Стамбул — интеллектуальный и экономический центр 11 глава

Для обмундирования служителей сералей были созданы особые швейные мастерские, персонал кото­рых подразделялся на портных широкого профиля и на изготовителей долама (долманов)⁶³ — доламаджи. Придворных и слуг нужно не только одеть, но и при­дать их головам достойный вид: дело в том, что размер, форма, цвет и ткань тюрбана — это не столько вопрос вкуса (или прихоти) носителя этого великолепного го­ловного убора, сколько обязательный показатель со­циального статуса и должности. Следовательно, тюрба­ны, чтобы отвечать всем правилам придворного этикета, должны быть чрезвычайно разнообразными. Решение этих сложных задач возлагается на узко специализиро­ванную корпорацию изготовителей тюрбанов (сарик- джи), выполняющую заказы двора и различных слоев столичной знати⁶⁴. Наконец, еще одна корпорация спе­циализируется на пошиве хиль'ат (откуда происходит русское слово халат) — почетного одеяния, которым султан жалует тех, кому хочет выказать свое благорас­положение. Это одеяние представляет собой род каф­тана, сшитого из очень ценной ткани или, часто, меха. В Стамбуле имеется мастерская хиль'ат, насчитываю­щая 105 портных и работающая исключительно по султанским заказам.

Среди государственных предприятий особое место занимает Монетный двор. О нем Эвлийя Челеби пишет так: «Это — большая фабрика, расположенная в окрест­ностях мечети Баязида... Ею заведует кючюк дефтедар (заместитель интенданта по финансам); его персо­нал — один кетхюда, один маклер, секретари и масте­ра, чеканящие монету (все эти должностные лица ут­верждаются на своих постах государством)»⁶⁵. Одна из характерных особенностей Монетного двора состоит в том, что он пользуется услугами мастеров чеканки, набранных главным образом, если не исключитель­но, из «неверных»; во всяком случае, на должность пробирного мастера правительством назначались евреи.

В «частном секторе» не существует ни одного пред­приятия, сравнимого с этими крупными мануфактура­ми. Если подсчитать общее число работающих на 31 государственной мастерской, то получается солидная цифра примерно в 10 тысяч человек. В среднем на каж­дую мастерскую приходится около 350 рабочих и ино­го персонала. Число отнюдь не преувеличенное.

Во внимание нужно принять тот факт, что эти фаб­рики не входят прямо в естественный кругооборот го­родской экономической жизни. Они входят в него лишь опосредованно, а именно — в силу того обстоя­тельства, что служат источником существования для части городского населения, вводя в этот кругооборот «маргинальные» корпорации и, что еще более важно, обеспечивая своим рабочим стабильную и относи­тельно высокую заработную плату. Рабочие государст­венных предприятий в качестве потребителей оказы­вают, несомненно, влияние на объем розничной торговли.

Представители «свободных» профессий

Подавляющее большинство работающих жителей Стамбула входят в корпорации, в рамках которых они зарабатывают хлеб насущный либо в сфере производ­ства, либо в торговле, либо совмещая оба эти занятия. Имеется, однако, группа населения численностью в не­сколько десятков тысяч (примерно 40 тысяч), которая зарабатывает себе на жизнь менее традиционным спо­собом. С одной стороны, в ней выделяется категория людей интеллектуального труда, с другой — те, что за­няты в сфере развлечений, и, наконец, это люди «ма­лых профессий», профессий, которые не поддаются четкой классификации, но тем не менее всегда присут­ствуют в любом мегаполисе.

Профессии, связанные с интеллектуальным трудом, или «свободные профессии», не входят в качестве эле­мента в экономическую жизнь города, но вместе с тем пользуются общественным признанием и уважением. Шейх-уль-ислам, духовный глава Империи, одновре­менно возглавляет и иерархию «людей веры», а эта иерархия подразделяется на две категории лиц. Первая из них может быть обозначена как непосредственные служители культа, это — проповедники, муэдзины, имамы, чтецы Корана, шейхи и т. д. Вторая категория включает в себя лиц, занятых ученой или преподава­тельской деятельностью, это — улемы, преподаватели коранических школ, начальных школ, медресе и т. д. Чаще всего они получают содержание за счет благо­творительных фондов, создаваемых с целью поддер­жания учебных заведений.

Среди людей умственного труда следует назвать по­этов и писателей (число которых, по словам Эвлийи Челеби, достигает 800), а также книготорговцев (сах- хафуИзлюбленное место работы последних нахо­дится на улице, которая проходит неподалеку от мече­ти султана Баязида и которой по этой причине дано название Саххаф чаргиысы. К ним же, правда, не без натяжки, стоило бы причислить продавцов бумаги, пе­реплетчиков и продавцов чернил и всех письменных принадлежностей.

Гораздо ближе к реальностям жизни профессии языджи, публичного писца, и арзухалджи, составителя жалоб, прошений, заявлений и тому подобных доку­ментов. Последняя профессия регламентирована: ею не может заниматься первый встречный и где ни попа- дя. У каждого арзухалджи должна быть своя лавка в ука­занном властями месте, где он и удовлетворяет об­щественные нужды под бдительным оком фискальных агентов мухтесиба. Но это — в идеале, в действительно­сти же народный жалобщик занимается своей работой где угодно, но только не в предлагаемом ему месте. Во всяком случае, значительная часть людей этого рода умственного труда выполняет свои обязанности перед заказчиками во дворах мечетей, около медресе и у стен судебных учреждений, на рынках и чуть ли не на поро­ге резиденции великого визиря. В XVII веке многие из них предпочитали в качестве постоянного места своей работы какое-нибудь уютное кафе⁶⁷.

Все вышеупомянутые корпорации состоят исклю­чительно из мусульман, что вполне логично: неверным категорически запрещено вторгаться в исламскую ре­лигию и во все смежные с ней области.

Зато «научные» профессии имеют более смешан­ный характер и даже представляются некоторым как поле деятельности для немусульман: речь идет преж­де всего о профессиях врача, хирурга и окулиста.

Медицина в исламском мире, ставшем в этой обла­сти преемником достижений древних греков и сред­невековых арабов, пользуется очень большим поче­том. Впрочем, в османскую эпоху медицина, по всей видимости, больше влечет к себе греков и евреев, не­жели турок. Так, один документ, датированный 1700 годом⁶⁸, показывает, что среди выдержавших экзамен соискателей на звание лекаря имелось 5 мусульман, 5 греков, 13 евреев и 1 армянин. Довольно часто еврей оказывается в должности главного врача при дворе Великого Господина. Национальная принадлежность хирургов более разнообразна: среди 28 практикую­щих хирургов, получивших в 1700 году разрешение на открытие «лавки», мы находим имена 4 мусульман, 12 греков, 8 евреев, 1 армянина, 1 француза⁶⁹ и 2 анг­личан.

Есть еще и аптекари, и некоторые из них — ино­странцы. Но последние иногда рассматриваются как опасные новаторы: указ Ахмета III (1704) запрещает употребление новых ввозимых лекарств и предписы­вает закрытие аптек, заведенных «франками» в Стамбу­ле и его окрестностях. Несмотря на запреты, медика­менты все же импортировались из Европы, особенно из Венеции. На это указывают многие венецианские документы, в которых имеются, помимо прочего, ука­зания на отправку лекарств венецианского производ­ства великому визирю Кёпрюлюзаде Фазилю Ахмет- паше⁷⁰.

Совсем иное поле деятельности отведено фокусни­кам, акробатам и вообще всякого рода «затейникам», число которых в Стамбуле достигало 15 тысяч. Они распределяются по нескольким группам. Первую из них составляют канатоходцы и акробаты. Это по боль­шей части турки или арабы, но есть среди них также персы, индийцы, греки и йеменцы. Они постоянно принимают участие в празднествах, а в середине XVII века их признанный корифей Ускюдарли Мехмет Че­леби завоевал огромную популярность своими выступ­лениями на Ипподроме. За ними идут ярмарочные фокусники, чудодеи, кукловоды-петрушечники и осо­бенно постановщики представлений китайского теат­ра теней, получивших в Турции название «карагёз». Сначала турки, а вслед за ними и другие обитатели вос­точного Средиземноморья показали себя большими любителями этого жанра. Нет такого квартала в Стам­буле, где не было бы своего театра карагёза, причем представления устраиваются главным образом (но не только!) по ночам в месяц рамадан. Эвлийя Челеби го­ворит о существовании еще двенадцати групп «затей­ников», но не указывает их названий и не раскрывает их репертуар. Они тем не менее всегда участвуют в праздниках, которые устраивают султан и представи­тели знати по различным поводам (обрезание сына, назначение на должность и т. п.). Гостей надобно раз­влекать и забавлять — вот почему эти шуты, фигляры, комедианты просто незаменимы. Далеко не всегда их представления походят на добропорядочные «семей­ные спектакли». Некоторые из них имеют дурную ре­путацию распутников и извращенцев, так что им час­тенько приходится играть роль «любовников на час» не на сцене. К тому же разряду нужно присовокупить вожаков медведей, цыган и дрессировщиков птиц или, точнее, дрессировщиков соловьев — тех, «кто постав­ляет соловьев, первоклассных певцов»⁷¹.

Более высоким общественным статусом, сравни­тельно с описанным разрядом, пользуются музыкан­ты, число которых в Стамбуле достигает 6 тысяч. Они подразделяются на две группы. Первая охватывает тех, кто состоит на государственной службе (мехтеру, это те, что исполняют утренние серенады во дворце султа­на и фанфарами будят его обитателей, призывая их к утренней молитве. Вторая группа состоит из, так ска­зать, «частных» музыкантов, организованных в рамках 71 корпорации, причем все они подчиняются общему руководству сазендебагии. Поле деятельности этих «частных» музыкантов весьма широко: их постоянно приглашают на семейные торжества, на радения орде­нов, на народные увеселения, на праздники корпора­ций. Богат и набор музыкальных инструментов — в нем есть место для струнных, духовых и ударных, так что трудно сказать, каким именно отдается предпо­чтение. Среди музыкантов много как мусульман (это по преимуществу турки и арабы), так и немусульман (преимущественно греки и евреи). Корпорации музы­кантов вызвали к жизни корпорации изготовителей музыкальных инструментов — впрочем, довольно не­многочисленные.

Все эти люди, занятые в сфере развлечений, находят источник своего существования, помимо прочего, в том, что образованные турки (а их не так мало) очень увлечены поэзией, музыкой и их восприятием в узком интимном кругу (сохбет), и в том, что некоторые из них, подражая султану, поддерживают поэтов и музы­кантов — примерно так, как содержат свою свиту, состоящую из приближенных и рабов. Нужно, однако, отметить, что значительная часть «развлекателей», в ог­ромном количестве собравшихся в Стамбуле, характе­ризуется более чем сомнительным моральным обли­ком. А это дало основание обвинять столицу середины XVII века (особенно при правлении султана Ибрагима I Безумного) в том, что она превратилась в город пороч­ных наслаждений, знаменитый лишь коррупцией и беспримерным падением нравов.

Остается упомянуть некоторые городские профес­сии, которые никак не желают укладываться в какие- либо определенные категории.

Во всем мусульманском мире нет города, который бы страдал от отсутствия такого традиционного уч­реждения, как хамам — бани. Для мусульман некото­рые обязательства по поддержанию телесной чистоты следуют из предписаний религии. Таковы ритуальные омовения перед чтением молитв. Распространение хамамов находится, несомненно, в прямой зависимо­сти от необходимости следовать этим предписаниям. В Константинополе византийской эпохи имелись, ко­нечно, бани и термы, но не в большом количестве. Ос­маны же умножили их в такой степени, что Эвлийя Че­леби отмечал в середине XVII века наличие в самом городе 61 публичной бани, да еще 50 — в его пригоро­дах, не считая частных хамамов в султанских дворцах и особняках знати. Если же принять во внимание хотя бы только эти частные бани, то общее их число возра­стет примерно до 150⁷². Хамамы Стамбула открыты для всех жителей столицы в принципе. Переходя же от принципа к его практическим приложениям, легко обнаружить, что они все же делятся на категории в за­висимости от социальной принадлежности посещаю­щей их публики. Некоторые из них обслуживают не­верных, но и они могут принимать мусульман в дни и часы, определенные мухтесибом и в соответствии с утвержденными им же правилами. Так, возбраняется брить мусульманину голову той же бритвой, что слу­жила для бритья головы неверного или шелудивого; полотенца, которыми вытираются мусульмане, долж­ны явно отличаться от тех, коими пользуются невер­ные⁷³. Женщины тоже посещают хамамы — в дни и ча­сы, когда эти учреждения закрыты для мужчин. Так как «банные дни» стали насущной потребностью всего го­родского населения, хамамы попали под строгий над­зор мухтесиба, а правила пользования ими включают­ся в ихтисаб.

Далеко не все городские жители имеют материаль­ную возможность воспользоваться в полном объеме услугами, которые предлагают владельцы хамамов, — такими, как мытье, массаж, бритье, удаление волос с корнем и т. д. У каждой такой услуги своя цена, и общая сумма рискует оказаться непомерно большой. Поэтому небогатый люд (а он-то и составляет боль­шинство посетителей) довольствуется, как правило, лишь мытьем. Однако и бедный человек находит возле хамама продавцов снадобья, удаляющего воло­сы, и бродячих цирюльников, готовых тут же, на ули­це, постричь его и придать его бороде почтенный вид⁷⁴. Имеется, впрочем, и другой разряд цирюльни­ков: это владельцы собственных цирюлен, причем в набор услуг, предоставляемых ими, входит помимо стрижки, бритья головы и бороды еще и операция об­резания, поэтому такого рода цирюльник именуется сюннетджи — «совершающий операцию обрезания».

На две категории подразделяются и водоносы (са­ка) — профессия, в изучаемую эпоху очень распрост­раненная как на Востоке, так и на Западе. Хотя фон­таны в Стамбуле имеются во множестве, всегда нахо­дится большое количество желающих воспользоваться услугами водоноса, который целый день постоянно снует по кварталу между фонтаном и домами заказчи­ков. Грань между категориями проходит по способу до­ставки воды: одни используют силу животного, обве­шанного бурдюками и кувшинами, и они составляют, так сказать, аристократию корпорации водоносов; другие же — водоносы в буквальном смысле слова. По­следние преобладают в кварталах бедноты — с бурдю­ком на спине они медленно бредут по улице, оглашая ее характерным для них криком. Эта корпорация, в от­личие от прочих, не проводит для новичков никаких испытаний на профессиональную пригодность, рекру­тируя их за счет недавно переселившихся в столицу деревенских жителей. Другим выходцам из того же со­циального слоя еще не утраченные навыки крестьян­ского труда помогают освоиться с обязанностями са­довника (сады и огороды окружают город). И еще одна профессия, в которой преобладают вчерашние про­винциалы: каикджи или перемеджи — лодочники- гребцы, перевозящие на своих суденышках пассажи­ров и товары с одного берега Золотого Рога или Босфора на другой. Отсутствие мостов очень способ­ствует их труду.

Все эти профессии позволяют лицам определенной (низкой) социальной категории зарабатывать себе на жизнь. Как бы мал ни был их заработок, он все же пред­ставляет собой достаточное средство борьбы против нищенства, которое, как кажется, не получило широко­го распространения в столице Османской империи. Если здесь и имеются нищие, то они появляются вовсе не в том виде, в котором на Западе привыкли воспри­нимать их собратьев. Это скорее бедные люди, взятые на прокормление благотворительными организация­ми или, говоря более определенно, имаретами или на­родными кухнями, раздающими еду бесплатно. Впро­чем, турок, и помимо этих организаций, милосерден, как отмечает Бертрандон де ла Брокьер: «Это чистосер­дечные и сострадательные люди. Я часто видел: когда мы вместе ели, а мимо нас проходил бедный человек, они приглашали его разделить трапезу, что у нас вовсе не принято»⁷⁵. Де Корменэн уточняет: «Не думаю, чтобы во всем мире отыскалась более милосердная нация, чем эта. Поэтому-то не видать в Турции бедняков, вы­прашивающих милостыню с протянутой рукой: как только кто-нибудь из них впадает в крайнюю нужду, ему немедленно оказывают помощь его соседи»⁷⁶. Про­цитируем еще одно суждение: «Не нужно думать, что в тех странах можно где-нибудь натолкнуться на толпу нищих, выставляющих напоказ ради милостыни все свои телесные уродства и стенающих по поводу своих несуществующих болезней, как это случается в христи­анских странах и, главным образом, во Франции, Испа­нии или Италии: там бы их не поняли»⁷⁷. Веком позже дю Луар свидетельствует: «Здесь почти не видно ни­щих, и они не пристают к прохожим так назойливо, как к этому приучены бездельники оборванцы во Франции; здесь бедные бесплатно прокладывают дороги, соединяют их, подводят к общественным зда­ниям — с тем, чтобы получить право на вспомощество­вание, которое им оказывается богатыми людьми»⁷⁸.

Читая все это, легко заключить, что Стамбул — сто­лица страны, где текут молочные реки меж кисельных берегов, или, говоря без метафор, страны, где каждый может заработать себе на пропитание, где даже убогий обеспечен куском хлеба и кровом над головой, каково бы ни было его социальное положение. Картина идил­лическая, но даже если здесь и не идет борьба за выжи­вание, даже если условия жизни обитателя Стамбула ничуть не хуже тех, в которых приходится влачить свое существование парижанину или жителю Лондона, а в некоторых отношениях и лучше их — даже если все это так, то и в этом случае не следует упускать из вида вот какое обстоятельство: житель Стамбула сплошь да рядом сталкивается с такими трудностями, которые, скажем, парижанину вовсе неведомы и ответствен­ность за которые несет экономическая политика ос­манского правительства.

Иностранцы

«Нации»

Присутствие колоний иностранцев в Стамбуле — не новость. Будучи одним из главных центров междуна­родной торговли в Восточном Средиземноморье, Кон­стантинополь видел еще в эпоху Византии ряд торговых колоний, выраставших по побережью Золотого Рога, прежде всего итальянских. Задолго до возникновения Латинской империи (1204) здесь осели венецианцы, ге­нуэзцы, пизанцы, амальфийцы, а рядом с ними — и куп­цы из Прованса и Каталонии. С 1204 года вплоть до падения Латинской империи (1261) венецианцы со­храняют привилегированное положение, позднее на первое место выходят генуэзцы, обосновавшиеся в Га- лате. Политический и экономический упадок Визан­тийской империи способствует возникновению ино­странных факторий, особенно в Константинополе⁷⁹. На следующий же день после взятия города Мехмет II возобновил привилегии генуэзцев в Галате и несколько позднее позволил венецианцам, а затем и другим «франкам» обосноваться в его столице. Однако усло­вия их пребывания не были столь благоприятными, как при Палеологах: Черное море закрылось перед за­падными коммерсантами, а их практические возмож­ности в самом Стамбуле оказались ограничены импер­скими регламентами.

Положение в столичном комплексе — условия жизни

Вплоть до эпохи Сулеймана Великолепного практи­чески все проживающие в Стамбуле иностранцы — это коммерсанты. С установлением нормальных дипломатических отношений, сопровождающихся на­значением в столицу послов великих держав и издани­ем капитуляций, определивших статус иностранных подданных в пределах Османской империи, правовое положение иностранцев значительно меняется. Поми­мо торговцев сюда прибывают дипломаты, представи­тели свободных профессий, миссионеры — в постоян­но растущем числе.

Первые капитуляции были заключены в 1536 году с Францией (впрочем, дата остается предметом обсуж­дения) — как следствие миссий Жана Франжипани и Антуана Ринкона. Честь их формального заключения выпала на долю первого официального французского посла Жана де ла Форе (Forest), направленного в Стам­бул Франциском I в сопровождении (знаменательный факт!) ученого Гийома Постеля, которому было пору­чено собрать античные и мусульманские рукописи для Королевской библиотеки (позднее — Национальная библиотека)⁸⁰. Помимо того что капитуляции опреде­ляли условия существования и работы французов в Ос­манской империи, они предоставляли Франции при­вилегию права флага (которой до этого пользовались только венецианцы). Иначе говоря, купец, из какой бы то ни было европейской страны (за исключением Ве­неции), желающий торговать в пределах владений Великого Господина, мог это делать лишь «под знаме­нем и покровительством Франции». До 1580 года толь­ко французы пользовались такой привилегией; осно­вываясь на ней, они обеспечили себе экономическое преобладание в турецком мире. Но в 1580 году англи­чане получили точно такую же привилегию, а в 1612 году ее обладателями стали и голландцы. С этого времени и примерно до 1685 года дзе последние на­ции добились неоспоримого верховенства — англича­не в Константинополе, голландцы в Смирне. Мало-по­малу в течение XVII века и другие европейские державы, одна за другой, получали капитуляции, и в ко­нечном итоге привилегированных наций не осталось.

Капитуляции, даруемые султаном той или иной ев­ропейской нации, предусматривают прежде всего пра­во ее представительства как в столице империи, так, при необходимости, и в провинциях. В столице эта функция выполняется послом (резидентом, байли и пр.) соответствующей державы, а в главных портовых городах — ее консулами. Упомянутые лица играют, так сказать, двойную роль: с одной стороны, они представ­ляют своих соотечественников перед турецким прави­тельством и перед местными турецкими властями (во втором случае речь идет, конечно, о консуле), а с дру­гой — выступают делегатами собственного правитель­ства перед своими соотечественниками. В Стамбуле консулов нет (как нет и чисто местных властей: управ­ление столицей — задача правительства), и в силу это­го здесь имеет место совмещение дипломатических и консульских служб. Иначе говоря, посол (а вместе с ним и штат посольства) вынужден заниматься, помимо основных своих дипломатических обязанностей, еще и тем, чем занят консул, например, в Александрии. Чем же именно?

Круг его задач смешанного характера весьма широк. Он должен делать необходимые представления турец­кому правительству всякий раз, как личная или имуще­ственная неприкосновенность кого-либо из его со-оте- чественников будет нарушена или окажется под угрозой. Если выходец из его страны умирает в Стамбу­ле, посол должен озаботиться тем, чтобы имущество покойного было передано законным наследникам, не­смотря на все препятствия, которые в подобных случа­ях выстраиваются османскими чиновниками. Посол должен следить за тем, чтобы поле экономической дея­тельности коммерсантов его «нации» (поле, очерчивае­мое капитуляциями) не подвергалось с турецкой сторо­ны никаким попыткам произвольного сужения. Посол должен стоять на страже налогового иммунитета, пре­доставленного подданным его державы. Он должен за­являть великому визирю протест, если кто-либо из них подвергнется давлению с целью вынудить уплатить ха- радж (налог, возлагаемый на всех подданных Осман­ской империи) или джизье (налог на немусульман).

Если в квартале, где проживают иностранцы, проис­ходит убийство — они не должны подвергаться допро­су и не должны вызываться или насильственным обра­зом доставляться к кади. Всё же привлекаемые к судеб­ной ответственности, они должны предстать перед судом только в присутствии официального представи­теля своей «нации». Они, иностранцы, вольны отправ­лять все обряды и предписания своей религии. Католи­ческие епископы, священники и монахи не должны испытывать каких-либо утеснений в своей религиоз­ной деятельности — лишь бы они не переходили гра­ницы предоставленных им прав.

Таковы вкратце основные пункты капитуляций. И они, в общем и целом, выполняются (по крайней ме­ре, в Стамбуле), за исключением периодов внешних и внутренних кризисов. Так, в 1635 году переводчик французского посольства Маршевиль, слишком реши­тельно протестовавший перед турецкими властями против захвата последними одного из французских зданий, был посажен на кол. Венецианский купец был повешен за то, что осмелился разглядывать сады Сера­ля сквозь подзорную трубу. По тому же обвинению в тюрьму были брошены английские и французские коммерсанты. Когда до Стамбула дошла весть о по­ражении турецкого флота в морском бою с англичана­ми, английские, французские и венецианские купцы были присуждены к уплате штрафа в 40 тысяч экю, а их магазины подверглись обыску⁸¹. В 1681 году, когда про­изошел спровоцированный адмиралом Дюкесном ин­цидент на острове Хиос, французы в Стамбуле жили под страхом репрессий со стороны турецкого прави­тельства; даже посол Гийераг боялся быть брошенным в тюрьму, но он смог избежать опасности сам и отвес­ти угрозу, нависшую над его соотечественниками, по­средством приема, который никак не может претендо­вать на оригинальность, — подношения очень дорогих подарков, врученных кому надо и где надо.

Впрочем, нельзя утверждать, что Стамбул был свиде­телем многих проявлений ксенофобии. По причине довольно-таки очевидной: контакты между турками и иностранцами были очень ограничены — тем более что в XVI веке очень мало «франков» жило в собствен­но Стамбуле, а в XVII веке их вообще там уже не было.

Все они обосновываются исключительно в Галате и Пе­ре, куда к 1646 году перебрались и все посольства. Во времена Сулеймана и его непосредственных преемни­ков иностранцы были обязаны одеваться по-турец- ки — во всяком случае, носить кафтан, скрывающий прочее одеяние. Позднее это правило время от време­ни возобновлялось, но в XVII веке о нем обе стороны окончательно забыли. Произошло это потому, что ев­ропейцы жили обособленно, в своем кругу, и обща­лись исключительно с представителями религиозных меньшинств, преимущественно с греками, с которыми их сближала известная религиозная общность. Евреи служили для них посредниками в коммерческих делах и в отношениях с турецкой администрацией, но в брачный союз они вступали исключительно с гречан­ками и армянками. Хотя, теоретически рассуждая, дети, рожденные в этих смешанных браках, должны были бы быть подданными султана, но на практике осман­ское правительство никогда не настаивало на этом своем праве, и эти дети числились по национальности отца⁸². То, что такие браки в самом деле имели место, следует, по крайней мере в отношении французов, из решения торговой палаты Марселя (1658), запрещаю­щего женщинам отправляться в страны Леванта; позд­нее (1679) та же палата перечисляет лиц, присутствие которых в Леванте нежелательно, причем в этом спис­ке женщины оказываются между бродягами и «темны­ми личностями»⁸³. Следовательно, на Ближний Восток отправляются только холостяки. Если они женятся на гречанках, то необходимо, чтобы их венчал католи­ческий священник. Тот же, кто посмеет обратиться к православному попу, рискует немедленно в принуди­тельном порядке быть возвращенным во Францию. Впрочем, имеется еще один законный способ заклю­чить брак, но — брак временный. Для его регистрации иностранец должен обратиться к кади, приведя с со­бой свою избранницу, и заключить с ней в его присут­ствии брачный контракт, в котором оговорен срок его действия. Временный брак («manage a kabin») пользовался большой популярностью во всех портах Леванта.

Основные иностранные «нации» в Стамбуле

Пожалуй, самая многочисленная из европейских «наций», первоначально обосновавшихся в Стамбу­ле, — это венецианцы. Венецианская колония, должно быть, насчитывала в первой половине XVII века многие десятки купцов, некоторые из которых принадлежали, по всей видимости, к семьям, укоренившимся на Вос­токе два, а то и три столетия назад. Венецианские рег­ламенты менее строги, чем французские, и легко пред­положить, что торговцы и консульские представители Светлейшей республики живут там со своими женами и детьми. Эта колония, руководимая байли (байлом), включает в себя «официальный» персонал: секретарей, драгоманов⁸⁴ и так называемых «giovani della lingua» («молодых переводчиков»). Под последним термином разумеется вот что: Венеция отправляла в Стамбул ли­бо подбирала в самом Стамбуле в венецианских семьях способных юношей для совершенствования в турец­ком и арабском языках — с тем чтобы они стали со вре­менем драгоманами в портовых городах Османской империи. Наряду с этим «официальным» имеется еще и «неофициальный» персонал, который состоит из мест­ных венецианских купцов, а также из лиц иных про­фессий. Торговцы явно занимают в нем ведущее поло­жение, и из них формируется «Совет двенадцати», который помогает байли в управлении колонией и ре­шении всех вопросов, относящихся к торговле. К тому же венецианская колония, похоже, включает в себя не­сколько еврейских семей, укорененных одновременно и в Венеции, и в Стамбуле. Около 1640 года видное по­ложение занимают такие из них, как Франко, Йезурум и Наон.

Галата и Пера — места проживания всей венециан­ской колонии. Резиденция байли с 1638 года — «Вино­градники Пера», и он, кажется, — один из первых обос­новавшихся здесь европейцев. В течение большей части XVI века и первой половины XVII венецианцы жили здесь, не сталкиваясь с особыми трудностями. Их меновая торговля процветала и по своему объему в пе­риод 1600—1645 годов превосходила торговлю любой иной европейской колонии. Однако в середине столе­тия произошел перелом к худшему, вызванный Крит­ской войной (1645—1669), которая длилась без малого четверть века. Следующая война с турками (1684— 1699), в которой Венеция приняла участие как один из членов «Священной Лиги», нанесла венецианской тор­говле еще один мощный удар. Военные действия если и не прервали полностью, то, во всяком случае, сильно затруднили венецианскую морскую торговлю. Венеци­анцы вынуждены были обратиться к посредничеству османских евреев, французов и англичан — к выгоде своих конкурентов и к своим убыткам. К тому же у турецкого правительства было достаточно поводов, чтобы показать свою злопамятность по отношению к гражданам Венецианской республики, всячески за­трудняя их торговлю. Так, венецианцы оказались по­следними в числе «наций», добивавшихся, одна за дру­гой, снижения ввозных таможенных пошлин с 5 до 3 процентов от стоимости импортируемых товаров, что, конечно, не способствовало процветанию их торговли и вызвало поток жалоб от венецианских резидентов в Стамбуле в адрес правительства.