Ромэн Сарду
Блеск Бога
OCR Busya https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=2886215
«Ромен САРДУ «Блиск Бога», серія «Європейський BEST» (російською мовою)»: Книжковий Клуб «Клуб Сімейного Дозвілля»; Харків; 2007
ISBN 978‑966‑343‑554‑1
Аннотация
Людям часто кажется, что они сами делают выбор, стремясь к определенной цели. Так считают и герои романа. Но постепенно они осознают, что ими движут высшие силы, повелевающие бесконечным множеством миров. Именно эти силы заставляют героев устремиться в Святую землю: в одном из миров – на космическом корабле, в другом – с пешими паломниками, отправившимися в Иерусалим из Франции во времена крестовых походов. Истинная цель полного опасностей путешествия откроется им только в конце пути. Лишь прикоснувшись к символу могущества Бога, способного преобразовать Время и Пространство, они поймут, в чем смысл их существования.
Ромен Сарду
Блеск Бога
Посвящается Жан‑Пьеру
* * *
Пространство и время – это измерения нашего мышления, а не условия нашего существования. Время, воспринимаемое нами посредством часов и календарей, – это изобретение, имеющее отношение только к человеку и его интерпретации мира.
Эйнштейн
Определять время по обращению Солнца – это все равно что утверждать, за отсутствием возможности объяснить, чем именно является движение, не поддающееся определению, что оно измеряется преодоленным пространством.
Плотин
Я был, я есть, я буду – это вопрос грамматики, а не существования. Судьба – ограниченный временем карнавал – поддается спряжению, но если снять с нее маски, она предстает перед нами такой же недвижимой, как надгробная плита.
|
|
Чоран
Откройте ваши окна: разве вы не видите бесконечность? Не чувствуете ли вы, что небо безгранично? Не говорит ли ваш разум об этом? Но воспринимаете ли вы бесконечность? Есть ли у вас представление о чем‑то без начала и конца, у вас, кто родился вчера и умрет завтра?
Мюссе
Есть тайны, которые не хотят быть раскрытыми. Люди умирают ночью в своих постелях, держа за руки привидения, которые их исповедуют и с жалостью смотрят им в глаза, – люди умирают с отчаянием в сердце и комом в горле перед ужасом тайн, которые не хотят, чтобы над ними приподняли завесу.
По
Пролог
О полагающиеся на свою силу и бесконечность своего существования, знайте, что никто не вечен а этом мире. Если бы несметные богатства, многочисленные войска, знания и сила могли сделать кого‑то вечным, Соломон, сын Давида, никогда бы не умер.
Табари. Анналы
Поиск
Высеченный надгробный камень был таким великолепным, что, боюсь, мне не хватит слов, чтобы его описать, поэтому я не пытаюсь это сделать.
Анонимный автор. Гибельный очаг (Кладбище большой опасности)
Дрожащее пятно света, отбрасываемое смоляным факелом, медленно скользило по стенам подземелья. Коридор, уходящий на десяток метров в глубину, был серым от пыли. Он поглощал яркий свет, ничего не отражая.
Факел нес мужчина – высокий, преклонных лет, одетый в лохмотья, чем напоминал погонщика верблюдов; на ногах у него были стоптанные сандалии, при нем – полотняный дорожный мешок. Конец небрежно повязанного тюрбана падал на плечи. Тонкие бескровные губы, шишковатый лоб, белая борода, закрывающая шею. По внешнему виду его можно было принять за грабителя храмов или искателя приключений. И только перстень на левой руке с выгравированным на нем текстом из Корана и таинственным пуансоном свидетельствовал о более достойном положении этого человека.
|
|
Это был ученый из Дар‑эль‑Ильма, древней библиотеки Триполи.
Продвигаясь по крутому спуску, он казался нерешительным, обеспокоенным, будто с каждым шагом все больше опасался того, что искал, или того, что его ожидало. Держа факел в одной руке, свиток с текстами – в другой, он шел через пустынные помещения, соединенные узкими коридорами; останавливался, сверялся со свитком, возвращался назад и снова спускался, чтобы продолжить путь, еще больше углубившись в подземелье. Вокруг не раздавалось ни звука, сладковатый воздух постепенно разрежался, температура понижалась.
Ученый остановился перед стеной, заинтересовавшись восьмиконечной звездой, вырезанной на уровне его колена. От легкого нажатия ладонью часть стены беспрепятственно сдвинулась и повернулась, несмотря на большой вес и песок, забившийся в щели.
Мужчина вошел внутрь.
Круглая комната имела много выходов в виде небольших арок. По бокам каждой из них на каменной поверхности были высечены названия на арабском языке: Гора Каф, Магог, Царство Птиц, Стена Дсу'ль‑Карнаип, Джабуяька, Остров Изумрудов.
Человек осмотрел похожие на разинутые пасти зияющие проемы и вошел в последний. Хотя у него был озабоченный вид, он прекрасно знал, куда идет.
Да, многие ученики – от Алеппо до Дамаска – удивились бы, узнав, что их учитель входит в священные подземелья, как какой‑нибудь осквернитель гробниц. Поступь его не была уверенной, но причиной тому был не суеверный страх, его также не пугало внезапное появление демона – он боялся ошибиться и не найти нужный туннель.
|
|
Всю жизнь он трудился, надеясь совершить открытие, а натыкался только на подделки, приманки, которые кто‑то искусно спрятал в недрах Святой земли, чтобы сбивать с толку ученых – таких, как он. Каждый раз, когда он обнаруживал новое подтверждение тому, что находится на верном пути, мужчина останавливался в волнении, опасаясь, что снова может совершить ошибку и не достигнуть той великой цели, которой себя посвятил.
Его звали Хинкмар Ибн Жобаир.
Он зашел в очень низкий туннель – вернее, это был разрушенный каменный мост над разломом в земле, размытым сточными водами, – и наконец добрался до лестницы, ступеньки которой были не шире детской стопы. Его сандалии разъезжались на покрытых толстым слоем пыли мелких камнях.
Этот путь привел его в квадратный зал с двумя колоннами в центре, поддерживающими свод. Здесь царил неописуемый беспорядок, и Хинкмар остановился, чтобы оглядеться. Стены, потолок и сами колонны были продырявлены так, что напоминали решето. Плитки пола были раздавлены, с цепей, покрытых паутиной, свисали колья и заточенные полоски металла; деревянная решетка, утыканная гвоздями, лежала на грудах сломанных стрел. То были остатки защитных механизмов, ныне безобидных, установленных на случай вторжения тех, кто осмелится выбрать этот проход.
Ни на полу, ни на кольях Хинкмар не увидел человеческих останков.
«Те, кто были здесь до меня, знали об этом проходе достаточно много», – подумал он.
Хинкмар пошел дальше, уже медленнее, опасаясь, что какой‑нибудь сохранившийся по сей день капкан может раздробить ему ступню.
Помещение с ловушками защищало подступы во второй зал. Здесь не было ничего похожего на дверь или проем, только несколько ниш со статуями украшали пустое помещение. Ученый нахмурился. Момент был решающий. Ложные подземелья всегда приводили в этот ужасный тупик. Дальнейшие указания, скрупулезно приведенные в его свитке, были бесполезны: он постоянно упирался в этот тупик.
Старик вытер лоб.
Подошел к нишам со статуями.
Хинкмар Ибн Жобаир был одним из самых загадочных представителей ислама, живших в XI веке. Он родился в 1038 году в Иордании и был известен как ученый, преподававший космогонию и науки о драгоценных камнях в Алеппо. Но помимо этого он занимался исследованиями, о которых не знала ни одна душа. День он посвящал ученикам, ночь – изысканиям, сном же он большей частью пренебрегал, надеясь отоспаться в другой жизни. Все знали, что уже почти тридцать лет он трудится, не щадя себя: кроме уроков, щедро оплачиваемых его хозяевами, были еще и долгие путешествия в одиночку, посвященные исследованиям.
Однако несколько месяцев назад, в марте 1096 года, его тайные занятия неожиданно полностью захватили его. Он перестал преподавать и оставил должность советника принцев. Ходили слухи, что несметные полчища франков направляются в Константинополь. Собственно говоря, это была не армия – разведчики мусульман подтверждали, что движущиеся к Константинополю людские массы большей частью состояли из женщин, детей и дряхлых стариков, намного меньше в них было солдат, снаряженных для военных действий. Знатные семьи не видели повода для беспокойства. Они не опасались христиан, вооруженных деревянными кольями. А вот Хинкмар, узнав об этом, пришел в ужас.
– …А что, если они идут завоевывать наши земли?
Его обеспокоенность раздражала как могущественных кади, так и мелкий торговый люд. И те, и другие считали, что неверные никогда не осмелятся вторгнуться на земли ислама, а если они и совершат подобное безумие, то все будут истреблены. Хинкмар так не думал. Он закрылся в келье, служившей ему кабинетом, обуреваемый мыслью, что не сможет завершить свой труд вовремя, до того как явятся франки, чтобы осквернить их землю и – кто знает! – пошатнуть власть Пророка.
– У них тоже есть хорошие ученые, – говорил он, имея в виду христиан. – Очень хорошие ученые…
Он стал трудиться денно и нощно, утратив всякую связь с Алеппо. Его ученики обеспокоились. Некоторые из них приносили к порогу его жилища фрукты и соки. Те, которым удавалось войти внутрь, ощущали на себе тяжесть молчания. Если они задавали вопросы, он не отвечал; он что‑то бормотал вполголоса, писал, делал нетерпеливые жесты, брал то одну, то другую книгу из своей библиотеки. Однажды утром, невзирая на усталость, он вышел из дому с небольшим дорожным мешком. Он вызвал всеобщее удивление, отправившись в одиночку в южном направлении. К пустыне.
Прошло много недель, но он так и не вернулся.
В подземелье Хинкмар встряхнул факел, чтобы тот лучше горел, и поднес его к статуям. И слева, и справа каменные изваяния начали как бы танцевать в колеблющемся свете. Казалось, что одни смотрят на него своими пустыми глазницами, а другие зловеще улыбаются, но это, конечно же, была игра теней. Повсюду неподвижность сменялась подобием жизни. Скорпион превращался в коршуна, голова змеи становилась волком, Гермес с острыми ушами приобретал облик Анубиса. Скульптуры пострадали от времени и сырости, которая ощущалась здесь больше, чем наверху.
Все, кроме одной.
Хинкмар остановился, пораженный. Статуя превосходно сохранилась, но была покрыта толстым слоем пыли. Ученый склонился над своим пергаментом. Свиток был завернут в кусок красной кожи. Страницу за страницей он перечитывал текст, написанный каллиграфическим почерком, не находя никакого упоминания об этом неожиданно появившемся знаке. В описаниях речь шла о спуске, но нигде не говорилось о статуе.
Он подошел и дунул. Поднялось облачко пыли, обнажилась бронза. Выпуклость на безымянном пальце оказалась четырехгранным кольцом, и это подтверждало правильность его предположения: перед ним был Соломон. Хмурый лоб, рука, сжатая в кулак, хохлатая птица справа от него, муравей, грызущий основание скипетра. Два коршуна, высеченные в нише, расправили крылья, заслоняя царя от солнечных лучей. Хинкмар увидел, что у подножия трона скульптор изобразил стопку толстых книг, не помещающихся в наспех устроенном тайнике.
Искатель сдувал пыль, дюйм за дюймом, обнаруживая другие детали. Пальцы. Кисть руки. Рука покоилась на правом плече Соломона. Она не была ни вылеплена, ни выгравирована, а просто в толще пыли сохранился ее оттиск, подобно следу бродяги на песчаной дюне. Сколько прошло десятков лет, сколько поколений сменилось после того, как был оставлен этот след? Далекий незнакомец, испытавший, несомненно, столько же лишений и мук, как и он сам, чтобы попасть сюда.
Хинкмар положил левую руку на след руки предшественника. Нервная дрожь пробежала по телу. Отпечаток его пальцев, влажных от пота, тоже останется на древней статуе. Он рискнул слегка нажать на статую. И тут же рука Соломона опустилась и в глубине ниши раздался грохот.
Скульптура исчезла в плотном облаке пепла, и Хинкмару показалось, что факел погас. Но мрак развеялся, снова наступила тишина.
На том месте, где стоял Соломон, открылась брешь в стене, достаточно большая, чтобы Хинкмар мог пройти. С сильно бьющимся сердцем он двинулся вперед, стараясь не терять присутствия духа. Он переступил порог, наклонив голову перед проходом, охраняемым птицами.
«Новый знак не предвещает ничего определенного, – сказал он сам себе. – Нужно подождать. Подождать еще немного…»
Лестница была такой узкой, что он чуть было не обжег себе бороду и глаза пламенем факела. Он спустился по ступенькам, которым, казалось, не было конца. Он погружался в самые недра подземелья. Возникший над его головой отдаленный рокот означал, что статуя снова стала на свое место.
«Надежный механизм песчаных часов», – подумалось ему.
Вдруг его сандалии коснулись холодной жижи, от которой его ноги заледенели до самых колен. Хинкмар почувствовал сильный запах, который он не смог сразу определить, но запах этот был очень едким. Он поднял факел. Еще одно помещение. Здесь камни и земля были еще чернее, и тяжелые маслянистые капли медленно стекали по пористым стенам. Это было похоже на огромный, опущенный на землю купол. Пламя факела плясало под дуновением ветра. Темная масса возвышалась в центре помещения. Она имела форму и размеры гробницы.
– Все совпадает!
Его голос прозвучал глухо, словно его поглотила тьма.
Невзирая на возраст и годы, проведенные за чтением почти без света, глаза Хинкмара, блестящие, как агат, различали мельчайшие детали.
В тот момент они лучились особенным светом.
Хинкмар подошел ближе.
Он увидел массивный неотесанный камень, покрытый копотью. Его можно было принять за огненный камень – метеорит или осколок лавы. Однако старик был уверен, что под копотью находился изумруд: это подтверждали рукописи и сияние, исходившее от драгоценного камня. Это была глыба изумруда. Драгоценный камень, превышавший размерами мавзолей какого‑нибудь варвара.
Хинкмар медленно приближался к нему.
Боковым зрением он заметил нечто.
На земле, у стены, он увидел силуэты двоих людей, они сидели, прижавшись друг к другу.
То были скелеты – черные, обугленные, словно пораженные молнией. На их обгоревших костях остались лоскуты старинной одежды. На одном из этих скелетов Хинкмар рассмотрел знаки высшего отличия египетского сановника, а на другом – римский шлем.
В тот момент, когда учитель уже был рядом с изумрудом, он посмотрел на камень и заметил отверстие диаметром шесть дюймов, которое, казалось, уходило вглубь изумруда. Не теряя ни минуты, он достал из своего мешка какой‑то предмет, завернутый в ткань. Это был шар, сфера совершенной формы, помещавшаяся на ладони. Она также была изумрудной, с нанесенными по всей поверхности узкими бороздками.
Хинкмар взял пальцами шар и вложил его в выемку. Размер шара точно совпал с диаметром отверстия. Шар вошел внутрь, издавая при этом звук легкого трения – как жужжание насекомого.
Затем он исчез.
Снова воцарилась тишина.
Хинкмар закрыл глаза.
Ничего не произошло.
Он приоткрыл веки. С глыбой изумруда ничего не случилось.
Учитель обошел камень, пытаясь понять, что происходит, вернее, почему ничего не происходит. При свете факела он рассмотрел другую сторону изумруда, и лицо ученого исказилось. Он увидел еще две выемки, такие же, как и первая.
Ошеломленный, он вернулся к тому месту, с которого начал, и обнаружил четвертое отверстие, слева от того, куда он вложил шар. Три хода. Нужны были еще три шара! Он побледнел. Все приложенные усилия пропали даром из‑за этой непростительной ошибки. Одной сферы, стоившей ему многих лет исследований и работы в поте лица, было недостаточно. Нужны были еще три ключа, чтобы изумрудный саркофаг наконец‑то открылся. Четыре шара, чтобы получить доступ к Камню Соломона, «Блеску Бога».
Эта новая задача была выше его сил. Не было никакой надежды сделать их за оставшееся время.
У него подкосились ноги. Он почти не дышал. Хинкмар опустил факел, сумка выпала из его рук. Он посмотрел вокруг со слабой надеждой во взгляде, как если бы его окружала толпа людей, от которых он ждал слова или жеста поддержки. Но везде он видел в темноте только отблески своего факела. Руки двух окаменевших скелетов – египтянина и римлянина – застыли на груди, казалось, они что‑то прячут.
В помещении больше не чувствовалось даже дуновения ветерка.
Хинкмар бесстрастно смотрел на свое отражение. На поверхности лужи переливались, расплываясь, фиолетовые отблески. Все тот же одурманивающий запах. Ученый хотел заговорить, но не смог произнести ни звука. Факел выскользнул из разжатой руки и упал прямо в маслянистую жидкость.
Пламя не погасло, как при контакте с водой. Напротив. В зале образовался гигантский огненный шар, пожиравший все, что находилось вокруг. Не раздалось ни единого крика. Пожар длился несколько секунд и был невероятной мощности; затем в священном подземелье вновь вступили в свои права покой, безмятежность и ночь.
Гробница из изумруда, самого драгоценного и вожделенного из камней, была устроена в конце подземелья Башни Соломона, и теперь ее покрывал слой нефти и глины. Единицы из тех, кто доходил сюда, нарушая покой мертвых, всегда попадались в эту ловушку, принося в своих руках собственную гибель.
В то благословенное утро 1097 года Хинкмар Ибн Жобаир почил рядом с обуглившимися останками Анхура, который был жрецом Амона в VII веке до нашей эры, и центуриона Тарквиния, слуги императора Марка Аврелия.
Странный ветер снова подул после того, как не стало учителя. Дым выветрился за несколько секунд.
И в этот раз Камень остался нетронутым.
Первое путешествие Хьюго Лепайена
По мере накопления знаний человек все более ясно представляет, насколько непостижима природа, и осознает собственную незначительность и бессилие перед ней. Понимание этого, однако, не приводит его в уныние, так как он не перестает верить во всесилие богов и сверхъестественные силы, которыми его воображение наполняет Вселенную. Напротив, его представление об их всемогуществе даже преувеличено.
Ж. Г. Фразье. Золотая пальмовая ветвь
Опасения Хинкмара относительно намерений франков были небезосновательными. После его исчезновения войска христиан завоевали территории мусульман. Голодранцы, которых за несколько месяцев до этого заметили разведчики мусульман, были не более чем неорганизованной массой, прокладывавшей дорогу первым крестоносцам, бедняки, не знающие, что такое дисциплина, но принятые в ряды армии Святейшего Папы. Однако вскоре пришли настоящие Солдаты Христа, и почти два года на всех магометан обрушивался огненный христианский меч. В феврале 1099 года считали, что Иерусалим будет освобожден этим же летом. В Святом городе власти готовились к осаде. Христиане были выдворены, жителей вооружили, в лавках запасались продовольствием, крепостные стены наращивали с помощью камней и песка, чтобы сподручней было отражать атаки. Иерусалим укреплялся: даже мышь не проскочила бы на территорию Святого города – лучники постоянно были наготове.
Несмотря на это, в тот день, 3 февраля 1099 года, когда свет наступающего утра едва озарил верхушки близлежащих холмов, четверо христиан‑крестоносцев, одетых как нищие, пробирались безлюдными улицами недалеко от Храмовой горы. Хотя это предприятие было рискованным и могло закончиться ужасной смертью, они прибыли в Иерусалим ночью, благодаря помощи слепого еврея, который открыл им дверь возле ворот Святого Стефана.
Первого из четверых франков звали Хьюг де Шампань. Он был одним из могущественнейших вельмож королевства франков: стоимость его владений в пять раз превышала размер королевской казны. Он принадлежал к тем сеньорам, которые сами диктовали законы, развязывали войны и чеканили монеты со своим профилем. Многие из них шли по следам «Божьих паломников», чтобы стяжать славу и заслужить спасение души, а чаще – и то и другое. Тем не менее Хьюг делал это тайно, переодевшись в униформу простого солдата. Все считали, что он вышел в отставку и живет в Провансе. Ему было двадцать два года, он отличался могучим телосложением. Он шагал широко и раскованно – поступью хозяина. Де Шампань был молод и предприимчив.
Человека, следовавшего за ним, звали Хьюго де Пайен, он был лучшим из его вассалов. Будучи на семь лет старше своего господина, он имел большой опыт военных походов. Помимо этого он был непревзойденным организатором, человеком горячим по натуре, но умеющим здраво рассуждать. Он посматривал по сторонам, тогда как его господин смотрел только прямо перед собой – больше и не скажешь о том, что эти двое прекрасно дополняли друг друга.
За ними шел третий человек, имевший менее воинственный вид. Его звали Измаль Ги. Он был архитектором, ему было тридцать лет. Архитектура стала для него высшим искусством» источником вдохновения, самым плодотворным из созидательных инструментов; она соединяла духовное с материальным, привязывала универсальное к конкретному плану. Среди архитекторов Измаль Ги был самым одаренным. Его чертежи держались в тайне, его символы числились среди самых таинственных, аура его не уступала ауре великого алхимика. Железной рукой управлял он Гильдией Табора – престижной коллегией архитекторов. Он примкнул к крестоносцам, так как был уверен, что Восток откроет ему свои запечатленные в памятниках божественные тайны, которые пока никто не смог разгадать.
Четвертым в группе был его брат, Абель Ги. Моложе Измаля, но более крепкого телосложения, он никогда не расставался со своим братом, который был не только его кровным родственником, но и господином.
Четверых незваных гостей вел слепой, который помог им попасть в город. Он ни с кем не разговаривал. Его продолговатое лицо было изборождено морщинами; свои лохмотья он подвязал веревкой, а голову обмотал куском ткани желтого цвета. Он был очень худым – только кожа да кости. Возможно, его истощили постоянные посты. Слепота не мешала ему вести этих людей с такой же уверенностью, с какой солдат совершает свой дозор.
Кроме пятерых человек, ничто больше не двигалось на этих безмолвных уликах. Было очень рано – муэдзин еще не призывал к утренней молитве. Слепой остановился перед большим двухэтажным домом, окна которого были забаррикадированы землей и тряпьем.
– Мы пришли, – сказал он.
Измаль Ги взглянул на обветшалый фасад.
– Что ты несешь? Ты привел нас не туда, куда следовало.
– Клянусь священными скрижалями Закона, это и есть то место. Идите за мной.
Он достал ключ и точно вставил его в замочную скважину. Дверь была тройной толщины, оббитая гвоздями с квадратными головками.
Четверо христиан вели себя в соответствии с их характерами: Хьюг был нетерпелив, Измаль сомневался, Хьюго де Пайен все осматривал, заботясь о безопасности группы, Абель держался настороже.
Они вошли внутрь.
Здесь ничто не напоминало обычное жилище. В самом центре возвышалась верхняя часть круглой башни, от которой отходила крепостная стена восьми локтей в ширину – она заполняла собой все пространство дома. Стена была выстроена из очень старого камня. Это были явно остатки цивилизации другой эпохи, вздымавшиеся из‑под земли. Дом, как крышка огромного короба, скрывал их от постороннего взора.
Франки застыли в удивлении.
– Это она? – спросил наконец граф Хьюг.
Архитектор утвердительно кивнул головой. Он подошел и провел рукой по сероватой стене древнего сооружения.
– Это она, – сказал он.
– Башня Соломона! – воскликнул Хьюго де Пайен.
– Не понимаю, – продолжал сомневаться граф. – Это не башня, а всего лишь верхняя часть какого‑то укрепления.
– Это, вне всякого‑сомнения, башня, монсеньор, – настаивал архитектор. – Она была построена много тысячелетий назад. Когда‑то она была восьми или девяти метров высотой. Может быть; и больше. Остальная часть скрыта под нашими ногами. Но она точно находится там.
Хьюг еще раз внимательно осмотрел сооружение. В конце концов ему удалось представить себе башню целиком.
Слепой, стоявший рядом с ним, не двигался с места и не проронил ни слова.
– Идите сюда! – раздался издалека голос Хьюго де Пайена, который, не снимая руки со скрытой под одеждой шпаги, отправился осматривать здание.
Франки обошли сооружение и увидели обнаруженную де Пайеном брешь, прорубленную в стене башни. Обломки камней лежали на утрамбованной земле.
– Этот проход сделан недавно, – заключил Измаль, просунув голову в отверстие. – По нему можно добраться до внутренней площадки башки.
Он вышел, опустился на колени, взял кусок камня и внимательно осмотрел его.
– Так мы идем? – спросил Хьюг, как всегда, выражая нетерпение.
Измаль утвердительно кивнул головой и вошел в прорубленное отверстие. Хьюго де Пайен и его господин двинулись следом, за ними вошел Абель. Все забыли о слепом, который привел их сюда. А тот, выждав какое‑то время, вышел из здания и замер перед дверью, а затем запер ее на ключ.
Внутри, за стеной башни, четверо мужчин поднимались по крутым пыльным ступенькам.
– Невероятно, – все повторял архитектор.
Вскоре четверо христиан оказались на вершине башни – плоской площадке, находящейся почти под потолком дома.
– Во времена Соломона, – стал пояснять Измаль, – эта башня была самым высоким сооружением крепости. Все, что происходило на этой площадке, было скрыто от глаз жителей. Подножие башни охранялось слугами с собаками.
Архитектор достал из‑под одежды пергаментный свиток, завернутый в толстую красную кожу, и разложил его прямо на камне. Текст был написан по‑арабски.
– Если верить тексту, нужно… – Измаль вдруг замолчал. – Подождите.
Он посмотрел под ноги, повернулся и указал на насечки, оставленные на камнях в разных местах площадки.
– Хинкмар Ибн Жобаир отобразил на бумаге устройство башни, одному Богу известно, как ему это удалось! Это удивительный человек!
– И что из этого следует? – спросил Хьюго.
– Из этого следует… следует, что вход здесь. У нас под ногами.
Измаль снова взял свиток и начал разбираться во множестве символов и чертежей.
Месяц тому назад, когда Хьюг де Шампань и его спутники вошли в осажденный город Алеппо, как и раньше в каждом завоеванном франками городе, Измаль Ги попытался узнать у жителей, остался ли на то время в городе кто‑либо из ученых. Все они покинули Алеппо, но вот один бывший ученик Хинкмара рассказал о заброшенном жилище своего учителя. Измаль отправился туда и обнаружил в тайнике, устроенном в двойной стенке библиотеки в доме учителя (а тот в совершенстве знал арабский), четыре объемные рукописи и записки, которые его ошеломили. Он показал свои находки графу и де Пайену. Отважный Хьюг немедленно решил отказаться от участия в крестовом походе, так как это занятие ему уже надоело. Он буквально исчез на глазах у всех и отправился в Иерусалим, чтобы проверить предположения этого «безумного» Жобаира.
Измаль остановился перед высеченной на камне восьмиконечной звездой. Руководствуясь насечками, сделанными Хинкмаром на камнях, архитектор повернул эти камни, как ключи в замке. Прошло несколько долгих минут. Остальные наблюдали за ним. Затем Измаль стал в самом центре площадки. От своего пояса он отстегнул деревянную рукоятку, один конец которой был обернут покрытой трутом ветошью, и ударил кремнем о камень. Факел загорелся. Измаль стал ждать. Все смотрели на него, не понимал, что он делает. Но вот раздался щелчок. Часть площадки, на которой стоял архитектор, опустилась как бы под весом его тела, Измаль Ги исчез.
Трое его спутников подошли ближе. В глубине отверстия они увидели архитектора, улыбающегося как ребенок, перед заколдованной башней. Плитка пола, на которой он стоял, остановилась на каком‑то уровне. В стене с нарисованными звездами были выбиты ступеньки, поднявшись по которым можно было открыть проход изнутри.
– Спускайтесь, – сказал он. – Это еще не все.
Четверо друзей стояли теперь на одном уровне. В неясном свете факела они увидели лестницу, ведущую вглубь башни.
– Вы помните изречение царя Давида, которое умнейший Хинкмар выгравировал над дверью своего дома в Алеппо? – спросил Измаль. – «Отвернись от тех мест, куда торопятся попасть те, кто думает, что они найдут; когда они смотрят в темноту, подними очи твои горе; когда они роют чрево земли, иди по ступеням, которые ведут к небесам». Соломон, сын Давида, хорошо усвоил этот урок. Чтобы войти в самое глубокое и самое тайное из подземелий, нужно было искать ход не в катакомбах, а подняться на самую вершину цитадели. Это и была таинственная Башня Соломона: вход в подземелье, где царь спрятал Столп.
– Столп… – повторил за ним граф сквозь зубы. – Если он действительно существует…
– Сегодня нам предстоит это узнать, – радостно произнес архитектор. – Если все, что писал Хинкмар об этом, правда, мы находимся на пороге величайшего открытия, когда‑либо совершенного человеком.
– Среди крестоносцев немало одержимых, хвастающихся, что пришли изъять захороненные в земле реликвии, но это…
– Столп не реликвия, – возразил Измаль. – Согласно исследованиям Хинкмара, владеющему им открываются доселе недоступные знания и, следовательно, он получает власть над миром и человечеством.
– Власть над миром? – прошептал Хьюг де Шампань.
– Если это такая ценность, ее должны как следует охранять, – вдруг сказал Абель.
Все переглянулись. Брат Измаля был прав. Но Хьюг вывел остальных из замешательства, воскликнув:
– Идемте!
Крестоносцы осторожно спустились по ступенькам и скрылись в темноте.
Каменная площадка поднялась вверх, и вход снова закрылся.
А снаружи по‑прежнему чего‑то ждал слепой. Внезапно он словно догадался, что его подопечные нашли то, что искали. На его лице появилась жутковатая улыбка – как на восковой маске. Светало. Он отошел от дома. На узких улочках показались первые прохожие. И в этот момент – без единого жеста, без единого слова, без единого вздоха – слепой еврей исчез. Полностью. Он не юркнул в какой‑то тайный проход, не скрыл от взоров людей свое присутствие с помощью колдовства. Он испарился, подобно дьяволу, так явно и так внезапно, как это бывает только во сне.
И лишь следы его сандалий, оставленные в пыли, могли навести на мысль, что он все же прошел здесь…
Книга первая
Ocвaльдo Феррари: В чем фундаментальное отличие реалистической литературы от фантастической?
Хорхе Луис Борхес. Так как мы не знаем, плодом какого жанра является Вселенная – фантастического или реалистического, отличие определяет, прежде всего, сам читатель, а также это зависит от намерений автора. Но, невзирая ни на что, согласно идеалистическим воззрениям, все является либо фантастическим, либо реальным. Что одно и то же.
Х. Луис Борхес. Фантастическая литература и научная фантастика, из Неизданных диалогов
Глава 1