— Может быть, ты и права, — проговорила Антонина Михайловна, с интересом наблюдая за мальчишками, игравшими в какую-то странную игру.
Пятеро мальчишек из шестого отряда хлопали по кустам сирени свёрнутыми в трубочку газетами.
— Шестнадцать! — громко проговорил Альберт Мяги, поднимая что-то с земли. — У меня уже шестнадцать!
Алёшка Комов хлопнул газетной трубочкой по кусту и крикнул:
— А у меня уже восемнадцать! — Он ударил по сирени ещё раз. — Двадцать!
— У меня только тринадцать! — недовольно проговорил Игорь Валявский, разглядывая большой тёмно-зелёный куст.
Витька Олейников два раза подряд стукнул газетой по кусту, приговаривая:
— Тридцать пять! Тридцать шесть!
— Что они делают? — спросила старшая вожатая.
Тихоня пожала плечами.
— Не знаю! Может быть, оббивают листья?
— Не похоже. — Антонина Михайловна несколько минут с любопытством наблюдала за мальчишками. Потом крикнула: — Олейников! Иди сюда!
Витька послушно подбежал к старшей вожатой. И она снова поразилась наивно-простодушному выражению его скуластого лица и карих глаз.
«Это — или дурак, или большой хитрец», — подумала тётя Тонна.
— Во что это вы играете, Олейников? — спросила она.
— В очень интересную игру, Антонина Михайловна, — охотно ответил Витька. — Называется она «Дорожный патруль». Развивает наблюдательность и ловкость.
— В чём же заключается эта игра?
— А мы, Антонина Михайловна, бьём мух, — смотря прямо в лицо старшей вожатой ясными карими глазами, пояснил Витька. — Кто больше набьёт — тот победит… Очень интересная и полезная игра…
Лицо тёти Тонны налилось кровью, а светлые глаза стали ледяными.
— Можно идти, Антонина Михайловна? — спросил Витька.
|
|
Несколько мгновений тётя Тонна всматривалась в его глаза. И ей не то показалось, не то это было в самом деле — в глубине этих глаз тлели насмешливые огоньки.
— Иди! — отрывисто проговорила тётя Тонна.
И, круто повернувшись, широким шагом направилась к лагерной канцелярии. Наташа-Тихоня с трудом поспевала за нею. А сзади неслись торжествующие мальчишеские крики: «Двадцать восемь!». «Тридцать девять!»
Как только тётя Тонна и Тихоня вошли в домик, мальчишки сразу же бросили свою игру.
— Ну, как? Дошло до неё? — спросил у Витьки Алёшка.
— Дошло! Сразу стала красной, как помидор! — усмехнулся Витька.
Алёшка кивнул головой.
— Ладно! Начало, вроде, удалось…
— Пойдёмте посмотрим на море! — предложил Альберт.
— Пошли!
Мальчишки медленно зашагали по главной аллее к воротам, ведущим на пляж.
— Вот скучища смертная! — вздохнул Алёшка.
— Да! Жизнь у нас невесёлая, — согласился Игорь.
Море успокаивалось. Посветлевшие зелёные волны уже не яростно, а лениво накатывались на пляж. К горизонту мёдленно опускалось кроваво-красное солнце. Оно почему-то сейчас казалось не круглым, а удлинённым, как яйцо. Морской ветерок нёс прохладную свежесть и очень знакомый влажный запах.
— Чем это пахнет? — спросил Алёшка.
— Морем пахнет! — ответил Альберт..
— Знаю, что морем! — Алёшка с жадностью вдыхал морскую свежесть. — Ребята, вы чуете, какой-то особенный аромат?
— Да это же огурцы! Море пахнет огурцами! — закричал Игорь.
И все сразу же поняли — да, морской ветерок отдавал особенным, огуречным ароматом. Так пахнут свежие, только что порезанные огурцы.
|
|
Солнце быстро погружалось в морские глубины. Красная мерцающая дорожка протянулась от горизонта к берегу. А по сторонам её, куда не доставали солнечные блики, море выглядело тёмным и густым, как смола.
— Хорошо-то как, ребята! — тихо сказал Игорь. И с еле ощутимой грустью спросил: — Почему это так, ребята, бывает: и хорошо, и плохо сразу?
— Мудришь ты что-то — и хорошо тебе, и плохо, — проворчал Витька. — Чем же тебе плохо?
— Целый день плохо — жарко, скучно, — объяснил Игорь, — Жаришься в лагере, как рыба на сковородке, ходишь из стороны в сторону, не знаешь, куда приткнуться. Я даже думал сегодня: зачем я, дурак, сюда поехал? А вот посмотрел сейчас на море — и сразу широко, хорошо стало!
— Ты правильно говоришь, Игорь! Я тебя понимаю! Море — это очень хорошо! — кивнул головой Альберт.
— И хорошо, и плохо! — повторил Алёшка и засмеялся. — Я тоже думал об этом. По-моему, это хорошо, когда хорошо и плохо! Тогда человек начинает действовать, бороться за то, чтобы было совсем хорошо. А действовать и бороться — это самая главная радость в жизни. Я где-то читал, что кто-то из самых великих людей, Карл Маркс, кажется, написал, что счастье его — в борьбе. Это он здорово написал! Вот ведь бывает иногда так скучно смотреть ни на что не хочется. А потом появляется трудное дело и сразу веселее становится…
Ребята молча слушали Алёшку задумчиво наблюдая, как погружается в море овальное, словно приплюснутое солнце.
— А я вот хочу спросить, зачем для нас делают и хорошо, и плохо? — медленно, мягко выговаривая слова, сказал Альберт Мяги. — Почему взрослые люди много работали, много старались, строили эти большие дома, сажали эти цветы, посыпали песком эти дорожки, когда для всех нас было бы лучше, было бы совсем хорошо приехать на голый берег, поставить простые палатки, варить обед в котле над простым костром… Пускай даже на обед у нас не было бы мороженого, а к чаю нам давали бы не вкусные вафли, а простой чёрный хлеб. Всё это было бы больше хорошо, чем сейчас. Я хочу жить в палатке, а не в палате — мне это больше нравится… — Альберт посмотрел на молчаливо слушающих его друзей. Может, я неправильно говорю?
|
|
Витька хлопнул Альберта по плечу и горячо воскликнул:
— Нет, правильно, Альберт! Всё правильно! Я тоже хочу жить в палатке, а не в палатах! В палатах пусть живут больные и слабые! А вот почему для нас строят палаты — я и сам не знаю…
— А потому, что их строят взрослые, — усмехнулся Игорь. — Для них лучше жить в палатах и кушать на столиках, покрытых белыми скатертями. Почему-то теперь среди взрослых мало Миклухо-Маклаев, готовых жить так, как живут дикари…
— Ну, это ты зря! — закипятился Алёшка. — Среди взрослых, если ты хочешь знать, тоже много настоящих, весёлых людей. У нас во дворе есть такой дядя Сема. Он уже совсем седой, прямо белый, а с нами в футбол играет, на рыбалку ходит… Ну, конечно, бывают и такие, как тётя Тонна. У них вместо сердца — ходики тикают — тик туда, тик обратно… И никогда не заспешат, никогда не отстанут!
Последний кусочек солнечного диска нырнул в море, и волны сразу потемнели и отяжелели. Над лагерем разнёсся сигнал горна.
— Пора спать! — хмуро, неохотно проговорил Альберт. Пошли, ребята!
Они медленно поплелись к своему корпусу. В лагере — в спальнях, в столовой, по аллеям — вспыхнули яркие электрические лампочки.
— Так ты всё же думаешь, что Верка на нас насплетничала? — спросил Витька.
— Больше некому, — пожал плечами Алёшка.
— Ну да! Ведь когда мы Зине стучали. Верка тоже высунула свой нос в окно! — подтвердил Игорь.
— Вот в том-то и дело! — Витька покачал головой. — Это же дурой надо быть, чтобы показаться нам, а потом сплетничать! А Верка — нюня, конечно, размазня… Но она не дура! И Зина ручается, что Верка не донесёт. А Зина, я вам скажу, она в этих делах разбирается…
Из-за кустов быстрой, пружинистой походкой вышел Арташес Геворкович. Белая майка туго обтягивала его мускулистую грудь, подчёркивала тёмный загар. На руке физрука алела повязка дежурного.
— Спать, орлы, спать! — весело крикнул он.
— Идём, Арташес Геворкович! Уже идём! — ответил ему мальчишки.
— Мировой мужик! Простецкий! — проговорил ему вслед Витька.
— Он же обезьяной работает! — засмеялся Алёшка.
— Ну, знаешь… Мало ли что бывает! Ошибся я, значит! — возразил Витька.
А Арташес Геворкович ещё долго ходил по территории лагеря. Он обошёл спальные корпуса, утихомирил неугомонных мальчишек, вздумавших играть в чехарду в коридоре. Потом разогнал стайку девчонок, собравшихся в одной из палат, чтобы поболтать в темноте и обменяться своими немудрёными секретами. Затем физрук поговорил со старичком сторожем, ночами охранявшим территорию лагеря. Он видел, как погасли последние огни на кухне и в прачечной. Сонная тишина и мрак окутывали лагерь, когда он вернулся в канцелярию, где был телефон и стояла кровать-раскладушка для дежурного.
Долгое время вся лагерная территория была пустынной. Только в тёмных уголках перемигивались своими голубоватыми огоньками светлячки да ярко горели лампы наружного освещения.
Потом вдоль стены спального корпуса прокралось несколько бесшумных теней. Это отправились на добровольное дежурство к устью речки трое мальчишек.
Рассказ Витьки о неизвестном водолазе вызвал в шестом отряде всеобщий восторг. Не только мальчишки, но и девчонки хотели выслеживать его.
Тени промелькнули и скрылись — бесшумные мальчишеские фигуры, которые, если потребуется, умеют незаметно проникать куда угодно.
Над лагерем тихо проплыла, часто трепеща крыльями, тёмная тень какой-то ночной птицы. Дядя Миша, шаркая по песку старыми тапочками, прошёл из одного конца лагеря в другой и скрылся за столовой. Во всём лагере ещё светилось одно окно — окно канцелярии. Арташес Геворкович, лёжа на узкой раскладушке, с увлечением дочитывал очередную книжку «Мира приключений» и в этот час мысленно был с героями фантастической повести на далёкой чудесной планете. Он как раз встретился с удивительным, огромным и косматым зверем, когда с другой стороны домика, около стены, зашевелились какие-то тени. Они застыли у раскрытого окна комнаты завхоза Петра Сидоровича Находкина. Из этого окна неслись странные звуки — сначала слышалось приглушённое грозное рычание, а потом свист, словно кто-то выпускал воздух из туго надутой футбольной камеры. Эти звуки всё время чередовались — снова рычал зверь и опять свистела футбольная камера.
Тени бесшумно приподнялись — одна большая, другая поменьше и заглянули в окно. Потом они снова припали к земле. Послышался еле внятный смешок и восхищённый шёпот:
— Вот даёт!
Немного погодя эти тени появились у окна комнаты, где жила старшая пионервожатая Антонина Михайловна и отрядная вожатая Наташа. Бесшумно раздвинулась белая занавеска.
Большая и маленькая фигуры слились в одну длинную. Затем под окном осталась только тень побольше.
А через минуту из окна стали появляться какие-то предметы: чёрный комок, похожий на большой футбольный мяч, один и другой ящики. Тень побольше осторожно брала их и опускала на землю. Затем снова раздвинулась занавеска и маленькая фигура вылетела из окна. Скрипнул песок, и снова стало тихо…
Минут через десять Арташесу Геворковичу показалось, что под окном канцелярии зашуршали чьи-то быстрые шаги.
Он прислушался и сунул книгу под раскладушку. Потом вскочил, подбежал к окну и выглянул наружу.
Темнота сгустилась и стала совсем непроглядной, как это всегда бывает перед рассветом. Равномерно, то громче, то тише цокотали кузнечики. Чуть слышно вздыхало море…
Физрук присел на раскладушку. Но смутное беспокойство не оставляло его. И он, надев тапочки, в одних трусах вышел наружу. Лагерь спал. Даже электрические фонари, казалось, светились тускло и утомлённо. На востоке, за горами, небо уже чуть-чуть светлело.
Арташес Геворкович обошёл домик вокруг. Нигде никого не было. Он насторожился, услышав странные звуки, доносящиеся из комнаты Петра Сидоровича. Но потом усмехнулся и вошёл в дом.
Через минуту погасло и окно канцелярии, единственное, в котором в эту ночь долго горел свет…
Умная Найда
Утром аккуратно в положенное время в лагере запели звонкие горны. Из спальных корпусов хлынул поток позолоченных южным солнцем ребячьих тел. Как всегда, отрядные вожатые поднимали с уютных постелей любителей поспать.
Только в седьмом отряде вожатой Наташи почему-то не оказалось на месте. Ребят там поднимал и посылал на утреннюю зарядку председатель совета отряда Андрюшка Лучников. Довольно долго ему пришлось повозиться с двенадцатой палатой, где мальчишки никак не хотели вставать, мычали и совали головы под подушки. Но находчивый Андрей сбегал за водой и с завидной справедливостью разделил содержимое большой кружки на четыре равные части. Струйки холодной воды сразу подняли сонь с постелей. И хотя Андрей выслушал в свой адрес четыре весьма нелестных эпитета — он не обиделся: мало ли что вырвется у человека, когда его сонного поливают холодной водой!
Зарядка проводилась у самого моря, на пляже, заботливо выглаженном волнами. Под команды Арташеса Геворковича ребята делали упражнения, и им казалось, что древнее ласковое, тихое море улыбается им сверкающими морщинками волн.
После окончания зарядки, когда первый, второй и третий отряды с радостным и буйным гоготанием помчались в море, Андрей серьёзно встревожился. Отрядной вожатой всё ещё не было, а без неё отряд могли не допустить к купанию — ведь по приказу Антонины Михайловны все отрядные вожатые пересчитывали ребят, когда они лезли в воду и когда вылезали на берег.
Андрей помчался в лагерь. Ещё в маленьком коридорчике голубого домика Андрей услыхал сердитый голос Антонины Михайловны и тонкий — отрядной вожатой Наташи.
Он постучал в дверь с надписью «Старшая пионервожатая». За дверью стало тихо. Затем сердитый голос Антонины Михайловны спросил:
— Кто?
Андрей открыл дверь.
— Ай! — завопила Наташа.
— Нельзя! — вскрикнула с кровати Антонина Михайловна, торопливо натягивая на себя простыню.
Андрей поспешно захлопнул дверь.
— Андрюша! — послышался из комнаты жалобный голосок Наташи. — Беги, скорее, Андрюша, и позови кого-нибудь.
— Кого позвать? — сквозь дверь спросил Андрей.
— Ну, Лидию Павловну! Или доктора, Зою Борисовну! Быстро!
Андрей стрелой вылетел из голубого домика. А через пять минут уже весь пляж знал, что Антонина Михайловна и Наташа сильно заболели. Алла пошла купаться и свой шестой и Наташин седьмой отряды, а Лидия Павловна и Зоя Борисовна побежали в лагерь.
Ребята надеялись, что Арташес Геворкович в это утро разрешит им подольше поплескаться в чистой, хрустальной воде, сверкающей на солнце, как серебро. Но физрук был неумолим, хотя рядом с ним не было ни грозной Антонины Михайловны, ни скучной врачихи с её унылыми очками.
— Выходить! — скомандовал физрук. — Не забывайте, что нас время рассчитано по минутам! Через четверть часа начинается утренняя линейка!
Через пятнадцать минут, когда ребята уже выстроились строгой буквой «П» по кромке площадки, возле лагерного флагштока, из голубого домика торопливой походкой вышла Лидия Павловна. Множество глаз, внимательных и любопытных, устремились на неё. Но её усталое лицо, пересечённое лучиками морщинок, было, как всегда, спокойным.
— Алла! — негромко сказала она. — Проводите линейку, Алла! Антонина Михайловна сегодня не сможет присутствовать на линейке.
— Что с нею, Лидия Павловна? — встревоженно спросила Алла.
— Ничего, девочка! — очень тихо сказала Лидии Павловна. — Ничего особенного! Проводи линейку!
Алла вышла вперёд.
— Смирно! К сдаче рапортов приготовиться!
Линейка в этот день прошла очень быстро, потому что никто не произносил длинных нравоучений.
После линейки, когда ребята уже сидели в столовой, там появилась отрядная вожатая Наташа, почему-то одетая в белый, докторский халат. И среди ребят раскатился шепоток, что кто-то ночью утащил всю одежду и чемоданы Наташи и Антонины Михайловны. От стола к столу передавался слух, что и Тихоня, и тётя Тонна остались только в одних трусиках. И ещё говорили, что для них во всём лагере не смогли подобрать никакой одежды.
Ребята пили чай, когда возле голубого домика канцелярии лагеря затормозила крытая машина и из-под брезентового тента вылез сначала завхоз Пётр Сидорович, затем бравый, подтянутый лейтенант милиции. А за ним выпрыгнула собака — огромный, похожий на волка, свирепый виду пёс с торчащими ушами.
Конечно, чай был забыт, вкусные сладкие коржики остались на столах, а ребята устремились к выходу.
— Стойте! Всем сидеть на местах! — звонко крикнула Алла.
— Спокойно, орлы! Больше спокойствия! — уговаривал Арташес Геворкович, встав у выхода.
С большим трудом ребят удалось усадить на места. Завхоз пошептался с милиционером. Потом они вместе с собакой поднялись в столовую.
— Ребята! — негромко сказал милиционер. — Сегодня ночью в вашем лагере была совершена кража. Были украдены вещи ваших вожатых…
— Два чемодана и, обратно, носильная одежда! — перебил лейтенанта Пётр Сидорович.
— Не мешайте, батя! — попросил милиционер.
— Всех, кто что-нибудь знает по этому делу, прошу сообщить мне…
Пока лейтенант милиции говорил о том, что долг всех советских людей содействовать раскрытию преступлений и рассказывал о том, что его собака Найда уже поймала более десяти преступников, Витька взял коржик, обмакнул его в сметане и подошёл к собаке.
Собака сморщила нос и заворчала на него.
— На, Найда, возьми! — тихо сказал Витька.
Найда перестала ворчать, облизнулась. И отвернулась от соблазнительного лакомства.
Милиционер, оказывается, всё видел, хотя как будто смотрел в другую сторону. Кончив говорить с ребятами, он повернулся к собаке и тихо сказал:
— Можно, Найда! Возьми!
Тогда Найда вильнула хвостом и осторожно, деликатно взяла из рук Витьки коржик. Сразу же больше десятка коржиков замелькали перед носом Найды.
— Нельзя, Найда! — строго сказал милиционер.
И велел ребятам отойти от собаки.
— Я попрошу вас, ребята, не мешать нам с Найдой работать! — сказал лейтенант милиции.
— А смотреть нам можно? — спросил Альберт.
— Смотреть — смотрите, но держите дистанцию не менее сорока шагов! — Лейтенант обернулся к Петру Сидоровичу. — Ну, батя, ведите к месту происшествия!
Пётр Сидорович затрусил к голубому домику. Лейтенант милиции с собакой на поводке шёл за ним.
А на расстоянии сорока шагов лавиной катилась толпа.
Милиционер вошёл в домик. Витька, Алёшка и ещё несколько смелых мальчишек резонно решили, что поскольку милиционер их не видит, можно пробраться к кустам, росшим в каких-нибудь пяти шагах от домика. Оттуда того, что творилось в комнате тёти Тонны, не было видно. Но слышно было всё очень хорошо.
Собака в комнате сразу стала чихать, а милиционер поздоровался и спросил:
— Чем это у вас так благоухает?
— Ночной фиалкой! — мрачно прогудела тётя Тонна. — На окне стоял флакон духов «Ночная фиалка», а воры опрокинули его…
— Задохнуться можно от вашей ночной фиалки! — рассердился милиционер. — Клопомор какой-то, а не фиалка… Тут не только собака нюх потеряет, а и любой человек ошалеет…
Минут пять в комнате говорили так тихо, что ничего разобрать было невозможно. Потом милиционер, внимательно осмотрев подоконник, скомандовал:
— Найда, ищи!
Найда перемахнула через подоконник, мягко всеми четырьмя лапами упала на песок, обнюхала стену под окном… И вдруг снова зачихала.
— Ничего себе фиалочка! — проворчал лейтенант милиции тоже выпрыгивая из окна. — Хуже нашатырного спирта!
Собака наконец отдышалась. То и дело брезгливо вскидывая нос, она пошла вдоль стены. Потом остановилась у другого открытого окна, обнюхала стену, залаяла. И одним мягким прыжком впрыгнула в комнату. Оттуда донёсся её басистый лай.
— Кто тут живёт? — строго спросил милиционер, останавливаясь у окна.
— Ну, я живу! Моя комната! — ответил Пётр Сидорович.
— Странно! — пожал плечами лейтенант. — Странно, батя, получается!
— Так что же это, обратно, выходит, сынок? — Его скучное лицо сразу стало сердитым. — Выходит, твой кабыздох меня, твоего родного батьку, в воровстве обличает!
— Найда, батя, не кабыздох, а квалифицированная служебно-розыскная собака, — строго сказал милиционер. — Придётся осмотреть вашу комнату!
— Эх ты, собачий сын! — разъярился Пётр Сидорович. — Родному отцу, обратно, не верит, а псу верит…
Лейтенант милиции положил руки на подоконник и легко подтянулся вверх, затем сел на подоконник, перекинул ноги в комнату и исчез.
Через минуту он снова появился в окне. В руках у него был какой-то разноцветный узел. Глаза у лейтенанта почему-то стали весёлыми и насмешливыми.
— Это что же, батя, такое? — Лейтенант взмахнул чем-то пёстрым, и все увидели цветастое платье вожатой Наташи. Затем милиционер жестом фокусника развернул и показал широкую юбку Антонины Михайловны. — Принимайте, батя!
Милиционер швырнул прямо в руки Петра Сидоровича комок одёжды. Затем поставил на подоконник два чемодана — чёрный и коричневый.
— Нашли! Нашли! — закричали ребята.
— Да что же это? Да как это? — растерянно приговаривал Пётр Сидорович, точно вратарь, прижимая к животу круглый, как футбольный мяч, комок одежды.
Улыбающийся милиционер вышел из домика. Рядом с ним, прижимаясь к его ноге и высунув розовый язык, шла Найда. Её умная морда выглядела очень довольной и весёлой.
— Итак, считаем инцидент исчерпанным! — громко проговорил лейтенант.
— Нет, товарищ лейтенант! — закричала из своего окна Антонина Михайловна. Она появилась в окне, закутанная, как привидение, в белую простыню. — Нет! Я требую, чтобы провели следствие и нашли преступников!
— Не вижу состава преступления, гражданочка! — так же весело ответил лейтенант.
— Как?! — возмутилась Антонина Михайловна. — А кража?
— Кражи не было, гражданочка! Была только самая обыкновенная шкода. Вы, видать, насолили как следует кому-то, вот вам и устроили, так сказать, бенефис… Подозревать вашего завхоза, старого красного партизана. Кстати, он мой родной отец. Подозревать его я не вижу никаких оснований. Если вы считаете мои действия неправильными — можете жаловаться! Будьте здоровы! — Лейтенант щёлкнул каблуками начищенных до зеркального блеска сапог, чётким движением поднёс сдвинутые пальцы к козырьку фуражки и скомандовал: — Найда, пошли!
Дружеский договор
Бум!
Кожаный мяч, наполненный песком, отлетает от кулака. Но верёвка привязывает его к верхней перекладине футбольных ворот. И мяч стремительно летит обратно. Вот тут-то надо умудриться снова попасть в него кулаком, затянутым в боксёрскую перчатку. И не только попасть, но и угодить в самую середину. Иначе мяч завертится и съездит тебя по лицу.
Пятеро мальчишек в боксёрских перчатках, под наблюдением Альберта Мяги усиленно молотят кулаками тяжёлые мячи. Их бронзовые загорелые плечи кажутся смазанными маслом от обильного пота.
Чуть в сторонке, на мягком песке, Арташес Геворкович обучает мальчишек приёмам «самбо».
В кружок бокса и «самбо» записалось два десятка ребят из старших отрядов. Все они думали, что, надев кожаные перчатки, они сразу же станут боксёрами и станут изумлять друзей своими боевыми успехами. А оказалось, что им предстоят долгие тренировки, удары по мячу, прыганье через верёвочку, бег, прыжки. И только тогда, когда они прейдут все эти премудрости, их начнут обучать приёмам бокса.
И многие, по предложению Арташеса Геворковича, переключились на изучение «самбо» — красивого и сложного искусства, которое обеспечивает победу даже над вооружённым противником. Только самые упорные поклонники бокса старательно дубасили мячи с песком.
Окончившие тренировку отдыхали в тени кустов, ревниво следя за успехами занимающихся.
Бум! Бум! — глухо гудели мячи.
— Давай сейчас поговорим с «мушкетёрами», — предложил Витька Алёшке. — Они, видать, ребята надёжные. А одному нашему отряду трудновато будет караулить этого самого водолаза.
Алёшка кивнул головой и пододвинулся поближе к «мушкетёрам». Те дружно зубоскалили над неудачником, которому тяжёлый мяч угодил по физиономии.
— Нок-аут! Раунд закончился в пользу мяча! — орал Сергей Быков.
— Есть один серьёзный разговор, ребята, — заговорил Алёшка. — Только уговор — никому о нём ни слова.
Конечно, после этого предупреждения «мушкетёры» сразу забыли о боксёрах и поближе подсели к Алёшке. Тот на всякий случай спросил:
— Значит, договорились? Полная тайна?
— Слово мушкетёров! — подтвердил Сергей.
Алёшка рассказал им о таинственном водолазе и ночных дежурствах.
— Согласны вы тоже нести ночной дозор? — спросил Алёшка.
— Когда же мушкетёры отказывались от такого приключения?! — горячо откликнулся Андрей-д’Артаньян. — Значит, ты думаешь, что он опять пойдёт в море?
— Обязательно! Иначе зачем бы ему водолазный костюм брать.
— Готовы сегодня встать на пост! — сообщил курносый Славка.
— Сегодня пойдут наши. А вот завтра я вас отведу в засаду.
— Есть! Договорились!
Андрей переглянулся с приятелями.
— Ну, что ж! — Он кивнул головой. — Доверие за доверие. У нас тоже есть тайна, не хуже вашей.
— Вы думаете, что мы по-правдешнему, как какие-то дураки отстали от поезда? — зачастил Славка. — Или, думаете, на самом деле к какой-то тётке ездили?
— Нет, не думаем! — рассмеялся Витька. — Уж очень нескладно вы врали!
— Почему — нескладно?! — обиделся Андрей. — Очень даже складно. Сама Антонина Михайловна поверила! Но дело не в этом! Мы выследили целую банду. Они убить кого-то собираются.
Захлёбываясь от возбуждения, перебивая друг друга, мушкетёры рассказывали о своих дорожных приключениях.
— Здорово! — проговорил Алёшка. — Но что же тут мы можем сделать! Чёрт его знает, когда бандиты решат делать своё чёрное дело?
— А мы будем знать! — торжествующе заявил Андрей. — У нас точный прибор имеется, вроде барометра…
— Какой ещё прибор? — не поверил Витька.
— А такой! Венера, такая пучеглазая девчонка, ну, которая в вашем отряде, — вот наш прибор.
— Ничего не понимаю! — воскликнул Алёшка. — При чём здесь пучеглазая Венера?
— А при том, что главный бандит, тот самый, что сказал «я его убью» — папаша этой самой Венеры.
— Что?! Как?! — разом воскликнул Алёшка и Витька. Чепуха! Не может быть! Её отец книжки пишет, он писатель!
— Ну да, писатель! — рассмеялся Андрей. — Бандит он! Самый настоящий бандит! Разве писатель будет убивать какого-то Стёпку?
— Да, может, ты что-нибудь недослышал?
— Так ведь не я один, все слышали, как он сказал — его все-таки придётся убить. Бандюга он, а не писатель. И подручный у него всамделишний бандит, весь картинками расписан.
— Да-а! — с сомнением протянул Витька. — А как же вы узнаете, когда они затеют это самое убийство?
— Очень просто! После убийства что бандиты делают?
— Что делают? Смываются, чтобы их не поймали.
— Точно! Значит, этот главный, жирный бандит не смоется, не предупредив свою любимую дочку, Венеру эту самую. Если мы узнаем, когда он предупредит Венеру, то значит будем знать и то, удалось ли им уже заманить к себе этого самого Стёпку.
— А может, они сначала убьют, а потом предупредят? — сказал Витька.
— Нет, не может! — ответил Андрей. — Конечно, они заранее предупредят Венеру, чтобы она была готова к отъезду.
— А вдруг они убьют этого Стёпку, закопают его или бросят в море, а потом уже начнут смываться.
— Так не бывает! Не может быть! — Андрей затряс головой. — Убийца всегда бежит от места убийства. Его мучат угрызения совести. Так во всех книгах написано.
— Убедил! — признался Витька. — Всё правильно! Так ведь?
— Вроде так! — подтвердил Алёшка.
— Надо только разнюхать, когда Венеру надумают забрать из лагеря? — сказал Славка.
— Это-то проще простого! Это дело мы поручим Зине Симаковой: она дружит с Веркой Сидоренко. А Верка и эта самая Венера — закадычные подружки, они всё время ходят в обнимочку и шепчутся. И, конечно, друг другу выбалтывают всё — так у девчонок заведено, — сказал Алёшка.
— Вот как только нам из лагеря тогда выбраться? Это дело тяжёлое будет, — заговорил Славка. — Ведь это не на час, не на два убегать, а самое малое — на целый день.
— Ну, это, пожалуй, можно устроить! — Алёшка погладил лоб. — Надо сделать вот как. Все мы получаем письма. Мы берём их в канцелярии. Так вот, надо сделать так, чтобы одно письмо обязательно было всегда в запасе.
— Как это — в запасе? — не понял Зина-Зиновей.
— Сегодня тебе пришло письмо, но ты его не забираешь, пока письмо не придёт кому-нибудь из нас. А потом следующий ждёт другого письма. Понятно?
— Понятно-то понятно! — Зина-Зиновей растерянно усмехнулся. — Но зачем это дежурное письмо?
— Э, друг, думать нужно, думать! — Алёшка снисходительно постукал Зину-Зиновея по лбу. — Как только поступает сигнал о Венере, тот, кому следует, бежит за запасным письмом. Мы открываем его, а в конверт вкладываем другое. Старенькая бабушка или больная тётя, которая живёт где-то рядом с Солнечным.
— В Марьяновке! — воскликнул Андрей. Это рядом с маяком!
— Ну, в Марьяновке! — согласился Алёшка.
— Так вот, эта тётя просит приехать племянника с друзьями и помочь ей выкопать картошку.
— А картошка здесь растёт? — в сомнении спросил Сергей.
— Наверное, растёт, если нам её подают в столовой.
— Понятно! Понятно! — Андрей в возбуждении вскочил на ноги и ещё раз крикнул: — Понятно! Потом огляделся по сторонам и уже шёпотом закончил: — Только пусть дежурные письма будут мои и Славкины. Антонина Михайловна уже знает, что у кого-то из нас здесь имеется тётя.
Засада
Витьке снилось, что отец его, как раньше, когда Витька был совсем маленьким, смеётся и тормошит его, приговаривая: