Таким образом, подобно тысячам братьев и сестер, они отправились в путь через разные владения, через поля и леса. Чем ближе они подходили к Шампани и городу Труа, тем больше на дорогах было мужчин и женщин с длинными четками в руках, толкавших перед собой тележки, в которых сидели дети и старушки, с радостным видом произносившие молитвы.
Несмотря на большое стечение народа, ранний подъем и поздний отход ко сну, Коламбаны часто оказывались на дорогах в одиночестве. Как‑то вечером, когда они шли по лесной тропинке, они увидели прямо перед собой пятерых незнакомцев верхом на ослах. Эти люди совершенно не были похожи на тех молящихся, которых они до этого встречали; они были грязными, лица их были свирепыми, кожаные штаны потерлись в тех местах, где болталось оружие, к тому же их одежда была испачкана кровью.
Самый рослый из них заговорил, и по его тону можно было понять, что это вожак. Он не делил свое седло ни с кем, в то время как четверо остальных разместились по двое на коротконогих ослах.
– Вы паломники в Святую землю? – спросил вожак. – Покажите мне ваши кресты.
Летольд сжал кулаки. Он знал, что ищут эти бандиты. Кресты были сделаны из ткани, освященной епископами, на которую были нанесены определенные знаки, соответствующие месту в одном из караванов паломников. Верующие благоговейно хранили свои тканые кресты под одеждой, на груди. За ними охотились грабители, продававшие их по неслыханным ценам тем, кто не мог обеспечить себе место в обозе, отправлявшемся из Труа.
– Давай, не заставляй нас прибегать к силе.
– А не то мы с собой унесем не только кресты, – добавил другой грабитель, бросая похотливые взгляды в сторону Анкс и ее матери.
|
|
Летольд отступил, подняв свой посох. По знаку вожака грабители спешились. Достали оружие. Теслен прижался к матери, закрывшей ему лицо своими белыми руками. Анкс, сжав челюсти, неподвижно смотрела на приближающихся мародеров.
– Ну, перестань упрямиться, – снова заговорил здоровяк. – Куда тебе с нами тягаться! А не то полетит твоя голова с плеч. Мы ведь тоже собираемся в Иерусалим, не будем же мы друг друга – грешники грешников – уродовать.
Летольд покачал головой, презрительно глядя на вожака.
– Что тебе не нравится? – воскликнул грабитель. – Что мы христиане, которые грабят и убивают? Сказано, что нужно предстать в Святой земле с душой чистой, как родниковая вода. Верно, но ведь ничего не сказано, каким ты должен быть в начале пути. За девять месяцев путешествия мы найдем время покаяться.
Он хотел схватить Ровену за грудь, но едва успел увернуться от молниеносного удара посоха ирландца. Вожак попятился. И тут же юная Анкс замахнулась своим посохом и ударила его по спине. Все произошло очень быстро. Мужчина упал, воя от боли. Его спутники ринулись на помощь вожаку. Кипя от гнева, они собирались проучить несговорчивых ирландцев, но в ту самую минуту послышались странные звуки. Шум все нарастал, казалось, что он раздавался в лесу – хруст сухих веток, дыхание зверей. Землю внезапно окутал вечерний сумрак. Четверо бандитов словно окаменели, не в силах двинуться с места.
В конце дороги возник неясный силуэт, и он приближался. Впрочем, нельзя было различить, был ли это один человек или несколько.
– Что это еще такое? – спросил один из бандитов.
|
|
Фигура приближалась.
Это был всадник.
– У меня нет особого желания это знать, – ответил вожак, видя, что деревья в лесу гнутся, как во время бури, в то время как в воздухе не ощущалось ни малейшего дуновения ветра. – Уходим отсюда. Здесь нечистой силой пахнет. Эй, вы! Помогите мне подняться.
Товарищи помогли ему сесть в седло, и, ругаясь, грабители убрались восвояси.
Коламбаны так и не поняли, что произошло. Вокруг них воцарились тишина и покой, снова стало так же светло, как и перед бурей. Фигура приблизилась. Это был мужчина весьма преклонных лет. Верхом на серой лошади. Слепой. Впалые щеки и запавшие глаза на лице аскета, вылепленном, казалось, из пожелтевшего гипса и покрытом морщинами. Лошадь остановилась перед Летольдом Коламбаном, который невольно преградил ей путь.
– Кто бы вы ни были, уйдите с дороги, если возможно, – учтиво попросил слепой. – Мой конь – это мой поводырь, и он не любит толкать незнакомых людей.
Летольд жестом попросил своих домочадцев отступить в сторону. Конь продолжил путь.
– Благодарю, – сказал старик.
Он удалился и постепенно растворился в вечернем свете, сохраняя полнейшее спокойствие.
– Довольно странно все это, – прошептала Ровена. – Он похож на святого. А этот бандит, который упомянул дьявола!
– Возблагодарим небо за то, что с нами ничего не случилось, – сказал Летольд, – и не будем пытаться понять то, что нас не касается.
Он бросил грозный взгляд в сторону дочери, давая тем самым понять, что ему совсем не понравилось ее вмешательство. Анкс опустила голову.
– Никогда в жизни больше не делай этого, – сказал он. – На время путешествия, которое нам предстоит, я запрещаю тебе обращать на себя внимание. Ты слышишь? Ты не должна высовываться. Это очень опасно.
|
|
– Отец… – хотела было возразить Анкс, подняв голову.
– Я сказал: никогда!
Девушка снова потупила взгляд.
Все опустились на колени, прочитали псалом, держа правую руку на сердце и освященных нательных крестах, перекрестились и продолжили свой долгий путь в Труа, чтобы оттуда отправиться в Иерусалим.
* * *
Несколькими днями позже Коламбаны остановились на ночлег в пятнадцати лье от города Бар. Анкс спустилась на рассвете к большому озеру, которое называли Сурс‑Долъ. Остальные члены семейства спали в заброшенном укрытии, которое они обустроили для ночлега. Обычно девочка купалась вместе с матерью, но сегодня она проснулась рано, а так как местность была пустынной – за Коламбанами не шли другие паломники и в случае опасности от берега было рукой подать до укрытия, Анкс шла к озеру, ничего не страшась.
Поверхность озера была гладкой. На горизонте едва‑едва начинало светать. Над озером поднимался туман, доходивший Анкс до груди. Уверенная, что вокруг никого нет, она сбросила с себя одежду и, обнаженная, поплыла в холодной воде. Она стала дрожать, но это ее не остановило: водоемы в этой стране казались теплыми по сравнению с леденящим холодом вод вокруг ирландской деревни, где она выросла. Анкс еще раз осмотрелась: под покровом тумана никто не мог бы застать ее врасплох. Она плавала и ныряла довольно долго.
А в это время постепенно светало.
Девочка вынырнула в сорока футах от берега. Тишину нарушало лишь ее учащенное дыхание и легкий плеск воды. Но вдруг она вся сжалась. Туман рассеялся, и стал виден чей‑то силуэт. Фигура медленно надвигалась с другого берега озера. Анкс затаила дыхание и погрузилась в воду до самых глаз. Вскоре она различила силуэт лошади, пьющей воду. За ней мог показаться и батальон солдат. Анкс хотела незаметно исчезнуть, но окрас животного внезапно ей что‑то напомнил. Это была длинноногая лошадь серого цвета, на такой же ехал таинственный слепой, спасший их семью от бандитов.
Вместо того чтобы отплыть подальше, она решила переплыть озеро и разузнать как можно больше об этом странном человеке. «Что может сделать одинокий старик, к тому же слепой? – подумала она. – Разве причинит он зло девушке, способной так быстро плавать?» Да и солдат, закованный в тяжелое обмундирование, ни за что не смог бы ее поймать. Она бесшумно приблизилась к слепому.
Это бесстрашное поведение не было случайным. Летольд и Ровена частенько страдали из‑за характера своей дочери. Как‑то раз, в день, когда девочке исполнилось девять лет, она узнала от отца, что из семейного стада пропала овца. Взрослые решили не искать животное, а маленькая Анкс отправилась на закате солнца на поиски овцы сама, с твердым намерением, ее найти. Закончилось тем, что все местные жители отправились на поиски девочки. Они искали ее повсюду, но тщетно. И только на третий день она появилась вместе с овцой, смеющаяся и жизнерадостная, преисполненная гордости оттого, что смогла отличиться перед маленькой общиной. Другой раз, когда ей было двенадцать лет, она услышала, что в окрестностях, на вершине холма, появился старый ирландский монах, умерший сто лет назад. Ни минуты не колеблясь, она отправилась убедиться в правдивости этих рассказов. Холм находился в нескольких часах ходьбы от деревни. Анкс вернулась домой, достигнув поставленной цели, немного уставшая, но она ничуть при этом не пострадала. Девочка объявила, что вся эта история – полный вздор и что монаху, который захотел бы показаться на той вершине, можно было бы выбрать себе место получше лысой горы, где и трава засохла от скуки…
Анкс медленно проплыла расстояние, которое отделяло ее от лошади. Затем она поплыла против течения, чтобы выбраться на берег подальше от того места, где остановился Слепой. Она хотела убедиться, что он был один. Девочка осторожно ступила на скользкий берег, пригнувшись, готовая прыгнуть в воду при малейшей опасности. Она сделала три шага, не выходя из‑за кустов. Вода стекала ручейками по ее коже, потемневшие от влаги золотистые волосы были похожи на мокрую солому.
Там, где стояла лошадь, на берегу никого не было, только мерцал небольшой костер. К своему удивлению, она не увидела в костре ни хвороста, ни дров. Казалось, только куча золы поддерживает красно‑голубые языки пламени. Оставленные следы свидетельствовали о том, что старик был где‑то рядом. Наконец Анкс услышала чей‑то разговор. Если Слепой находился здесь, он был не один.
– Мне не нужна никакая помощь, – сказал кто‑то, и Анкс узнала голос старика.
– Куда вы направляетесь, друг мой?
Этот голос был более низким и мог принадлежать зрелому мужчине.
– Я направляюсь туда, куда везет меня мой конь, не придерживаясь какой‑то конкретной цели.
В этот момент Анкс увидела двоих мужчин, подходящих к костру. С первого взгляда она узнала Слепого, спасшего их от бандитов. Рядом с ним шел мужчина лет пятидесяти, поддерживавший старика за руку. У него была густая борода и такой же величественный взгляд, как и у старика. Анкс удивило непривычное сочетание на этом человеке военных атрибутов и рубища, какое носят нищие и монахи‑отшельники. За его спиной дышал могучий конь.
Мужчину звали Хьюго де Пайен. Ему было сорок восемь лет, и он по‑прежнему состоял на службе у своего господина, графа Хьюга де Шампань. Последний приказал ему тайно прибыть в долину Клерво, где находилась миссия нового аббата. Как раз по дороге туда он встретил слепого старика и остановился, чтобы помочь ему.
– По правде говоря, – сказал ему старик, – я ищу покоя. В последнее время на дорогах полно всякого народа – паломников и странников. Нигде нельзя укрыться такому старому слабому человеку, как я. Поэтому я избегаю людных дорог. Выискиваю спокойный уголок, где можно отдохнуть.
– В таком случае я сожалею, что нарушил ваш покой, – произнес Хьюго, собравшись уходить.
– Я чувствую по едкому поту вашей лошади, что вы ехали без остановок всю ночь. Не уходите вот так, вы меня обидите. Давайте съедим вместе эту лепешку. Пусть я бродяга, но, как и все остальные, соблюдаю обычаи гостеприимства. Мне будет досадно, если вы откажетесь.
– Благодарю, у меня есть все необходимое.
Слепой подошел ближе, как будто не слышал отказа. Хьюго посмотрел на восходящее солнце и решил подсесть к костру. Двое мужчин уселись на землю. Они находились так близко от Анкс, что она замерла, так как малейшее движение могло выдать ее. Она дрожала от холода и волнения.
– По поступи вашей лошади, – сказал Слепой, протягивая ломоть хлеба своему гостю, – я догадываюсь, что вы отправитесь по дороге Плакальщиц.
– По дороге Плакальщиц?
– Это та самая дорога, которая привела вас сюда через лес и тянется вдоль озера, а затем поворачивает к югу.
– Я не знал, что ее так называют.
– Это название появилось совсем недавно. Если вы поедете по этой дороге, все время придерживаясь южного направления, она приведет вас к воротам небольшого аббатства, его построили недавно.
– И что же?
– К этому божьему месту в окрестностях относятся с опаской, особенно женщины. Говорят, что его возглавляет молодой аббат и что все мужчины, попавшие под влияние его пламенных проповедей, сразу же обращаются в веру. Они отказываются от мирской жизни и пополняют собой ряды его ордена. Его влияние настолько сильное, что матери запрещают своим сыновьям охотиться в тех местах, жены не пускают туда мужей и любовников, сестры боятся за своих братьев, а дочери – за отцов.
– Я действительно направляюсь в аббатство Клерво, – сказал всадник. – Но я не испытываю никакого желания поддаться влиянию аббата Бернара, каким бы красноречивым он ни был. У меня другие планы. Я один из тех паломников, которые вам так докучают.
– А‑а, так вы направляетесь в Иерусалим?
Слепой рисовал концом посоха на земле геометрические фигуры.
– Если вы, подобно тем, кто приходил до вас, питаете иллюзии по поводу того, что Бернар де Клерво благословит ваше странствие… – снова заговорил он. – Знайте: самое большое, на что вы можете рассчитывать, это осознание того, что вы встретили великого человека; более ничего вы не добьетесь от него, разве что испытать благоговение, внушаемое его персоной.
– Вы его знаете?
Слепой покачал головой.
– Его семью все знают в этой местности. Славные воины. Храбрые женщины. Мне ведь достаточно вспомнить его отца и деда, чтобы представить в подробностях жизнь и характер этого последнего отпрыска семейства. Фамильные черты передаются из рода в род, не претерпевая существенных изменений. Нужно довольствоваться ужетем, что они не вырождаются.
Слепой поднял голову. Анкс показалось на какой‑то миг, что незрячий старик пристально посмотрел на нее.
– Итак, – сказал старик, – вы отправляетесь в Иерусалим и, безусловно, торопитесь. Сожалею, что задержал вас. Солнце восходит. Мне пора в путь.
– Как вам удается находить дорогу?
– Судьбе было угодно не полностью погрузить меня в темноту ночи. Я могу видеть сеет, чтобы определять время суток. А мой конь знает местные тропы. Часто я прибываю к цели моего странствия раньше молодых всадников, потому что они выбирают обходной путь из‑за пустяков, так как смотрят широко раскрытыми глазами. Зрение не всегда лучший союзник духа.
Рыцарь поднялся с земли.
– Постараюсь не забыть этот совет. Как вас зовут?
– Клинамен.
– Клинамен? Такое имя не забывается. Благодарю за гостеприимство. Так я со спокойной совестью могу оставить вас?
Старик утвердительно кивнул.
– Поскольку вы сочли за лучшее не называть своего имени, – ответил старик, – я предполагаю, что вы важный сеньор, путешествующий инкогнито и без свиты. Я разбираюсь в людях. Вы можете ехать. Но если когда‑нибудь услышите, что бедный Клинамен обеспокоен происходящим, попросите его о помощи. Это будет хорошим поводом познакомиться ближе.
Хьюго де Пайен улыбнулся.
– Мое почтение, – сказал он. – Вы проницательны, как халдеянин.
– Прорицатель? Нет‑нет, я такой же человек, как и все. Просто достаточно иметь хороший слух – этим даром щедро наделены слепые. Мы слушаем, вернее, мы слышим. Впрочем, на вашем месте, мессир, раз уж вы направляетесь в Клерво, я бы свернул с дороги Плакальщиц. Я бы не поехал через Жие, а направился бы к Бару.
– Но это вдвое увеличит расстояние!
– Важно прибыть на место. Это не более чем совет, поступайте как знаете.
– Я не очень суеверен, чтобы беспокоиться из‑за предсказаний оракула, но все‑таки скажите мне, что вы имели в виду?
– Нет, нет. Вам выбирать, но какой дороге ехать. Доброго пути, друг.
Он отвернулся и перестал обращать внимание на де Пайена, продолжая что‑то чертить на земле своим посохом.
Де Пайен внимательно посмотрел на него. Этот слепой напоминал ему старого еврея, который провел их в Иерусалим двадцать лет назад. Такой же отсутствующий и загадочный вид. Такие же глаза. Странное чувство. Он запрыгнул на лошадь.
– Да хранит вас Бог под своей десницей, – сказал де Пайен.
Он пожал плечами, так как Слепой не ответил, опустил на лицо забрало шлема, покрытого пылью, и пришпорил лошадь. Вскоре он пропал из виду. Только из леса время от времени доносилось лошадиное ржание.
Слепой вытянул руки и встал. Подойдя к воде, он потрепал по загривку своего коня, повторяя сказанные рыцарем слова, передразнивая его уверенный тон.
– Я не очень суеверен… Я не очень суеверен… Увидим.
Анкс воспользовалась моментом, и когда Слепой отошел, покинула свое укрытие. Она посмотрела на дорогу, по которой уехал рыцарь, затем вернулась к старику, так как ее мучило любопытство.
Но Слепой исчез.
А также и его конь.
Огонь погас. От костра не осталось ни малейшего следа. Даже горсточки пепла. В полной растерянности девочка стрелой нырнула в озеро и переплыла на другой берег, где оделась, дрожа от холода. Уже рассвело, и пейзаж вокруг нее изменился. Ей казалось, что все это ей приснилось.
Она ничего не рассказала своим родным, почти уверенная, что ей все привиделось. Однако когда Анкс уже начала забывать о том утре, в окрестностях Жие, куда они к тому времени добрались, она узнала, что банда из шести головорезов, одетых в черное, с опущенными на лица капюшонами, искала рыцаря, переодетого в нищего, с густой бородой. Они останавливали всякого, кто хоть чем‑то подходил под это описание. Одному мужчине даже чуть не перерезали горло. С наступлением ночи, видя, что нужный им человек так и не появился, они убрались восвояси. Анкс подумала, что незнакомец, направлявшийся к отцу Бернару в его новое аббатство Клерво, скорее все го, никогда не узнает, что, последовав странному совету старика, испарившегося средь бела дня, он сохранил себе свободу, а возможно, и жизнь.
Девочка была ошеломлена. На пути к Богу начали совершаться обещанные чудеса. Она знала, что во время путешествия в Иерусалим она столкнется с еще более удивительными явлениями, чем этот случай со Слепым. Она была уверена, что паломничество будет постоянно сопровождаться чудесами.
В ту ночь она молилась с еще больше укрепившейся верой, прося ангелов и святых, чтобы они не скрывали от нее свое могущество и освещали ей путь.
Глава III
Наказанный джинн
Желать чего‑то определенного и чего‑то одного – это признак мудрости; непостоянство в желаниях – самое очевидное доказательство глупости, я никогда не перестану повторять слова Сенеки: «Тому, кто не знает, в какой порт направиться, никогда не будет попутного ветра».
Петрарка. Одинокая жизнь
В крепости Табор повсюду царило оживление – предстояли выборы Великого Магистра. Для участия в этом событии созвали архитекторов со всей галактики. Говорили об убийстве Измаля, делались прогнозы, кто станет его преемником.
Козимо не принимал участия в этих разговорах. Большую часть времени он оставался в доме своего дяди. Там он размышлял над тем, какой ответ даст Совету, думал об убийстве и занимался формальностями, связанными с получением наследства Измаля Ги.
Козимо был его единственным родственником и единственным сыном брата архитектора, Абеля. Козимо родился в Святой земле во время Великого Крестового похода. Он не зная своих родителей, погибших в столкновений с магометанами через несколько дней после его рождения. Ребенок был отдан Измалю, и тот воспитал Козимо как своего сына. У Измаля не было ни жены, ни другого наследника. Между дядей и племянником всегда было полное взаимопонимание; великий архитектор брал его с собой на строительные площадки, показывал макеты и чертежи будущей Гильдии. Козимо боготворил этого человека, который, казалось, знает все до тонкостей, но не теряет любознательности и жаждет новых знаний. Умственные способности Козимо были такими, как и ожидал Измаль. Архитектор говорил племяннику: «Обладать проницательным умом не значит знать – это умение заставлять говорить тех, кто знает. Не изучай, а наблюдай и спрашивай». Козимо усвоил урок. Дядя рекомендовал племянника в престижную академию, и его приняли, несмотря на то что он еще не достиг необходимого возраста. Он провел там шесть последних лет. Но с того момента, как они расстались, отношения между ними ухудшились. Юноша не вернулся на Табор. Они писали друг другу, но ни разу не виделись. Это внезапно возникшее безразличие друг к другу удивило тех, кто их знал.
Будучи законным наследником имущества своего дяди, Козимо не являлся им по статусу. Молодой человек никогда не изучал архитектуру. С раннего возраста учитель старался пробудить в нем интерес к космогонии – науке, считавшейся второстепенной в ту эпоху. «С тех пор как люди овладели космическими теориями возникновения и жизни галактик, они убеждены, что проникли во все тайны, – сокрушался он. – Вздор. Разве из одного закона физики каждый раз не следует другой?» Он привил интерес к этой дисциплине своему племяннику» принятому в Кори Оккло – последнее учебное заведение, где еще преподавали основы наук. Но в то же время Козимо решил изучать военное искусство и рыцарский устав. Это неукротимое желание и стало причиной холодности, появившейся в их отношениях с Измалем. Архитектор неблагосклонно отнесся к проявленному племянником интересу к оружию. Но молодой человек не отказался от своих намерений и стал космологом, одновременно овладев искусством обращения с оружием. Он как раз заканчивал последний цикл обучения, когда пришло известие от Рюиздаэля о преступлении на Драгуане.
Эта маленькая роковая планета являлась, кроме всего прочего, значительной частью наследства Измаля. Архитектор приобрел ее без участия Гильдии. Драгуан принадлежал только ему. Молодой человек не знал, как ему лучше поступить с этой планетой, но спустя несколько дней после его приезда на Табор к нему неожиданно нагрянули визитеры, и этот вопрос разрешился.
Однажды у входа в дом он увидел семь человек в белых одеяниях, на которых отсутствовали какие‑либо знаки различия, что было странным для Табора. Среди них Козимо узнал только самого пожилого мужчину. Это был высокий человек, крепкого телосложения, с темной густой бородой и взглядом, приводившим Козимо в трепет еще в те времена, когда он был ребенком. Звали его Бальтеус Он был главой небольшой группы религиозных архитекторов, которых на Таборе называли Сектой. Они считали, что всякое здание, всякий план, всякая колония должны быть олицетворением Божьего могущества. Их энтузиазм, как и их духовные устремления, плохо воспринимались другими членами Гильдии. Бальтеус несколько раз резко выступал против директив Измаля Ги.
Бальтеус подошел ближе.
– Добрый день, Козимо.
Молодой человек кивком головы ответил на приветствие.
– Я представляю, что ты чувствуешь сейчас, поэтому буду краток. Одним словом, мы хотим заняться застройкой Драгуана.
– Драгуана?
– Вместе с несколькими другими архитекторами Гильдии мы изучили проект Измаля, разработанный для этой планеты: церковь, епархия из тринадцати приходов. Этот мир беден и изолирован. Он как нельзя лучше соответствует духу нашей общины. Мы смогли бы жить вдали от всех и осваивать эту новую землю. Я думаю, что вряд ли кто‑то еще захочет этим заниматься. Планета слишком бедна. Драгуан переходит тебе в наследство, и поэтому ты сможешь дать нам разрешение поселиться там.
Козимо удивила такая откровенность.
– Вы решили покинуть Табор?
– Нас здесь ничто не удерживает. Наши убеждения с каждым днем все больше не устраивают наших братьев. Какая разница, кто будет новым Магистром Гильдии? Это, в любом случае, будет кто‑то из тех, для кого важнее форма, чем содержание. Для нас предпочтительнее удалиться и создать мир по нашему разумению.
Последовало молчание, но казалось, что все еще слышится низкий голос Бальтеуса.
– Нельзя позволить, чтобы эта планета пропала, – продолжил он. – Завершение последнего проекта Измаля будет лучшей памятью о нем. Ты согласен? Могу обещать тебе, что мы будем буквально следовать его инструкциям.
Размышляя о Драгуане, Козимо не мог решить, что лучше – продать планету или просто уступить ее Гильдии, зная, что тогда она наверняка останется необитаемой. Она не имела какой‑либо ценности. В лучшем случае Гильдия соорудила бы на ней памятник в честь трагической кончины своего главного архитектора.
– Ты можешь присоединиться к нам, – добавил Бальтеус – Ты молод. Это благородное дело. Оно может стать смыслом жизни. Новый мир…
Козимо обвел взглядом стоящих вокруг него. Идея была заманчивой. Он не знал, обрадовался бы Измаль Ги, если бы узнал, что его проектом будет заниматься Секта, но сам он видел в этом предложении больше плюсов, чем минусов.
– Я не отправлюсь с вами, – сказал он, – но передаю планету в ваше распоряжение, и вы можете заняться ее застройкой. Как только будут соблюдены формальности, вы можете отправляться туда.
Бальтеус поблагодарил его.
Судьба Драгуана была решена.
В последующие дни Козимо пытался свести воедино новые данные о подготовке Измаля к секретному путешествию.
Его убийство было непостижимой загадкой. Для этого не было никакого явного повода. Козимо старался вспомнить, кто испытывал неприязнь к дяде, но таких людей было мало. Правда, была эта поездка на Восток, где Измаль попал в плен к мусульманам. Его освободили христиане, оказавшиеся в той местности. Правда, он увез с собой предметы культа, принадлежавшие тем, кто взял его в плен. Он долгое время утверждал, что они их ищут. Однако с тех пор прошло много лет, к тому же он уже давно перестал быть приверженцем культа царя Соломона, не желая больше поддерживать связи с его почитателями. В то время Измаль уничтожил все документы, имеющие отношение к этому верованию, но оставил несколько украшений.
«Сейф!» – вдруг вспомнил Козимо.
Он вышел из дома в намерении добраться до сделанного дядей и находившегося в его кабинете тайника для хранения реликвий. Он также вспомнил, что, кроме него, никому в Гильдии не известно о существовании тайника.
Кабинет Магистра Табора находился в глубине горы. Но когда Козимо захотел проникнуть внутрь, стража не пустила его. Все вещи Измаля, имевшие отношение к Гильдии, были упакованы и, как и шкафы в доме Магистра, опечатаны до прибытия Андре де Монбара. Никто не сомневался в том, что следователь приедет до дня выборов, чтобы, наконец, прояснить обстоятельства убийства на Драгуане.
Козимо пришлось оставить эту идею. Он направился к кабинету почтенного Рюиздаэля.
Старик был один.
– Рад тебя снова видеть, – сказал он. – Ты решил, что будешь делать дальше?
– Членам Совета настолько не терпится это узнать?
– Нет. Но члены Совета хотели бы, чтобы их поставили в известность.
– На данный момент мне нужно просто попасть в кабинет моего дяди.
Казалось, это пожелание озадачило Рюиздаэля. Козимо не отступал.
– В этом кабинете остались мои личные вещи. Так как я уеду отсюда в любом случае, я хотел бы иметь возможность их забрать.
– Нужно подождать приезда де Монбара…
Козимо продолжал настаивать.
– Расследование этого дела не касается лично меня. Нет никакой причины меня подозревать, как и у меня нет никакого повода чинить препятствия расследованию. Я последний из оставшихся в живых родственников Измаля. Я думаю, у меня есть определенные права.
Рюиздаэль все еще колебался. Он не мог и отказать, и согласиться выполнить эту просьбу.
– Если я попрошу об этом Верховного Советника, – сказал он, – он откажет, к тому же это его насторожит. Он может даже запретить тебе уехать.
– Думаю, будет лучше, если он ничего об этом не узнает. Это не займет много времени.
Старик в конце концов сдался на уговоры. Так как он пользовался доверием Измаля, у него были ключи от кабинета архитектора, тем не менее часового пришлось обмануть.
– Сегодня поступили срочные запросы от следователя, – пояснил тому Рюиздаэль. – Козимо должен проверить некоторые предположения, а для этого ему необходимо попасть в кабинет Измаля. Только никому не сообщай об этом. Договорились?
Часовой был назначен с согласия Рюиздаэля. Он уступил.
Козимо вошел в кабинет.
Старик остался у входа вместе с охранником, чтобы их никто не застал врасплох.
Кабинет находился под куполом, сооруженным из белого камня. На его сводах были вырезаны отличительные знаки мастеров коллегии. Сказав, что Измаль навел порядок в своих делах и уничтожил некоторые вещи, Рюиздаэль не солгал: юноша не обнаружил в помещении того художественного беспорядка, к которому привык, играя здесь в детстве. Все было аккуратно сложено, не осталось ничего лишнего. Везде были видны восковые печати, как и в доме.
Козимо быстро прошел к тому месту, где, как он помнил, находился тайник Измаля. Он был скрыт под картиной, висевшей над камином. На картине была изображена сцена одной из легенд о царе Соломоне – осуждение Джинна. В легенде говорилось, что этот прислужник дьявола захватил царский трон, похитив у царя священное кольцо. Но незадолго до того как Соломон покарал его. Джинну удалось записать в четырех книгах секреты и магические тайны, открывшиеся царю благодаря священному кольцу, и спрятать их под основанием царского трона. Говорили, что все знания мира были записаны в этих четырех книгах, которые никто не смог найти. Джинн был проклят и заточен в огромный бронзовый сосуд. Козимо подошел, чтобы лучше рассмотреть картину. Переплеты манускриптов, находившихся на троне, были прошиты золотой нитью. Молодой человек знал, как открывается дверца, он провел по картине кончиками пальцев и нащупал выступ. Он нажал на него, и картина раскрылась посередине.