– Мне следовало бы держаться от тебя подальше. – Его голос прозвучал низко и чуть хрипловато. – Но я не могу.
Он положил ладонь ей на затылок и притянул к себе. Тесс затаила дыхание, наслаждаясь долгим, сладким поцелуем. Рука Данте скользнула под ее рубашку и поползла по спине вверх. Прикосновения его горячих пальцев обжигали кожу.
Поцелуй Данте стал более настойчивым, его язык проникал глубоко, вызывая приятное томление. Тесс расслабилась, ощущая твердость члена, прижатого к ее животу. Между ног стало влажно. Рука Данте переместилась к ее груди, палец замер на соске. По телу Тесс побежали мурашки, она задрожала, желая более интенсивных ласк. Некоторое время был слышен только легкий шелест движущихся по телу рук.
Данте прервал поцелуй. Тесс тяжело и часто дышала, чувствуя себя тряпичной куклой. Он легко поднял ее и посадил на тумбочку, стянул с нее рубашку, затем спортивные брюки, Тесс осталась в одних трусиках. Данте расположился между ее раздвинутых ног, полотенце, прикрывавшее его напряженный член, мягко терлось о внутреннюю поверхность ее бедер.
– Смотри, что ты со мной делаешь, – сказал он, направляя ее руку под полотенцем.
Без малейшего смущения Тесс погладила член, с трудом обхватывая его, ощущая его тяжесть и шелковистость кожи. Коснувшись гладкой головки, Тесс наклонилась и поцеловала упругий живот Данте.
Вампир застонал, когда она провела кончиком языка по витиеватым линиям его татуировок. Данте оперся о края тумбочки, его мускулы возбуждающе напряглись. Он словно захватил ее в сладостный плен, предлагая делать с его телом все, что заблагорассудится. Голова Данте упала на широкую грудь, полуприкрытые глаза горели. Тесс улыбнулась и обвела языком его пупок, не сдержавшись и прикусив гладкую кожу.
|
|
Данте с шипением выдохнул.
– Да, боже, сильнее… еще, сильнее, – простонал он. – Я хочу, чтобы ты меня кусала, Тесс.
Она не понимала, что на нее нашло, но выполнила его просьбу: втянула в рот и сжала зубами его кожу. Она ее не прокусила, но почувствовала, как волна пробежала по телу Данте. Резким движением бедер он сбросил полотенце и содрогнулся, когда Тесс провела языком по месту укуса.
– Я сделала тебе больно?
– Нет. Не останавливайся, продолжай. – Он наклонился и поцеловал ее в плечо, от этого его мускулы напряглись еще больше, а член в ее руке, казалось, увеличился в размере. – Господи, Тесс, ты для меня настоящий сюрприз. Пожалуйста, не останавливайся.
Тесс не хотела останавливаться. Бессмысленно было рассуждать, почему она чувствует глубокую и прочную связь с этим мужчиной, почему в его присутствии ее охватывает дикое желание, – очень многое, что касалось Данте, оставалось для нее загадкой. Они познакомились несколько дней назад, но складывалось впечатление, что они знают друг друга очень давно, будто судьба некогда соединила их, и вот теперь они вновь встретились.
Но Тесс не хотела задумываться об этом. Покусывая живот Данте, она опускалась все ниже и ниже и наконец обхватила губами головку его члена, втянула его как можно глубже и медленно выпустила изо рта, легонько царапая зубами. Данте резко со стоном выдохнул и застыл. Снова обхватив губами член, Тесс ощутила бешеную пульсацию его крови. На какое-то ослепительно краткое безумное мгновение ей захотелось ощутить на языке этот горячий алый сок.
|
|
Сквозь тонированное стекло спортивного автомобиля освещенная луной река казалась черной вьющейся лентой. На заасфальтированной площадке, некогда служившей парковкой при бумажной фабрике, закрытой лет двадцать назад, не было ни одной машины. Бен решил, что именно здесь его прикончат, и сидевший за рулем мужчина, вооруженный до зубов и напряженно-молчаливый, как скала, не собирался его в этом разубеждать.
Когда машина наконец остановилась, Бен приготовился сопротивляться, крайне жалея, что еще в квартире лишился своей пушки. Хотя он не верил, что пистолет мог сколько-нибудь увеличить его шансы. Этот парень за рулем в отличие от черноволосого напарника, от которого так и веяло смертельной угрозой, был темной лошадкой. Внешне он сохранял ледяное спокойствие, но внутри у него явно бушевал гнев, и это заставляло Бена серьезно опасаться за свою жизнь.
– Что происходит? Зачем мы сюда приехали? Мы кого-то ждем? – Он так и сыпал вопросами, не заботясь, что ведет себя как обделавшийся трус. – Разве твой напарник не приказал тебе доставить меня в бункер?
Мистер Хладнокровие молчал.
– Не знаю, что это за место… – Бен огляделся по сторонам, – но бункера здесь нет.
Водитель шумно выдохнул и повернулся к Бену, сверля его ледяным взглядом убийцы. Бен поежился, физически ощущая на себе силу его с трудом сдерживаемой ярости.
– Нам с тобой нужно серьезно поговорить.
– А после разговора я останусь в живых?
Парень не ответил, он опустил голову и из внутреннего кармана куртки достал какую-то бумагу. «Фотография», – определил Бен по отблеску в тусклом свете приборной панели.
|
|
– Ты его видел?
Бен посмотрел на фотографию – приличного вида молодой парень с взъерошенными светло-каштановыми волосами и широкой, открытой улыбкой. Одет в толстовку с эмблемой Гарвардского университета, большой палец одной руки поднят вверх, во второй держит какой-то документ на фирменном бланке.
– Ну, знаешь его? – прорычал водитель.
Бен пришел в замешательство. Он действительно видел этого парня, за последние дни тот несколько покупал у него «малину». Но стоит ли говорить об этом? Даст это ему шанс выжить или, наоборот, его разорвут на месте? Бен медленно покачал головой и уклончиво пожал плечами.
Он глазом не успел моргнуть, как ему сжали челюсть с такой силой, что показалось – она сейчас треснет. Движение было молниеносным, как атака королевской кобры.
– Смотри внимательно, – приказал Мистер Хладнокровие, тыча фотографией Бену в лицо.
– Ну ладно, ладно, – пробормотал Бен, чувствуя во рту вкус крови от прикушенной щеки. – Хорошо. Вот черт!
Рука разжалась, и он закашлялся, растирая челюсть.
– Ты его видел?
– Ну видел, его зовут Кэмерон, что ли.
– Кэмден, – поправил парень ледяным тоном. – Когда ты его видел в последний раз?
Бен покачал головой, стараясь вспомнить:
– Не так давно. На этой неделе. Он тусовался в клубе в Норт-Энде. Кажется, в «Ла Нотте».
– Ты продавал ему свое дерьмо? – медленно, с каким-то странным шипением, словно у него что-то было во рту, спросил водитель.
Бен осторожно повернул голову и посмотрел на него. Глаза у парня горели безумным огнем, зрачки превратились в узкие щелки. Бена затрясло от непонятного мистического ужаса.
Творилось что-то неладное.
– Ты продавал ему «малину», грязный ублюдок?
Бен с трудом сглотнул и лихорадочно закивал:
– Да, кажется, парень покупал пару раз. Он услышал злобное рычание, в полумраке мелькнули острые белые зубы, и его в порыве бешеной ярости ударили головой о боковое стекло.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Она его убивала.
Каждое движение языка, каждое скольжение губ вдоль эрегированного члена, прикосновения острых зубов сводили Данте с ума. Он склонился над Тесс, вцепившись в края тумбочки, глаза плотно закрыты, лицо искажено.
Бедра сами начали двигаться. Вбирая член все глубже и глубже, Тесс тихо застонала, чувствительная головка мгновенно откликнулась на волнующую вибрацию.
Данте не хотел, чтобы Тесс видела, в кого он превратился, испытывая крайнее сексуальное возбуждение. Клыки удлинились, их с трудом удавалось скрывать за стиснутыми губами, под опущенными веками глаза горели огнем голода и страсти.
Данте чувствовал ответную страсть Тесс, сладостный аромат ее желания, действовавший на него сильнее любого афродизиака. И еще – в ее ласках явно ощущалось любопытство, которое слегка обескураживало Данте.
Каждое ее нежное покусывание выражало явный голод, природу которого она сама, по-видимому, не понимала. Неужели она прокусит его кожу и попробует его кровь?
Господи, подумать только, что она может…
Данте поразило то, как сильно ему хотелось, чтобы ее маленькие человеческие зубки впились в его плоть. Он зарычал, когда Тесс отпустила член и легонько прикусила его живот. Желание дать ей свою кровь едва не одержало верх над здравым смыслом, внушавшим беречь Тесс от кровной связи, которая соединит их до конца жизни.
– Нет, – с хриплым шипением сквозь клыки выдохнул Данте.
Дрожащими руками он обхватил Тесс, приподнял ее ягодицы, снял шелковые трусики и придвинул женщину себе. Головка члена поблескивала от ласк Тесс и его собственного возбуждения, граничащего с болью. Данте не мог быть деликатным и вошел в нее резко и глубоко.
Тесс шумно выдохнула и выгнулась у него в руках, пальцы впились ему в плечи, а он, не останавливаясь, двигался, ощущая приближение оргазма. Данте чувствовал, что Тесс тоже готова кончить, она плотно сжимала его член своим горячим лоном.
– О господи, Данте…
И в следующее мгновение она, стиснув его руками и ногами, откинулась назад в сладких содроганиях. Данте тут же кончил сам. Волны жара накатывали одна за другой, а он продолжал двигаться, словно желая продлить оргазм.
Наконец Данте открыл глаза и увидел свое отражение в зеркале над раковиной – в янтарном пламени глаз узкие щелки зрачков, резко очерченные скулы, удлинившиеся клыки, поблескивающие при каждом тяжелом выдохе. Вот его истинное лицо.
– Это было… что-то невероятное, – пробормотала Тесс, целуя его влажную грудь.
Данте прижал ее к себе, не вынимая члена. Он снова бросил взгляд в зеркало – требовалось еще несколько минут, чтобы обрести человеческий облик, и тогда он сможет предстать перед Тесс, не вызывая у нее ужаса.
Он не хотел пугать ее. Господи, если бы она увидела его сейчас, если бы узнала, как он повел себя в ту первую ночь, чем отплатил за ее сострадание, она возненавидела бы его. И была бы права.
Ему хотелось сесть с ней рядом и рассказать то, что она с его помощью забыла. А потом начать все с чистого листа, если получится.
Данте представлял, в какую бурю выльется этот разговор, и не хотел заводить его сейчас, пока его вновь оживающий член все еще находился в ней.
Прерывая размышления Данте, в дверях раздалось рычание. Тихое, но злобное.
Тесс отстранилась от него и повернула голову.
– Гарвард! Что это с тобой? – смущенно засмеялась она, очарование момента было нарушено. – Хм, кажется, мы оскорбили чувства твоей собаки.
Тесс высвободилась из рук Данте и, сняв с крючка у двери махровый халат, набросила его на себя, затем нагнулась и взяла терьера на руки. Он тут же бросился жадно лизать ей лицо. Сквозь пряди еще влажных волос Данте наблюдал за ними, радуясь, что к нему возвращается привычный облик.
– Гарвард быстро пошел на поправку. – Данте догадывался, что такое чудесное выздоровление произошло не только благодаря действию лекарств.
– Он настоящий борец, – ответила Тесс. – Думаю, скоро Гарвард будет совершенно здоров.
Напрасно Данте боялся, что она заметит изменения в его внешности, казалось, Тесс старалась не смотреть на него, словно ей тоже было что скрывать.
– Удивительно, как быстро Гарвард преобразился, я бы назвал это чудом. – Данте внимательно наблюдал, как Тесс отреагирует на его слова. – Как и чем ты его лечила, Тесс?
Это был простой вопрос, и она могла привести любое объяснение, но, вместо ответа, Тесс застыла в дверях ванной, и Данте почувствовал, как ее мгновенно охватила паника.
– Тесс, разве так сложно ответить? – настаивал Данте.
– Нет, – поспешно выпалила Тесс и метнула в него затравленный взгляд. – Мне нужно… я должна…
Не выпуская собаку из рук, Тесс закрыла ладонью рот и, не сказав больше ни слова, вылетела из ванной.
Тесс вбежала в гостиную, опустила Гарварда на диван, а сама принялась ходить по комнате, чувствуя себя пойманной в ловушку. Господи, она действительно собиралась признаться Данте, что сделала, чтобы спасти собаку от смерти. Ей хотелось рассказать ему об уникальных способностях, ставших ее проклятием, открыть ему все, но она боялась.
– Тесс? – Данте пришел следом за ней в гостиную, обмотав вокруг бедер полотенце. – Что случилось?
– Ничего. – Тесс помотала головой и с трудом выдавила улыбку. – Правда ничего. Ты хочешь чего-нибудь? Если ты голоден, у меня есть курица. Я могу…
– Я хочу, чтобы ты со мной поговорила. – Он взял ее за плечи, вынуждая остановиться. – Скажи мне, что с тобой происходит. Что тебя мучит?
– Ничего. – Тесс снова помотала головой. Она столько лет хранила свою тайну, скрывала этот позор. – Я просто… Ты не поймешь. Я не думаю, что ты сможешь…
– А ты попробуй.
Ей хотелось куда-нибудь спрятаться от его проницательного взгляда, но это было невозможно. Данте протягивал ей руку, и она отчаянно желала за нее ухватиться. Тесс так нуждалась в надежной опоре.
– Я поклялась, что больше никогда этого не сделаю, но я…
«Господи, неужели я собираюсь рассказать ему о самом отвратительном поступке, который совершила в своей жизни?»
Столько лет она тщательно оберегала эту тайну. Только двое знали о ней – ее отчим и мать, но они умерли… Это было ее прошлое, которое осталось далеко позади.
И не надо его ворошить.
– Тесс. – Данте усадил ее на диван рядом с Гарвардом, который тут же забрался к ней на колени, радостно виляя хвостом. Данте опустился рядом, погладил ее по щеке. Его рука была теплой, а прикосновение – нежным, и Тесс расслабилась. – Ты можешь рассказать мне все, со мной тебе ничего не угрожает, обещаю.
Ей так хотелось верить в это, что слезы потекли по щекам.
– Данте, я…
Тесс замолчала. Она перевела взгляд туда, где края полотенца, обмотанного вокруг бедер Данте, расходились, обнажая рану на правой ноге. Тесс посмотрела ему в глаза и положила руку на порез. Сосредоточившись, она направила всю энергию в ладонь и держала ее так, пока не почувствовала, что процесс исцеления начался.
Края раны постепенно стянулись и срослись так, словно ничего и не было. Тесс отняла руку и прижала ее к груди, ладонь покалывало.
– Господи! – Голос Данте прозвучал низко, черные брови сошлись на переносице.
Тесс внимательно посмотрела на него, не зная, что сказать, как объяснить то, что она сделала. Она напряглась и с ужасом ждала реакции Данте, не понимая, как истолковать его спокойствие.
Он провел рукой по гладкой коже в том самом месте, где несколько минут назад был глубокий порез, и взглянул ей в глаза:
– Тесс, ты и в клинике так работаешь?
– Нет, – поспешно ответила она и энергично замотала головой. Неуверенность, которую Тесс только что испытывала, переросла в страх. Она боялась того, что мог подумать о ней Данте. – Никогда. Ну… только с Гарвардом, это было единственный раз.
– А людей ты лечишь таким способом?
– Нет, я не…
– Никогда не пробовала воздействовать на другого человека через свои руки?
Тесс встала, ее охватила паника, она вспомнила тот последний раз – последний, злосчастный раз.
– Мои руки – это мое проклятие. Мне бы очень хотелось, чтобы у меня вообще не было этой способности.
– Это не проклятие, Тесс. Это дар. Редкий дар. Господи, когда я думаю о том, что ты могла бы делать…
– Нет! – выкрикнула Тесс, не дав ему договорить. Она попятилась, увидев, что Данте поднимается с дивана. Он смотрел на нее с удивлением и беспокойством. – Я не должна была этого делать. Не должна была показывать тебе свои способности.
– Но ты показала, и теперь ты должна поверить, что я все пойму правильно. Почему ты так боишься, Тесс? Ты боишься меня или своего дара?
– Не называй это даром! – Тесс обхватила себя руками, воспоминания захлестнули ее. – Ты не знаешь… не знаешь, что сделали мои руки.
– Расскажи.
Данте медленно приближался к ней, он надвигался, словно скала, заполняя собой все пространство гостиной. Тесс думала, что захочет убежать и спрятаться, как делала последние девять лет, но неожиданно у нее возникло иное, более сильное желание – броситься в объятия Данте и все ему рассказать, выплеснуть мучивший ее ужас и очиститься.
Она глубоко вдохнула, чувствуя, как рыдания подступают к горлу.
– Все хорошо, – тихо и нежно сказал Данте и привлек ее к себе. – Иди ко мне. Все хорошо.
Она прижалась к нему, ощущая, как под ногами разверзается бездна. Тесс знала, что падение будет болезненным, и собиралась с силами. Данте не торопил ее, он просто крепко держал Тесс в своих объятиях, вселяя уверенность и покой.
И наконец она заговорила. Слова давались с трудом и были горькими на вкус.
– Когда мне было четырнадцать лет, мой отец погиб в автомобильной аварии в Чикаго. Через год моя мать снова вышла замуж за мужчину, с которым познакомилась в нашей церкви. У него был процветающий бизнес, дом на берегу озера. Он казался дружелюбным и щедрым, все его любили, и даже я, хотя и очень тосковала по своему отцу.
Моя мать пила, насколько я помню – сильно. Я думала, она бросит, когда мы переедем в дом отчима, но она продержалась недолго. Отчима совершенно не волновало что она алкоголичка. У него бар всегда был заполнен, даже после ее самых тяжелых запоев. И я начала понимать, что ему удобно, когда она пьяная валяется на диване и не знает, чем он занимается.
Тесс почувствовала, как Данте напрягся. Его мышцы сделались более твердыми и завибрировали, словно он хотел окружить ее стеной и закрыть от беды.
– Тесс, он… приставал к тебе?
Она с трудом сглотнула и кивнула, упираясь лбом ему в грудь:
– Вначале почти целый год он вел себя очень осторожно, просто обнимал меня слишком крепко и держал слишком долго, смотрел на меня так, что мне становилось неловко. Он пытался расположить меня к себе подарками, устраивал вечеринки для моих друзей. Но я не любила бывать дома, и как только мне исполнилось шестнадцать, делала все, чтобы появляться там как можно реже. Я проводила время с друзьями, на лето уезжала в лагерь – словом, старалась находиться где угодно, только не дома. Но рано или поздно мне приходилось возвращаться. Все ухудшилось перед моим семнадцатилетием. Отчим стал грубо обращаться с нами – со мной и с моей матерью, – говорить нам всякие гадости. А потом, ночью…
Смелость оставила Тесс. В голове у нее звучала брань, истерические вопли, грохот, звон разбившегося стекла. Она до сих пор слышала тихий скрип двери в ту ночь, когда отчим прервал ее тревожный сон. В его тяжелом дыхании смешались запах ликера и сигаретного дыма. Мясистая ладонь была потной и солоноватой на вкус, когда он зажал Тесс рот, чтобы она не кричала.
– Был мой день рождения, – онемевшими губами прошептала Тесс, – Он пришел ко мне в комнату около полуночи и сказал, что хочет поцеловать меня в честь моего дня рождения.
– Мерзкий сукин сын, – злобно прорычал Данте, нежно гладя ее по голове. – Господи… Тесс… в тот вечер на набережной я попытался сделать то же самое…
– Нет, не то же самое. Просто это напомнило мне… но это было не то же самое.
– Мне очень жаль. Тебе столько пришлось пережить.
– Не надо меня жалеть, – сказала Тесс, не желая принимать его сочувствие, пока не рассказала ему самого страшного. – Когда отчим вошел ко мне в комнату и завалился на мою постель, я сопротивлялась: пиналась, била его руками, но он был сильнее, давил на меня своим весом. В какой-то момент он резко вдохнул, словно его пронзила боль, и замер, и я наконец смогла спихнуть его с кровати. Он даже не сопротивлялся. Лицо у него сделалось бордовым, потом синим… Сердечный приступ. Отчим умирал прямо на полу моей комнаты.
Тесс замолчала, Данте не нарушал тишину. Возможно, он догадывался, какой финал будет у этой истории. Тесс не могла остановиться теперь. Она тяжело вздохнула и продолжила:
– В этот момент в комнату вошла моя мать. Пьяная, как всегда. Она увидела отчима лежащим на полу, и у нее началась истерика. Мать пришла в ярость. В ее глазах я была во всем виновата. Она кричала и требовала, чтобы я его спасла.
– Она знала, что ты можешь лечить руками? – тихо спросил Данте, помогая Тесс справиться с волнением.
– Да, знала. Я лечила ее синяки и переломы. Она кричала и обвиняла меня в том, что у отчима случился сердечный приступ. Думаю, мать винила меня во всех несчастьях своей жизни.
– Тесс, ты ни в чем не виновата. Ты же знаешь это.
– Да, сейчас я это знаю. Но в тот момент я была так напугана. Я не хотела причинять ей боль и делать еще более несчастной. Она требовала, и я спасла его. Я запустила его сердце и устранила блокаду. Он ничего этого не знал, а мы ему не говорили. А через три дня я поняла, какую ошибку совершила.
Тесс закрыла глаза и перенеслась на девять лет назад. Собираясь заняться лепкой, она вошла в сарай в поисках стеки. Подставила стремянку к стеллажу надеясь разыскать инструмент на верхней полке, случайно задела маленькую деревянную коробку и столкнула ее локтем на пол.
Из коробки высыпались фотографии, много фотографий. Снимки детей разного возраста, разной степени оголенности, на многих были видны трогавшие их в процессе съемки руки фотографа. Тесс сразу же узнала эти гадкие мясистые руки.
Данте почувствовал, как она содрогнулась.
– Я была не единственной жертвой отчима. Я обнаружила, что он издевался над детьми на протяжении многих лет, возможно, десятилетий. Он оказался настоящим чудовищем, и я вернула его к жизни, чтобы он продолжал творить свои грязные дела.
– Господи. – Данте, не выпуская Тесс из рук, слегка отстранился и с сочувствием посмотрел ей в глаза. – Ты не должна винить себя за это. Ты же не знала, Тесс.
– Раз я совершила ошибку, я должна была ее исправить, – сказала она.
Данте нахмурился, и Тесс сухо рассмеялась:
– Я должна была забрать у него то, что дала ему.
– Забрать?
Она кивнула:
– В ту же ночь я оставила дверь своей комнаты открытой. Я ждала его, знала, что он придет, я сама попросила его об этом. И он, как только мать уснула, прокрался ко мне в комнату. Я пригласила его лечь со мной. Господи, это было самой трудной частью моего плана – притвориться, что меня не тошнит от одного его вида. Он растянулся на постели рядом со мной, и я попросила его закрыть глаза, сказала, что хочу отблагодарить его за поцелуй в мой день рождения. Я велела ему не подглядывать, а он так вожделел меня, что охотно согласился.
Я уселась на него сверху и положила ладони ему на грудь. Вся моя ненависть сконцентрировалась на кончиках пальцев и, словно электрический разряд, пронзила его. Он открыл глаза, в них застыли ужас и растерянность, он понял, что я собираюсь с ним сделать. Но было уже слишком поздно. Его тело содрогнулось, и сердце мгновенно остановилось. Я продолжала держать ладони у него на груди и ощущала, как жизненные силы покидают его. Я ждала еще минут двадцать, хотела убедиться, что все кончено.
Тесс не осознавала, что слезы текут по ее щекам, пока Данте не вытер их рукой. Она покачала головой, горло сдавило, и ей было трудно говорить.
– В ту же ночь я уехала из дома. Перебралась к друзьям в Новую Англию, жила у них, пока не окончила школу и не смогла начать самостоятельную жизнь.
– А твоя мать?
Тесс пожала плечами:
– Мы с ней больше не общались. Она не пыталась разыскать меня, и честно говоря, я была этому рада. А несколько лет назад она умерла, как я понимаю, от цирроза печени. Все это время я хотела забыть ту ночь и то, что я сделала.
Данте снова прижал ее к себе, и Тесс не сопротивлялась, растворяясь в тепле, исходившем от его тела, освобождаясь от кошмара прошлого. Рассказать было непросто, но сейчас она чувствовала невероятное облегчение.
Господи, она так устала нести этот груз, прятаться и винить себя.
– Я пообещала себе никогда больше не пользоваться своими способностями. Это мое проклятие. Теперь ты меня понимаешь?
Тесс не сдерживала слез. В объятиях Данте она чувствовала себя защищенной. Его тихие слова успокаивали ее.
– Ты не сделала ничего плохого, Тесс. Такие ублюдки не должны жить на свете. Твоими руками вершилось правосудие, и ты не должна винить себя за это.
– Ты не считаешь меня чудовищем? Не думаешь, что я ничем не лучше его, если смогла так хладнокровно убить?
– Нет. – Данте взял ее за подбородок и посмотрел в лицо. – Тесс, я считаю тебя смелой. Ангелом мести.
– Я ненормальная.
– Нет, Тесс, неправда. – Данте наклонился и нежно поцеловал ее. – Ты восхитительная.
– Я трусливая. Ты верно заметил, я всегда убегаю. Это правда. Я так боялась и так долго убегала. Даже не знаю, смогу ли я когда-нибудь остановиться.
– Беги ко мне, – сказал Данте, не сводя с нее напряженного взгляда. – Я знаю о страхе все. Он и меня мучит. Помнишь тот приступ, что случился со мной у тебя в клинике? Он не имеет никакого отношения к болезни.
– А что же тогда это было?
– Смерть, – холодно ответил Данте. – Сколько я себя помню, меня всегда преследовало это видение – последние минуты моей жизни. Я вижу и ощущаю, как умираю, как будто это происходит на самом деле. Я переживаю свою смерть, я знаю, как это произойдет. Это моя судьба.
– Судьба? Откуда ты можешь это знать?
Данте криво усмехнулся:
– Моя мать предвидела смерть моего отца и свою задолго до того, как это случилось. Ее предсказания сбылись. Она знала, но ничего не могла изменить. Всю жизнь я пытаюсь убежать от собственной смерти, и так будет до самого конца. Я отказываюсь от всего, что могло бы замедлить мой бег, заставить меня по-настоящему захотеть жить. Я никогда не разрешал себе испытывать чувства к кому бы то ни было.
– Да, испытывать чувства опасно, – произнесла Тесс. Она не вполне представляла, какую боль носил в себе Данте, но ощущала, что у них много общего. Оба одиноки, оба привыкли плыть по течению. – Я не хочу привязываться к тебе, Данте.
– Господи, Тесс, я тоже не хочу привязываться к тебе.
Не отводя взгляда, он наклонился и поцеловал ее, нежно и почтительно, словно благодарил за что-то. Данте разрушил стену, за которой она пряталась много лет, и вот теперь Тесс стояла перед ним совершенно беззащитная. Она ответила на поцелуй, мечтая о продолжении. Одиночество заморозило Тесс, и теперь ей требовалось все тепло, которое Данте мог дать.
– Отнеси меня в постель, – прошептала она, касаясь губами его губ. – Пожалуйста, Данте…
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Чейз возвращался домой через черный ход, не хотел, чтобы его видели таким разъяренным и забрызганным кровью. Элиза была наверху. Он слышал ее тихий голос, она о чем-то беседовала с Подругами по Крови в гостиной на втором этаже.
Чейз уловил ее аромат. Острое желание, смешанное с клокотавшим в нем гневом, действовало как сильнейший наркотик, все ощущения обострились.
Злобно зарычав, Чейз направился к своим апартаментам. Ногой захлопнул за собой дверь, резко дернул молнию на куртке, испачканной человеческой кровью, стянул ее с себя и швырнул на пол. За курткой последовала рубашка.
Глупо было набрасываться на наркодилера, но ему требовалось выместить на ком-то свою злобу. Чейз посмотрел на свои разбитые в кровь руки. Он вел себя как дикий зверь. Неужели это был он? Чейз всегда гордился своими твердыми принципами, никогда не позволял эмоциям взять верх над логиком. Как оказалось, он ошибался на свой счет, достаточно было одного только импульса, чтобы послать все эти принципы к черту.
Он не убил Салливана, хотя набросился на него именно с этой целью. Чейз клыками впился ему в горло, нисколько не заботясь о том, что выдает свою вампирскую сущность. Однако в конце концов ему удалось совладать с дикой яростью, и он отпустил человека. Возможно, ради безопасности Рода следовало стереть его воспоминания, но Чейз хотел, чтобы Салливан знал, что его ждет, если он нарушит их договор.
Чейз понимал, что своим поступком обманул доверие Данте и Ордена, но в сложившейся ситуации он не видел иного решения. Ему нужно было, чтобы Салливан оставался в городе, а не отсиживался в бункере. Наркодилер должен будет помочь ему найти Кэмдена. Испытав на себе гнев вампира, этот подонок собственной кровью поклялся, что сделает это.
Чейз осознавал, что теперь ему придется вести поиски в одиночку. Орден не только не станет больше оказывать ему поддержку, но и выставит счет. Что ж, он готов ответить за все. Он зашел слишком далеко, чтобы беспокоиться о последствиях. Чейз уже поплатился своей карьерой, которую с таким трудом выстраивал, – из Агентства его уволили. Сегодня ночью он поступился честью. Но он готов отдать все, лишь бы выполнить свою миссию.
Включив свет в ванной, Чейз посмотрел на свое отражение в зеркале. Лицо потное, в крови, глаза горят желтым пламенем, зрачки сузились в щелки от злобы и голода. Дермаглифы на его обнаженной груди и плечах меняли цвет от бледно-алого до золотистого – Чейзу нужна была кровь. Той небольшой порции, что он взял из горла Салливана, оказалось недостаточно. Горьковатый привкус все еще ощущался во рту, требовалось перебить его чем-то более приятным. Более тонким вкусом вереска и розы.
Чейз чувствовал, как этот аромат приближался к его апартаментам, а он стоял перед зеркалом и смотрел на отраженное в нем чудовище.
В дверь неуверенно постучали, и Чейз вздрогнул, как от выстрела.
– Стерлинг? Ты вернулся?
Он не ответил. Не мог. Язык прилип к нёбу, челюсти плотно сжаты, на губах презрительная усмешка. Ему пришлось собрать все силы, чтобы мысленным приказом не открыть Элизе дверь.