ПРИМЕЧАНИЕ 1. О МОДЕЛИ МИРОЗДАНИЯ ПЛАТОНА 2 глава

Это кажущееся искажение на самом деле не является тем, чем оно кажется, а связано с законом компенсации, который, согласно открытию Юнга, характеризует плоды деятельности бессознатель­ного. Сновидения либо компенсируют асимметрию нашего созна­тельного представления, либо дополняют существующие в нем пробелы. Так как волшебные сказки преимущественно являются неподдельными продуктами деятельности бессознательного их рассказчика, они оказывают такое же воздействие. Подобно снови­дениям, они помогают поддерживать нашу сознательную установ­ку в состоянии здорового равновесия, и, следовательно, обладают исцеляющей функцией.

Поскольку сознательные религиозные представления в За­падной Европе за последние две тысячи лет в достаточной мере не давали возможности выражению фемининного начала, можно ожидать, что мы обнаружим большое количество сказочных жен­ских персонажей, которые служат выражением этого [официаль­но] игнорируемого женского начала. Мы также можем ожидать возвращения из них нескольких потерявшихся богинь древнего язычества.

Спящая красавица, или Колючая роза»*

* В русском переводе эта сказка известна под названием «Шиповничек»; см. Братья Гримм. Сказки, с. 50, М.: Художественная литература, 1978. - Прим. перев.

Сказка, которую я собираюсь обсудить, в английском перево­де называется «Колючая роза», но гораздо шире она известна под названием «Спящая красавица». Это перевод немецкой сказки из собрания братьев Гримм. Братья Гримм были первыми среди тех, кто стал записывать сказки дословно; в наше время появилось мно­жество сборников сказок, составленных специалистами. В англо­саксонском мире эта сказка известна только в переводе. Она была не очень хорошо известна даже в самой Германии, пока братья Гримм не откопали ее, записав у одной женщины из Касселя, и эта версия стала одним из основных ее источников. Эта сказка сразу же вызвала потрясающий резонанс. Поэты использовали ее в своем творчестве, благодаря чему она до сих пор не забыта. Она прекрас­но подходит для того, чтобы нести на себе проекции Анимы поэта.

Весьма занятно, что сказка разделила судьбу своей главной героини - Спящей красавицы, ибо ее содержание [на какое-то вре­мя] исчезло из памяти людей, и вдруг она снова ожила и опять ста­ла очень популярна. Существуют две ее версии: итальянская и французская, которые представляют собой романы или новеллы XIV века. Содержание осталось тем же самым, однако в нем есть небольшие изменения, поэтому мы можем заключить, что сказка очень старая, которая вдруг ожила снова. Во французской новел­ле XIV века героя, который пробуждает принцессу к жизни, зовут Персефорест* (Perseforet), что говорит о связи этой сказки с Парсифалем и легендой о Святом Граале. В том цикле [сказаний] это сказочное повествование становится одним из многочисленных приключений рыцаря-героя. В итальянской версии главного героя зовут Брат Наслаждения [Brother of Joy] а главную героиню - Се­стра Удовольствия [Sister of Pleasure]. Это два аллегорических ро­мана или новеллы, написанных в эпоху Ренессанса. В версии Персефореста в день рождения девочки позвали трех богинь: одну из них звали Лусина или Лючина (Lucina) - имя богини брака и рож­дения Юноны в древнем Риме; другую звали Фемида (Themis) -греческое имя; а третьей была крестная мать, которую звали Вене­рой, - то есть мы снова возвращаемся к античной мифологии. Это очень интересный факт, которые проливает некий свет на феми­нинную фигуру архетипа матери в период позднего средневековья.

* Скорее можно сказать так: самое раннее упоминание о «Спящей краса­вице» встречается в 1528 году в средневековом французском романе «Персефо­рест». - Прим. перев.

В эпоху Ренессанса люди, давшие этим персонажам антич­ные имена, совершили открытие или ошибку. К сожалению, они тем самым придали сказкам исторически регрессивный характер, не соответствующий реальности, ибо на самом деле люди, жившие в эпоху Ренессанса, придерживались христианских взглядов на любовь и секс, поэтому такая игра с античными именами была наполовину ложной. Античные имена употреблялись в XI и XII веках, но то, что люди говорили о своих героях и богах, совер­шенно отличалось от того, что они говорили о настоящих антич­ных богах. Несмотря на это, существовала теория, относительно которой в литературных кругах было много споров. Она заклю­чалась в том, что Спящая красавица - это древняя тема, исходя­щая из трагедии «Этнянки» (Aentae) - одной из последних тра­гедий великого греческого поэта Эсхила. В этой трагедии вся ис­тория рассказана полностью; Талия, одна из богинь красоты, дочь бога-кузнеца Гефеста, была одной из множества возлюбленных Зевса, которую из ревности преследовала его жена Гера. Зевс спрятал Талию в чрево земли, где она и родила двух мальчиков, которых назвали Палики*.

* Палики - в древнегреческой мифологии - два духа серных источников около Этны; Палики почитались в древности как покровители здоровья, земле­делия и мореплавания. У источников Палик производилась очистительная при­сяга. Чтобы уберечь Талию и сыновей от гнева Геры, Зевс спрятал их в земле; отсюда появились два горячих серных источника. Алтарь Паликов упоминает Вергилий. - Прим. перев.

Считалось, что данная история о девушке, которая исчезает с поверхности реальности, а затем, в определенное время, появляет­ся вновь, представляла собой раннюю версию «Спящей красави­цы». В итальянской версии «Спящей красавицы» главную герои­ню действительно зовут Талия, что убеждает нас в правильности этой теории. Однако на мой взгляд она кажется искусственной и притянутой за уши, и в равной степени ее можно объяснить архетипическим родством.

С точки зрения психологии нам нечего добавить к этому ли­тературному спору. В основном мы довольно скептично относим­ся к фантастическим теориям о выживании и миграции, ибо зна­ем о том, что существует возможность воссоздания [содержания сказки] из бессознательного. С другой стороны, не может не вызы­вать изумления то, как сказки выживают на протяжении сотен лет. Это реальные факты, но их не следует преувеличивать. Я не на­страиваю свой разум на то, чему верить, и я не знаю, что является более вероятным, но, несомненно, мы имеем дело с очень древним и архетипическим мотивом, и вы действительно видите, что феми­нинный персонаж надолго засыпает и через какое-то время просыпается. Например, существует миф о Деметре, в котором Персефона исчезает на зиму, а весной возвращается к матери, на поверх­ность земли, - то есть это миф о богине-девушке, которая исчеза­ет и умирает или засыпает, и в определенное время возвращается снова. Как вам известно из комментариев Карла Кереньи мифа о Коре, это интернациональный миф, а наша сказка является отдель­ной его вариацией.

СОДЕРЖАНИЕ СКАЗКИ

Давным-давно жили да были король с королевой, и, что ни день, то они вздыхали: «Ах, если бы у нас был ребенок!» - но детей у них так и не было.

И вот однажды, когда королева купалась, из воды на берег вы­лезла лягушка и сказала королеве: «Твое желание будет исполнено: не пройдет и года, как у тебя родится дочка».

Как лягушка сказала, так и случилось: королева действительно родила дочку, да такую хорошенькую, что король себя не помнил от радости и затеял по этому поводу пышное празднество.

Он пригласил на праздник не только своих родных, друзей и знакомых, но и всех колдуний, чтобы те были к его ребенку добры и благосклонны. Колдуний в том королевстве было тринадцать, но так как у короля было лишь двенадцать золотых тарелочек, на которых колдуньям следовало подавать кушанья, то одну из них пришлось не приглашать.

Праздник получился великолепным, и когда он уже заканчивал­ся, колдуньи одарили ребенка разными чудесными дарами: одна - доб­родетелью, другая - красотой, третья - богатством, и т. д. - словом, всем-всем, что только можно было пожелать.

Когда уже одиннадцать колдуний высказали свои пожелания, вдруг вошла тринадцатая. Она явилась отомстить королю с короле­вой за то, что ее не пригласили на праздник; и вот, никому не кланяясь и ни на кого не глядя, она громко крикнула: «В свой 15-й день рожде­ния принцесса уколется веретеном и умрет!» И, не прибавив более ни слова, повернулась и вышла из зала. Все были этим страшно перепу­ганы; но вот выступила двенадцатая колдунья, которая еще не успела высказать своего пожелания, и так как она не могла отменить злого приговора своей предшественницы, а была в состоянии лишь смяг­чить его, то она сказала: «Королевна упадет замертво, но не умрет, а только погрузится в глубокий сон, который продлится сто лет».

Король, конечно, хотел уберечь свое дорогое дитя от предска­занной страшной беды, а потому издал указ, согласно которому все веретена во всем его королевстве должны были быть сожжены.

А между тем дары колдуний стали мало-помалу проявляться в юной королевне: она была и прекрасна, и скромна, и ласкова, и ра­зумна, так что приходилась по сердцу каждому, кто ее видел.

Случилось однажды (именно в тот день, когда ей стукнуло пят­надцать лет), что короля и королевы не было дома, и королевна оста­лась в замке одна-одинешенька. Вот и пошла она бродить повсюду, стала осматривать комнаты и всякие каморки, какие ей вздумалось, и наконец пришла к одной старой башне.

Поднявшись в эту башню по узенькой витой лестнице, она по­дошла к низенькой двери. В дверной скважине торчал ржавый ключ, и когда она его повернула, дверь распахнулась, и увидела она там, в маленькой комнатке, старушонку, которая усердно пряла лен, быст­ро поворачивая веретено между пальцев.

«Здравствуй, бабушка, - сказала королевна. - Ты что тут поде­лываешь?» - «А вот видишь - пряду», - отвечала старушонка и кив­нула королевне головой. «А что это за штучка такая, что так весело кружится?» - спросила королевна, взяла в руки веретено и тоже за­хотела прясть.

Но едва только она коснулась веретена, как волшебное закля­тие сбылось: королевна уколола себе палец, в тот же самый миг упа­ла на кровать, стоявшую в этой маленькой комнатке, и погрузилась в глубокий сон.

Этот сон охватил весь замок: король и королева, которые толь­ко что вернулись домой и входили в зал, стали мало-помалу засы­пать; заснули одновременно с ними и все их придворные. Заснули также и лошади в стойле, и собаки на дворе, и голуби на крыше, и мухи на стенах, и даже огонь, пылавший в очаге, как бы застыл, и жаркое, которое жарилось на огне, перестало шкворчать, и повар, ух­вативший было поваренка за волосы за какую-то провинность, вы­пустил его волосы из руки и заснул.

И ветер тоже улегся, и на деревьях перед замком не шелохнул­ся ни один листок...

А вокруг замка стала мало-помалу вырастать непроницаемо густая изгородь из розовых кустов с колючими шипами, и каждый год поднималась она все выше и выше и наконец окружила весь за­мок, и даже переросла его настолько, что не только замка из-за нее не стало видно, но даже и флага на крыше его.

Однако в окрестностях все же шла молва о спящей красавице-королевне, которую прозвали Колючей Розой; а потому время от вре­мени приезжающие королевичи пытались сквозь ту изгородь проник­нуть в замок.

Но это было невозможно, потому что колючие кусты, перепле­тясь, образовали сплошную стену, и юноши, пытавшиеся сквозь нее пробиться, цеплялись за них, не могли уже из них выпутаться и уми­рали напрасной смертью.

Много-много лет спустя пришел в те края еще один королевич и услышал от одного старика рассказ об ограде из терновника и о том, что за этой оградой, должно быть, стоит замок, в котором уже почти сто лет лежит в глубоком сне дивная красавица-королевна, про­званная Колючей Розой, а около нее, погруженные в такой же сон, спят и король, и королева, и весь их двор.

Старик слышал еще от своего деда, что многие королевичи пы­тались проникнуть сквозь колючею изгородь, но застревали в ней и погибали.

Однако юноша сказал: «Я этого не боюсь, я хочу пройти туда и увидеть красавицу-королевну». И как ни отговаривал его старик, ко­ролевич не внял его словам.

А тем временем минуло ровно сто лет, и наступил именно тот день, в который и надлежало Колючей Розе очнуться от своего дол­гого сна.

Когда юный королевич подошел к изгороди, то вместо острых шипов увидел множество больших прекрасных цветов, которые сами собой раздвинулись настолько, что он мог пройти сквозь эту изго­родь невредимый, а позади него они опять сомкнулись непроницае­мой стеной.

Во дворе замка он увидел лошадей и гончих охотничьих со­бак, которые спали крепким сном; на крыше сидели голуби, спря­тав головки под крылышки, и тоже спали. А когда он вошел в замок, там спали мухи на стене, повар на кухне все еще протягивал во сне руку к мальчишке, которого собирался ухватить за волосы, и слу­жанка сидела сонная перед той черной курицей, которую собира­лась ощипать.

Он пошел дальше и увидел в зале придворных, спавших глубо­ким сном около короля и королевы. Пошел он дальше, и кругом было так тихо, что он мог слышать свое собственное дыхание.

Наконец он приблизился к старой башне и отворил дверь ма­ленькой каморки, в которой спала красавица-королевна. И она показалась ему такой красивой, что он не мог оторвать от нее глаз, накло­нился и поцеловал ее.

Чуть только уста его в поцелуе коснулись уст королевны, она раскрыла очи, проснулась и ласково взглянула на королевича.

И сошли они с верха башни вниз рука об руку - и что же? И король очнулся от сна, и королева, и все придворные их, и с изумле­нием взглянули друг на друга. Лошади во дворе вскочили на ноги и стали отряхиваться; собаки поднялись и стали махать хвостами; а голубки на крыше встрепенулись, оглянулись и полетели в поле. Поползли мухи по стенам; огонь в кухне вновь запылал и стал ва­рить кушанье; жаркое зашкворчало на вертеле; и повар закатил пова­ренку здоровую оплеуху, так что тот заревел, а служанка ощипала-таки черную курицу.

Тогда-то и была отпразднована свадьба королевича с красави­цей-королевной, и жили они долго и счастливо до самой кончины.

В аналогах этой сказки присутствуют некоторые вариации. Общий мотив всегда состоит в том, что приглашается определен­ное число старых колдуний, и одна всегда оказывается рассер­женной, потому что ей не хватило золотой тарелки. Однако чис­ло колдуний может быть разным: иногда их семь-восемь, иногда две-три. Согласно сказке братьев Гримм были приглашены семь колдуний, а восьмой не хватило места. Но в тех же сказках бра­тьев Гримм впоследствии говорится, что было приглашено шесть колдуний, а седьмой не хватило места. Здесь присутствует нео­пределенность, которая, следует заметить, помогает нам избежать поспешного построения твердых теорий. Некоторое число колду­ний приглашают, а одну игнорируют, или, быть может, она оста­ется в башне, и о ней просто забывают, или же просто во дворце не хватает золотых тарелок и графинов. И как любая женщина, она злится, а будучи колдуньей, приходит в ярость и заколдовы­вает ребенка. Как правило, она предрекает девочке смерть, но за­тем великодушная добрая волшебница смягчает ее заклятие. В одних версиях сказки смельчаки, которые пытаются проникнуть через изгородь колючих роз, умирают мученической смертью: шипы разрывают их в клочья. В других версиях сказки они попа­дают в плен колючей изгороди - и засыпают, т. е. происходит не­что похожее на заражение сном. В третьих версиях сказки появ­ляется королевич (или принц), который хочет освободить пре­красную девушку, и тогда изгородь из шипов становится изгородью из роз, которая открывается перед ним и закрывается сразу как только он входит. Согласно типичной германской версии, ему просто посчастливилось прийти именно в тот день, когда прошло ровно сто лет, поэтому здесь нет никакой его заслуги. Согласно другим версиям, он вступает в героическую борьбу, и тогда чары спадают, и все снова просыпаются - повар дает затрещину пова­ренку, и весь королевский двор возвращается к жизни. Принц и принцесса играют свадьбу, и всю оставшуюся жизнь живут в мире и счастье.

Для сказки это довольно быстрое решение. Обычно прежде нужно преодолеть разные препятствия и сложности. В русской, французской и каталонской версиях королевич подходит к Спя­щей красавице и овладевает ею, не разбудив ее. Затем у нее рож­дается двое детей, и ей приходится искать их отца. В другом ва­рианте французской сказки принц освобождает Спящую красави­цу, но не рассказывает об этом в сбоем королевстве, и там не зна­ют, что он женился и у него родился ребенок. Только после того, как умирает его отец, он возвращается домой вместе со своей не­вестой, а его мать пытается погубить и ее, и ребенка. Это типич­ный мотив волшебной сказки о злой теще [мачехе - В.М.], кото­рая пытается погубить мать и дитя. Затем их спасает повар или охотник, и когда злая теща наказана, принц и принцесса снова обретают свое счастье.

Вероятно, такие вариации были написаны под влиянием ощу­щения того, что изначальная сказка слишком бесхитростна, что все могло быть не так просто. Перебраться через колючую изгородь из розовых кустов не кажется особо геройским поступком. Это гово­рит о том, как волшебные сказки могут смешиваться с различны­ми архетипическими мотивами. Интересно видеть, как они сочета­ются в разные времена в разных странах. Какая-то версия может быть больше сосредоточена именно на спасении принцессы. Но если вы их исследуете, то увидите, что все версии достаточно зна­чимы. Всегда присутствует некая важная нить, проходящая через них, ибо человеческая фантазия движется по правильному пути. Если человек следует своим спонтанным фантазиям, он не может заблудиться, пока не вмешается сознание. Такие люди являются настолько бессознательными, что правильные мотивы у них соеди­няются инстинктивно.

Первый мотив состоит в чудесном рождении, которое часто присуще сказочному герою или героине. Оно говорит о том, что главная героиня сказки вступает в мир не обычным путем, а бла­годаря мистерии или чуду, окружающему ее рождение.

Это ставит перед нами весьма абстрактную и деликатную проблему, связанную с тем, как нам следует интерпретировать ска­зочного героя или героиню. Что они воплощают? Это особая и оче­видная проблема в интерпретации мифологического материала, на которой спотыкаются даже известные юнгианские психологи: сле­дует ли считать, что главный герой (или героиня) символизирует Эго, или нет? Мы склонны считать, что главный сказочный герой - это Эго, а прекрасная женщина - его Анима и т. д. Это не интер­претация, а пришпиливание юнгианских понятий к мифическим образам. Однако возникает искушение назвать сказочного героя «Эго». Этот персонаж как бы порождает у нас соблазн реализовать такую идею. Это связано с обманчивой (trickster) природой бессоз­нательного. Иногда сновидения тоже имеют вкрадчивый тон, по­буждающий человека чувствовать: он знает, что они значат, а за­тем он «слепнет». Аналитик, который проинтерпретировал тыся­чи сновидений других людей, не может интерпретировать свой собственный сон. Когда это происходит, я не удивляюсь, ибо знаю, что в своих сновидениях я не могу интерпретировать самые про­стые факты. Меня спрашивают: «А что вы скажете, если это был сон пациента?» В сновидении пациента такие факты должны быть видны сразу. Существует некая глубокая чувственная реакция, которая просто вас не отпускает. Если вы проснулись и вам кажет­ся, что вы понимаете значение вашего сна, значит, вы идете по ложному пути - вы попались в ловушку бога-трикстера. Бессозна­тельное любит так поступать, в особенности с неудобными Тене­выми аспектами. Нам бы не приснился этот конкретный сон, если бы мы умели так легко понять его значение.

Например, замужняя женщина позволила себе совершенно безобидный флирт с женатым мужчиной. Флирт не имел никаких последствий, однако она почувствовала, что он мог зайти дальше обычного разговора. Поскольку она очень хорошо относилась к жене этого мужчины, то прекратила с ним общаться и оставила его в покое. Она об этом забыла, и все кануло в небытие. Затем воз­никла огромная творческая проблема. Сновидения показывали, что ей нужно какое-то творческое самовыражение. Все вращалось вокруг одного и того же, поэтому она сделала шаг, решив что-то написать, - что ей следовало сделать намного раньше, - и поинте­ресоваться, что скажет ее бессознательное. Ей приснилось, что та пара развелась и что теперь она может что-то предпринять, чтобы выйти замуж за мужчину, с которым флиртовала. Теперь вдруг выяснилось то, чего она избегала на самом деле. Она думала, что ее бессознательное «сморщит носик» из-за того, что она проявля­ет к мужчине сексуальный интерес. Она очень расстроилась и даже не хотела рассказывать сон. Она считала его смысл совершенно ясным. Однако сон означал совершенно иное, а именно - развод Анимуса и Тени.

Если женщина предпочитает оставаться бессознательной, то в ее бессознательном будет присутствовать негативная пара, и ее соседи станут прекрасным «крючком» для проекции этой пары. Скрытая внутренняя игра этой Теневой тенденции и ее умствен­ных операций была прекращена, и теперь женщина собирается за­муж за этого мужчину. То есть она собирается сознательно всту­пить в контакт со своим духовным аспектом и частью своей пси­хики. В алхимической символике фемининная фигура часто выхо­дит замуж за мужчину «не того типа», и чтобы разделить эту пару, нужно совершить героические поступки. Герой должен победить ее партнера и отнять ее у недостойного мужчины. Именно такая ди­намика лежит в основе этого неприятного занятия. Почему бессоз­нательное подняло эту тему? Совершенно очевидно, что если жен­щина не осознает свою творческую энергию, она причинит ей вред - излишество вредит. Если вы не используете свое либидо, то бу­дете смертельно скучать, и вам придется заняться какой-нибудь чепухой. Ничего путного не выйдет, но либидо всегда найдет для своего выражения какую-то иную форму.

Флирт женщины с мужчиной уже был выражением творчес­кого либидо, излишней энергии, не нашедшей своего выхода ни в браке и воспитании детей, ни в виде творческого самовыражения. Женщина осознала, что этот флирт был ненужным, но опять же, энергия не находила себе выхода - ни в виде причинения вреда, ни в виде творческого выражения, - именно поэтому данная тема по­явилась в сновидении. Первый симптом состоял в том, что изли­шек энергии стал изливаться из брачной структуры. Сновидение зафиксировало тот момент, где все остановилось. Но когда женщи­на проснулась, она осознанно вникла в этот сон и почувствовала, что он ужасен и отвратителен. Моя первая мысль была точно та­кой же - насколько это объективно? Однако она не подавила свое желание продолжить этот флирт. Вам следует внимательно по­смотреть на пациента и увидеть, сохраняется ли еще эмоциональность, - именно то, что вам не удастся сделать по отношению к себе. Рассказывая о чем-то, невозможно увидеть, насколько вы эмоциональны. Тогда я спросила себя: каков мотив ее желания развода? У меня в голове были все эти архетипические и алхими­ческие мотивы, которые следует знать и которые лежат в основе архаических процессов. Затем я сопоставила сон с реальной ситу­ацией. Что случилось в день перед тем, как она в своих мыслях попыталась выйти замуж? Ее Эго соединилось с некими духовны­ми и психическими импульсами, однако ему следовало несколько отстраниться от Тени.

Таким образом, бессознательное действительно является трикстером. Количество энергии, которое хотело причинить вред, теперь нашло свою цель. Сновидение просто фиксирует реаль­ный факт, хотя сознание, с его моралью и предрассудками, ощу­щает его как нечто неуместное и внушенное исподволь. Такая сложность характерна для интерпретации сновидений и волшеб­ных сказок. Что касается идентификации со сказочным героем или героиней, то совершенно очевидно, что мы сразу же с ними идентифицируемся и не можем с определенной степенью науч­ной объективности, например, задать вопрос: кто они такие? В архетипических историях нужно уметь видеть образы в транспер­сональной размерности. В сказке нет никакого сообщения о том, что в ней говорится об обычном человеке; ничего не говорится о внутренней, индивидуальной жизни девушки. Она родилась чу­десным образом, заснула, проснулась и вышла замуж. Это совер­шенно абстрактный паттерн.

Исследователь фольклора Макс Лютти (Мах Lüthi) писал, что все сказочные персонажи являются абстрактными. Скорее сле­дует сказать, что они - архетипические фигуры, которым не хва­тает человеческой амплификации. Абстракция - это нечто, от чего абстрагировалась жизнь, таким образом, архетипическое - значит трансперсональное. Мы могли бы сказать, что сказочные персона­жи - это не реальные люди; они не наполнены реальной жизнью. Сказочная героиня - это схематичная фемининная фигура; как нам ее называть - Эго? Хороший способ, а способ вернуться обрат­но, который практикуют многие интерпретаторы сказок, - просто ходить в своих интерпретациях вокруг да около, не конкретизируя, что именно означает эта фигура. Специалисты в области литерату­ры и философии, проявляющие интерес к юнгианской психологии, зачастую не употребляют юнгианские термины. Они избегают называть фигуру Анимой или Самостью, но при этом по существу говорят именно о них. На мой взгляд, это явная трусость. Почему бы нам не попытаться допустить, что Юнг открыл такие факторы, как Анима, Эго и Самость? Разумеется, сложность состоит в том, что такая юнгианская терминология может привести к «колючим» сложностям. Мы можем пробраться через колючую изгородь, ко­торая заставляет нас уснуть, - ибо она уже больше непроницаема для нашего разума. Женщины любят рассуждать о понятии, вве­денном великим человеком, забывая проникнуть в его суть. У них наблюдается «сон разума», хотя все сказанное относится не толь­ко к женщинам!

Если мы попытаемся проникнуть в эту проблему, то следу­ет сказать, что в одном случае, например, в отношении волшеб­ницы-крестной, она рассматривается так, словно девушка была обычным человеческим существом, и бессознательное (волшеб­ница-крестная) угрожает ее Эго. Если провести мифологическую амплификацию и сравнить образ девушки с Персефоной или дру­гими богинями Весны, то следует сказать, что образ девушки - это аспект богини, и в таком случае ее следует называть юнгианским термином - Самостью. То, что этот образ девушки не явля­ется образом той или иной индивидуальности - какой-нибудь Мэри Миллер или Энн Смит, - это очевидно. Но почему она ве­дет себя как Эго? И почему мы полагаем, что Эго является совер­шенно индивидуальным?

Если спросить: «Что вы представляете собой как индивиду­альность?» - большинство людей укажут на свое тело. Но задай­те себе вопрос: «Что индивидуально в моем Эго?» Тот факт, что у меня есть Эго, не является индивидуальным; это самый общий и самый нормальный комплекс, присутствующий у всех людей. То, что Эго помогает при адаптации: «Я предупреждаю», «Я со­четаю одно с другим», и т. п. - не индивидуально. У одного че­ловека это получается лучше, у другого хуже. У одних людей - одни ассоциативные способности, у других - другие. Функции, способствующие адаптации людей к внешней реальности, явля­ются обычными для каждого человека. Эго обладает таким коли­чеством общих черт, что можно долго ломать голову над тем, в чем заключается их индивидуальная сущность. Эту сущность можно выявить только посредством анализа; но как раз далеко не каждое Эго проходит через анализ. Однако существует архетипическое «Я», коллективная тенденция, одинаковая для каждого человека, и тот аспект, который в каком-то смысле присущ каж­дому человеческому существу.

Как этот архетипический аспект Эго связан с самостью? Если вы прочитаете работы Майкла Фордхэма, посвященные проблемам детства, и книгу Эриха Нойманна «Природа и исто­рия сознания» или поработаете с молодым пациентом, то увиди­те, что многие неврозы еще в самой молодости обращают эго-сознание вспять в своем развитии. Если посмотреть на бессозна­тельные процессы, происходящие у детей, можно увидеть присут­ствие динамики импульсов, сновидений и фантазий, имеющей тенденцию к развитию зрелого Эго, которое должно быть у ре­бенка. Следовательно, мы можем сказать, что именно бессозна­тельное хочет усиления Эго. Инфантильное Эго не хочет этого усиления. Именно импульс, исходящий из бессознательного, вы­зывает невротические расстройства, пытаясь побудить ребенка достичь более высокого уровня сознания, создать более сильный эго-комплекс. Школьный метод - способность сосредоточиться, превозмогая усталость, - будет неправильным без привлечения бессознательного инстинкта, выражающего тенденцию к разви­тию таких способностей. Таким образом, побуждение является общей человеческой тенденцией, т. е. архетипом, исходящим из Самости. Фордхэм говорит о символике сновидений, снящихся в раннем детстве, как о тенденции к созданию сильного эго-сознания; эта роль сновидений полностью отличается от их роли во второй половине жизни.

У молодых людей, находящихся на бисексуальной стадии пубертата, иногда развивается страсть к пожилым людям одного с ними пола. В процессе их анализа кажется, что бессознательное подкрепляет это обожание и подражание, эту прилипчивость к че­ловеку того же пола. При поверхностном взгляде можно было бы интерпретировать этот образ сновидений либо как склонность к гомосексуализму, либо как символ Самости, ибо, оказывается, об­раз старшего брата или дяди обладает магическими качествами, например, спасителя или учителя. Естественная реакция юного обожателя состоит в том, что он сам хотел бы стать объектом вос­хищения пожилого человека. Поэтому образ сновидения становит­ся моделью более взрослого отношения к жизни и более взросло­го поведения. Он является проекцией Самости. Пока эго-комплекс еще слабый, эта проекция служит моделью, которой следуют и подражают. Он способствует построению более зрелого эго-комплекса. Принимая во внимание эти практические факты, вы може­те сказать, что Эго имеет архетипическую основу, и что именно Самость создает эго-комплекс. Именно этот аспект подразумевает­ся в образах главного сказочного героя или главной сказочной ге­роини - архетипическая основа индивидуального Эго или паттерн Эго, находящийся в гармонии с Самостью.