Местные промыслы и ремесла 1 глава

В наши дни слова «промыслы» и «ремесла» являются синонимами. В старые времена промыслами называли занятие охотой и рыболовством, иными словами добычу зверя, птицы и рыбы. Ремеслом именовали работу, вид деятельности по изготовлению чего-либо ручным, кустарным способом. Само слово «ремесло» произошло от старинного «ремество», «рукомесло», то есть рукодельное мастерство, ручной труд. Позднее мелкое ремесленное производство также стали называть промыслами. При этом и промыслы, и ремесла рассматривались, как подсобные занятия при основном, сельскохозяйственном. В старину в народе говорили: «Соха кормит, ремесло поит, промыслы одевают, обувают».

Пушной и рыбный промыслы

Безусловно, что самыми древними промыслами населения Устюженского края являлись охота и рыболовство.

Пушной промысел. По свидетельству археологов примерно 8-9 тыс. лет назад на, так называемой Игумновой («Игумновской») поляне, расположенной на восточной окраине современного города, существовала стоянка охотников на северного оленя. Для того, чтобы прокормить племя, охотникам требовалось постоянно заниматься своим промыслом. В дело шли и шкуры животных, из которых изготовляли одежду и меховые одеяла. Позднее, с развитием земледелия и скотоводства, охота стала играть лишь подсобную роль, однако находки из славянских курганов и поселений свидетельствуют о наличии на территории Устюженского края торговли пушниной, а, следовательно, и о существовании такого промысла и в более поздний период.

В XII–XIII веках Великий Новгород вел активную торговлю мехами, кроме того пушниной платилась дань князьям. Некоторые специалисты предполагают, что основным стимулом продвижения славян на север была именно пушнина – один из самых ходовых товаров того времени. Более того, известно, что в Древней Руси пушнина играла роль денег. Например, если цену товара определяли в кунах или векшах, то речь шла о шкурках куниц, соболей и белок. Позднее кунами стали именовать серебряные монеты (1 куна – 2 гр. серебра), а векшами (веверицами) – самые мелкие неделимые денежные единицы Древней Руси. Кроме того, в XIV и XV веках белками и куницами на Руси называли различные пошлины и налоги (записная белка, писчая белка, выводная куница и проч.).

Устюженский край был богат пушным зверем и не удивительно, что он привлек внимание предприимчивых новгородцев. По всей видимости, в период ранней истории местных славянских племен пушной промысел имел для жителей такое же значение, как и страдная пора в поле. Недаром специалисты при раскопках местных археологических памятников часто находят многочисленные кости пушных зверей, например, бобров. По имеющимся данным даже в XVII веке, когда расцвет пушного промысла уже миновал, на территории Устюженского края промысловики продолжали бить, за один сезон, белок – десятками тысяч, лис и выдр - сотнями, рысей – десятками⁵⁶⁰. Среди пушных промысловых животных того периода упоминаются также лоси, норки, горностаи, куницы, хори, зайцы, бобры, медведи и волки.

Охотничий промысел в Устюженском уезде издавна называли полесованием. На промысел охотники выступали артелями между Покровом (14 октября) и Михайловым днем (21 ноября). В артель входило от трех до десяти человек, как правило, родственников. Каждый из артельщиков вносил в общий котел определенное количество съестных и огнестрельных припасов. Промысловики в поисках добычи часто уходили за много верст от родных мест, где устраивали себе временное жилье – станы. Любопытно, что память о станах сохранилась даже в топонимике края. Например, название реки Кать, протекающей по территории Устюженского района, специалисты переводят с древнерусского, как «кат, стан, изба в лесу», а также «поселок рыбаков и охотников»⁵⁶¹.

Вообще, стан – это лагерь, место стоянки. Кроме того, так называли деревянные охотничьи домики, которые по размерам и внешнему виду напоминали низкие сарайчики или деревенские баньки. Кстати, в народе станы и именовали лесными банями. Устройство станов - лесных бань было выгодно до тех пор, пока в угодьях водилось много дичи. В этом случае артельщики приходили на одно и то же место охоты в течение нескольких лет. Провиант – хлеб, крупы, соль, сахар и проч., хранился отдельно, в особых ящиках, которые высоко подвешивали на специально врытые столбы. Это отчасти помогало спасти продукты от лесных зверей.

Если охотникам приходилось ночевать под открытым небом, то они сооружали «н о дью», которая описывается так: «Нодья состоит из двух сухих бревен длиною в 2-3 аршин, положенных очень близко одно около другого. Между бревнами накладывают щепок и зажигают их около одного конца нодьи, которая, таким образом, загорается. Огонь постепенно переходит к другому концу нодьи, а этот нередко бывает поднят на подставку или короткое бревно. Когда нодья сгорит, то не ее место кладут другую. Такого рода приспособление дает много тепла»⁵⁶².

Безусловно, что удача охотника во многом зависела от применяемого им оружия. По свидетельству археологов, в ранний период истории Устюженского края местные охотники добывали зверя с помощью лука и стрел, а также дротиков и копий, вначале кремневых, а позднее и металлических. В старину местными охотниками применялось и такое оружие, как рогатина – широкий двулезный нож на древке. Как известно, с «рогатиной ходят на медведей, приделывая к древку, под копьем, поперечину, за которую медведь сам хватается, когда лезет на рогатину»⁵⁶³. Зверя будили в берлоге, выгоняя наружу, а затем, вынуждая встать на дыбы, убивали острым наконечником рогатины. Этот способ охоты считался опасным и являлся скорее демонстрацией удали, чем промыслом.

С появлением огнестрельного оружия в Устюженском крае стала известна медвежья охота «на овсах», которая проводилась ранней осенью, когда неубранный еще с полей овес становился лакомой добычей для зверя. Отыскав медвежью тропу, охотник устраивал на ней, близ поля, бал а с (он же к о лба) - настил на дереве с опорой для спины и ног, на высоте, примерно, пяти метров от земли. При выборе места для баласа учитывалось направление ветра и даже расположение луны. Выслеживание зверя с настила начинали примерно за пару часов до захода солнца, при этом охотнику требовалось соблюдать тишину, не разговаривать, не кашлять и не курить. Когда медведь выходил с тропы к полю, охотник делал подряд два выстрела. Если раненому зверю удавалось уйти, то найти его без собак в лесу было уже практически невозможно.

Охотились устюженские промысловики и с помощью самоловов различных типов. Есть данные о том, что для ловли пушных зверей, таких как бобры и выдры, применялись железные капканы, которые калечили и убивали зверей раскладными щипцами-дугами. Уже в первой половине XVII века масштабы отлова зверей капканами приобрели такие размеры, что вызвали обеспокоенность властей. 29 августа 1635 года в Устюжну, на имя воеводы Бориса Тютчева, был направлен указ царя Михаила Федоровича Романова, в котором говорилось, что «в реках и в запольных речках, и в откупных и в оброчных ухожах, и во всяких угодьях ловят и бьют бобры и выдры в капканы, и теми капканами во многих местах бобры и выдры выбиты и выловлены, и впредь бобров по ловлям добывать не мочно; и мы указали впредь бобров и выдр капканами не ловить»⁵⁶⁴. Кстати, в гораздо более ранний период устюженской истории - I-V века н.э., бобров ловили сетями и, стараясь не испортить шкуры, закалывали костяными шилами, имевшими в длину 17 см⁵⁶⁵.

Для лова зверей в местных краях промысловики «сторожили» и такие ловушки, как распорки и плашки. Распорки, один из самых старинных самоловов, использовали в охоте на крупных зверей, в основном, волков. Плашками – разновидностью, так называемого, опадного самолова, ловили белок, куниц и прочих мелких пушных зверей. На некоторую промысловую птицу (глухарей, тетеревов и др.) ставили самоловы-слопцы. «Слопцы только на птицу ставили, - вспоминал один из местных охотников, - там сторожок (насторожка – Е.В.), мотырь; глухарь бежит – ак сторожок заденет, так его мотырь базнет (ударит - Е.В.)»⁵⁶⁶. Фактически, слопцы состояли из нескольких бревен, один конец которых упирался в землю, а другой («мотырь») подпирали таким образом, что когда птица подходила под бревна, то они падали прямо на нее.

Все ловушки расставлялись на определенных тропах, проложенных охотниками еще с осени. Такие охотничьи тропы в Устюжне и окрестных деревнях называли ух о жами. Этот термин сохранился в местных краях до сих пор. Охотничья ухожа тянулась на несколько верст. Промысловики обходили ее ежедневно, забирая попавшуюся дичь и вновь настораживая ловушки. Брать дичь с чужой ухожи считалось преступлением.

В зимний лес охотники ходили на специальных лыжах, которые называли к а мусными лыжами или к а мусами. Вообще, камус (комус) – это шкура животного, как правило, копытного, снятая с голени. С помощью маленьких гвоздиков оленьим, лосиным (реже лошадиным, бычьим) камусом и подбивали охотничьи лыжи так, чтобы шерсть на них была направлена «в походну сторону», то есть по ходу движения охотника. Благодаря камусу, а также широким, до 18 см, полозьям, охотничьи лыжи не проваливались в мягком снегу, не быстро, но легко и беззвучно шли по мокрому насту, не давали обратного хода при подъеме на горки. На камусных лыжах можно было передвигаться без палок. Добычу вывозили на лыжеобразных волокушах. Добытая пушнина делилась поровну между всеми членами промысловой артели.

До выпадения глубокого снега устюжане охотились с помощью собак - лаек, либо помеси северной лайки с обыкновенной дворняжкой. Лайки были особенно хороши при промысле на белку. Собака отыскивала пушистую красавицу по следу, гнала ее и не давала спуститься с дерева до прихода хозяина. Собак использовали также в охоте на медведей, волков, зайцев и прочей дичи.

Со времен Ивана IV Грозного на русской охоте стало применяться огнестрельное оружие. Тогда это были самопалы и ручные пищали, которые изготовляли в том числе и мастера-оружейники Устюжны Железопольской. Любопытно, что первоначально такое оружие на Руси называли рогатинами. Примерно, до середины XIX века местные промысловики ходили на охоту с кремневыми ружьями, а позднее с «берданками» - ружьями со скользящим затвором конструкции Бердана и мелкокалиберными винтовками, выстрел из которых производился от воспламенения вкладываемого в затвор колпачка с порохом – пистона. Мелкокалиберные винтовки обычно применялись для охоты на тетеревов, рябчиков и куропаток.

Пули устюжане умели изготовлять сами с помощью известных и в наше время пулелеек («пулебеек») – особого приспособления в виде щипцов с пластинами на концах, в одной из которых сделаны отверстия для отлива пуль. «Для держания пороху» использовали пороховницы в виде круглых фляг с плотными крышками или полых коровьих рогов. Пороховницы, дробницы – кожаные мешочки для хранения дроби, охотничьи ножи, холщовые сумки для дичи, вообщем, все необходимое в период полесования снаряжение, охотник укреплял на подпоясок к кожаному ремню для того, чтобы всегда было под рукой.

Порох для охотничьих ружей долгие годы приобретался у частных перекупщиков, но с 1869 года Новгородская губернская земская управа сообщила: «Для устранения затруднений, встречаемых охотниками в покупке пороха у частных лиц, и в видах содействия охотничьему крестьянскому промыслу, земскими управами, чрез посредство начальника губернии, выписывается порох из склада С.-Петербургской лаборатории и продается по казенной цене с незначительною прибавкою на возмещение расходов по хранению и продаже»⁵⁶⁷. В результате, только за 1871 год в Устюжну было доставлено 45 пудов казенного пороха⁵⁶⁸. При этом специалисты отмечали, что Устюженский уезд входит в список местностей, в которых «с каждым годом требования на порох увеличиваются»⁵⁶⁹, что отчасти также было связано с деятельностью местного самоуправления. Например, в первой половине 1870-х годов земские учреждения «в видах содействия к истреблению хищных зверей и сохранению домашнего скота»⁵⁷⁰ стали выдавать вознаграждения за убитых хищников. Так, в 1874 году Устюженская земская управа объявила, что охотникам будет выплачиваться «по 1 руб. за каждого волка, убитого в пределах уезда, но с тем, чтобы была представлена в управу влажная, недавно снятая шкура, от которой и будут отрезываться все лапы для отметки означенной шкуры»⁵⁷¹.

В целом, в начале XX века предметом охоты для местных «полесовиков» оставались все те же виды животных, которыми промышляли охотники и в более ранний период. Например, один из путешественников, посетивший Устюженский уезд еще в конце XVIII века писал, что местные крестьяне «в своих лесах бьют из ружей зверей: оленей, медведей, волков, рысей, лисиц, белок, куниц, зайцев и в малых реках выдр; оных зверей всегда в тех больших лесах бывает много»⁵⁷². Из птиц местные охотники отдавали предпочтение рябчикам, тетеркам и глухарям.

Следует заметить, что если в древности, примерно до XVII века, охота на пушных зверей в северо-западных областях России, в частности и в Устюженском крае, была весьма продуктивной и приносила ощутимые доходы местным семьям, то позднее здешние охотничьи угодья оскудели. Пушной промысел постепенно превратился в побочное занятие, а также в развлечение для местных помещиков.

Рыбный промысел. Не менее древнюю историю на Устюженской земле имеет и рыбный промысел, так как издревле Молога и ее притоки были богаты рыбой. Встречаются также упоминания о ловле раков, которая, однако, не дотягивала до уровня промысла и была лишь развлечением для местных мальчишек.

При раскопках древних поселений археологи находят костяные рыболовные крючки, остроги, грузила. Остроги использовали круглый год, даже зимой. Исключение составлял лишь период паводка, когда вода в речках становилась мутной. Рыбу, убитую острогой, сразу пускали в пищу, ведь ее, изуродованную, не продашь и не сохранишь, поэтому такой способ ловли был далеко не самым распространенным и массовым, чего не скажешь об обыкновенной поплавковой удочке. Один из местных старожилов вспоминал: «Удочку срезали в лесу, используя для этого молодые березки, рябину, сосняк. Леску сучили сами из конского волоса, выдернутого из хвоста мерина, а не кобылы, у последней волосы были более слабые. Как правило, леску сучили без соединительных узлов из 6-4 и 2-х волосин. Поплавок делали либо из бутылочной пробки, либо из сухой сосновой коры»⁵⁷³.

Самодельную леску (порой это была просто тонкая просмоленная веревка) называли каб а лкой. В качестве наживки обычно использовали дождевых червей, закок о рышей, так называли мотыля, либо личинки стрекозы и комара-дергуна, а также «жив о тку» - наживку из живой рыбы. Иногда рыбу ловили, так называемой, вис у лей или рог а чиной – деревянной рогатиной с намотанной на ней леской, которую втыкали в берег. «На рогачину накручивают кабалку, животку нацепят и ловят»⁵⁷⁴, - вспоминал один из старожилов деревни Степачево.

Сохранилось описание весенней ловли налима в конце XIX века в деревне Соловцово, расположенной в шести километрах от Устюжны, с помощью «подпусков»: «Бывало весной с вечера идешь на полную ночь. Пока вода холодная брали налимов на дождевых червячков, спозаранку… Из конского волоса наделаешь подпусков, это вещь такая – плетешь леску приблизительно сажен десять, на отлесках навяжем крючки, штук пятнадцать, к одному из концов привязываем матку из кабалка покрепче и грузило… Во время весны к нам бывало наставят гонок (плотов – Е.В.) до половины реки, это сплав леса, и вот с головок (головные плоты – Е.В.) по течению реки и наспускаем приблизительно крючков сорок пять, на каждый насаживаешь червяка. Это с вечера, пока еще хорошо видно. Потом выходишь на бережок, разведешь огонь, навесишь чайник… посидим, потом сходим переживить червячки, так как их рыба объедает, а что попало на крючок вытаскиваем и кладем в ведро. Так продежурим до утра, а утром все обматываешь и с рыбой направляешься домой. Налим во время весны – это по нашему месту чуть ли не лучшая рыба»⁵⁷⁵.

Подпуски, удочки и висули-рогачины использовались повсеместно, однако к промысловым орудиям их не относили. Промысловики использовали другие снасти. Одной из их разновидностей являлись вентери или, как их называли местные рыбаки, в е тери, в я тери, вёрши. Вёрши были двух видов. Одни, сплетенные из ивовых прутьев, реже дранки, называли к о рбусами или куж а ми. Другие, в виде сетчатых кошелей на прутяных обручах, именовали мерёжами. Кстати, именно они дали название одной из устюженских деревень – Мерёжа.

Куж – корзинка-воронка с очень узкой горловиной, войдя в которую рыба, как правило, не могла уже выйти обратно. «Вятерь (куж – Е.В.), как корзину плели; рыба идет встречь воды, заходит в небольшую дырку, там и остается»⁵⁷⁶, - рассказывал один из местных рыбаков. Чтобы заставить рыбу придти в эту ловушку, на неглубоких и узких местах рек делали стены-заездки, для чего в дно вбивали колья, скрепляли их горизонтальными жердями и переплетали еловыми ветками, оставляя небольшие проходы. В эти проходы и устанавливали верши. Иногда они имели дополнительные сетки-крылья и назывались кужами-крыл ё нами, либо зак о лами (зак о лычами). Старые рыбаки рассказывали: «Заколы, как кужа, с крыльям[и], только закол-от сам большой и крылья большие»⁵⁷⁷. «Когда хорошо шла рыба, дак ловили заколычами; они большущие, на мережу похожи»⁵⁷⁸.

Лов рыбы вершами был довольно эффективным. Например, один из местных старожилов в свое время вспоминал: «Весной 1909 года в конце апреля я рыбачил с отцом на р.Мологе вблизи деревни Соловцово… Рыбу ловили в кужи, и нам попало в ночь хорошей рыбы разной около 30-35 фунтов (примерно 12-14 кг – Е.В.)»⁵⁷⁹.

Самой, что называется уловистой снастью, были, конечно, сети. Их плели изо льна, конопли и даже осоки. Вязаное сетевое полотно устюжане называли в я зевом или д е лью. «Из вязева все сети и ловушки делали»⁵⁸⁰, - вспоминал один из старожилов. Другой добавлял: «Дель всегда сами ткали, оно более частое в сечении и прочнее»⁵⁸¹. Рыболовные сети с мелкими ячейками местные рыбаки прозвали ерш о вками. «Частые» ершовки были предназначены для ловли мелкой рыбы.

В зависимости от способа ловли рыболовные сети делили на ставные и волоковые. Ставные устанавливали на неглубоких и узких местах рек, часто перегораживая русла. Волоковым сетям свободно катиться-волочиться по дну водоема, не зацепляя корней и коряг, помогали круглые керамические грузила. Волоковые сети применяли в реках с медленным течением, а также для подледного лова.

Из ставных сетей, которыми пользовались устюжане, упоминаются з а пани, зап а сы и ж а бровки. «Запань – полотно такое натягивают, чтобы рыба не проплыла… Запас… у сетки внизу камешки (пудыши – Е.В,), а сверху трубочки (обычно из бересты, по местному банд ё ры – Е.В.), чтобы стояла»⁵⁸², - объясняли устюженские рыбаки. Что касается жабровки, то, по воспоминаниям, название сети было связано с тем, что попадая в нее, рыба цеплялась жабрами за ячейки и не могла из них освободиться. Один из старых рыбаков деревни Плотичье объяснял: «Полотно насаживали на веревки, два длинных кола, груз и пудыши, а всё – жабровка»⁵⁸³.

Для того, чтобы рыба лучше шла в сеть рыбаки «б о тали». Ботом или боталом называли длинный шест с утолщением, либо небольшой дощечкой на конце. Б о талом ударяли по поверхности воды, заставляя рыбу идти в нужном направлении. «Ботать – это когда сетью окидываешь участок реки, шестом колотишь поверх воды – и рыба убегает в сеть»⁵⁸⁴, - вспоминал один из старожилов устюженской деревни Ветренниково. Ботало применяли также и при ловле рыбы в кужи.

Волоковые сети также имели различные формы и размеры. В старину устюжане ловили рыбу волоковыми сетями «замётом». Автор книги «Сказы о Нове-городе» писатель Юрий Вронский так описывал рыбный промысел устюжан: «Кто бывал в Устюжне, тот знает, что у жителей тамошних спокон веку заведено: в начале лета, как большая вода спадет, все мужики, да и бабы многие, садятся в лодки-долбушки и плывут вниз по Мологе к перекатам и порогам, где помельче, рыбу ловить. А кто конями идет – кони на ловле тоже нужны. Ловят заметом.

Заметом – это вот как. Сперва поперек реки изгороду городят – забивают в дно колья и прутьем заплетают. Изгорода на полусажень над водою возвышается, чтобы рыба через верх прыгать не могла. После того выше по течению на версту или на две перегораживают реку сетью великою… и волокут ее вниз по реке. А подволокут поближе к изгороде, вычерпывают неводами рыбу, как из садка. Тут-то кони и надобны, иной раз без коня не вытянут невода.

Бывает порато (очень) много ловят. Окроме прочей рыбы осетры и севрюги попадают немалые. Они в эту пору жирнее всего, иные и с икрою. Там и солят в бочках, и вялят, и коптят. Несколько дней живут в шалашах да под лодками. Тою порою пусто в Устюжне…» ⁵⁸⁵

Одним из разновидностей волоковых сетей являлся бредень, или, как еще называли устюжане, брод е ц или к у ра. В древности бредни плели из ивовых прутьев, позднее их заменило сетное полотно. Брод е ц – это «неводок, который люди, идучи бродом, тянут за собой на кляч а х, на двух шестах стойком»⁵⁸⁶. Иными словами, рыбаки, идущие вброд по мелководью, тянули за собой на двух деревянных шестах («клячах») небольшую рыболовную сеть, в которую и попадал улов. Кура – разновидность бредня, когда сеть натягивали на деревянную раму, благодаря чему такой ловушкой можно было «проходить» и по травянистому дну. В летнее время бреднями ловили не только рыбу, но и раков. В Устюженском крае был также известен способ ловли рыбы кошельковой сетью, которую тянули за собой две идущие рядом лодки. Такая ловля называлась «поездом».

Волоковыми сетями пользовались не только в летнее время, но и при подводном, чаще озерном, лове. Известно старинное выражение «сошить», то есть пропускать невод (бредень) подо льдом. Такой вид рыбной ловли наблюдал в начале ХХ века в одной из устюженских деревень писатель А.И.Куприн и запечатлел в рассказе «Бредень»: «А делается эта ловля приблизительно так: пробивают на разных концах две нешироких проруби, одну для входа, другую для выхода, а по бокам реки выдалбливают с одной и другой стороны по три, по четыре сквозных кружков. В первую, значит, прорубь втискивают голову бредня, увешанного плоскими камушками, и дают бредню ход вперед. А чтобы бредень шел беспрепятственно и прямо и чтобы он в воде не скукоживался в веретено, а имел широкий раздел, то для этого у проделанных кружков стоят рыбаки, направляльщики. У каждого в руке этакая особая палка с рогулей на конце. Вот этими рогулями они и направляют движение. А как дошла голова до второй проруби, то уж тут и весь бредень легко любым крюком на берег вытянуть. Улова, особенно богатого, тут, разумеется, ждать нельзя, потому что все делается как бы с закрытыми глазами, да, кроме того, рыба, какая любит прятаться в глубоком иле, на дне, так она наверх идет совсем неохотно. А все-таки… пудов до двух, а пожалуй, и до трех можно заграбастать… Был бы счастливый улов да дошлые толкачи для бредня» ⁵⁸⁷.

Во второй половине XVI века в Устюжне стояло 26 рыболовецких дворов «что были оброчные слободки, а изстари бывали Рыболова»⁵⁸⁸. Хозяева этих дворов занимались исключительно рыбным промыслом, отсюда и названия: Рыболова, Рыболовля, Рыболовецкая слобода. Кроме того, за посадскими, то есть городскими, людьми Устюжны Железопольской по реке Мологе были закреплены обширные рыболовные угодья, которые простирались от устюженской деревни Соловцово до самой Весь Егонской, современного города Весьегонска Тверской области.

Летописи указывают: «Ко всему ж посаду на оброке рыбные ловли оброчные на реке на Мологе сверху от деревни от Соловцова до посаду и промеж посаду и вниз от посаду до усть реки Чагодощи и от усть Чагодощи до монастырской и до Моденской и до Шалотцкой межи ниже тех монастырских деревень и починков и монастырских меж до черной деревни до Липницы и противу лесов черной ж понизовской деревни Мартыновской»⁵⁸⁹. Ранее большая часть этих угодий, так называемый «Липенской ез» (по названию деревни Малая Липенка), принадлежали «государев царя и великого князя», а с 1557 года их отдали устюжанам с условием уплаты оброка за ловлю.

Собственно, ез – это устройство для рыбной ловли, которое является «родственником» более простых и менее масштабных заметов. Сооружали ез следующим образом. Поперек всей реки в дно вбивали сваи с подпорами против воды, которые скрепляли жердями. Посередине получившегося плетня делали пролет в две сажени (четыре с небольшим метра) для пропуска проходивших мимо гребных судов. В остальное время в пролете «ходило» прясло, похожее на большие пяльцы, на которые натянут сетчатый рукав-сежа. Сежа – от слова сидеть, так как при таком виде ловли рыбаки сидели на специальном настиле, укрепленном на сваях.

От жерловины сети-сежи к стенкам плетня над водой протягивали бечевки с колокольчиками. Когда рыба попадалась в сежу, то колокольчики начинали звонить и улов вытягивали на берег. Впрочем, рукав-сежа использовалась только для ловли рыбы, ходившей в верхних водах реки. Для ловли низовой рыбы в пролете плетня ставили «избу». Фактически, это было огромное решето с опускной дверцей и насторожкой. Когда рыба заплывала в «избу» насторожка срабатывала и дверца опускалась. Решето с уловом поднимали из воды на веревках с помощью перевеса.

Устройством еза обычно занималось одновременно несколько десятков или даже две-три сотни людей. Ставили или, как говорили, «били ез» сразу после ледохода, а на зиму разбирали. Место, где его обычно устанавливали, называли езовищем. Если перегораживалось часть реки, то подобное устройство именовалось за е зком или за е здком. Ловля рыбы на езовищах была эффективна только при большом количестве рыбных запасов. В более поздний период «битье» езов стало невыгодным.

Между тем, вплоть до XIX века в местных озерах, в Мологе и ее притоках водились сиги, осетры, стерляди, севрюги, сазаны и сомы. Любопытно, что осетра, севрюгу и сазана в Устюжне с незапамятных времен было принято называть красной рыбой. Впрочем, в XIX веке к красной рыбе, имеющей промысловое значение, в России относили не только осетровые породы, но также лосося с «белорыбицей». К XIX веку из богатого списка местных «благородных» рыбных запасов осталась лишь стерлядь.

Следует заметить, что устюженские промысловики были настолько озабочены оскудением рыбы, что даже сами, до принятия в начале ХХ века российскими властями рыбоохранных законов, пытались бороться с браконьерством на местных реках и озерах. Например, в 1900 году сельский сход Чирецкой волости приговорил «воспретить в реке Мологе лов рыбы «поездами» и сетями… приезжими рыболовами из соседних волостей»⁵⁹⁰. В этот же период в российский Департамент земледелия, который собирал сведения о рыболовстве для разработки соответствующего охранного закона, из Устюженского уезда было отправлено десять корреспонденций по данному вопросу⁵⁹¹.

До конца XIX–нач.ХХвв. устюжане продолжали активно ловить окуней, судаков, лещей, налимов, щук, ершей и плотву. По данным 1849 года, в реках и озерах Устюженского уезда ежегодно добывали до 2 580 пудов рыбы, из которых до 1 тыс. пудов продавалась на местных рынках⁵⁹². В 1886 году в Устюжне было зафиксировано 12 человек, которые занимались рыбной ловлей на уровне промысла.⁵⁹³ Кроме того, по данным ХХ века рыболовы-промысловики жили в Чернянской, Черенско-Жерновской и Барсанихской волостях, а также в деревне Софронцево под Устюжной.

Лес и лесные промыслы

Лес. Он окружал устюжан с древности, укрывал их, кормил, давал материал для различных строительных работ. В старину пели: «Уж как в Устюжну дорожка, солнышком не усветить (не осветить – Е.В.). Отчего не усветить – что там высокий лес стоить»⁵⁹⁴.

Значение леса в жизни устюжан. «Словенин всю жизнь живет подле дерева. Рожденный в бревенчатой клети, набирается силы в уютной липовой люльке, а из святого угла, сквозь печной дым, присматривают за несмышленышем строгие деревянные лики. Потом, подрастая, усаживается на тесаную лавку, за дощатый стол, берет звонкую кленовую ложку. Взрослея, гнет можжевеловый лук, колет ровные березовые стрелы, опускает в колодезь сработанную из дуба колоду, хранящую зимний лед до маковки лета… и, наконец, затворяется в последний дом-домовину и мчится в небо на резвом коне, возникающем из смоляных бревен костра… а над пеплом скоро встает новая жизнь – кудрявая, в полновесных гроздьях рябина. И так века и века…⁵⁹⁵.

В древности люди были ближе к природе. Живя среди леса, наши предки относились к нему по-особенному. Например, древние славяне делили деревья на «добрые» и «злые». Любопытно, что современные ученые подтверждают – благодаря своим биоэнергетическим свойствам одни деревья благотворно влияют на человека, а другие ухудшают его самочувствие. Древние славяне знали об этом, почитая дуб, ясень, липу и сосну и настороженно относясь к осине, тополю и ели. В священных дубовых и березовых рощах язычники-устюжане строили храмы для своих божеств. Сохранились данные о существовании таких рощ в районе современных деревень Перя и Долоцкое. «Добрые» деревья вышивали на концах полотенец-сударей, иногда помещая их внутри изображений храмов. В древности дома, а также языческие и первые христианские храмы строили из «добрых» деревьев и таким образом, чтобы внутри строения оказалось одно из доброжелательных деревьев.