Но кто-то донёс немцам о посещениях партизан. Они приехали в Кромово, провели обыск в школе. Нашли винтовку и окровавленные бинты. Михайловскую арестовали и увезли в Суражскую тюрьму. Ничего от неё не добившись, расстреляли через три дня под посёлком Иваново. Троих её осиротевших малых детей забрала в Сураж сестра Янины Александровны Антонина Лисковец, у которой тоже были дети - две малолетних девочки.
Вскоре бессмысленное и бесполезное сидение в лесу надоело струженским коммунистам. Натерпевшись в сырых чащобах бед и невзгод, обросшие, как лесные разбойники, они разошлись по домам, к своим семьям, чтобы заниматься хозяйственными делами, поднимать своих детей на ноги. Увы, через неделю все пятеро были арестованы и расстреляны в Суражской тюрьме. Такая же участь постигла других коммунистов, оставленных для партизанской борьбы: Николая Михеевича Седюка из Влазович, Василия Васильевича Соколова и Никиту Сапенко из Лялич, Степана и Леонида Мехедовых из Суража.
Многие из оставленных коммунистов ушли вместе с отступавшими частями Красной Армии и выходившими из окружения группами красноармейцев, некоторые влились в партизанские отряды соседних районов, как, как, например, Лука Никитович Бондарев с женой, Фёдор Михеевич Бондарев с сыном, Михаил Игнатьевич Заборо - из Лялич и другие.
6 ноября 1941 года немцы блокировали урочище Малинники. Однако подпольное бюро райкома партии в полном составе удачно вышло из окружения. Берегом Ипути члены бюро добрались до Старого Дрокова. На пароме перебрались на противоположный берег реки. Г.Н. Руленков поздравил всех с годовщиной Октября. Долго совещались и решили: район оставить, разделиться на две группы. Она ушла в сторону Брянска, другая - к Стародубу. Суражский район и сам город Сураж остались без руководства. Впоследствии в своём отчёте на бюро Брянского обкома партии Г.Н. Руленков заявит:
"В Сураже во время оккупации не было никакой возможности для организации подполья".
Г.Н. Руленков, И.Ф. Уткин и С.З. Мехедов подались в Севский район, где проживала сестра Руленкова. Овсянников, Батхан и Сницер направились в Стародубский район к отцу Овсянникова. По пути к Брянску был схвачен и расстрелян Уткин. Погибли Сницер и Батхан, сапожничавшие на Стародубщине. Руленков остановился у сестры, где проживал до марта 1942 года, пока не зашёл за ним партизан Я.Д. Фирсов и не отвёл его вместе с С.З. Мехедовым в партизанскую бригаду. Примерно в то же время в 5-ю Клетнянскую бригаду пришёл Д.М. Овсянников, до этого прятавшийся в доме отца.
Диверсия на мосту
В первые дни оккупации суражане с большой тревогой и страхом приглядывались к новым "хозяевам" - офицерам, солдатам вермахта, понаехавшим чиновникам, занимавшим оставленные здания учреждений, дома. Немного освоившись, соблюдая осторожность, жители города стали выходить по своим делам на улицы, общаться друг с другом, решая: как жить дальше. Красная Армия откатилась в Смоленскую область, шли сражения под Рославлем, и с раннего утра до позднего вечера слышалась отдалённая артиллерийская канонада.
Во время отступления подразделений Красной Армии были взорваны все мосты через Ипуть, а для наступавших гитлеровцев эти мосты были необходимы, как воздух. В конце августа немецкая сапёрная команда соорудила на реке понтонный мост напротив картонной фабрики. И начиная с сентября, через этот мост фашисты под усиленной охраной гнали через Мглин, Высокое, Лопазну советских военнопленных, захваченных в тяжёлых сражениях под Рославлем, в Сураж.
Бедствия и лишения, которые терпели военнопленные, суражане переживали, как личное горе. Часть военнопленных разместили на стадионе между универмагом и Ипутью, обнеся территорию колючей проволокой в несколько рядов. Основную же массу военнопленных погнали по улице Ленина, затем - по Вокзальной к железнодорожной станции в большой, главный лагерь - туда, где до последнего времени располагались склады заготконторы. В те времена здесь была огромная, гектаров на семь, болотная низина, заросшая камышом, дерезой и осотом. За ней раскидывался изрытый колдобинами, заросший бурьяном пустырь. Эту низину с пустырём хозяйственные немцы тоже обнесли колючей проволокой и загнали на территорию около двенадцати тысяч пленённых красноармейцев.
Из лагеря, что находился в центре города, многие военнопленные смогли бежать, под прикрытием ночной темноты переплыв Ипуть. Некоторых под видом родственников - мужей, сыновей, братьев - освободили приходившие из Суража, из сёл и деревень Суражского, Унечского и Мглинского района женщины. Оставшуюся часть пленных немцы перевели в основной лагерь и в суражскую тюрьму.
Шестнадцатилетняя суражанка Надя Станкевич побежала в лагерь, что за железной дорогой, дабы узнать: не томится ли в нём кто-нибудь из её родных, воевавших в Красной Армии? Вход в лагерь находился справа от дороги, ведущей во Влазовичи. Его охраняли эсэсовцы, вооружённые автоматами, с огромными овчарками на поводках. Напротив входа по другую сторону дороги напротив дома, принадлежащего Витюгову, на прелой, мокрой соломе лежало несколько тяжелораненых пленных, срок жизни которых исчислялся днями и часами. А в самом лагере было время завтрака. Повар из огромного котла небольшим черпаком раздавал баланду. Выстроившись в длинную очередь, несчастные невольники получали скудные порции вонючего варева.
К Наде подошли двое молодых, сильно исхудавших, обросших щетиной пленных.
- Красавица! - обратился к ней высокий блондин, назвавшийся Николаем Климовым. - Есть ли возможность улизнуть отсюда?
Надя думала недолго.
- Идите за этот дом, и - бегом в ров. Там я найду вас!
А сама подошла к охраннику, стала заговаривать ему зубы, заигрывать, чтобы тот хотя бы на миг повернулся к ребятам спиной и не заметил их бегства.
Оказалось, что Надя Станкевич спасла двух офицеров красной армии - Николая Климова и Сергея Смирнова. Она привела их домой, а семья приняла ребят, как родных. Через два дня Надя отвела их за фабрику, в лес. Вскоре её сестра Ксения привела в дом военнопленного Лузганова из Горьковской области, который прожил в их доме две недели. Удалось спасти Даниила Чайку из Киевской области, прожившего у них три дня.
Весь сентябрь лили непрекращающиеся холодные дожди. К концу месяца температура по ночам снижалась до нуля, а то и до заморозков. Пленные руками, сучьями выкапывали каждый себе в сырой болотистой почве ячейки по колено глубиной, пытаясь спрятаться от ветра и непогоды. Без нормального питания и врачебной помощи военнопленные каждый день умирали десятками. На территории лагеря были вырыты во всю длину лагеря глубокие траншеи, куда каждое утро сбрасывали околевших за ночь страдальцев. За короткое время были заполнены две траншеи до верху, третья - до половины.
Несмотря на крайнее истощение и ранения пленных красноармейцев, фашисты использовали их на самых тяжёлых работах. В первые месяцы оккупации гоняли на работы по восстановлению и строительству мостов. Стратегическая обстановка на фронтах требовала бесперебойной работы железнодорожного транспорта, а мост через Ипуть был выведен из строя отступавшим последним советским бронепоездом. Он, чтобы задержать вражеское преследование, зацепил и стянул в реку одну ферму железнодорожного моста, после чего образовался двадцатиметровый разрыв. Оказались парализованными и автомобильные перевозки, так как полностью был разрушен Первомайский мост.
Для восстановления железнодорожного моста в Сураж прибыла немецкая инженерно-сапёрная рота. Её в помощь под усиленной охраной из лагеря направляли колонну военнопленных. Ещё одну колонну вели на строительство Первомайского моста. Невольники выполняли в основном земляные работы, таскали тяжёлые металлические конструкции.
Обычно по пути следования колонны из домов, мимо которых пленных красноармейцев гнали на работу, толпами выходили женщины, высматривали среди пленников своих родственников и, не найдя, передавали несчастным бедолагам всё, что приносили из дома: фрукты, молоко, хлеб, табак. Немецкие конвоиры не чинили препятствий, позволяли слегка подкармливать предельно истощавшую дармовую силу.
По всей видимости, немцам срочно нужно было ускорить работы по восстановлению железнодорожного моста. Чтобы не терять времени на дорогу, и немецких сапёров, и военнопленных начали подвозить к месту работы. Утром усаживали на две открытые железнодорожные платформы, которые толкала довольно мощная мотодрезина.
После напряжённого трудового дня уставшие сапёры и невольники садились на порожние площадки-вагоны, и дрезина медленно тянула их вверх. Так прошло два дня.
Третий день с самого начала выдался неприветливым. Моросил холодный осенний дождь. Разместившись на передней платформе, немецкие сапёры под аккомпанемент губной гармошки вполголоса тянули песню, похожую на нудный стон. На второй платформе промокшие до нитки пленные кляли войну и свою судьбу, матерились, но от этого легче не становилось. Размеренно тарахтела мотодрезина, легко катились под уклон платформы с людьми. Вот и железнодорожный мост. С необыкновенной быстротой он приближался навстречу.
Когда передняя платформа докатилась до самого моста, мотодрезина, резко затормозив, остановилась. Но что это?! Две платформы с людьми, всегда надёжно прицепленные к дрезине, вдруг оторвались от неё и стремительно понеслись к середине моста, где зловеще зияла двадцатиметровая пропасть над Ипутью. Ехавшие на платформах сначала оцепенели, а через несколько секунд будто обезумели: на ходу стали спрыгивать с платформ, особенно со второй.
С резким металлическим скрежетом платформы с людьми опрокинулись и, перевернувшись в воздухе, рухнули в Ипуть. И тут же всё стихло.
Потом очевидец этой трагедии суражанин Алексей Александрович Товпеко рассказывал:
"До самого начала войны я работал на Золотухе, на торфоразработках. Имел там земельный участок. Вырастил неплохой урожай картофеля. Осенью выкопал клубни. В середине сентября на лошадке вёз урожай в Сураж. Мост был взорван, и мне пришлось ехать через переправу, что против Красной Слободы. Обмелела Ипуть, и все свободно переправлялись вброд. Вдруг я услышал какие-то странные крики многих десятков мужчин. Огляделся вокруг - людей не видать. Мне стало жутко. Присмотревшись хорошенько, я увидел, как своим ходом с горки на мост катилась сцепка из двух открытых вагонов. Крики усиливались. Я уже различал призывы о помощи, страшные проклятия, ругань. И в одно мгновение с грохотом и скрежетом сцепка из двух платформ грохнулась в воду в том месте, где начинался разрыв моста. На месте падения вагонов по помутневшей воде расходились круги. Да без конца вздымались пузыри..."
Со второй платформы всё-таки успели соскочить почти все военнопленные. Воспользовавшись общей паникой и суматохой, многие сбежали. Остались только искалеченные при падении.
Что это было? Организованная диверсия? Но тогда тот, кто её совершил, поступил жестоко, ведь на платформах наших было больше, чем немцев. Случайность, стечение обстоятельств? На эти вопросы до сих пор нет ответа.
Во всяком случае, назавтра немецкие водолазы достали из реки погибших солдат из сапёрной команды. Двадцать гитлеровцев похоронили рядом с Клинцовской улицей напротив общежития педучилища. На каждой могиле поставили берёзовый крест. Огородили миникладбище берёзовыми жердями.
Расквартированное в Сураже немецкое командование долгое время разыскивало "злоумышленника", умудрившегося отцепить вагоны от мотодрезины, но так и не смогло найти виновника трагической гибели двух десятков солдат вермахта. Был арестован и подвержен допросам начальник железнодорожной станции Сураж Георгий Митрофанович Ковалюк.
Когда немецко-фашистские захватчики приближались к Суражу, Г.М. Ковалюк эвакуировал на восток семью: жену и двух дочерей. После этого перебрался на квартиру к железнодорожному рабочему Зайцеву, проживавшему на улице Комсомольской, и спокойно продолжал работать начальником станции. Вот его и заподозрили в совершении диверсии. Арестовали, но вскоре из-за отсутствия улик отпустили. Однако с работы уволили.
И Ковалюк исчез. Объявился только через полгода. Работал на Кисловском разъезде простым стрелочником.
Суражское подполье
Начало борьбы
Как вспоминал подпольщик, а после войны - инженер-изобретатель, кандидат физико-математических наук Дмитрий Фёдорович Яхимович, при Суражском Доме пионеров ещё за три года до войны был организован радиокружок. Его душой был Владик Войткевич, вокруг которого группировались его друзья Леонид Малюченко, Игорь Ошман, Наташа Бердникова, Ярослав Гневушев, Нина Мехедова, Григорий Лифшиц, Николай Зенюк, Николай Ждановский и другие. Всех их, ребят от шестнадцати до восемнадцати лет, сплачивал большой интерес к радио, которое ещё было в новинку.
У Владика Войткевича была сложная довоенная судьба. Его мать Наталья Михайловна Шубабко родилась в Сураже. Окончила Киевский медицинский институт. На работу её, врача-терапевта, направили на Дальний Восток на Всесоюзную ударную стройку Комсомольск-на-Амуре. Там нашла своё счастье - полюбила молодого полковника, поляка по происхождению Сергея Войткевича. Вышла за него замуж, родила сына. Занималась врачебной практикой и общественной работой среди жён офицеров, за что в 1935 году была награждена именными часами и книгой с автографом М.И. Калинина.
Но в 1937 году счастливая жизнь Войткевичей окончилась. Отца Владика арестовали, судили и расстреляли. Выйдя замуж во второй раз и не обретя нового семейного счастья, Наталья Михайловна с двумя детьми вернулась в родной Сураж. До войны работала заведующей амбулаторией. Эвакуироваться не смогла, так как ей было приказано оставаться до последнего дня в городе и оказывать первую медицинскую помощь раненым бойцам Красной Армии. И при немцах осталась заведующей амбулаторией.
Активным участником радиокружка был друг Владика Войткевича Леонид Малюченко. Он тоже был сыном врага народа. Его отец - архитектор с дореволюционным образованием, сидел в тюрьме. Но перед войной был освобождён и с семьёй переехал в Сураж. Во время оккупации работал главным архитектором города.
Наташа Бердникова хорошо знала немецкий язык, окончила школу с золотой медалью. У неё тоже не всё благополучно было в семье с точки зрения отношений с советской властью. Отец Наташи Григорий Иванович проживал с семьёй на хуторе Полятки, недалеко от Иржачи Далисичского сельсовета, но в 1930 году семья была раскулачена. Григорий Иванович бросил всё и переехал в Сураж, купив дом на улице Садовой возле железной дороги. Работал бухгалтером в банке.
Особые отношения у Наташи сложились с Игорем Ошманом, в которого она влюбилась в восьмом классе. Игорь родился и воспитывался в семье служащих. Отец работал бухгалтером, мать - медсестрой. В 1937 году отца репрессировали. После освобождения он оставил семью, и дальше Игорь жил и воспитывался в напряжённой семейной обстановке.
Следом за Наташей Бердниковой в радиокружок потянулась её подруга - Нина Мехедова. Её отец Степан Иванович был убеждённым коммунистом, вступившим в партию по Ленинскому призыву в 1924 году. Незадолго до войны руководил доротделом и работал парторгом райисполкома. Несмотря на то, что С.И. Бердников считался довольно большим начальником, его собственный дом был покрыт соломой. Он весь отдавался государственной и общественной работе и дочерей учил: "Сначала думай о Родине, потом - о себе".
Когда началась война, радиокружок распался. Одни ушли в Красную Армию, другие эвакуировались. Те, кто остался в Сураже, и предполагать не могли, что война будет длиться больше трёх недель. После захвата города немцами, безрадостные сводки нашего Совинформбюро сменила оголтелая фашистская пропаганда, рассчитанная на оглупление население и явных идиотов, каковые, к сожалению, находились.
Оставшиеся члены радиокружка решили наладить получение радиоинформации с Большой земли, из Москвы, прослушивали и записывали сводки Совинформбюро. Владик Войткевич занялся выбором схемы, монтажом и наладкой коротковолнового радиоприёмника, записью передач из Москвы. Лёне Малюченко, Наташе Бердниковой и Нине Мехедовой было поручено доводить информацию до населения. С этого момента в Сураже начала действовать молодёжное подполье. В отличие от первого секретаря райкома партии Г.Н. Руленкова, юный Владик Войткевич нашёл возможность организовать подполье, а его товарищи - шестнадцатилетние и семнадцатилетние ребята осознанно поднялись на борьбу с оккупантами. И что примечательно: большинство из них - из семей, по которым катком прошёлся страшный 1937-ой. Но это не стало камнем преткновения для настоящих советских патриотов.
После объявления войны наши власти от греха подальше изъяли все радиоприёмники у населения. Отправить их никуда не успели, а поразбивали на пустыре за городом. Войткевич часто ходил туда, собирал радиодетали. Отступая, наши войска уничтожили типографию. Повсюду были разбросаны шрифты, с которыми игрались дети. Владик Войткевич организовал их сбор, чтобы самим выпускать листовки с информацией Совинформбюро.
Новоиспечённые подпольщики Наташа Бердникова, Нина Мехедова, Игорь Ошман, Дима Яхимович приходили к Войткевичу средь бела дня. Пока немцы не подозревали в них сопротивленцев. А те умело распространяли информацию о неудачах немцев под Ельней и на подступах к Ленинграду. В конце концов, оккупанты догадались о существовании радиоприёмника и какой-то группе, распространяющей листовки. Немецкая комендатура развесила объявления, где угрожала расстрелом за прослушивание радио.
Небольшая группка радиокружковцев постепенно росла за счёт новых членов - товарищей по учёбе, комсомольцев. Это были Шура Павлюченко, Зоя Коржукова, Алексей Хильков, Нина Бруй, Ксения Станкевич с сестрой Надей. Окончательно молодёжная подпольная группа сформировалась, когда было избрано подпольное комсомольское бюро, в которое вошли Владик Войткевич, Наташа Бердникова и Лёня Малюченко. И сразу же начала активные действия.
Наташа Бердникова и Нина Мехедова по вечерам ходили слушать передачи Совинформбюро, затем от руки, изменив почерк, писали листовки. Расклеивали на улицах мякишем хлеба к заборам, калиткам, к стенам домов. Затем начали выпускать листовки, отпечатанные типографским способом.
В начале октября произошёл взрыв на Суражской электростанции, прекратилась подача электроэнергии. Очень интересовало здание электростанции Лёню Малюченко, который жил неподалёку. Он ходил вокруг здания электростанции, что-то высматривал. А потом - взрыв. По собственной инициативе или по поручению Войткевича, сделал это Малюченко, - неизвестно., но подпольщики были уверены - это дело его рук.
Мать Владика, заведующая поликлиникой Наталья Михайловна Шубабко понимала, по какому поводу в её доме под видом вечеринок собирается молодёжь. Она была не меньшей патриоткой, чем сын и его друзья, и вскоре сама включилась в работу подпольной группы. Она учила ребят соблюдать строжайшую конспирацию.
Печатные листовки распространялись не только по городу, но и в немецких учреждениях - комендатуре, полиции, управе, заготконторе. Девушки специально ходили в кино, чтобы незаметно засовывать листовки в карманы солдат и полицаев. Кое-кто из девушек, действовал слишком смело, забыв об опасности. Этим воспользовались доносчики. Кто-то донёс на Гашу Мышакину. Её тут же арестовали и отправили в Клинцовскую тюрьму. Все решили, что её расстреляли. Только после войны стало известно, что её после долгих и жестоких допросов, ничего не добившись, отправили на каторжные работы в Германию.
Вскоре группе Войткевича удалось наладить связь с партизанскими отрядами "Вперёд" и "Неустрашимые", из которых они в большом количестве стали получать печатные листовки, а сами занимались сбором медикаментов и перевязочного материала для партизан. Большую помощь в этом юным подпольщикам оказывала Н.М. Шубабко. Правдами и неправдами, она доставала необходимые медикаменты, которые переправляли в партизанские отряды через связных. Однажды при такой передаче у Иржачского моста, партизаны, приехавшие на лошади, забрали медикаменты, а привезшим их Лёне Малюченко, Петру Щербакову и Владимиру Мамчуру передали листовки, газеты из Москвы и несколько мин.
Подпольная работа Натальи Ивановны Шубабко не ограничивалась только снабжением партизан медикаментами и марлей. Многих суражан спасла она от угона в Германию, выдавая заведомо здоровым людям справки о болезнях. Такими справками она в первую очередь обеспечила подпольщиков. Двум дочерям бывшего председателя Октябрьского сельсовета выдала справки о том, что они больны туберкулёзом. Позже она пыталась спасти от ареста Лёню Малюченко, вместе с врачом Еленой Ивановной Гневушевой выдав ему справку, что тот болен тифом. И Лёня, арестованный, лежал дома в постели, а за дверью его охранял полицейский с винтовкой.
По советам командования партизанских отрядов, старших товарищей руководители подпольной группы Войткевич, Бердникова и Малюченко внедряли своих людей в полицию, комендатуру, в управу и другие оккупационные учреждения. Так Алексей Хильков работал счетоводом в немецкой заготовительной конторе, которая заготавливала продукты для немецкой армии, и должен был регулярно давать сведения Малюченко о том, сколько скота и продуктов заготавливали немцы и когда их отправляли. Вскоре Малюченко сам устроился в заготконтору делопроизводителем.
Советская агентура в Сураже
Незадолго до начала войны Михаил Макарович Макаров, работавший в органах НКВД, был осуждён за бунт несовершеннолетних в Суражской колонии, но недолго пробыл в исправительно-трудовом лагере - война выручила. Все заключённые, получившие сроки от года до пяти были освобождены. И Макаров возвратился в родной Сураж. Первым делом направился в милицию: надо было документально подтвердить законность возвращения домой и решить вопрос о получении паспорта. Как военнообязанного, его поставили на учёт и велели ждать повестку о призыве в действующую армию.
Шла уже последняя мобилизация старших возрастов военнообязанных суражан. Через Сураж непрерывным потоком шли воинские подразделения - наша армия отступала. Враг приближался с каждым днём. Михаил Макарович ждал повестку из военкомата, а пришла... из районного отдела милиции. Макаров не на шутку испугался.
Принимал его сам начальник милиции Д.В. Емлютин, который первым делом поинтересовался: нет ли у него обиды на Советскую власть, готов ли он включиться в борьбу с фашистскими захватчиками. Михаил Макарович ответил твёрдо:
- Никаких обид на Советскую власть и партию у меня нет. Сам виноват - не доглядел, допустил оплошность. Готов хоть сегодня драться с фашистами. Жду повестку из военкомата.
- А не пожелали бы вы, товарищ Макаров, остаться здесь, в тылу? - спросил Емлютин.
- И что я здесь буду делать? - удивился Михаил Макарович.
- Умело использовали бы факт своей судимости, определились бы на службу к оккупантам. Этим бы помогли Родине, всячески вредя врагу.
И Макаров, не раздумывая, дал подписку о неразглашении и сохранении строжайшей тайны о своей будущей подпольной деятельности.
Подобный разговор в тот же день состоялся между начальником суражской милиции и выпускницей педтехникума Екатериной Степановной Панус. Она давно состояла на учёте в НКВД, потому что в совершенстве владела немецким языком. Таких людей ценили на вес золота. О формировании агентурной сети на оккупированной территории говорится в документе о тех годах:
"Вербовка агентуры. Вербовка и насаждение агентурно-разведыватель- ных кадров на объектах противника проводилась по принципу создания небольших нелегальных разведывательных резидентур в составе резидента и трёх-четырёх агентов, подбиравшихся из лиц, пользующихся в среде противника положением, обеспечивающим получение разведывательных данных. Наряду с этим проводилась работа по линии засылки к противнику отдельных разведчиков, прошедших специальную подготовку в бригаде".
После соответсвующей подготовки в областном центре под видом лечения, Е.С. Панус было предложено внедриться в качестве переводчицы в одну из фашистских структур. Во время оккупации она курировала группу подпольщиков, готовившую для партизанской бригады сведения о движении по железной дороге через станцию Сураж.
В Центре документации Новейшей истории в архивном управлении Смоленской области хранится характеристика на резидента Екатерину Панус:
"Резидент "Орлица", Панус Екатерина Степановна, 1925 года рождения, уроженка Орловской области, гор. Сураж, гражданка СССР. Русская. Происходит из рабочих, образование среднее, член ВЛКСМ. Работала переводчиком немецкого языка. Привлекательна на внешность, развита, культурна, общительного характера, способна заводить знакомства в среде противника и добиваться доверия. Успешно руководила резидентурой по наблюдению за железной дорогой".
После того, как немцы пришли в Сураж, Михаил Макаров стал часто появляться среди людей. Жил он на Ленинке, недалеко от сушзавода. Затевал разговоры с суражанами, поругивая Советскую власть. И, когда выбирали старосту улицы, жители Ленинки отдали предпочтение Макарову, как пострадавшему от Советской власти. Он устроился на хорошую работу: старшим рабочим на скотобазу, где руководил скотниками. На скотобазу пригоняли отобранный у населения крупнорогатый скот, свиней, овец. Забирали у людей и телят, которых скотники определённое время здесь откармливали. Затем скот грузился в вагоны и отправлялся по железной дороге для нужд германской армии.
Кроме этого, все жители города, имеющие коров, сдавали на маслозаводы по месту жительства по 235 литров молока в год. Молоко перерабатывалось на масло, сыр. Даже существовала специальная контора по заготовкам, которую, как инспектор, представлял Иван Евсеев. Он инспектировал мельницы, молокозаводы, скотобазу.
Заведующим скотобазой был Степан Васильевич Кондратенко - из раскулаченных. Он видел, что Макаров менял людям коров. Приведёт человек тёлочку, а взамен получит корову - голову за голову. Но и Кондратенко помалкивал, не желал пресмыкаться перед немцами. По заданию командира партизанского отряда "Неустрашимый" Ерёмина М.М. Макаров организовывал искусственный падёж скота, особенно перед его погрузкой в вагоны. Коров сытно кормили сеном, пересыпав его порошком, полученным из партизанского отряда. Сытых коров погружали в вагоны, но в пути они массово дохли. Из заготовительной конторы присылали счетовода составлять акты на павший скот. А им был Алексей Хильков, связанный с Суражским подпольем. В составленных актах Алексей в значительных количествах уменьшал фактический падёж, прикрывая Макарова.
Михаил Макарович находился в постоянном контакте с переводчиком сельхозкомендатуры Владимиром Мамчуром. Из партизанского отряда "Неустрашимые" на связь с Макаровым приходил Михаил Кохан. Через него в отряд передавались сведения, которые добывал в сельхозкомендатуре Владимир Мамчур. Иногда роль связной выполняла Федорина.
В конце марта 1943 года начало лопаться терпение у завбазой Кондратенко, которого немцы не гладили по головке за падёж. Над Макаровым стали сгущаться тучи, и он, бросив дом, вместе с семьёй весенней ночью ушёл в партизанский отряд "Неустрашимые", к тому времени переименованный в 5-ю Клетнянскую бригаду.
Подполье в действии
С первых дней оккупации района молодые подпольщики стали собирать оружие: винтовки, пистолеты, пулемёты, гранаты, патроны, снаряды, из которых извлекали взрывчатку. Всё надёжно прятали. Когда была установлена связь подполья с партизанским спецотрядом "Вперёд", отправляли оружие в хотимские леса.
Одной из первых с руководством диверсионного отряда "Вперёд", состоящим в основном из чекистов, связалась Ксения Станкевич. Штаб отряда располагался в посёлке Орёл Хотимского района. По заданию командования спецотряда вместе с пятнадцатилетней сестрой Надей Ксения устроилась на работу в столовую при штабе немецкого воинского гарнизона города Суража. Поддерживала тесную связь с Владимиром Мамчуром, хорошо знала ребят-подпольщиков из группы Владика Войткевича. Позже работала в тесном контакте с партизанской связной М.И. Романцовой.
Взрывчатку, добытую из снарядов, надо было срочно переправить в партизанский отряд. За это дело взялись Наташа Бердникова, Нина Мехедова, Борис Воронин и Сергей Доморослый. Под видом мешков с картошкой они на подводе, рискуя жизнью, довезли взрывчатку до Кричева.
Юные подпольщики и сами учились владеть оружием, устраивая далеко за городом тренировочные стрельбы.
А в это время в суражской тюрьме продолжали расстреливать советских людей - и виновных в нарушении немецких порядков, и невиновных. Особенно лютовал начальник полиции Бакин. На одной из подпольных вечеринок Лёня Малюченко сказал своим товарищам:
- Бакин уже лишнее живёт. Погибель чует, от того и лютует.
- Да такого подонка и гром не возьмёт! - усомнился Игорь Ошман.
- Гром не возьмёт - пуля достанет, - усмехнулся Малюченко.
Через несколько дней тёмным осенним вечером был убит начальник суражской полиции Бакин.. Выследили, что он часто ездил на повозке проверять полицейские посты у Первомайского моста. В тот вечер пуля, выпущенная юным подпольщиком из винтовки, метко вошла под левую лопатку лютого фашистского приспешника. Умная лошадка привезла ещё не остывший труп начальника полиции в центр города, прямо под нос к его покровителям.