И тут размытая полоса несущегося Ричарда налетела на стену из Джемиля и Шанг‑Да. Своей невероятной быстротой они опередили его, и от соударения их тел движение воздуха и физической энергии ударило в нас будто небольшой взрыв.
– Ульфрик, опомнись! – заорал Шанг‑Да.
Джемиль просто пытался удержать Ричарда, нетравмируя его и сам не получая травмы. Ричард серьезно тренируется с железом и имеет черный пояс по карате, и держать его, стараясь не травмировать – это занятие очень ненадолго. Либо им придется травмировать его, либо он травмирует их. И мало не будет.
– Ульфрик, прошу тебя! – снова заорал Шанг‑Да.
Гнев Ричарда усилил в нем зверя, добавил мощи.
Я не могла дышать, меня заживо сжигала его сила.
Его волк вливался в меня, сливался с моим зверем. Вкус этого гнева я знала. Знала, как знаешь хорошо разношенный ботинок или любимый свитер, уютный, надежный. Именно так много лет заставлял меня себя чувствовать мой собственный гнев. И это была единственная эмоция, которую я себе разрешала. Она занимала место скорби, радости и любви. Мой гнев когда‑то был для меня почти всем. Я думала, что с этой бездонной яростью помогла мне как‑то справиться психотерапия, но сейчас поняла, что это была не она, а вампирские метки. Просто я посредством вампирских меток Жан‑Клода делила этот гнев с Ричардом, я ему его и передала. И огромная порция этого бешенства просто передалась разумному и спокойному Ричарду.
Я в упор глядела на идущую на полу драку. Три здоровенных вервольфа едва удерживали рвущегося, рычащего желтоглазого мужика, и мне подумалось: моя вина. Я знала, что от меня достался этот гнев, но только сейчас я поняла, что это значит. У меня были годы практики обращения с этим свойством, а на Ричарда оно вывалилось как снег на голову. Я знала это бремя, я знала, каково ему сейчас. Вот блин!
Я хотела ему помочь, хотела закончить это без кровопролития. Много чего я хотела. Но тут все стало куда хуже, потому что во мне взвихрился ardeur. Блин и еще раз блин!
Я оттолкнулась от Криспина. Он меня отпустил, хотя и был озадачен. Но без его прикосновения сила Ричарда набрала мощи, от нее стало труднее защититься. Как будто волчица пыталась всползти изнутри по горлу вверх, наружу. Я упала на колени, полотенце свалилось с головы, холодные тяжелые волосы рухнули на плечи, но так была горяча сила Ричарда, что холод был необходим, как хорошая встряска. Как напоминание, что я не волк на самом деле. Не лупа по‑настоящему. Я… я некромант. Да, но это не поможет. А кто я? Что я? Я… да, я вампир. Просто не кровью питаюсь.
Два дня я уже без настоящей еды, а потому все другие виды голода тоже рвутся с привязи. Свалившись на пол под гневом Ричарда – моим гневом, – под его силой, бушующей вокруг меня, взывающей к мохнатой твари, будто застрявшей у меня в горле… мне нужно питание, но меня не манил секс. Единственной эмоцией сейчас был у меня гнев, ярость. Такие знакомые, такие надежные.
Злость я знаю, люблю ее. Мне от нее надежно – надежнее, чем от секса. Жан‑Клод меня научил питать ardeur дистанционно у себя в клубе. Я могла бы поступить так и сейчас, хотя это и не всегда легко и даже не всегда получается, но я умею питаться от эмоции. Питаться от эмоции вожделения или любви, а недавно я узнала, что дружба – это смягченная и очищенная любовь. Это не было сознательным решением – только что я задыхалась на полу от силы и меха, ощущая, как взметнувшийся ardeur пытается опередить зверя. И вот – ardeur завладел мною полностью, моей собственной силой изгоняя из глотки ощущение меха. Снова стало можно дышать. И снова я стала сама собой – в каком‑то смысле.
Но гнев никуда не делся, стучал по телу, как фамильярный приятель. И я открылась ему. Я впивала его, глотала, пропитывалась им. Встала и позволила упасть последнему полотенцу. Всасывала в себя гнев голым телом, каждой его порой, каждым дюймом кожи ощущая ненависть, потому что Ричард ненавидит гнев. Не понимает его. И не может понять, потому что не его это гнев, а мой.
Мой.
И я забрала его в себя. Я смаковала его, перекатывая на языке, наслаждаясь букетом вкуса, сладковатым привкусом пепла. О да, это выдержанное вино, которое храню я в темноте при правильной температуре всю свою жизнь.
Я высосала его из Ричарда, как высасывают болезнь или одержимость. Высосала – и дала Ричарду успокоиться под тяжестью навалившихся вервольфов. И в конце этого спокойствия я почувствовала, как рушится стена между мной и Жан‑Клодом. Гнев мой, но вампирские метки, передавшие его Ричарду, принадлежат Жан‑Клоду. Я пыталась снять какую‑то из этих меток, не нарочно, но в попытке снять нечто чужое я снова нашла свою любовь.
Жан‑Клод посмотрел на меня – темно‑синими, полночными глазами, будто глядит на тебя само небо после заката, – и прошептал:
– Ma petite.
И от этих простых слов метки, связывающие меня с ним, вернулись на место. Я его ощущала, я снова принадлежала ему – ему, а не ей. Хотя мы оба не сомневались, что она оставила на мне метку. Еще придется нам иметь с нею дело, но тогда и разберемся. А сейчас есть только улыбка Жан‑Клода, и его голос, и ощущение, что я вернулась домой.
Глава сорок девятая
Не столько он прошептал мне, сколько я просто знала, что ему придется закрыться, когда я буду питать ardeur. Гнев он не умеет пить, в отличие от любви или похоти. Не его это пища, а моя.
Я так и стояла, ощущая холод мокрых волос на плечах. Не так уж много прошло времени, но это был один из тех моментов, когда минуты превращаются в часы. Я пила гнев, но он не задерживался, не уходил в ту темную яму, где дрались и перемешивались ярость и горе. Я ела гнев, как могла бы есть любовь, похоть и желания сердца. Я глотала его, как еду. Но похоть у меня иногда вырывается из‑под контроля, овладевает мною и окружающими, а гнев… гневу я хозяйка. Его я умею держать в узде.
Я стояла и чувствовала, как покалывает кожу его энергия, поет во всем теле. Я не просто насытилась, я хорошо наелась. Будь это нормальный ardeur, я бы вынуждена была превратить эту энергию в секс, но это был не ardeur – что‑то иное. Мое. Не меньше мое, чем пистолет у меня в руке. Мое, не Ричарда, не Жан‑Клода. Я поглощала еду, которую мой мастер даже переварить не мог бы, и это наполняло меня свирепой радостью. Такой острой, что она была почти злостью, и я была счастлива, так счастлива, что есть у меня наконец сила, принадлежащая мне, а не им. Сила Жан‑Клода – любовь и вожделение. А моя – гнев и ярость, и меня это устраивает.
Отчетливый и странно‑спокойный донесся голос Ричарда:
– Все в порядке. Дайте мне встать.
Шанг‑Да и Джемиль переглянулись, потом почти синхронно отодвинулись, отпуская Ричарда. Джейсон подполз, припал к земле рядом с ним. Ричард тронул его за плечо, но смотрел на меня. Я ожидала увидеть в его лице злость, презрение, но впервые за очень долгое время Ричард смотрел на меня. И его лицо, его глаза – это были лицо и глаза того Ричарда, в которого влюбилась я когда‑то. Того, кто был слишком чувствителен, чтобы убить прежнего Ульфрика и взять власть над стаей. Этой мягкости в его лице я так давно не видела, что почти убедила себя, будто ее и не было никогда.
– Все нормально, Джейсон, все нормально.
Он встал, оставив своих волков на полу. А они глядели на него снизу вверх, даже не пытаясь скрыть настороженности.
Алекс поднял руку – не так чтобы заграждая ему путь, но и не пропуская.
– Ты сейчас спокоен, Ульфрик, но то, что мы только что видели, спокойным не назовешь.
Криспин придвинулся ближе, но я жестом его попросила отойти. Ричард вел себя разумно, и я не хочу, чтобы ко мне сейчас прикасался другой мужчина. Тем более единственный в комнате, кто так же гол, как я.
Криспин понял намек и остался там, где стоял. Он вообще очень понятливый, и это хорошо.
Белая футболка Ричарда так порвалась, что вид у него был как у танцора в «Запретном плоде» где‑то в середине представления. Волосы рассыпались, и сейчас он шел ко мне с лицом в раме каштановой гривы. Он выглядел, как он умел – будто оживший эротический сон. Но улыбка у него на лице была добрая, и не о сексе говорила она, а о чем‑то более тонком.
Он тронул меня за лицо, посмотрел в глаза все с той же улыбкой, и столько было нежности в этих карих глазах, сколько я уже год не видела.
– Спасибо, – сказал он.
Я рукой прижала сильнее его ладонь к своему лицу.
– Это был мой гнев, я просто забрала его обратно.
Он не стал отнимать руку, и я позволила себе таять от тепла его ладони.
– Я думал, что он навсегда со мной, и мне его сдерживать.
– Он может снова протечь, – сказала я тихо.
Он наклонился, и я поняла, что он хочет меня поцеловать. Мне хотелось и не хотелось этого. Я вырезала его из своего сердца – этого нового злого, злобного Ричарда, – но сейчас передо мной был Ричард прежний. Ричард до того, как ему столько раз пришлось делать тяжелый выбор. До того, как разозлился на меня навсегда.
Он поцеловал меня мягкими полными губами, хорошо поцеловал, но слишком целомудренно по нашим теперешним меркам. Я поняла, когда он отодвинулся обратно, разглядывая мое лицо, что последнее время, когда мы бывали вместе, ничего у нас не было, кроме секса. Грубого. Приятного, но грубого. Он должен был быть резок, потому что знал, что я это выдержу и мне понравится, но даже в сексе у нас было больше злости, чем любви. Косметический секс – тоже вещь хорошая, но не тогда, когда нет ничего другого.
– Я куда больше сейчас чувствую себя самим собой, чем бывало уже много месяцев, Анита. Годы психотерапии не дали бы мне того, что ты сейчас сделала.
– Знай я, что могу отобрать свой гнев обратно, я бы давно так сделала, Ричард.
– Знаю, – ответил он.
Взяв мою руку в свои, он обернулся к ожидающим волкам. Я уж забыла, когда мы в последний раз просто держались за руки. Он даже в церкви перестал это делать, и потому все наши прикосновения бывали только наедине и только сексуальными. Я уже начала подумывать, что мне надо вернуться в мою прежнюю церковь, чтобы он и его родные оставили себе свою. Если мы разорвем навсегда, то мне проще будет сменить церковь, чем всему клану Зееманов. Но в этот момент соприкосновения рук я не могла не подумать, что еще в нем изменилось – кроме того, что он себя чувствует сам собой.
Я отогнала эту мысль. Давно уже бросила мечты о жизни с ним за белым штакетником. Он единственный мужчина, который заставил меня пожалеть, что это не моя жизнь. И сейчас, взяв его за руку, я не могла не задуматься снова, не упустила ли я свой шанс. Не он ли единственный, с кем это могло бы получиться?
И тут же я поняла, что эмоция это не моя и мысль не моя тоже. Ричард не единственный мужчина в моей жизни, заставлявший меня задумываться, не мог ли бы он стать единственным, кабы не ardeur. Но держа его за руку, ощущая его эмоции, я сожалела о несбывшемся – и сожаление это было мое.
– Надо найти амулет, – сказал Ричард.
Трое вервольфов посмотрели на него так, будто и этому новому Ричарду тоже не очень доверяли.
– Как ты, Ульфрик? – спросил Шанг‑Да.
– Так хорошо, как давно не было, – ответил он, поглаживая мне ладонь большим пальцем.
– Амулета нет на полу среди одежды, – доложил Джемиль, глядя на меня мимо Ричарда. – Хотя два ножа Аниты мы нашли. На одном из них кровь.
– Это моя, – сказал Криспин у меня из‑за спины.
Ричард обернулся к тигру, не выпуская мою руку:
– Зачем Аните понадобилось тебя резать?
– Это не она, – ответил Криспин.
Он продолжал смотреть на нас, но не на наши лица, не на мое обнаженное тело. Он не отрывал глаз от наших сцепленных рук.
– Это я, – сообщил Джейсон.
Ричард повернулся к Джейсону – слегка потянув меня за собой.
– Зачем?
– Давай я сошлюсь на пятую поправку и не буду против себя свидетельствовать? Ты сейчас на меня не злишься, и пусть оно так останется.
– А ты думаешь, что от ответа на мой вопрос я снова могу на тебя разозлиться?
– Может случиться, – кивнул Джейсон.
Ричард обернулся ко мне:
– А что думаешь ты?
Я сжала его руку и ответила:
– В конце концов мы все подружились.
Он нахмурился:
– Тигр на тебя напал?
– Он напал на Джейсона, – ответила я, – и я приняла нападение на себя.
Ричард всмотрелся мне в лицо:
– И все равно вы с ним оказались в постели.
Я кивнула и попыталась высвободить руку, но он держал, и я не стала вырываться.
– Ричард, пожалуйста, не надо.
– Ульфрик, она хочет, чтобы ты отпустил ее руку.
– Криспин, все в порядке, – сказала я ему.
Он покачал головой:
– Ты – королева. Королев никто не трогает, если они этого не хотят.
Ричард привлек меня к себе, не выпуская руку. Я уперлась ладонью ему в грудь, чтобы мы не сплелись так тесно, как могли бы.
– Мне не нужно, чтобы вы за меня дрались. Ни один из вас, понятно?
– Но наша культура этого требует, – возразил Алекс.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Я знаю, что меньший волк умеет делиться, – сказал Криспин, – и рыжий тигр тоже. Но от твоего Ульфрика разит моногамией и собственничеством.
– Криспин, – обратился к нему Алекс. – Они же не могут придерживаться законов тигра, если не знают, в чем они состоят.
– Объясни нам правила, – попросил Ричард.
Он снова попытался привлечь меня к себе, но я уперлась ладонью ему в грудь, чтобы чуть‑чуть сохранить расстояние, потому что у меня блеснула уверенность. Просто надо всех остальных выгнать из комнаты. Мне только Ричард нужен. И нам никто не нужен больше. Что я себе думала со всеми остальными?
Я посмотрела на Ричарда, он на меня. И стоило мне увидеть его идеально карие глаза, сразу исчезли все мысли, кроме одной: быть к нему поближе.
Рука, которой я упиралась ему в грудь, скользнула ему за спину. Он наклонился ко мне, и только одно я могла осознавать: как же сильно я хочу, чтобы он поцеловал меня.
Такая теплая была у него кожа там, где касалась моего тела. Теплая, гладкая… идеальная. Будто наши тела созданы друг для друга, и так оно всегда было.
Я приподнялась на цыпочки, прижимаясь наготой к его разорванной одежде, потянулась к нему губами, Ричард нагнулся навстречу. Такой высокий, так далеко тянуться, но усилие того стоило.
Начался поцелуй как целомудренный, но тут же мы впились друг другу в губы. Ричард меня поднял, я обхватила его ногами за пояс, прижалась к его джинсам самыми нежными частями. Боль возникла сразу, и слишком резкая, чтобы не обращать внимания. Она мне отрезвила голову лучше холодного душа.
Прервав поцелуй, я попыталась спуститься вниз из его объятий, но он прижал меня к себе.
– Больно, – сказала я.
Он отодвинулся, не понимая, а потом опустил меня на пол. Ему хотелось, чтобы я сползла по нему, но я остановилась сразу же, потому что даже от мысли сползать по такому грубому предмету, как джинсы, стало больно. Как бы ни была хороша в них начинка.
Ричард опустил меня на пол, но продолжал обнимать. Мне снова пришлось положить ладони ему на грудь, чтобы сохранить расстояние. Не до конца было понятно, что сейчас случилось, но что‑то не то. Это не мои были мысли.
– Посмотри на меня, Анита, – сказал он.
Я попыталась не послушаться, но не могла. И в тот момент, когда мы встретились глазами, мысль вернулась. Я хотела его трогать и ощущать его руки на себе. Хотела…
Чьи‑то руки охватили меня сзади за талию, меня выдернули из объятий Ричарда. И с земли тоже приподняли – я оказалась прижата к чьему‑то голому телу. Еще до того, как мелькнули белые волосы, заметные уголком глаза, я знала, что это Криспин.
Алекс тут же вдвинулся между нами и Ричардом:
– Ульфрик, полегче. Магию применять – это нечестно.
– Не знаю, про какую ты говоришь магию, но если он немедленно не отпустит Аниту, я применю к нему что‑то посущественнее.
А мне в руках Криспина стало вдруг легче, голова прояснилась. Я потрепала его по руке:
– О'кей, можешь теперь отпустить.
– Он пытался тебя зачаровать – как ты других.
– Знаю.
– Я никого не могу зачаровывать, я не вампир, – сказал Ричард.
Я снова похлопала Криспина по руке, и он поставил меня на пол, хотя руки держал вокруг меня – свободно, но с некоторым напряжением. Давая понять, что если я снова двинусь к Ричарду, он меня не пустит. С одной стороны, у него на это нет права. С другой стороны – помощь мне нужна. Что за чертовщина между мной и Ричардом?
– Ты меня зачаровал как вампир, Ричард. Когда ты ко мне прикоснулся, стало труднее думать, а когда я посмотрела тебе в глаза, это стало невозможно. Будто весь мир исчез, осталась только моя жажда тебя.
– Так бывает, когда влюбляешься, – ответил он.
Я покачала головой:
– Приятно было бы думать, Ричард, но это не была влюбленность. Это была одержимость. И от боли мозги прояснились, как бывает, когда вампир меня пытается подчинить. И все вампирские силы прикосновением усиливаются. Ты это знаешь.
– Но я не вампир.
– Я тоже, но я умею иногда зачаровывать других.
Ричард нахмурился. На красивом лице залегли обиженные складки. Отчего это у красивых обида настолько легче выражается, чем у всех нас?
– Я тоже это ощутил, – сказал Джейсон. – Я смотрел на Аниту, но слишком часто меня завораживали, чтобы я не распознал этого.
– Все вы спятили, – заявил Ричард, но обида на его лице стала сменяться задумчивостью. В этой красивой упаковке скрывался отличный ум. Одна из причин, по которым я его любила.
– Моего гнева в тебе уже нет, Ричард, но ты все еще член триумвирата со мной и Жан‑Клодом. Может быть, утратив гнев, ты приобрел нечто иное.
Он открыл было рот – но передумал, и только спросил:
– Это возможно?
– Позвоним Жан‑Клоду и спросим, – предложил Джейсон.
Ричард посмотрел на него хмуро:
– Может, ты под душ сходишь, пока мы будем звонить?
Джейсон сумел сохранить нейтральное выражение лица:
– Ты хочешь, чтобы я ушел, пока вы будете говорить?
– Нет, но если ты не хочешь, чтобы я снова на тебя разозлился, постарайся не пахнуть так, будто ты в Аниту заворачивался. – Он посмотрел мне за спину, на Криспина. – И ты, блондинчик.
– Меня зовут Криспин.
– Пусть так. Но если ты и рыжий пойдете куда‑нибудь и помоетесь, это будет полезно.
– Не знаю, за нами ли еще тот номер, что мы заказывали, – сказал Криспин.
– У меня свой номер, забронированный на неделю, – сообщил Алекс. Он посмотрел на меня, на Джейсона. – Одно из светских событий года, плюс еще политика. Я приехал собирать материал, хотя теперь это будто сто лет назад было. – Он задумчиво покачал головой, потом посмотрел на Криспина: – Может он взять лишний халат?
Джейсон, не заставляя себя дважды просить, стал развязывать пояс. Потом отдал халат Алексу.
– Я в душ.
Он повернулся и ушел в ванную.
Алекс подал халат Криспину. Тот не стал брать и чуть сильнее прижал меня к себе:
– Если нас не будет, ей не уклониться от его силы. Он ее получит и нас прогонит.
– Дай слово, Ульфрик, что не тронешь ее, пока нас не будет.
– У вас нет прав на такую просьбу, – ответил Ричард.
– Нет. Но тут что‑то происходит не то. Если ты – зверь вызова вампира, это придает тебе силы, но не такие, какие приобрели ты и Анита. В пакет это не входит. Но я видел, как ты ее зачаровал. Я чувствовал, как она подчинила меня, как дешевую девицу. Отчасти сделала это как тигрица‑оборотень, отчасти как вампир. И это очень, очень странно.
Он смотрел в пол, будто хотел прочесть на ковре ответ.
– Мне придется что‑то дать в газету, иначе меня съедят, получив счет из отеля. Они только потому и согласились на этот отель, что здесь останавливаются Саммерленды. Их собственный дом сейчас стал музеем истории семьи и основания города.
– Вот такие они шишки? – спросила я.
Он мне улыбнулся:
– Вижу, ты совсем газет не читаешь?
– Почти нет.
Я отодвинулась от Криспина, отдала ему халат, взяв у Алекса из рук.
– Ты правда хочешь, чтобы я ушел?
Судя по голосу, это его задело. По голосу и выражению лица я решила, что ему меньше двадцати пяти. Раньше он мне казался старше.
– Мне нужно немножко свободы, Криспин.
– Сколько тебе лет? – спросил Ричард.
Криспин посмотрел на него, потом на меня, будто спрашивая, должен ли он ответить. Я кивнула, и он ответил. Вот так вот. Такой послушный, что меня это даже начинало беспокоить.
– Двадцать один.
– Ты таки любишь молоденьких, Анита.
– Натэниел того же возраста.
– Я об этом и говорю. Я хотя бы встречаюсь с теми, кто мне по возрасту ближе.
Я посмотрела на него неприязненно:
– Если хочешь ругаться, то лучше и ты уходи.
Непонятное выражение пробежало по его лицу.
Только с третьей попытки он заговорил, и первые две были совсем не похожи на то, что он в конце концов сказал.
– Тебе одной небезопасно.
– Мне как‑то не очень безопасно и когда ты присутствуешь.
– Это что значит?
– Это значит, что вампирские метки опять выделывают штучки, и я не знаю почему. Это значит, что я устала. Это значит, что у меня все болит. Это значит, что мне надо найти амулет. Это значит, что мне надо одеться. – Я заметила лежащий на ковре «браунинг» – очевидно, уронила его, когда Ричард зачаровал меня прикосновением и взглядом. Подняла оружие. – Я бросила пистолет, Ричард, и сама не помню этого. Я обо всем забыла, кроме тебя. Любовь не заставляет меня забыть, что я вооружена. А вампирский взгляд вполне на это способен.
– Он пытался тебя обдурить, – вставил Криспин.
– Идите, – сказала я. – Идите к Алексу в номер и вымойтесь.
– Нам потом вернуться? – спросил Криспин.
– Не знаю, позвоните мне сперва.
– Я вернусь к работе, как только надену запасные карие линзы, – сказал Алекс.
– Так и сделай.
– Отчего ты так сердито разговариваешь? – спросил он.
– А ее все сердит, – ответил Ричард прежде, чем я могла вставить слово.
Мне вдруг захотелось остаться одной. Всех их выгнать и ни с кем не иметь дела. Перевести дыхание, а когда вокруг толпа, это вряд ли получится.
– Вы двое – на выход. – Я слегка подтолкнула Алекса к двери. – А ты, – я показала на Ричарда, – держи себя в руках, иначе тоже выйдешь.
– Тебе одной небезопасно, – повторил он.
– Может, и так. А может, пора мне выяснить, безопасно мне одной или нет. Мы месяцами окружали меня оборотнями разных видов, и это не помогало. Может, нужно, чтобы вас было поменьше.
– Не дашь мне солнечные очки, чтобы пройти по коридору? – попросил Алекс.
– Детка, от солнечных очков халат не станет приличнее, – ответил ему Джемиль.
– Зато они глаза скроют.
– Да тебе же нравится быть в образе тигра, – сказал Ричард.
– Я с такими глазами родился – как вот Криспин. Один из признаков, что наша кровь разрежается генетически, это что все меньше и меньше рождается детей с тигриными глазами.
– Глаза отмечают нашу чистокровность, – пояснил Криспин.
– У тебя синие глаза достаточно человеческие, – заметила я.
– Если не знать, на что смотреть. – Он теперь был в халате, хотя и не завязанном, и тело его было обрамлено белой тканью. Она была белее кожи, но не белее волос.
– Уходите, – потребовал Ричард, но, глянув на меня, добавил: – Пожалуйста.
Счастливым этот взгляд трудно было бы назвать.
– Это не твой номер, Ричард.
– Нет, он твой и Джейсона.
Не было слышно злости, которая обычно сопровождает такие комментарии, но все равно довольным голос не был. Вряд ли это можно было бы поставить ему в вину, и это вот прямо сейчас было частью проблемы. Я где‑то даже соглашалась с Ричардом. Полагается вырасти, найти своего единственного, выйти за него замуж и жить долго и счастливо, покуда смерть не разлучит вас. Когда‑то я в это верила до мозга костей. А теперь знала, что этого со мной не будет. Не о свадьбе я горевала – пышные свадьбы мне всегда казались дорогостоящим геморроем, но сама концепция, что кто‑то один будет для тебя всем, заменит всех… вот это действительно потеря.
– Ты правда хочешь, чтобы мы ушли? – спросил Криспин, и была в его голосе печальная нотка, которую почти все мы перерастаем к двадцати одному году.
Я улыбнулась, потому что в ответ на такое надо либо улыбаться, либо давать в глаз.
– Иди с Алексом. Вымойся, раздобудь себе одеж ду. Потом позвони сюда в номер, и выясним мое настроение.
Опять он изменился в лице, и снова это была мимика подростка. У меня возникла неприятная мысль.
– Ты уверен, что тебе уже есть двадцать один?
– Я бы никогда тебе не соврал, Анита. Раз ты действительно моя королева, то я тебе врать неспособен.
Алекс взял Криспина под руку и повлек к двери.
– Надо идти.
Джемиль протянул солнечные очки. Алекс удивился, потом их взял.
– Спасибо.
– Они недешево стоят. Я бы хотел их обратно в целом виде.
Алекс глянул на очки сбоку:
– «Дольче и Габбана» – тебе они в несколько сотен должны были обойтись. Я с ними буду обращаться как с предметом роскоши – каковым они являются. Спасибо еще раз.
– У нас в стае есть ребята, которые уже не могут полностью вернуться в человеческий образ. Тот еще геморрой.
– Джемиль, не время для болтовни, – бросил ему Ричард.
Алекс слегка ему поклонился:
– Доброй ночи, Ульфрик. Я искренне сожалею, если доставил тебе огорчение.
– Анита! – обратился ко мне Криспин. – Пожалуйста, не отсылай меня. Пожалуйста, позволь мне остаться при тебе. Прошу тебя.
Блин, знакомый тон. Этого не хватало.
– Ты его подчинила полностью, как Реквиема, – сказал Ричард.
Я посмотрела на него, ожидая увидеть злое лицо, но увидела лишь что‑то близкое к состраданию. Может быть, покорность.
– Не тема для общего разговора, – заметила я.
Алекс остановился почти в дверях. Более высокий Криспин оглядывался на меня как ребенок, которого слишком рано уводят с праздника. Господи, не надо, чтобы и он тоже.
– Это может быть не вампирская сила. Ее зов был зовом властной тигрицы, королевы. Молодые самцы, еще не спаривавшиеся, этому зову подвержены сильнее. Они все становятся ею одержимы до тех пор, пока она из них не выберет. После этого вроде бы феромоны, гормоны или что там еще спадают до нормы, и те, кто не выбраны, освобождаются от ее влияния.
– Никогда о таком не слышала.
– Те тигры, которых я встречал, были жертвами нападения, и у них не так, – сказал Ричард.
Джемиль и Шанг‑Да согласились.
– Но это не рожденные тиграми. На самом деле многие королевы убили бы тигра, который намеренно обратит человека вопреки его воле. Быть приглашенным в клан, если ты в нем не рожден, – это считается огромным даром.
– Спасибо, польщена, но не надо.
– Если ты и правда случайно издала зов такой силы, Анита, то это повторится еще раз. Это не всегда делается сознательно. Происходит само, когда ты вступаешь в силу. Иногда в период полового созревания, но чаще всего – в двадцать и позже. У тебя как раз подходящий возраст.
– Я старше, чем кажусь.
– Ну, не намного, – возразил он.
Криспин чуть потянул руку, за которую держал его Алекс. Не так, будто хотел это сделать – скорее сам не заметил.
– Мне почти тридцать, – сказала я.
– Ты выглядишь моложе. Я бы тебе дал меньше двадцати пяти.
Я пожала плечами:
– Наследственность хорошая.
– Тебе виднее.
Но, судя по голосу, он не поверил.
Честно говоря, мне ли, имеющей на себе метки двух вампиров, строить гипотезы, отчего я старею медленнее нормального? Не говоря уже о том, что оборотни тоже стареют медленнее обычных людей. Так что скептицизм Алекса вполне понятен.
– Анита, пожалуйста! – Криспин сильнее потянулся ко мне, сдерживаемый рукой Алекса.
Я слишком часто видела это выражение, чтобы его не знать. Алекс может говорить, что это магия тигров, но выглядело это так, как то, что я случайно сделала с некоторыми вампирами и оборотнями в Сент‑Луисе. Умение подчинять себе чужой разум похотью, любовью, желанием сердца, – это была одна из сил Белль Морт. У меня была возможность кем‑то завладеть, беда в том, что мне это ну никак не нужно. Захоти я владеть носителем неумирающей верности, я бы купила себе собаку.
На меня смотрели синие глаза тигра, и я видела, что Ричард прав: именно так на меня когда‑то смотрел Реквием. Мы его освободили, потому что он был мастер‑вампир и у него хватило воли себя освободить – с нашей помощью. А помощь была такая: я ему сказала, что никогда к нему не притронусь, если он не освободится. Психология от обратного, но помогло. В каком‑то смысле. До сих пор Реквием относится ко мне чуть лучше, чем я бы хотела.
– Криспин, иди с Алексом. Когда оба вымоетесь, позвоните сперва. Но я тебя не выгоняю. Понятно?
От выразившегося у него на лице облегчения меня даже замутило слегка. Черт побери.
– Почему на тебя это так не подействовало? – спросил Ричард у Алекса.