискать да и поискать…так и норовят дило-то на чужи плечи столконуть – самому бы только не дилать. Вот этаки-то муж с женой и жили у нас в деревне. Уж таки лены, таки лены были изо всей округи. И дверь-то в избу николи на крюк не закладывали… «Да притка ево возьми!.. Утром-то втсавай, да руку и протягивай, да упять ево скидавай… Да и так живе!»
Вот этака-то баба и свари каши… А уж и каша задалась! Румяна да рассыпчата, крупина от крупины так и отвалилася. Выняла этта баба кашу из печи, на стол поставила, маслицем сдобрила, съили кашу облизаючись. Глядь,а в горшке-то этак сбочку да на донышке и приварилась каша-то, мыть горшок-то надобно. Вот баба и говорит мужику:
- Ну, мужик, я свое дило сдилала – кашу сварила, а горшок теби мыть!
- Да полно-ко! Мужиково ли дило горшки-то мыть?! и сама вымоешь!
- А и не подумаю!
- А и я не стану…
- А не станешь – дак и так стоит!...-
Сказала баба, сов горшок-то на шесток, а сама на лавку… Стоит горшок не мытой…
- Баба, а баба! А вить горшок-то не мытой стоит…
- А чья череда – тот и мой, а я не стану…
Достоял горшок до ночи… Ладит мужик спать ложитца, лезет на печь-то, а горшок все тутотка.
- Баба, а баба! Надобно горшок-то вымыть!
Взвилась баба вихорем:
- Сказано – твое дило – ты и мой!..
- Ну, вот што, баба! Уговор дороже денег – кто завтра первой встанет, да перва слово скажет – тому и горшок мыть!..
- Ладно, лезь на печь-ту, там видно буде!..
Улеглися. Мужик-то на печи, баба на лавки. Прошла темна ноченька… Утром-то никто и не встае!.. Ни тот, ни друга и не шелохнутца – не хотя горшка-то мыть. Бабы-то надоть коровушку поить, доить да в стадо гнать, а ена с лавки-то и не крятатца… Этта соседки коровушек-то прогнали…
- Господи помилуй! Што это Маланьи-то не видать… Уж все ли по здорову?!
- Да, быват, позапозднилась… обратной пойдем – не встретим ли…
И обратно идут – нет Маланьи…
- Да нет уж!.. видно, што приключилося!
Ближняя-то суседка и сунься в избу… Хвать! И дверь не заложена… Не ладно штой-то!.. Вошла, перехрестилась.
- Маланья, матушка!..
Ан, баба-то лежит на лавке… во все глаза глядит, сама не шелохнетца…
- Пошто коровушку-то не прогоняла? Ай понездоровилось?
Молчит баба…
- Да штой-то с тобой приключивши-то?Почто молчишь-то?!
Молчит баба, што зарезана…
- Господи помилуй?! Да где у тя мужик-то?! Василий… а Василий!..
Глянула на печь-то – а Василий тамотко лежит… глазы открыты, а не ворохнетца…
- Што у тя с женкой-то?! Ай попритчилось?..
Молчит мужик, што воды в рот набрал… А эфто, вишь ты, никому горшка мыть не охота, не хотя перво словечушко молвить… Всполошилась суседка:
- Оборони, Господь, не напущено ли!.. Пойтить сказать бабам-то…
Побежала по деревни-то.
- Ой, бабоньки! Не ладно вить у Маланьи-то с Василием… Пойди-тко, погляди – лежат пластом одна на лавки, другой на печи… Глазыньками глядят, а словечушка не молвят… Уж не порча ли напущена?!
Прибежали бабы, почитай все собралися. Лоскочут коло Маланьи да Василия.
- Матушки! Да што это с вам подеялось-то?.. Маланьюшка!.. Васильюшко!.. Васильюшко… Маланьюшка… Да пошто молчите-то?! Што приключивши-то?!
Молчат… молчат обое, што убитые.
- Да беги-тко, бабы, за попом! Отчитывать надобно… Дило-то совсим неладно выходит.
Сбигали. Пришел батюшко-то.
- Што тако, православные?..
- Да, вот, батюшшко, штой-то попритчивши. Лежат обое – не шелохнутца… Глазыньки открыты, а словечушка не молвят… Уж не попрчено ли? Не отчитывать ли?
Батюшко бороду расправил, да к печки:
- Василий! Раб Божий! Што приключивши-то?..
Молчит мужик… Поп-то к лавки.
- Раба Божия! Што с мужем-то?..
Молчит баба…
- Да уж не отходну ли читать? Не за гробом ли спосылать?
Молчат, што убитые…
Бабы-то этта полоскотали, полоскотали, да и вон из избы-то. Дило-то оно не стоит… кому печка топить,кому ребят кормить… у ково цыплятка, у ково поросятка… А батюшко-то:
- Не-е, православные, уж этак-то оставить их боязно… Уж посидите кто-нибудь.
Той нековда, другой нековда, энтой времячка нет…
- Да вот, - говорят, - бабка-то Степанида пущай и посидит… Не ребята и плачут… Одная и живе…
А эта-ка бабка Степанида рученкой подперлась, поклонилась.
- Да не-е, уж, батюшко… нонече даром-то никто работать не стане. А положь жалованье, так посижу…
- Да како же те жалованье-то положить? – спрашивает батюшка. Да повел этак глазам-то по избе… А у двери-то и висит на стенки рва-а-ная Маланьина кацавейка. Вата клоками болтаетца.
- Да вот, - говорит батюшко, - возьми кацавейку-то. Плоха, плоха – а все годитца хоть ноги прикрыть…
Только этта, жаланныи вы мои, батюшко-то проговорил, а баба-то, што ошпарена, скок с лавки-то. Середь избы встала, руки в боки.
- Да эфто што же такое, - говорит, -мое-то добро… да не помираю ешшо. Сама поношу, да из теплыих-то рученек кому хочу, тому и отдам.
Ошалели все… А мужик-то этак тихонько ноги-то с печи спустил, склонился, да и говорит:
- Ну вот, баба, ты перво слово молвила, теби-ка и горшок мыть.
Так батюшко-то плюнул, да и пошел…
Так вот, матушки вы мои, какой народ на билом свиту бывает… А нигде, как у нас под Устюжной»421.
Устюженские сказки рассказывали в прозе и каждый из сказителей, передавая основной сюжет, интерпретировал его по-своему.
Народные песни и танцы. В песенном творчестве свободы для фантазии исполнителя было уже поменьше, чем в сказках, недаром в народе говорили: «Сказка складка, а песня – быль». Народные «д о лгие» песни, короткие припевки и частушки сопровождали людей не только в праздничные дни, но и в повседневной жизни. Особенно много пели женщины и девушки – в поле, на огородных работах, дома и, конечно, на посиделках-беседах:
Пряла лен-куделюшку да
Милой шел по бережку.
Шел милой по бережку
На нашу на биседушку 422.
Устюженские старожилы вспоминали: «Ходишь за бороной – язык навывале, а, знай, поешь. Сено огребаешь, копнаешь сено – тоже песни поешь»423. Например, работая в поле, пели так:
Еровое да полюшко да
Колами-то огорожено.
Да через это полюшко
К сударушке да похожено 424.
Особое место занимали песни в народных обрядах, например, свадебных. Специалисты утверждают: «В свадебном обряде нет места ненужным словам и действиям, здесь заранее распределены все роли, и каждый знает свое место. Все в жестах, в текстах, в мимике и даже в интонациях строго регламентировано»425.
Определенные песни сопровождали каждый день свадебного обряда. Например, «на просватывание» девушки пели:
Что не стук стучит, не гром гремит.
Стучит гремит сыра земля
Под добрым конем, под вороным.
Добра молодца (имя и отчество жениха).
Ко чьему двору едет, ко чьему он подъезжает,
Ко двору едет ко тестеву,
А к терему едет ко тещиному,
А к занавесе (имя и отчество невесты).
Не красна эта занавеса, а красна, красна девица.
К терему идут две свашиньки,
За собой ведут (имя и отчество невесты).
Она им слово молвила:
«Не спешите вы, две свашиньки,
Не спешите вы, две боярыньки.
Уж вы дайте мне распроститься со отцом и со матерью». 426
Просватанная невеста каждое утро и вечер, вплоть до венчания, обязательно «голосила», то есть со слезами приговаривала нараспев:
…Ты, зоря-то моя утренняя,
Ты зачем рано поднимаешься?
Не дала ты мне, зоренька,
Повыспаться у свово родима батюшка,
У своей родимой матушки.
…Я накличу зорю вечернюю:
Ты, заря, моя вечерняя,
Зачем рано занимаешься?
Не дала ты мне, зоренька,
Посидеть у родна батюшка,
У родимой-то у матушки 427.
Песни, которые пела невеста, отличались слезливостью. Ведь по древним поверьям, выходя замуж, она «умирала» для своего рода с тем, чтобы вновь «родиться» в роду своего мужа (см. раздел «Народные обряды» данной главы). Отсюда и песни-причитания:
Ты послушь, кормилец-батюшка,
Я о чем те буду говорить
Молодехонька рассказывать.
Кормилец батюшка, Бог судья тебе великая.
Ты накинулся-набросился да на винную на чарочку,
На стакан да пива пьянова.
Запросватал молодехоньку за поруки
Да за крепкие, за замки да за железные 428.
Или:
Погодите, мои голубушки,
Погодите, мои подруженьки,
Распущать мою русу косу,
Расплетать да волю девичью,
На мое горе великое!.. 429
Накануне свадьбы в семьях жениха и невесты проводили беседы, на которых собирались молодые парни и девушки, так называемые парневик и девишник. Здесь тоже обязательно пели песни:
При вечере, вечере, при остатнем времечке
У Марьи на девишнике, у Ивановны на девичьем.
Прилетал да млад ясен сокол,
Он садился на окошечко, на серебряну решеточку.
Никто сокола не видит-то.
Никто его не приголубит-то.
Как увидела – усмотрела невестина-то матушка.
Ты рожено мое дитятко,
Приголубь, ты, ясна сокола,
Ясна сокола залетного,
Добра молодца заезжего… 430
В день самой свадьбы без песен, конечно, тоже было не обойтись. Обычно их исполняли собравшиеся на торжество женщины и девушки:
Уж, ты, друженька хорошенький,
Борода твоя шелковая,
А уста твои сахарныя!
Вкруг тебя-то поют девицы,
Души красныя девицы… 431
Или:
Что не тот ли наш князь молодой,
Что не тот ли наш тысяцкий большой,
Он сидит да во честном месте,
Во честном месте, на лавочке;
Вокруг его не соловьи поют,
А поют вкруг его певицы,
Души красныя девицы 432.
Не обходилось и без шуточных песен. Например, если при выкупе невесты дружки жениха начинали торговаться с ее подругами, то девушки осмеивали их в песне:
Как наехали лапотники,
Трестенские 433 отопаники.
Как у (имя жениха) поезжане дураки,
Дураки, у них дурацкие умы.
Они стояли на Ворожскоем 434 мосту,
Выбирали все дубовы костели 435;
Они просили по денежке –
Им давали по копеечке.
Пригодились эти денежки,
Как дягилевским-то 436 девушкам 437.
Свадебный обряд обязательно сопровождали и плясовые песни. Без народных танцев вообще невозможно представить себе быт местного населения, его праздники, обряды, вечера-посиделки. Танцы с их заранее определенным порядком фигур, и пляски с их вечной импровизацией, как правило, имели не только музыкальное, но и песенное сопровождение. Один из местных этнографов конца XIX века писал, что в Устюженском уезде «из плясовых наиболее употребительными, под которые ведут хоровод, танцуют «восьмерку» и «кандрель» (кадриль – Е.В.), будут:
Не сырой ли то дуб разгорается,
Ай, люли, разгорается,
Что не мой ли то муж размогается,
Ай, люли, люли, размогается…
Для пляски в кружок (русская) поют такую песню:
Я посеяла ленку в уголку.
Ты расти, расти, ленок, тонок, долог и высок,
Со камелья коренист,
Со головок семенист…
Другие плясовые песни будут:
Как во лузях (лугах-Е.В.), как во лузях,
Как во лузях, зеленыих лузях,
Вырастала трава шелковая.
Расцвели, расцвели цветы лазоревые…
Пляшут также и под песню:
По улице мостовой
Шла девица за водой,
Шла девица за водой,
За холодной ключевой… 438
Общеизвестную «кандрель» в Устюженском уезде плясали в самых различных вариантах, в две, четыре (местное название «соломушка»), шесть и даже восемь пар. Вышеуказанная «восьмерка» является одной из разновидностей кадрили, в которой участвовали восемь человек, то есть четыре пары.
«С выходом» и пением частушек танцевали «елецкого». Старожилы вспоминали: «Плясали елецкого: парень девке припевает частушки, не нахальные, подходящие; переняли елецкого у города Елецкого»439. И, конечно, большое распространение имели хороводы. Хоровод, пожалуй, является одним из самых известных русских народных танцев. Главным его элементом считается круг – символ бога солнца Купалы. По народным поверьям исполнение кругового танца, сопровождаемое пением, должно было принести хороший урожай. Во время хоровода исполнители часто образовывали два круга рядом, двойной круг (круг в круге). Порой круги могли переливаться один в другой наподобие восьмерки. Танцоры, ускоряя или замедляя хоровод, «разбавляли» его различными движениями - «змейкой», «корзинкой», «веревочкой» и другими.
Сохранилось описание традиционной русской коллективной пляски, «в кружок», или, как ее называли в Устюжне, «кружк а » под хороводную песню:
Из-под(ы) лисию да шли два молодца да,
Ой(и), лели, лели, да шли д(ы)ва молодца.
Они вместе шли да не ругалисё да,
Ой(и), люли, люли, да не ругалисё…
…А вы не ссортисё да не бранитисё да.
Ой(и), люли, люли, да не бранитесё.
Не обоим ли я вам достанусё,
А ой(и), люли, люли, я вам достанусё… 440
По описанию местных старожилов «кружк а » исполнялась так: «Сначала в кружок ходят… девушки припевают. Потом парни выберут одну девушку… становятся напротив… а она кругом ходит и запевает: «Вы не ссортеся, не бранитеся»… все поют… девушка запевает: «И не обоим ли я вам досталася». А потом вот уж: «Доставалася парню бравому. Брал за рученьку. Брал за правую», а тот, второй парень, уже другую девушку выбирает… другая игра начинается»441.
При исполнении «кружк а » танцоры двигались по кругу степенно, мелкими шажками. Позднее присущие «кружк у » движения перешли в парную женскую пляску «ползунк а ленивого», при которой женщины также ходили «в кружок», припевая:
Пойдем, товарочка, попляшем
«Ползунка ленивова».
Ни у тебя, ни у меня
Севодня нету милова 442.
Характерной особенностью «ползунка» было то, что исполнительницы буквально «тоскали ноги» по полу, а не «сыпали дробью», не «топотали», как это было принято, например, в общеизвестной мужской пляске «Русского». Старожилка д.Ястребцево М.Шадрина вспоминала, что в их деревне «ползунка» обычно плясали два человека: «Один пляшет, другой поет; затем плясун останавливался и запевал, а певец пускался в пляс»443.
Хороводы водили не только в устюженских деревнях и не только в простонародье. Писатель А.И.Куприн в рассказе «Попрыгунья-стрекоза» с юмором описал хоровод, устроенный устюженскими обывателями на одной из вечеринок: «… мы все становились в круг: четверо отпускных семинаристов, псаломщик, экономка из соседнего имения, две сельские учительницы, урядник в штатской форме, дьякон, местный фельдшер и мы… кружились в общем хороводе налево и направо при общем реве и топоте…
Как во городе королевна, королевна,
По-загороду королевич, королевич.
Молодой сын-короличек гуляе,
Он гуляе,
Он невесту себе выглядае, выглядае…
Потом вдруг хоровод останавливался, и все начинали петь уже несколько в другом, торжественном тоне:
Растворились королевские ворота,
Король королевне поклонился,
Королевна ему еще ниже.
И тут фельдшер и псаломщица выступали друг против друга и низко кланялись друг другу, а хор продолжал:
Ты подвинься, сударчик, поближе,
Прижмись ко грудям потеснее,
Поцелуй, поцелуй понежнее» 444.
Довольно широкое распространение в Устюженском уезде имела народная пляска, которая называлась «Зв ё здочкой» или «Зв и здечкой». При исполнении этой пляски либо парень «оплясывал» по очереди всех присутствующих девушек, либо девушка плясала по очереди со всеми парнями. Происходило это, по описанию, так: «Играк [гармонист] играет. Один [парень] выходит заплясывает, вызывает девушку. Та выходит, поет песню или дробит. А парень дробит. Потом парень поет песню и [они] крутятцы. Прокрутились, этот парень садитцы, второй выходит парень, тожё самоё это повторяют с этой девушкой. И третий парень выходит, четвёртой… Девушка одна пляшет, а парней – сколько есть»445.
Припевки под пляску «с дробью» были, например, такие:
Ой, тушки мои, да брикатушки мои,
Ой, кату-кату-кату, брикатушки мои.
Ой, тушки мои, да брикатушки мои,
Ой, кату-кату-кату, брикатушки мои.
или:
Две метёлки, две метёлки.
Два пата, пата, пата, да
Две метёлки, две метёлки.
Два пата, пата, пата, да 446.
Популярный танец «Казачок» плясался под всем известные песни «Ах, вы, сени, мои сени» или «Камаринского», а позднее просто под гармонь или балалайку. Распространена была и общеизвестная «Барыня».
Сопровождать местные пляски мог также нехитрый аккомпанемент в виде обычной сковородки, по которой ритм выстукивали ложками, либо даже ножами. Как правило, на сковородке «играли» только девушки. Под пляску с «наигрышем на сковороде» пели коротенькие ритмичные припевки:
Курица да петун,
Курица да петун,
Две курицы да петун,
Две курицы да петун 447.
Если песенный и «сковородочный» аккомпанемент отсутствовали, то молодежь плясала «под язык», ритмично припевая «как под балалайку» или «как под гармошку». Специалисты называют это голосовой имитацией инструментального наигрыша.
Без коротеньких припевок и обычных «д о лгих» песен не обходился не только ни один народный праздник, ни одна посиделка-беседа, но даже и некоторые народные игры (см. раздел «Игры, развлечения… данной главы). Коротенькие припевки были также характерны для ритуальных обходов домов в Филиппово Заговенье, накануне Рождества и на Масленицу (см. раздел «Народные праздники» данной главы). Например, среди прочих, специалистам известна припевка на Рождество «Каляда, каляда», записанная в д.Кузьминское:
Каляда, Каляда пришла Каляда
Накануне Рождества.
Мы ходили, искали Святую Каляду
У Петрова двора.
Петров-то двор железный тын.
Среди двора стоят три терема.
В одном терему святёл месец,
В другом терему часты звёздочки,
А на третьём терему красно солнышко.
Здравствуй, хозяин с хозяюшкой,
Со своим рожоным детушкам,
Подавай, не ломай, во весь коровай,
Не облизывай.
Кто даст пирога, тому двор живота,
Кто не даст пирога, тому выведем последнюю корову за рога 448.
В старину песни сопровождали и погребальные обряды устюжан. Это были песни-причитания женщин–«плакальщиц», которых специально приглашали на похороны для достойных проводов усопшего (см. раздел «Народные обряды» данной главы). Устюженские плакальщицы, в частности, пели:
Да куда жо ты сподобилася?
Да куда жо да ты поехала?
Да всех-то ты нас бросила,
А теперь-то тибя там встретят.
Припаду я, бедна сирота,
Што ко матушке сырой земле,
Ко тибе, моя родима матушка.
Закатилось да красно солнышко,
Ой, за горы да за высокие,
Ой, как за риченьки за быстрые 449.
Среди лирических песен, бытовавших на территории Устюженского края, специалисты отмечают «У Машеньки-то было сироты»:
У Машеньки-то было сироты,
Да ли много го…э-ой, много горюшка было, сухоты…
«Как во поле-полюшке розгустой туман»:
Как во поле-полюшке розгустой туман(ы),
На миня, на девушку, всё горё-печаль…
«Выйди-ко, Дуняша, на новоё крыльцо»:
Выйди-ко, Дуняша, на новоё крыльцо,
Промолви-ко словечко – заныло ретиво…
и др.450
Зафиксированы и общеизвестные старинные русские народные песни «Лучинушка», «Мужик пашеньку пахал», «Скочил козел в огород», «Ай, во саду-саду люблю садовую», «Любезные подружки», «Как на дубе на высоком», «Выходила Дуняша на крутой бережок», солдатские песни «При долине на лугу (Лопухин)», «Ныне времечко военно» (о событиях русско-турецкой войны 1787-1791гг.) и др.
Частушки. Одним из ярких жанров устного народного творчества, безусловно, является частушка – рифмованная лирическая песенка. Частушки сопровождали все стороны жизни устюжан, а потому они являются неисчерпаемым источником для изучения местного быта и традиций.
Как работали, гуляли, что ели, пили, во что одевались и т.д. и т.п. Какие только сведения не содержат в себе эти короткие рифмованные строчки. Частушки пели на несложный мотив, иногда просто выкрикивали. Специалисты считают, что основой для их появления стали игровые и свадебные песни, плясовые припевки, различные «шутки-прибаутки». Действительно, в Устюжне и окрестных деревнях частушки часто исполняли с приплясом, под гармошки – вятки-тальянки, венки, балалайки и даже полубаяны451:
Ноне вяточка не в моде,
В моде венские,
Не чужие завлекают
Свои деревенские.
Только вышла за ворота
Заиграл полубаян,
Разрывается ретивое мое
Напополам.
Сяду я на лавочку,
Сыграю в балалаечку.
Как ударю по струнам
Приходите, девки, к нам 452.
Шел я узенькой дорожкой,
Стало темно не видать,
Подошел к зеленой роще,
Стал в тальяночку играть 453.
Поиграйте, поиграйте,
Ручки ненаглядные.
Тальяночка под серебро,
Играет золотце мое 454.
Устюженские частушки чаще всего носили лирический характер и исполнялись от лица девушки, женщины:
Написало письмецо,
Положу на елочку.
Ты лети, лети без крыльев
В Устюжну к миленочку 455.
Ты, сорока-белобока,
Научи меня летать,
Не высоко, не далеко,
Чтоб Антоново 456 видать 457
Молодушка боронила,
На боронке плакала.
На лихую на свекровку
Дома не утрафила 458.
Яму рыли, яму рыли,
В яму сыпался песок,
Дала миленочку на память
Двоёсловный (двухслойный – Е.В.) поясок 459.
Мой-от миленький хорош,
Хорош, да сиротиночка.
Наденет белиньку рубашку,
Выйдет, как картиночка 460.
Впрочем, устюжанки пели не только лирические, но и озорные частушки:
У подружки два Ванюшки
У меня ни одного.
Поклонюсь подружке в ножки:
«Дай Ванюшку одного!»461.
Кажней праздник фартук разной
Сарафану смены нет,
Не любыим (нелюбимым – Е.В.) парнем дразнят,
Мне, девчонке, дела нет 462.
У меня миленок есть
Срам по улице провесть.
Извозчики ругаются,
Что лошади пугаются 463.
Попросила я у батюшка
Суконного пальта;
Посулил родимый батюшко
Ременнаго кнута 464.
Две старухи без зубов
Говорили про любовь.
Мы ведь обе влюблены.
Ты в картошку, я в блины 465.
Мужские частушки часто отличались показным хулиганским ухарством:
Было попито, погуляно,
Похожено в кабак,
На печи в углу полежано,
Посвистано в кулак 466.
Моя милка по хозяйсту
Очень беспокоится.
Три часа козла доила,
А козел не доится 467.
Милка платьё полоскала,
А я веники мочил;
Милка в воду потонула,
А я по пазухи скочил 468.
У меня сударушка богата,
Носит в талию пальто;
Денег даст, вином напоит –