Все они содержатся в каждой из 46 хромосом, расположенных слева в геометрическом порядке 2 глава

И в самом деле, в природе мы всегда сталкиваемся с удивительными примерами близкой зависимости между фор­мой органов и выполняемыми ими функциями, даже если это не дает ощутимых преимуществ животному. Насекомые, добывающие нектар из цветов определенного вида, отращи­вают хоботки, приспособленные к длине венчика этих цве­тов. Но у них также развивается покров, совершенно беспо­лезный для них самих, с помощью которого они собирают рыльцу и таким образом опыляют цветы, на которые садятся. У муравьеда такой маленький рот, что из него может высу­нуться только его длинный, похожий на червяка язык, по­крытый клейким веществом, позволяющим собирать и по­едать муравьев и т.д.

Но почему поведение животного подобным образом огра­ничено? Почему одно животное ползает, другое прыгает, а Третье лазает? И почему одно ест муравьев, а другое приспо- собилось к опылению лишь одного определенного вида цвет­ка? И почему одни едят живых тварей, а другие — лишь раз­лагающуюся плоть? Есть такие, что живут только травой, дру­гие прекрасно себя чувствуют, питаясь только древесиной, а есть и такие, которые пропускают через свой организм пере­гной почвы. А чем вызвано огромное число разных видов? И почему у каждого вида должна быть своя неизменная ма­нера поведения, настолько отличная от других? Почему одни по природе своей свирепы и агрессивны, а другие робки и пугливы? Предназначение живых существ в этом мире не мо­жет ограничиваться только тем, чтобы жить и выживать в борьбе за существование, пытаясь получить самое лучшее из того, что его окружает, себе на пользу в своего рода всеобщей потасовке, как это предполагает объяснение Дарвином теории эволюции. Непохоже, чтобы «жизненная сила»¹ стремилась вперед через последовательность, улучшающихся форм все к большему совершенству. Похоже, само по себе совершенство не является истинной целью жизни.

Вот новый переворот в наших представлениях! С этой новой точки зрения, цели жизни, похоже, связаны скорее вы­полнением работы, необходимой для окружающей среды. Словно бы живые существа являлись посредниками творения, наделившего каждого из них определенной задачей, словно слуг в большом доме или служащих компании. Гармония при­роды на Земле поддерживается усилиями бесчисленных живых существ, каждое из которых обладает своими обязанностями. Именно эти формы поведения мы наблюдаем, и, следователь­но, такое поведение служит целям, выходящим далеко за рам­ки обслуживания собственных жизненных потребностей.

Если это так, то что останется от эволюционных теорий, так долго безраздельно господствовавших в мире науки? Означает ли это их закат? Вовсе нет. Просто их содержание станет более широким. Разумеется, идея эволюции не может более сущест­вовать в своей старой линейной форме, как последовательность поступательных шагов к неопределенному совершенству. Се­годня представления об эволюции стали шире. Они распростра­нились на двухмерное пространство, которое объединяет мно­жество функциональных связей, близких и удаленных, которые объединяют деятельность разных форм жизни.

Эти связи стоит трактовать не как простые примеры вза­имопомощи, а в связи с глобальной целью, касающейся всей окружающей среды, — единением природы. Из возникающего в результате этого порядка каждый получает компоненты, не­обходимые для его собственного существования.

То, что такая жизнь может иметь назначение, связанное с Землей, было отмечено уже геологами прошлого столетия. Современник Дарвина Лайель² показал, как различные виды

^[1] «Elan Vital» Бергсона.

^[1] Lyell Charles. Principles of Geology (1836); Elements of Geology (1838); Travels in America (1845).

поведения разных видов во взаимодействии друг с другом, что в применении к природе стала напоминать экономическую науку. С ее помощью можно решать частные практические вопросы сельской местности, как это делается в научной аг­рономии. Например, чтобы защитить территорию от завезен­ных растений, экспансия которых плохо поддается регулиро­ванию со стороны человека, прибегают к помощи экологии, которая может навести на мысль ввезти насекомых-вредителей для восстановления необходимого баланса. Подобные случаи характерны, например, для Австралии¹.

Экологию можно назвать практической биологией, посколь­ку она имеет дело с отношениями между видами, а не с характер­ными особенностями каждого вида в отдельности.

Наиболее полезные и познавательные разделы современ­ных знаний относятся к практической области, поскольку здесь наше представление об эволюции дополняется воздей­ствием живых существ на окружающую среду, и это прибли­жает нас к истине. В этой связи функционирование живых существ является самой и удивительной, и убедительной со­ставляющей их существования. Жизнь существует на земле не просто ради сохранения собственного присутствия, но для продолжения процесса созидания в целом и поэтому необхо­димого для всего живого.

Никаких теорий и открытий, зиждущихся на достижениях современной науки, недостаточно для объяснения тайны жизни, но каждая свежая деталь, которую открывают эти до­стижения, добавляет что-нибудь к ее пониманию.

Внешние факторы, которые полностью доступны для на­блюдения, предлагают практическое руководство, которому необходимо следовать. И все, кто, подобно нам, стремится помочь жизни с помощью просвещения, должны восприни­мать ребенка в том же свете, как и любое другое живое суще­ство в процессе роста. И это заставляет нас задуматься о том месте, которое младенчество человека занимает в биологии,

^[1] Исчерпывающий обзор живой природы во всех ее проявлениях можно найти в ра­боте: Wells Н. G., Huxley Julian and Wells G. P. The Science of Life. — London, 1931.

во всем мире живой природы. Ибо линейной концепции эво­люции, пытающейся объяснить расхождение видов с помо­щью идей адаптации и наследственности, а также стремлени­ем к совершенству, более недостаточно. Существует еще одна сила — не простое стремление к выживанию, а стремление к гармонии, объединяющее всеобщие усилия таким образом, что они работают на достижение общей цели.

Так и в ребенке помимо жизненно важного стремления сформироваться и достичь совершенства должна быть еще одна цель, естественная обязанность, нечто, что он должен сделать в служении единому целому.

Неизбежно возникает вопрос: «Какова же тогда истинная цель детства?» И едва ли мы сможем уверенно заниматься научным образованием, не попытавшись сначала дать ответ на этот вопрос.

Ибо у ребенка есть двойная обязанность. И если рассмат­ривать только одну ее сторону, обязанность вырасти, то есть опасность подавления его лучших способностей.

Мы уже сочли нужным предположить, что ребенок при рождении несет в себе созидательные способности, которые должны раскрыться в процессе его активности в окружающей среде.

Ребенок появляется из «ничего» в том смысле, что он не имеет ни психических характеристик, ни изначально сформи­рованных способностей двигаться, но несет в себе потенци­альные способности, которые определяют его развитие, и это способности впитывать в себя окружающий мир.

Это «ничто» новорожденного младенца сравнимо с мни­мым «ничто» зародышевой клетки.

Разумеется, не просто принять эту идею. В свое время Вольф поразил всех тем, что всего-навсего показал, что живой организм формирует себя и что до этого не существует ничего сформированного, как полагали его современники-философы.

Разве не удивительно обнаружить, что ребенок не прино­сит с собой в этот мир ничего из приобретений своего народа, расы и даже семьи, что ему самому приходится все это стро­ить? Это происходит повсеместно, как у самых примитивных и разрозненных племен, так и у самых цивилизованных народов, в каждом уголке Земли. Все младенцы выглядят одинаково — не способными двигаться, пустыми и незначительными.

И все же в этом инертном существе скрыта великая сила, «творческая сущность человека», которая ведет его к форми­рованию человека своего времени, своей культуры. И в этой присущей ему способности к поглощению информации он следует законам роста, универсальным для всего человечества.

Его обязанность — постичь современную ему стадию раз­вивающегося общества, истоки которого теряются в тысяче­летней истории и перед которым лежит будущее на тысячи, а возможно, и на миллионы лет. Да и этот современный уро­вень, которого он должен достичь независимо от его положе­ния во времени, постоянно изменяется.

Трудно представить себе разделение труда между взрослым и ребенком в рамках этого уникального явления, прогресс, лишенный помощи наследственной передачи приобретенных характеристик.

Помимо этого существует еще и нейтралитет ребенка, его биологическое безразличие к принятию своего характера и слиянию с ним — или со всем, что он для себя открывает. Это может служить поразительным доказательством единства человечества.

Осознание этой удивительной истины, особенно в послед­ние несколько лет, послужило серьезным импульсом к изуче­нию отсталых племен, в жизни которых ученые надеялись найти дополнительные доказательства.

В своей недавно изданной работе «Формы культуры» (Benedict JR. Patternsof Culture. — New York, 1948) доктор Рут Бенедикт рассказала о том, как группа французских миссио­неров, занимающаяся этнологическими исследованиями, от­правилась в Патагонию, где обитают племена, считающиеся самыми примитивными на земле. Их уровень развития и обы­чаи можно отнести к каменному веку. Они боятся белых людей и поэтому бежали при приближении миссионеров. Но в спешке кто-то из этих патагонцев бросил новорожденную девочку. Миссионеры подобрали ее, и сегодня это молодая образованная женщина, которая говорит на двух европейских языках, имеет европейские привычки, исповедует католицизм и изучает биологию в университете. Воистину за восемнадцать лет она прошла путь от каменного века до эпохи атома.

Получается, что в начале своей жизни индивидуум может творить чудеса, без усилий и практически не осознавая этого.

Это впитывание информации из внешнего мира является феноменом огромной значимости, напоминающим один из случаев биологической мимикрии. Встречается она редко, но не настолько необычна, как это представлялось ранее. Все чаще и чаще обнаруживают ее примеры, и вот уже целое крыло Зоологического музея в Берлине отдано под богатую выставку подобных экземпляров. Мимикрия — это феномен защиты. Он заключается в приспособлении внешнего вида животного к проявлениям окружающей его среды. Такова природа меха белого медведя, имеющих форму листьев неко­торых видов бабочек, сходство некоторых насекомых с палоч­ками или зелеными стеблями растений, плоская форма и ок­раска под цвет песка некоторых рыб.

Это воспроизведение характерных признаков окружающей среды никак не связано с историей этих признаков, не зависит оно и от сознательного их восприятия. Многие животные про­сто следят за теми или иными сторонами окружающей среды, другие же перенимают их.

Будучи совершенно иным по своей природе, этот пример из других форм жизни помогает нам понять психические яв­ления, происходящие в детстве.

7. Духовный Эмбрион

Становится очевидным, что новорожденный ребенок должен проделать некую созидательную работу по формированию своей психики, аналогичную той работе, которую проделал эмбрион при формировании физического тела. Перед ним развертывается период жизни, совершенно отличный от внут­риутробного и при этом совсем не похожий на жизнь взрос­лого человека, которым ему предстоит стать. Эта послеродовая работа — созидательная деятельность, осуществляемая в так называемый «период формирования» и превращающая малы­ша в некий «Духовный Эмбрион».

Похоже, что человек проходит два эмбриональных периода. Один — внутриутробный, как у животных, второй — послеродо­вый, свойственный только человеку. Длительное младенчество делает человека существом, совершенно отличным от животных, и именно с этой точки зрения мы и должны его рассматривать. Оно образует барьер, за которым человек становится совершен­но не похожим на других живых существ. Способности человека не являются ни продолжением, ни трансформацией способно­стей животных. Его появление на земле было эволюционным скачком живой природы, исходной точкой нового хода событий.

Именно различия между видами, а никак не сходство, по­зволяют нам различать их. Именно нечто новое формирует новый вид. Это новое не является простым производным от старого, а всегда проявляет оригинальные черты. Оно несет в себе характеристики, прежде не существовавшие. Это новый импульс в царстве жизни.

Так было, когда появились млекопитающие и птицы. Они принесли с собой нечто новое. Они были не просто копиями, разновидностями или продолжением ранее существовавших особей. После того как вымерли динозавры, новыми характе­ристиками птиц стали: активная защита яиц, строительство гнезд и самоотверженная забота о птенцах. Бесчувственные же рептилии, напротив, всегда бросали свои яйца. А млекопи­тающие даже превзошли птиц в защите своего вида. Они не строят гнезд, но вынашивают потомство в своем теле и питают его своей кровью.

Это были совершенно новые биологические черты.

Затем на сцене появился новый персонаж — человек. Если говорить о человеке как о биологическом виде, то его эмбрион имеет двойную жизнь. Он создан по новому проекту и имеет, по сравнению с другими тварями, новое предназначение.

На этом моменте нам следует остановиться и, исходя из этого, заново начать изучение развития ребенка и психологии человека. Если работа человека на земле связана с его духом, с его творческим разумом, тогда его дух и его разум должны стать точкой опоры его существования и всех трудов его тела. Вокруг этой точки организуются поведение человека и даже его физическое строение. Развитие человека осуществляется внутри определенного духовного пространства.

Сегодня эта идея, бывшая всегда в центре внимания ин­дийской философии, получает распространение также и на Западе. Сам опыт подсказывает нам, что причины физических нарушений часто кроются в состоянии психики, когда дух более не в состоянии осуществлять должный контроль.

Если природа человека действительно управляема некоей «духовной субстанцией», если он так зависим от нее, что этим обусловлено все его поведение, тогда первейшей заботой о новорожденном младенце должна быть забота о его психиче­ской жизни, а не только лишь о жизни тела, что, к сожалению, происходит сегодня.

В процессе развития ребенок не только обретает способно­сти человека — силу, разум, язык, — в то же самое время он адаптирует свое существо к условиям окружающего мира. И это — прямая заслуга той особой психологической формы, которая так отличает его от взрослых. У ребенка иные, нежели у нас, отношения с окружающей средой. Взрослые наслажда­ются своей окружающей средой, они могут вспоминать ее и ду­мать о ней; ребенок же впитывает ее. То, что он видит, не просто запоминается, это образует часть его души. Он воплощает в себе все, что видят его глаза и слышат его уши. Одни и те же вещи не произведут в нас никакого изменения, в ребенке же произ­ведут преобразования. Этому особому виду жизненной памяти, которая не является сознательной памятью, а впитывает образы в самую жизнь индивидуума, сэр Перси Нанн (Percy Nunn) дал особое название — «Мнеме»¹.

Одним из примеров этого, как мы видим, является язык. Ре­бенок не «запоминает» звуки, а воплощает их и потом может их воспроизводить в совершенстве. Он овладевает языком во всей сложности его правил и исключений не потому, что он изучает его, и не благодаря своей памяти. Возможно, его память созна­тельно никогда не сохраняла его язык, и все же язык становится частью его психической жизни и его самого. Несомненно, тут мы имеем дело с феноменом, отличным от чисто мнемонической деятельности, — мы имеем дело с одним из самых странных ас­пектов разума младенца. В ребенке существует особый вид чув­ствительности, который заставляет его поглощать все вокруг себя, и одна эта работа по наблюдению и поглощению позволяет ему адаптировать себя к жизни. Он делает это благодаря бессо­знательной силе, которая существует только в детстве.

Первый период жизни ребенка— это период адаптации. Мы должны ясно понимать, что подразумевается под адаптацией в этом смысле, и отличать ее от формы адаптации, существующей у взрослых. Именно особая адаптивность ребенка делает землю, на которой он родился, единственной, где ему захочется жить, а родной язык — единственным языком, которым он владеет в совершенстве. Взрослый, живущий за рубежом, никогда не суме­ет адаптироваться таким же образом и до такой же степени. По­думайте о миссионерах. Это люди, которые по своей воле едут в дальние края, чтобы исполнить там свое предназначение, и если вы будете расспрашивать их об этом, они скажут: «Мы жертвуем

Само слово «мнеме» было впервые употреблено немецким биологом Рихардом Зе- моном, а сэр Перси Нанн развил и расширил эту идею в своей «Hormic Theory». Именно в этом значении мы и используем это слово, как и другие его концепции: Ногте u En- grams. Более подробную информацию можно найти в прекрасной книге сэра Перси Нанна «Образование, его данные и основные принципы» (Sir Percy Nunn, Education, its Data and First Principles, London (1-е изд. 1920 г.)).

своей жизнью, живя там». Это признание показывает ограниче­ния в способности взрослого к адаптации.

Но вернемся к ребенку. Он начинает любить землю, на которой родился, и не важно, где она находится. Возможно, жизнь там и тяжела, но такого счастья он больше не обретет нигде. Один любит холодные равнины Финляндии, другой — песчаные дюны Голландии. У каждого эта адаптация, эта лю­бовь к стране пришла от того ребенка, которым он когда-то был.

Именно ребенок зарождает это, а взрослый уже обнаружи­вает в себе. И тогда он чувствует свою принадлежность к этой стране, и он обязан любить ее, чувствовать ее очарование, и нигде больше он не найдет такого счастья и покоя.

В Италии было время, когда родившиеся в деревнях жили и умирали, ни разу за свою жизнь не совершив дальней поездки. Когда же Италия стала государством, некоторые, вступив в брак или в поисках работы, стали покидать родные места, а потом испытывали страдания от странной болезни: бледности, де­прессии, слабости, анемии. Были испробованы многие лекар­ства, и, наконец, в качестве последнего средства доктор пропи­сывал страдальцу воздух родных мест. И почти всегда этот совет давал прекрасные результаты: у пациентов улучшался цвет лица и они выздоравливали. Люди говорили, что воздух родных мест — лучшее лекарство, даже если климат там был гораздо хуже тех мест, где они жили потом. Но что действительно было нужно этим страдальцам, так это покой, дать который их под­сознанию могли обычные места их детства.

Нет ничего более важного для нас, чем эта впитывающая форма разума, которая формирует взрослого и адаптирует его к любому общественному строю, климату или стране. На этом основано все наше образование. Заметим, кстати, что каждый, кто говорит: «Я люблю свою страну», произносит не поверх­ностные или фальшивые слова, а открывает очень важную грань в себе и своей жизни.

Поэтому мы можем понять, как ребенок благодаря особен­ностям своей психики впитывает обычаи и привычки страны, в которой живет, пока не сформирует в себе типичного индивидуума для своего места и времени. Еще одна из загадочных характеристик, которую человек приобретает в детстве, — это манера поведения, соответствующая его региону. Общеизвестно, что обычаи и особый менталитет, характерный для района проживания, являются приобретенными, поскольку не являются естественными или врожденными.

Таким образом, перед нами возникает более понятная картина активности ребенка. Ребенок развивает поведение, адаптированное не только для своего времени и региона, но и для местного менталитета. Вот, например, в Индии так велико уважение к жизни, что почитание животных прочно укоренилось в сердцах людей. Столь глубокое чувство у людей уже взрослых возникнуть не может. Если мы скажем: «Жизнь достойна уважения», это еще не станет нашим ощущением. Я могла бы думать, что индийцы правы, что я тоже должна уважать животных. Но во мне это зву­чало бы просто голосом разума, это не задевало бы моих эмоций. То почитание коровы, которое есть у индийцев, нам, европей­цам, испытать не дано. Также и коренной индус, как бы рассуди­телен он ни был, не может этого избежать. Эти ментальные ха­рактеристики кажутся наследственными, но на самом деле это понятия, в младенчестве впитанные ребенком из окружения, Однажды в саду, прилегающем к местной школе Монтессори, мы увидели маленького индийского мальчика немного старше двух лет, который пристально смотрел на землю и, кажется, про­водил по ней линию пальцем. Там был муравей, который мог с трудом передвигаться, потому что у него не хватало двух ног. Ре­бенок заметил его затруднение и старался помочь, прокладывая ему путь пальцем. Любой мог бы подумать, что этот ребенок- индус, должно быть, «унаследовал» такую любовь к животным.

Другой ребенок, привлеченный этой сценой, подошел, увидел муравья, наступил на него и раздавил. Этот второй ребенок был мусульманин. Христианский ребенок, возможно, поступил бы так же или прошел бы равнодушно мимо. И было бы вполне допустимо подумать, что ощущение барьера между

^[1] Убедительное доказательство этому приводится в книге: Ruth Benedict. Patterns of Culture. — New York, 1948.

людьми и животными, из которого следует убеждение, что любви и милосердия заслуживают только люди, является еще одним примером наследственности. Но это не так.

У народов мира существуют разные религии, и даже если какой-то народ решает отказаться от старых догм, то сердце его чувствует странное смятение. Эти верования и чувства являются нашей неотъемлемой частью. Как говорят в Европе, «они у нас в крови». Все социальные и моральные привычки, формирующие личность человека, принадлежность к касте, и всевозможные другие чувства, которые делают его типич­ным индусом, типичным итальянцем или типичным англича­нином, формируются во младенчестве, благодаря той загадоч­ной ментальной силе, которую психологи назвали «Мнеме».

То же самое относится и к привычной манере держаться, позам и походке, характерным для того или иного народа. Не­которые племена в Африке выделяются особым телосложени­ем, позволяющим им справляться с дикими зверями. Другие интуитивно тренируются для развития слуха, и все члены пле­мени отличаются тонким слухом. Каждая черта личности, впи­танная ребенком, фиксируется навсегда, и даже если позднее рассудок отказывается от нее, что-то все-таки остается в подсо­знании. Ибо ничто из того, что формируется в детстве, не может быть стерто полностью. «Мнеме» (которую мы можем считать высшим видом памяти) не только создает особые черты инди­видуума, но и не дает им угаснуть. То, что впитал ребенок, остается навсегда, это решающая составная часть его личности. И то же самое происходит с его частями тела и органами, так на каждом взрослом нестираемый отпечаток индивидуальности запечатлевается в раннем периоде жизни.

Поэтому надежда изменить взрослых слаба. Когда мы го­ворим: «Этот человек плохо воспитан» или когда делаем за­мечание по поводу чьих-то дурных манер, мы легко можем обидеть или унизить, заставив их осознать свои недостатки. Но этим не исправить ошибки, потому что они прочно уко­ренились в человеке.

То же самое объясняет адаптацию человека, назовем это так, к разным историческим эпохам, потому что взрослый человек из древних времен не смог бы жить в современном мире, а ребенок адаптируется к цивилизации на том уровне, которого она достигла, когда он попадает в нее. И каким бы ни был этот уровень, он успешно создает человека, который может жить в этом мире согласно его обычаям. Это говорит о том, что истиной функцией младенчества в онтогенезе че­ловека является адаптация — создающая модель поведения, которая позволяет человеку свободно действовать в окружа­ющем его мире и влиять на него.

Поэтому сегодня ребенок должен считаться точкой, соеди­няющей разные исторические эпохи, разные уровни цивили­зации. Младенчество действительно важный период, ведь, когда мы хотим внедрить новые идеи, изменить или улучшить обычаи и характерные особенности народа, вдохнуть новую силу в национальные черты, мы должны действовать через детей, потому что со взрослыми много нам не добиться. Если мы действительно стремимся к лучшему и хотим нести свет цивилизации в наше общество, то для достижения этих целей мы должны обратиться именно к детям.

Так, в последние годы британской оккупации Индии одна семья британских дипломатов часто отправляла своих двух детей с индийской няней обедать в один из индийских рос­кошных отелей. Там няня, сидя на полу, учила детей есть рис руками, как это принято в Индии. Идея состояла в том, чтобы дети в будущем не испытывали чувства презрения и отвраще­ния к этой особенности индийцев, которая обычно вызывает у европейцев неприязнь. Потому что именно такие различия в повседневной жизни и возникающее отсюда чувство враж­дебности являются главными причинами разногласий между людьми. И опять же если современные обычаи кажутся упад­ническими и если желательно возродить старые, то, кроме как через детей, нам результата не добиться.

Чтобы оказать влияние на общество, мы должны обратить свое внимание на детство. Из этого положения вытекает важ­ность дошкольных учреждений, потому что именно малыши созидают человечество, а создавать они могут только из того материала, который мы им даем.

Огромное влияние на детей оказывает образование, при этом окружающая ребенка среда является инструментом, ибо ребенок впитывает свою окружающую среду, берет из нее все и воплощает это в себе. Со своими неограниченными возмож­ностями он вполне может быть преобразователем человечест­ва, так же как он является его творцом. Ребенок несет нам великую надежду и новое видение. Существует много такого, что мы, учителя, можем сделать, чтобы привести человечество к более глубокому пониманию, более высокому уровню бла­госостояния и к более высокому уровню духовности.

Это значит, что ребенка с самого рождения надо считать существом, обладающим важной психической жизнью, и от­носиться к нему соответственно. Сегодня ментальной жизни новорожденных детей действительно стало уделяться гораздо больше внимания. Она стала настолько интересна психологам, что вполне возможно появление новой науки, как это уже случилось с гигиеной и педиатрией, предметом которых явля­ется жизнь тела ребенка.

Но если психическая жизнь существует даже у новорож­денного младенца, то она должна уже быть в нем заложена, иначе она не могла бы существовать. На самом деле она должна также присутствовать в эмбрионе, и когда эта идея впервые получила признание, возник естественный вопрос относительно того, когда же можно сказать, что начинается психическая жизнь эмбриона. Как мы знаем, иногда ребенок рождается в семь месяцев, а не в девять, и в семь месяцев он уже достаточно развит, чтобы жить. Таким образом, пси­хика семимесячного ребенка, как и психика девятимесячно­го, должна быть способна к функционированию. Этот при­мер, на котором нет необходимости задерживаться, показы­вает, что я имею в виду, когда говорю, что всякая жизнь окрашена психической энергией. Каждый вид живого суще­ства наделен в той или иной мере психической энергией и неким видом психологии, какими бы примитивными они ни были. Если мы посмотрим на одноклеточных, то увидим, что даже у них есть подобие сознания: они перемещаются прочь от опасности, к еде и т.д.

Однако еще совсем недавно считалось, что у младенца нет психической жизни, и лишь недавно его ментальные возмож­ности, ранее не замечаемые, были приняты наукой.

Некоторые факты как будто озарили сознание взрослого. Они указывают нам на нашу ответственность. Неожиданно сам процесс рождения так поразил воображение людей, что результаты этого мы видим не только в психотерапии, но и в литературе.

Психологи сейчас говорят о «трудном переживании рож­дения», имея в виду не мать, а ребенка — ребенка, который страдает молча и кричит в момент, когда осуществился его переход и родовые муки закончены.

Вынужденный резко адаптироваться к окружению, совер­шенно отличному от того, в котором он жил, и начать выпол­нять функции, не свойственные ему ранее, все это в состоя­нии невыразимой тревоги, — вот самое тяжелое и драматиче­ское испытание всей человеческой жизни. Так говорят современные психологи, придумавшие выражение «ужас рож­дения»¹ для обозначения этого критического и решающего момента в психической жизни ребенка.

Конечно, мы имеем дело с бессознательным страхом, но если бы разум ребенка мог говорить, он передал бы ситуацию следующими словами: «Зачем вы бросили меня в этот ужас­ный мир? Что мне делать? Как жить по-новому? Как я могу вынести этот ужасный шум, который раньше был для меня не громче шепота? Как я могу воспроизвести эти трудные функ­ции, которые ты, моя мать, раньше выполняла за меня? Как мне переваривать пищу и дышать? Как мне переносить силь­ные изменения климата, ведь я всегда жил при умеренной и постоянной температуре твоего тела?»

Ребенок не осознает того, что произошло. Он не может знать, что перенес муки рождения. И все же в его душе должен остаться какой-то след, даже неосознанный; он чувствует в своем подсознании и выражает своим криком то, что я по­пыталась передать.

Итак, работающие в этой области вполне естественно по­лагают, что должны существовать способы помочь ребенку в его первой адаптации к миру. Давайте не будем забывать, что даже самые маленькие дети могут испытывать страх. Когда в первые часы жизни их быстро опускают в ванночку, то часто при этом наблюдают, как они делают хватательные движения, как будто падают и хотят удержаться. Это типичная реакция страха. Как же природа помогает новорожденному? Безуслов­но, она делает некоторые приготовления: например, она на­деляет мать инстинктом крепко прижать малыша к груди. Это защищает его от света. И сама мать остается некоторое время беспомощной. Оставаясь неподвижной ради своего же блага, она передает необходимое спокойствие своему ребенку. Все происходит так, как будто мать неосознанно понимает опас­ность, которая может быть нанесена ее ребенку. Крепко держа его, она дает ему тепло своего тела и защищает от слишком большого разнообразия ощущений из окружающего его мира.