Отдельные обязательные требования адыгской этики

Адыгская этика основана на особой взыскательности и взаимно уважительных отношениях в обществе. Каждый человек требовательно относился к своим поступкам. Пословица гласит: «Шэныгъэм нэхърэ емык1ум ф1эл1ык1» (Больше смерти остерегайся позора).

Любовь к детям у адыгов не выставлялась напоказ. «Прилюдно никогда адыги не хвалили и не ласкали своих детей. А если кто-то отзывался о них хорошо, то родители скромно говорили: «Мал еще, ни­чего не достиг» (14).

Взаимоотношения супругов в семье были подчинены законам при­личия и «благопристойности». «Как мужчины, так и женщины доброго нрава и целомудренны. Среди них можно встретить красивейших лю­дей в мире. Они очень гостеприимны, разумны, приветливы», - писал нидерландский государственный деятель Н. Витсен, находившийся в свите шотландского посланника в Москве с 1664 года (15).

Скромность и толерантность - серьезные требования адыгской этики. Основополагающей категорией нравственности адыгов являет­ся одно из самых древних требований нравственности у многих наро­дов - намыс. «Намус - зачаток великих тайн и эпитет архангела Джабраила (Гавриила)» (16).

Со словом «намыс» в адыгском этикете связана сложная система нравственных понятий. Приведем эпизод из литературного повество­вания: «Биболэт смог теперь внимательно присмотреться к спутни­цам. Старуха не отличалась красотой, но в лице ее было старческое благообразие, строгость которого подчеркивалась сомкнутыми чер­ными бровями. Дочь сидела, опустив глаза и смущенно перебирая кисти шарфа. Ей, наверное, было не больше 16 лет. Тонкие брови и черные длинные ресницы резко выделялись на матовой белизне ее лица. Большие черные глаза глянули на него прямо, и он увидел в них ту особую пытливую робость правдивого чистого сердца, как бы опа­сающуюся возможной неискренности и грубости других»(17).

Честь, чистота сердца, знание своего места в отношениях с други­ми, совесть, поступки по совести, красота и скромность в речи и по­ведении присущи человеку, обладающему «намыс». В категориях та­ких этических понятий обязательно воспитывались адыгские дети и подростки. Наряду с этими понятиями, большое значение адыги при­давали правдивости. Об этом народом сложено немало пословиц: «Пэжыр хъущхъуэщ, пщ1ыр щхъухыц» (Правда лекарство, ложь - яд), «Пц1ьщ лъакъуэ щ1эткъым умыщ1эм ущ1эупщ1эну емык1укъым» (У лжи нет ног, спросить не стыдно того, чего не знаешь).

Большое значение имели немногословность, взвешенность и об­думанность высказываний. «Ф1ыгъуэм я нэхъыщхьэр зэгуры1уэщ» (Высшее из благ - взаимопонимание), «Гупсыси псалъэ - зыплъыхи т1ыс» (Подумай и скажи, оглянись и садись). «1ей пщ1ауэ ф1ым ущымыгугъ» (Совершив зло, не жди добра). Здесь нравственное понятие народной мудрости в том, что природа жизни человека зависима от его поступков. Зло - это грех, который оборачивается против совер­шившего его человека, а добро - благое дело, которое вернется добром. «К1апсэр к1ыхьмэ ф1ыщ, псалъэр к1эщ1мэ нэхъыф1ыжщ» (Длин­ная веревка хороша, речь короткая - еще лучше). Адыги не любили многословия. «Зэхьэзэхуэр мэунэри, зэижит1ыр мэунэхъу» (Солидар­ность венчается добром, непонимание друг друга - несчастьем).

Выносливость и терпение были присущи адыгскому характеру, его этике. Адыги преодолевали боль, голод, любые возможные невзгоды стоически, не выдавая своих чувств окружающим. Такой выносливости и сдержанному поведению дети воспитывались с малых лет.

Этим и другим понятиям этики адыгов посвящены строки, напи­санные кабардинским поэтом Б. Куашевым:

Напэр зыхъумэфым

Уэрэдыр хуаус,

Пц1ык1э ц1ыху пагэфым,

Хуащ1къым хьэдэ1ус

Нобэ пц1ы уупсым

Къыщ1эщынщ пщэдей

Губжьк1э бдзы уи 1упсыр

Къэнэжынщ уи дей (18).

О мужестве и мудрости адыгского этикета много сказано и в исто­рических документах, и в произведениях художественной литературы.

Толерантности в воспитании отводилось особое место. Эта черта наряду со смелостью, ловкостью, мужеством прививалась ребенку с малых лет. Понятие адыгагъэ по своему значению близко к слову «человечность». Все обряды вежливости черкесы соблюдали даже по отношению к врагу, если случалось с ним встретиться там, где законы благопристойности удерживали их оружие - например, в присутствии женщин, на съездах дворянства и т. п. Когда приличия не дозволяли использовать или даже обнажать оружие, враги, между которыми су­ществовала даже кровная месть, оставались в границах вежливости. Дворянский этикет вообще предполагал, что даже кровные враги уважали достоинство друг друга. Например, если они встретились и ожидается поединок, каждый предлагал противнику первым нанести удар или стрелять. Соблюдались и такие правила: «Ты старше, и по­тому право первого удара за тобой», или «Ты гость, бей первым», или «Я вызвал тебя на дуэль, бей первым ты» и т. д.

Хан-Гирей отмечал, что соблюдение вежливости в обращении есть непременная обязанность каждого черкеса. Черкесы «любят вежли­вость, скромность: всякое ругательное слово имеет последствия; строгость замечания, угрозу и сам поединок, для которого не назна­чается ни место, ни время; там, где впервые встречаются соперники после ссоры, бывает и место поединка» (19). Важным требованием этики было не разглашать тайны других. Младший по возрасту первым приветствует словесно, но право подачи руки принадлежит старшему. Младшие не вступают в разговор после приветствия. Младший по возрасту, когда ему подает руку старший, здоровается обеими рука­ми, как бы поддерживая своей левой рукой его правое предплечье. Этим жестом он проявляет свое особое уважение.

Дух отваги, дух воинственности воспитывался в мальчиках с ма­лолетства. Адыги жили под постоянным натиском и угрозой перед набегами, и такая система воспитания была вынужденной. Оружие могло понадобиться в любое время. В военно-патриотическом воспи­тании адыгов большое значение имеет воспитание храброго, мужест­венного, ловкого наездника и воина. Во всем в адыгской жизни гла­венствовала этика народа, презирающего трусость и предательство. Под пулями, рискуя жизнью, адыги на поле битвы забирали не только раненых, но и тела убитых соплеменников, - это было святой обязан­ностью адыгского воина.

О красоте, силе и ловкости воинов-черкесов много свидетельству­ет историческая хроника. Однако черкесы никогда и ни одному наро­ду не навязывали войну - они только защищали свою землю и свою свободу. На этот счет говорили: «Япэу умыуэ, къоуэм ущымысхь» (Первым не бей, ударившего не жалей), «1эщэ зыгъэдалъэм илъ япэ мажэ» (Первым проливается кровь того, кто стремится к войне), «Бгъэр куэдрэ уэмэ и дамэр мэкъутэ» (Часто бьющий крылом поло­мает его), «Зэуэ езыгъажьэ и щхьэ лажьэ хохуэж» (Начавший бой го­ловную боль обрел), «Зауэм и к1эр хьэдагъэщ» (Конец войны - слезы).

«Нет в мире народа добрее этого, радушнее принимающего ино­странцев», - писал Дж. Лука (20).

«Адыгская этика отвергает стремление к превосходству, дух и суе­ту безоглядного соперничества; предосудительным считается само желание слыть лучше всех» (21).

«Привыкшие с самого нежного возраста к суровой закалке тела, к пользованию оружием и управлению лошадью, они не знают другой славы, кроме победы над врагом, и другого позора, кроме отступле­ния перед неприятелем» (22).

М. Ю. Лермонтов писал о презрении черкесов к трусости в поэме «Беглец». Антитезой борцам за свободу, защитникам родины стал Гарун, герой поэмы. Забыв свой долг и стыд, Гарун бежал с поля битвы и потому достоин презрения. Отныне он не имеет права на дружбу товарищей, на любовь матери, нет ему места ни в родном доме, ни в ауле: таков суровый обычай черкесов. Отвергнутый другом, любимой девушкой, матерью, беглец покончил с собой. И даже «труп, от пра­ведных изгнанный, никто к кладбищу не отнес» (23).

Этическая и гражданская оценка поступка Гаруна заключена в словах матери:

Молчи, молчи! Гяур лукавый, Ты умереть не мог со славой, Так удались, живи один.

Твоим стыдом, беглец свободы,

Не омрачу я стары годы,

Ты раб и трус - и мне не сын!

По мнению С. А. Андреева-Кривича, исследователя творчества М. Ю. Лермонтова, при создании этого произведения поэт использо­вал кабардино-черкесский материал. В основу «Беглеца» могла быть положена черкесская песня, содержание которой приводится путеше­ственником Тэбу де Мариньи в книге «Путешествие в Черкесию». Эта песня - жалоба юноши, которого хотели изгнать из страны за то, что он вернулся один из экспедиции, где все его товарищи погибли.

«С детства приученные к тому, что мы называем трудностями, и к крайнему воздержанию, которое здесь считается достоинством, они переносят все тяготы войны не только без ропота, но даже с бодро­стью» (24). Черкесы приучали своих детей быть умеренными в еде. Взрослые сами стоически могли переносить тяготы жизни и с ранних лет учили своих детей терпеливости.

«Черкес владел характером энергическим и многосторонним, в котором скрывалась твердая настойчивость и необыкновенное терпе­ние. Последнее, особенно в страданиях, осталось у черкесов одним из первых достоинств молодого человека. Равнодушие, с которым они переносили боль, доходило до такой степени, что в этом случае легко было узнать среди них европейца, который мог быть столько же бес­страшен, как и черкес, но никогда не мог сравниться с ним в терпели­вости» (25). Терпеливость - одно из требований адыгской этики. Ране­ный, больной, голодный никогда не выдаст себя стоном, он переносит боль, нужду стоически.

Любовь к лошадям, свободолюбие и независимость, смелость, уч­тивый нрав черкесов гармонируют с прекрасной природой, окру­жающей их.

О глубинных понятиях и связи поколений адыгов со своей землей говорит народное пожелание: «Ди л1ахэм напэ хужьк1э напэ къабзэк1э Тхьэм дыхуихьыж» (Дай Бог нам вернуться к предкам с чистой сове­стью). Здесь отражается вера адыгов в потусторонний мир и кораническая ответственность поколений за благонравное существование на земле перед ранее жившими и перед будущим.

Этика общественных и родовых отношений не допускала негатив­ных поступков, очерняющих и унижающих род. Честь рода и про­славление его являлись обязанностью каждого. Считалось позором для молодого человека не знать, например, имя прадеда. Молодые люди знали, как минимум, семь поколений, а также дела, которыми славился их род. Стремлению к общей славе помогало желание ум­ножить, усилить достоинство рода, равняясь на нравы, трудовые и военные подвиги отцов и дедов. Святость родства, ревностная защита чести рода, память о достоинствах предков были стойким кредо мо­лодого адыга, благодаря чему он мог чувствовать себя человеком, уважаемым в своем сообществе.

Еще одна пословица гласит: «Скромность - красивое одеяние». Особой скромностью отличались девочки. Знаток адыгских традиций Т. Керашев в книге «Одинокий всадник» подчеркивает: «Адыги ниче­го не жалели, чтобы как можно красивее одеть своих дочерей. Они считали, что красивая одежда обязывает девушку вести себя прилич­но, с достоинством. При этом у них вкус к одежде был изысканный, ничего лишнего, ничего аляповатого они не позволяли. Чувство меры ощутимо во всех их нарядах» (26).

Н. Дубровин писал: «Обращение черкесских девушек было скром­но и исполнено достоинства. Красота их с давних пор не находила соперниц» (27).

«Самые смелые джигиты отличались необыкновенной скромно­стью. Готовы были всегда уступить место и первыми прекратить спор. Но на действительное оскорбление реагировали молниеносно: не бранью, угрозами и криком, а оружием. Заслуги своих героев чер­кесы воспевали в основном после их смерти. Рассказывают, что в древности знаменитейший из витязей Бхезинеко - Бексирз - удосто­ился этой чести при жизни. Он был уже глубоким стариком, когда его сыновья поручили певцам сложить жизнеописательную песню об от­це. Старец, узнавший об этом уже после того, как песнь была сложе­на, призвал к себе своих сыновей и певцов, приказал пропеть сло­женную песню и, найдя в ней описание подвига, унизившего одного из его соперников славы, приказал это порицание из песни выкинуть. Скромность почиталась в старину черкесами лучшим украшением че­ловека» (28).

Скромность сына по отношению к отцу требовала того, чтобы при посторонних он не вступал в разговор с отцом, на вопросы его отве­чал кратко и ясно, также никогда не садился перед ним без особой его воли. В знак уважения сын не садился с отцом за один стол во время обеда. Сыновья подчинялись отцу, младшие братья - старшим. Слово старшего в семье было законом. «Черкесская семья никогда не соби­рается за столом, чтобы вместе откушать; мать и отец делают это от­дельно, так же как и дети, которые делятся в зависимости от пола и возраста, и каждый отправляется есть свою порцию в отдельный уго­лок. Для черкеса постыдно есть перед чужеземцем и, тем более, за одним столом; поэтому хозяин все время на ногах из уважения к сво­им гостям, - повествует Бларамберг. - Черкес старается избегать все­го, что говорит о его привязанностях и радостях, видя в этом прояв­ление слабости, считается даже неприличным говорить с ним о его детях, особенно когда они маленькие. Только с возрастом можно по­зволить себе право забыть об этом стоицизме; старик, который про­явил все свое мужество в молодости, может в кругу своей семьи про­являть сентиментальность»(29).

Чрезвычайно важным в адыгагъэ и в воспитании адыгов является этическая категория «совесть», ее смысл и понятия, исходящие от этого слова. Честь и совесть - взаимозависящие категории. Человек, обладающий честью по понятиям адыгов, имеет совесть. Здесь вы­черчивается четкая грань. Ни при каких условиях не достижим авто­ритет в обществе для бесчестных людей, которыми в жизни не руко­водит совесть. О человеке адыги судят не по разговорам, а по делам, достойным уважения. «Ты, говорящий, никого не убедишь, пока нет в сердце у тебя того, что сходит с языка». Совесть - напэ -для адыгов категория, не имеющая границ в мироздании. «Фи л1ахэм я напэ, уи адэ анэм я напэ, фи бынхэм я напэ», то есть бессовестные поступки одного лишают совести и его родителей, и его детей, и его предков - словом, весь род. Поэтому в адыгской категории нравственности очень важно жить в ладу с совестью, чтобы существовать с честью, оберегая генокод своего рода. Честь не имеет размытых границ, как принято в настоящее время, у нее четкие грани и абсолютный при­оритет.

Существует много поговорок и притч о том, что никакая молва, никакие грязные речи не могут запятнать человека, если он чист: «Пк1эрымылъ, къыпк1эрыпщ1экъым» (Не пристанет наговор, если че­ловек чист), «Намыс здэщымы1эм нэсып щы1экъым», (Не бывает сча­стья там, где нет уважения). «Пэжыр пхуш1эхъумэнукъым» (Правду не схоронишь) и т. д. В истории адыгов случалось, что невиновный человек был ославлен и обвинен в том, чего не совершал. С другой стороны, считалось позором раскрыть чужую тайну. Иной раз скла­дывалась совершенно абсурдная ситуация: человек, ославленный убийцей, не мог назвать имя истинного убийцы, если это было дове­рено ему как тайна. И тогда для очищения своего доброго имени че­ловеку оставалось единственное средство - песни, песни-плачи, очи­стительные песни, игравшие большую роль в адыгской жизни.

Песне адыги придавали особую силу, веря, что человек не может петь искренне и душевно о том, что у него не наболело. «Знаменитый рыцарь Гудаберд, сын Азепша, случайно стал свидетелем того, как братья Тхипцевы убили князя Таусул, который навязывался в любов­ники к их невестке. Братья взяли с Гудаберда слово не выдавать их. На беду в этот момент его увидела какая-то женщина. Она и донесла Таусултановым, что Гудаберд, мол, знает убийцу. Чтобы не нарушить данного слова, рыцарь эмигрировал в Крым. Но вскоре и здесь он оказался не ко двору и вынужден был вернуться на Родину. Он при­шел в кунацкую Тхипцевых, однако вскоре проведал, что братья за­мышляют его убить. Сочтя себя свободным от данного им слова, ре­шил воспользоваться одной из оставшихся возможностей спастись - очиститься перед княжеским родом. Он пришел в кунацкую Талустановых под защиту гостеприимства и пропел княжичам свою песню:

Пщы сымыук1ыу пщыук1 къысф1ащт. Пщыр зыук1ами си нэр хуэмысэт,

Си нэр хуэмысэ щхьэк1э

Си 1эр хуэхейщ.

Князя не убивавшего, меня князеубийцей назвали.

К убийству князя мои глаза причастны,

Хотя мои глаза причастны, да руки не причастны.

То, что рассказано в песне, не может быть ложью, и Гудаберду поверили. Но рыцарь не остановился на этом: он, не называя имени убийцы, назвал его приметы:

Пщыр зыук1ари къамэ 1эпщэхущ,

Шы к1эху зэришэрт.

Сымыхэшэн щхьэк1э Хэкум сок1ыж.

У убийцы князя кинжал с белой рукояткой,

И коня белохвостого имеет,

Я, чтобы его не выдавать, родину покинул.

Так Гудаберд очистился перед Таусултановыми и отомстил брать­ям Тхипцевым за неблагодарность»(30).

Очищение подобного рода носит этический характер, ибо герой оправдывается в песне тем, что, согласно рыцарскому кодексу ады­гов, считалось пороком, скверной, тем, что вызывало порицание со стороны общества. С одной стороны, скверное имя убийцы, с другой -низкого доносчика.

Адыги, заботясь о своей чести, не разрушают чести окружающих, особенно бережно они относятся к женщине. Идеал почитания жен­щины, как нельзя лучше, вписывается в понятие адыгства, усиливая его гуманистический смысл. «Это броня, оберегающая ее от негатив­ных воздействий и переживаний. Разрушающий эту броню тем самым посягает на уклад жизни, разрушает в ней гармонию и уверенность» (31).