NANDORIAN EMPIRE rg – архив постов 2018 - 2019 4 глава

Трудно сказать, с каких пор и почему так сложилось, но своего имени мятежник не любил. «Симо» - так называли его только самые близкие, а большинство знакомых и вовсе знали только его фамилию. Имя, данное ему при рождении, казалось раздольцу немного смешным и не достаточно серьезным, не достойным ни воина, ни, тем более, лидера восстания. То ли дело «Томас», как звали его отца. В детстве Симо часто представлялся его именем вместо своего, думая о том, как было бы здорово, если бы родители в свое время назвали сына в его честь. И до сих пор, будучи уже взрослым мужчиной, он все равно немного обижался, если мать называла его по имени при товарищах, когда бунтовщики собирались в её таверне.

Слова червенки о брате тронули Джина. Уж кому, как не ему, знать, какого это - волноваться о близких, от которых давно не получал вестей. Раздолец невольно вспомнил о тех, кто остался в Стормвуде, ожидая возвращения отправившихся в опасный поход друзей, возлюбленных, детей. А ведь Симо не знал, все ли из них вернутся домой. Он не мог поручиться даже за них двоих - за себя и Иллуги, чего уж говорить о тех, с кем они расстались у границы Нандора. В дороге может всякое случиться.

- Надеюсь, Иллуги все же удастся договориться с вашим Главой, - задумчиво произнес мужчина, возвращаясь мыслями к насущным делам. Осмотревшись вокруг, Симо хлопнул себя по коленям и поднялся.

- Думаю, ты простишь меня, - он немного улыбнулся. - Я хотел бы осмотреться в вашей деревне и найти своего друга. Но я буду рад поговорить с тобой позже и... спасибо. Мне стало немного легче.

Жрица ответила ему легким кивком и, выдержав небольшую паузу, Джин направился к выходу.

Хэдвиг Торхильд:

Небо, окрасившееся в багровые оттенки, навевало нелегкие мысли. Хэдвиг, всегда любившая эти цвета, в последние несколько лет была исполнена ненавистью. Красной дробью - каплями застывшей крови - нередко покрывались ступени и полы Храма, даже несмотря на то, что дважды в день сестры старательно вычищали их. Красными были глаза от слез у прихожанок. Красными - будто фарш - были трупы, и красным был огонь, пожирающий их.
Ветер рвал одежды, трепал волосы, пронизывал насквозь ледяными пальцами. Он принес с собой прохладу и запах дождя - грозовые тучи уже собирались у горизонта. Север никогда не мог похвастать удушающей жарой, даже летом, и именно за это Хэдвиг любила его больше всего. Она любила его за горную гряду, с которой соседствовал Храм, любила за город, суетившийся где-то у подножия.
И за мелких, черных созданий, шнырявших в опускающихся сумерках с пронзительным писком.
Солнце горящей искрой отражалось в сером взгляде женщины. Медленно оно тонуло в облаках, окрашивая их в безумие, становилось все ярче, все больше. Протянув руки вперед, Хэдвиг прикрыла глаза, и на губах ее появилась бледная улыбка. Солнце наполняло ее всю, лучи заплетались ажурным кружевом между пальцев, окутывали все ее тело согревающей пеленой.
- Сестра… - В который раз обратился к ней мальчонка, и только теперь женщина медленно повернула голову в его сторону.
- Сестра Хэдвиг… - Произнес он и сделала паузу, подбирая слова.
- Хромающий подросток лет тринадцати, завернутый в лохмотья, и двое истощенных детей на телеге. С ними мужчина в кровавых простынях. Будет чудом, если он дотянет до рассвета. Я знаю.
- Но…
- Подойди.
Он неуверенно сделал шаг вперед. Женщина сидела на низком - не выше колена - парапете, разделявшим террасу и пропасть, и при этом была совершенно спокойна. Адепт не разделял ее чувств, но был послушен. Приблизившись еще на полшага и вытянув шею, он увидел, что скалистая тропа, ведущая к воротам Храма, проходит точно под этой террасой.
- Вы так бледны, будто на телеге привезли Ваших детей.
Хэдвиг тяжело вздохнула.
- Чьими бы детьми они ни были… К утру они станут моими детьми. Я бы предпочла, чтобы этого не происходило. Сегодня, завтра - едва ли не каждый день.
- Я думал, наш Храм с любовью принимает каждого…
- С большей любовью, чем ты думал.
Мальчишка растерянно кивнул, не сумев отыскать ответа. Хэдвиг устремила свой взгляд к горизонту, где вот-вот должен была исчезнуть алая кромка заходящего солнца.
- Окажите им необходимую помощь, - спустя несколько мгновений сказала она, и адепт исчез - ветер унес его, как осенние листья.
А мысли Хэдвиг вместе с тем стали еще более мрачными: будучи такой невесомой этим вечером, сливаясь с бесконечным миром, она не сможет укрыть собой всех сирот, которых родило это восстание, она не сможет обогреть каждое дитя и, тем более, повернуть время вспять или предотвратить неминуемое.
Чернота ночи мало-помалу сжирала небо, и звезды выстраивались в свои цепи. Вот уж который закат женщина встречает на этой террасе без единой мысли о сне. В первое время она пыталась читать - библиотека Храма достигала невероятных размеров, и жизни бы не хватило на то, чтобы прочитать хотя бы некоторые главы из каждой книги. Свеча плясала на столе в келье Хэдвиг, и вместе со свечой плясали буквы: дочитывая абзац до конца, женщин забывала, что было в начале, и приходилось начинать заново, так что эту затею она бросила довольно скоро. Оставалось только дышать. Дышать и видеть, как по тропе к Храму подходят все новые и новые жертвы темных времен.

Эдриан Виктус:

- Идущий путем меча душою остер и наг...
Черный жеребец, без устали мчавший долгие дни по дорогам Империи, наконец останавливается. Его всадник не торопится спешиться - вместо этого, он задумчиво гладит холку взмыленного коня и смотрит на горную крепость, словно бы высеченную в сердце многовековой скалы; повторяет строки старой поэмы и думает о том, что приезжать не следовало.
-...И полон своей тоски, и верен ей.
На службе у Его Величества нет возможности беспокоиться о своей душе. Виктус понимал это, когда делал свой выбор, когда выводил подпись на государственных документах, когда с затаенным удовольствием наблюдал за тем, как опускают глаза придворные лизоблюды, понимающие, что многому придет конец, стоит новоявленному канцлеру прознать про их тайны. Другие же, отважные и глупые, пропитанные кровью и болью пережитых боев, привыкшие видеть врага мчащимся на них с мечом наперевес, а не разделяющим с ними трапезу, угрозы не разглядели. И поплатились за это.
Канцлер императора оказался расчетливым хитрецом, не боявшимся прибегать к грязным приемам во имя достижения поставленной задачи. Виктуса не волновала перспектива быть отчаянно ненавидимым, если того требовало дело укрепления власти его правителя, и, к его счастью, Его Величество это понимали.
Для него канцлер делал то, на что не хватало ума у генералов, и духу - у любимцев аристократии, и никогда не строил иллюзий насчет того, какая молва ходила о нем среди людей.
Император - вот, кого они должны любить и привечать. Все остальное не имеет значения.
Сопутствующие издержки.
Равноценный обмен.
Нет, Эдриан Виктус не имеет права волноваться о своей душе.
И сейчас, глядя на святые стены храма, он пытается убедить себя в том, что приехал не как паломник, что даже эта долгая и утомительная поездка в интересах Империи, а никак не в его собственных. Он загнал своего коня до пены, не взяв с собой воинов, облачившись в лохмотья, выдавая себя за странника, ищущего пристанища, - вовсе не затем, чтобы наконец услышать голос богов, не затем, чтобы преклонить колени перед алтарем Правого.
Канцлер - прекрасный лжец.
Он наконец спешивается и берет коня под уздцы; проходит мимо телеги, на которой привезли раненых, и встречается взглядом с детьми, жмущимися друг к другу. Бессмысленность. Лишние жертвы. Этого можно было избежать, но, судя по всему, повстанцы имеют свое представление о сопутствующих издержках. В конце концов, они единственные, кому нужна эта война, - и ее оставленные без крова дети, и ее напрасно пролитая кровь.
Виктус смотрит на самого старшего мальчишку - тот больше напоминает оголодавшего волчонка, чем человека, и все равно выглядит более сильным, чем его младшие брат и сестра.
Канцлер открывает седельную сумку и достает оттуда пару яблок; дети следят за его действиями, но то ли не могут, то ли не решаются приблизиться, и он подходит сам, протягивая яблоки старшему:
- Война принесет еще много боли.
Мальчик смотрит на него со смесью страха и злобы, и в этом взгляде видны отголоски ненависти, испытываемой повстанцами к своим завоевателям - нандорианцам. Он отрицательно мотает головой, явно не желая ничего брать из рук одного из них. Тогда канцлер кладет яблоки в телегу:
- Иногда ради спасения тех, кто тебе дорог, - он смотрит на младших детей, - стоит поступиться принципами.
К телеге подбегает адепт. Виктус больше не оборачивается.
У ворот он оставляет коня. Накинув капюшон, канцлер медленно идет среди обитателей храма и оглушительно ясно ощущает, как жизнь борется со смертью под его сводами. Служители подле раненых, отчаянных, обездоленных, боги над их головами - равнодушные или сострадающие; отстраненные или обманчиво близкие?
Виктус хотел бы знать, на чьей они стороне.

Он достигает алтаря и замирает, делая вдох.

Выдох.

Нет. Не канцлер. Паломник. Лгать Правому в его доме тяжелее, чем самому себе.

"Идущий путем меча..."

- Я пришел не за твоей милостью. И я не ищу искупления. Напротив, я хочу, чтобы ты знал, - шепчет Виктус, опускаясь на колени, - Я не отступлюсь от своего пути.

Хэдвиг Торхильд:

Стоило мальчишке уйти, оставив сестру Хэдвиг наедине с гнетущими мыслями, как на тропе к храму появился еще один человек. Тяжелый вздох сорвался с губ женщины: следующий. Он выглядел уставшим, а его конь - загнанным. Нелегкая привела путника к порогу святилища уже в сумерках, но и они не скрыли от Хэдвиг благородство утомленного животного.
Женщина сперва внимательно наблюдала за ним, а затем, когда тот приблизился, и вовсе поднялась на ноги. Не каждый из самых отвязных адептов встал бы на этот парапет во весь рост даже на спор, но Хэдвиг, выросшая в стенах Храма и всю свою жизнь проведшая на такой высоте, не испытывала ни страха, ни благоговейного восхищения. Переклонившись через край, она старалась разглядеть незнакомца.
Мужчина был худым, но уж точно не истощенным. Одетым в лохмотья, но статью своей отнюдь не походивший на бродягу. И все это сформировало вполне определенную картину у сестры Хэдвиг: взволнованно она спустилась с парапета и поспешила навстречу путнику. Ей казалось, этот человек прошел многие мили в спешке, маскируясь под обыкновенного оборванца, совсем не просто так.
Быть может, он принес весть из лесов? Быть может, фронт сдвинулся вперед или потерпел сокрушительное поражение? Быть может, отряд из тех мальчишек, которые ушли на той неделе, едва зализав раны, теперь мертв? Все до единого, такие юные и такие горячие.
Хорошие вести приходили редко: оставалось лишь надеяться.
А что, если весть прислал настоятель? Этот покинул Храм около месяца назад с дюжиной адептов по требованию столицы. Они ушли для того, чтобы пополнить ряды официальной армии Раздола. С того момента Хэдвиг слышала о них лишь раз: пришедшие с севера говорили о том, что пересекались с группой монахов.
Весть могла быть прислана и из столицы. Месяц пути оттуда, и ради чего? Что могло послужить столь веским поводом для такой долгой дороги? Тысячи вариантов проносились в голове Хэдвиг, в то время как она спускалась по винтовой лестнице, опоясывающей башню. Остановившись перевести дух, женщина оперлась на перила галереи. Ветер ударил в лицо, а прихожанин во внутреннем дворе уже передал поводья своей лошади. Из-за капюшона, накинутого на голову, Хэдвиг выцепила его из толпы только тогда, когда тот уже почти исчез под сводами Храма. И она поспешила следом: для того, чтобы услышать все из первых уст, и не желая, чтоб кто-либо, посланный за ней этим человеком, был вовлечен в такое.
Быстрым шагом она пересекла двор и вошла следом: в священную тишину, всегда сопровождавшую божественные изваяния. Откуда-то с верхних этажей доносились приглушенные голоса и стоны, но по мере приближения к алтарю они становились все дальше, пока - у его подножия - оказались совсем неслышны.
Путник сидел, опустившись на колени в тихой молитве. Хэдвиг подошла к нему едва слышно, чтобы не тревожить: ступала легко, а ступни были обмотаны полосами ткани. В стенах Храма она всегда одевалась так, как полагалось монахам - начиная от адепта и заканчивая настоятелем. Если, конечно, добравшись до вершины, служитель не искушался своим положением.
- И каков же твой путь? - Спросила женщина, оказавшаяся достаточно близко, чтобы услышать, лишь тогда, когда прихожанин произнес последнюю фразу.
Не было ничего удивительного в том, что Хэдвиг пришла услышать исповедь или сопроводить молитву - будучи хранителем алтаря Правого, она ежедневно участвовала в таинствах, связанных с его именем. К ее великому сожалению, с каждым днем войны прихожан, останавливающихся у этого алтаря, становилось все меньше: никто не уповал на справедливость. Мужчины просили сил, женщины плакали. Кто-то уповал на кровавую месть, кто-то молил о возвращении сына, а кто-то просто тихо умолял, чтобы восстание обошло его дом кругом.

Быть может, пять лет назад, если бы Хэдвиг спросили об этом, она бы повторила молитву: лишь бы стороной да мимо Храма, а там… Но все изменилось, только вспыхнули первые искры бунта. Тогда женщина сама раскрыла двери для повстанцев без единого сомнения.
- Хэдвиг Торхильд, - представилась она, опускаясь на гранитный постамент около статуи Правого.
Последние лучи заходящего солнца окрашивали изваяние в кровавые цвета, но теперь и они исчезли, и тогда женщина, немного помолчав, добавила:
- Твой конь загнан, и в твоих глазах усталость. Настоятель храма уехал в Стромвуд, и вместе с тем освободился покой в северной башне. Быть может, ты согласишься оказать мне честь и останешься под сводами Храма до утра?

Эдриан Виктус:

– И каков же твой путь? - раздается голос за спиной; Виктус не торопится оборачиваться, его внимание устремлено на пляшущие огоньки свечей алтаря; пламя слабое, неровное.
Когда один из них гаснет, он наконец бросает взгляд через плечо:
– Долг и преданность.
Виктус смотрит на служительницу храма и после короткого промедления почтительно склоняет перед ней голову.
– С юности я почитал Правого, – произносит он, – Теперь же настал день, когда я вынужден с ним проститься. – Виктус задумчиво смотрит на Хэдвиг, – Ведь присягнув на верность кому-либо, мы отрекаемся от своей истины, не так ли?
"А Правый не прощает лицемерия".
В немигающем взгляде канцлера нет ничего – только бесцветная пустота. Ни тепла, ни холода; ни любопытства, ни безразличия; наверное, поэтому смотреть в его глаза многим тяжело – непонятно, какие мысли за ними скрываются, что предпримет в следующий момент их владелец, на что он на самом деле способен.
Эта пустота – невыразительная, но удивительно цепкая – не имеет ничего общего с умиротворенной безмятежностью в глазах просветленных или со спокойствием во взгляде сестры Хэдвиг.
От ее чужеродности тяжелеет на душе.
– Хэдвиг Торхильд.
"Собственной персоной".
– Быть может, ты согласишься оказать мне честь и останешься под сводами Храма до утра?
Виктус знает, кто такая Хэдвиг Торхильд, и знает о ее репутации. Член судебной коллегии, симпатизирующая целям повстанцев, – сводка, составленная его информаторами, была весьма точной.
В конце концов, у поездки канцлера в Бэйн, помимо разрешения душевного конфликта, были и другие цели.
– Мое имя Станмар, – невозмутимо представляется канцлер. Ложь дается ему привычно легко. – Вы очень добры, сестра. Немногие обитатели этих земель готовы предложить ночлег нандорианцу, особенно... в наше время, – он все так же неотрывно смотрит на Хэдвиг – с неизменной волчьей внимательностью, – И я с благодарностью приму ваше предложение. Но под сводами храма я вижу множество раненых, нуждающихся в хорошем уходе. Им эти покои нужнее. Мне же довольно и угла в конюшне.
Виктус поднимается на ноги и подходит к алтарю; кладет холодные руки на шершавый гранит и снова медлит, в который раз задавая себе терзавший его душу вопрос и вновь убеждаясь в том, что другого ответа на него не существует. Нет. Только не в его мире.
Он снимает с шеи потертый кожаный шнур с амулетом – отлитым в серебре знаком Правого, помутневшим от времени; вспоминает день и обстоятельства, при которых впервые его надел, и решительно гонит прочь последние сомнения.
"Это не предательство".
– Это честность, – шепчет канцлер и кладет амулет на алтарь, наконец примиряясь с собой.
На несколько минут снова воцаряется тишина.
– Сумевшим добраться сюда посчастливилось найти прибежище на святой земле храма, – наконец говорит Виктус. – Но что насчет тех, к кому удача оказалась не столь благосклонна? Вы наверняка думаете о них, сестра.
Он медленно подходит к Хэдвиг – мертвенно-бледный, высокий, похожий на призрака; останавливается на небольшом расстоянии, переводит взгляд на сумеречное небо.
– Особенно когда скрывается солнце.

Хэдвиг Торхильд:

- Правый покровительствует каждому, кто честен с самим собой, - подавив глубокий вздох, произнесла Хэдвиг. Она знала немало людей, свято чтивших закон и порядок в обществе, которые притом, разбивая вазу, смахивали вину на кота. Они будут лгать с таким вдохновением, что вскоре сами поверят в виновность животного. Они будут твердить и твердить: “Я ни при чем”, воруя сметану, пока хозяин, разозлившись на несчастного, не повесит его на березе. И тогда станет пропадать сало, а виновным станет верный старый пес, которому придется доживать свой век в подворотнях.
- В Храме хватит места каждому, - мягко произнесла Хэдвиг. Впрочем, этим и ограничились ее уговоры: всякий волен выбирать то, что ему по душе. И коль этот странник предпочитает общество лошадей - что ж, последнее слово исключительно за ним. И женщина не подошла к алтарю - ни на шаг не приблизилась, - когда Станмар снял серебряную цепочку с амулетом. До поры пусть Правый хранит его, а после… Что ж, все покажет время.
- И когда скрывается, - грустно улыбнулась прихожанину Хэдвиг, - и когда показывается вновь. Тогда, когда каждый сможет чувствовать себя под небом так же безопасно, как под сводами Храмов, наступит Идеальный Мир... Но мир, увы, далек от идеала. Чем больше я живу, тем сильнее уверяюсь в том, что люди предпочитают войны. Они приходят к алтарю, чтобы просить у Правого справедливости, но у каждого свои представления о ней. Нандорианцы просят утихомирить бунт на их территориях. Раздолцы просят выгнать с их территорий Нандориан. И все они…
Женщина на мгновение замолчала, глядя куда-то сквозь стену отрешенным взглядом.
-...Они говорят об одних и тех же селениях, - горько довершила она, и вдруг осознала, что не задала вопроса, который задавала всякий раз, когда кто-то останавливался около алтаря Правого. - Скажи мне, с какой молитвой ты пришел в этот Храм?
Сейчас же этот вопрос был для Хэдвиг особенно важен. Взгляд прихожанина и его повадки отчего-то беспокоили женщину, а слова его в довершение ко всему заставляли ее рисовать в голове настораживающую картину: надежды на то, что этот мужчина является гонцом, таяли с каждым мгновением. Дожидаясь ответа, сестра жестом пригласила прихожанина следовать за ней и пошла вдоль испрещенной лепниной стены. Многочисленные фигуры здесь изображали сцены из песен, рассказов и молитв - каждая на свой манер. Лучшие скульпторы Бейна трудились здесь. Они сделали этих людей худыми, толстыми, лопоухими, растрепанными - совершенно непохожими друг на друга, такими, какими и должны быть люди.
Но сейчас, вопреки всем обыкновениям, Хэдвиг думала совсем не о них. Стараясь не бросать лишних взглядов в сторону своего спутника, она еще раз перебирала в голове факты и все пыталась понять, кем же он является.
Она уже подозревала, что что-то неладно.
Мужчина был нандорианцем - без всяких сомнений - его внешность кричала о том. Хэдвиг тоже была похожа на южанку, если бы только не ее глаза и нрав. Но Станмар сам подтвердил свое происхождение, тем самым провоцируя новый вопрос у женщины: отчего он забрел так далеко от своей родины? Ох, она знала многих таких - и это никогда не сулило ничего хорошего для Раздола. Насилие, кровь и новые раны этих земель. Новые смерти.
А тут ещё и такие вопросы, фразы… Он заходил издалека, кружил около одного, будто коршун над добычей. Что могло его на это сподвигнуть? Будучи юной и наивной, Хэдвиг бы поверила без всяких сомнений, что прихожанин решил поддержать революцию, что он испытывает сочувствие ко всем голодающим. Но годы шли, и виденное ею изменило мировоззрение женщины кардинально и бесповоротно. Она больше не могла слепо верить: она искала подтверждений, а до того придерживалась более вероятных теорий.

Бертрам Ург:

В таверне было многолюдно и шумно как и в любой другой вечер, но именно сегодня это место избрал местом для собрания Бертрам Ург, глава банды разбойников. За одним из столов, во главе которого сидел сам Бертрам, собралось четверо крепкого на вид телосложения мужчин и один довольно молодой и щуплый юноша, что сидел на самых задворках и вел себя вполне скромно и тихо. Он как бы не вписывался в местный колорит, если можно так сказать о разговаривающих на повышенных тонах мужчинах, периодически стучащих по столу кулаками или тяжело роняя на него опустошенные кружки медовухи. Ург же в этот момент выглядел как-то отстраненно, словно бы его это совершенно не касалось и ему не было до этого никакого дела, но это не помешало ему утихомирить разведенный балаган своим командорским тоном и суровым выражением лица, что не сулило ничего хорошего тому, кто попытается его сейчас перебить.

- Все вы и сами знаете, по какой причине я покинул Нортвилл и на кого я оставил дела там. Я доверяю тому человеку, так что вместо того, что бы понапрасну тратить время здесь, а не в том чудном борделе через 2 улицы отсюда, докладывайте о текущих делах. Что там с Ледяной бухтой? Через 4 дня придет корабль, а у нас до сих пор нет маршрутов стражи, своего человека и... Что там с лошадьми? Или я должен заложить за пазуху все, что смогу забрать, и довольствоваться лишь этим?!

В довершении своих слов, Берт ударил кулаком по столу, нахмуривая и без того хмурые брови и окидывая присутствующих взглядом. Вскоре после выразительного выступления доселе отмалчивавшегося мужчины, обсуждения подошли к концу и разговор пошел на более спокойных тонах, что все равно создавало много шуму, так как количество пустых стаканов на столе уже в 3 раза превышало количество людей за столом. Бертам заметно повеселел от количества выпитого, но привычек и навыков не пропьешь, так что подойди кто к нему со спины или сверкни рядом чем-то острым, как тут же из веселого шумного выпивохи, мужчина, с весьма необычным и странным прозвищем «старшая сестра», превратится в хладнокровного вооруженного убийцу, держащего нож у твоего горла.

Армир Дортмунд:

Чрезмерно пасмурная погода в городе Бэйн лишь куда более сильно усугубляла внутреннее состоянии мужчины, что достаточно целеустремленно направлялся в сторону местной таверны под названием «Старая Бетти». И дело было, конечно же, не в отмывании удачной сделки, а скорее в успокоении души, которая все больше безумствовала при упоминании о нандорийцах. Слишком много бед они приносили в земли, слишком мало было тех, кто готов был разделить с Армиром жажду мести. Но сейчас мужчину волновали еще и куда более насущные проблемы – деньги. Да, деньги сейчас были как никогда нужны, и он был готов абсолютно на любую работу, будь то разбой или убийство достаточно значимых лиц королевства.

Наконец пересекая деревянный порог таверны, и заходя в столь душное помещение с характерным стуком закрывающийся двери, мужчина, даже не удосужившись осмотреться по сторонам, тут же уселся за один из столиков близ окна, сбрасывая с превеликим облегчением капюшон со своей головы, невольно встряхивая копной вороных волос. Сейчас достаточно худощавые и резкие черты лица Армира становились еще куда более резкими, а лисьи глаза рефлекторно начинали бегать по помещению, рассматривая каждого посетителя. Вскоре на стол был поставлена кружка с согревающим напитком, но скорее не это привлекло внимание мужчины, а то, как владелец таверны и, по совместительству, друг Дортмунда, достаточно бегло и чуть более озадаченно бросал взгляды в сторону большого стола, за которым… Армир даже и представить не мог, что и здесь его взору предстанет проклятый нандорианец. Слишком много их было в его несладкой жизни. Все мышцы невольно напрягались, будто были готовы к броску, кровь начинала бурлить, а взор преисполняться неконтролируемой яростью, которую, на удивление, физически мужчина прекрасно сдерживал. Армиру и не нужно было узнавать, по какой такой благодати богов сии люди были в их землях, так как сам владелец уже вполголоса ведал ему краткий сказ о мужчине, что с весьма серьезным видом и с очень громким голосом обсуждал насущные дела со своей шайкой.

- Так значит разбойник… - с долей усмешки в голосе произносил Армир, делая пару глотков крепкого пойла, уже более детально изучая новых лиц, прислушиваясь к их «несладкому» разговору. Конечно, по всем внешним параметрам Дортмунд уступал в сотню раз всей шайке бугаев, что уж говорить об их главаре. Но не всегда сила была преградой в его работе, скорее наоборот, сила была неким бельмом в глазу, которое притягивало мужчину, стоило ему выбирать новую жертву. И сейчас, с куда большим интересом вслушиваясь в разговор, Армир невольно для себя осознавал одну вещь – он мог найти работу, пусть и с нандорианцем, пусть с тем, кого он люто ненавидит, но он может привести его к тем, за кем так рьяно охотился всю свою жизнь. И эта мысль была куда сильнее жажды слепой мести.

- Неужто у нандорианцев настолько все тяжко, что они ищут пристанище у раздольцев – с чуть более громким тоном произнес мужчина прежде, чем неспешным шагом приблизиться к столу, за которым рьяно шёл разговор. Легкая, непринужденная ухмылка на лице Армира скорее могла лишь сильнее разозлить светловласого мужчину, но ему скорее это и было нужно. Спокойно усаживаясь на одно из свободных, как ему казалось, мест, мужчина тут же перевел внимательный, скорее даже хитрый взгляд на все еще своего злейшего врага, пусть и в дальнейшем, быть может, будущего союзника.

- Вам нужна информация и лошади? Я могу это устроить, но прежде оговорим цену, немалую цену – голос Армира становился все более громким, в то время как весь его вид выдавал спокойствие, что не скажешь о внутреннем состоянии. Он был внимателен, он был начеку, словно лис, проникший в людское логово. Он знал, на какой риск мог идти, но ему нужно было то, что он с легкостью мог бы получить из рук этого нандорианца.

Бертрам Ург:

За столом продолжались оживленные разговоры, опрокидывались один за одним стаканы с выпивкой, пока в разговор не вклинился чужой, незнакомый мужской голос откуда-то со стороны. Мало того, что незнакомец явно давно слушал их разговор, раз понимал, о чем речь и так радушно предложил свою помощь, так еще и имел наглость продефилировать к столу и сесть на одно из временно пустующих мест, которое находилось по левую руку от Бертрама,. С виду сложно было сказать, какой сейчас будет реакция главы банды на столь неожиданно нарисовавшегося путника.

- Ищем пристанища? Громкое заявление, но не совсем верное. По определению считаю, что ищут пристанища только бедняки да беглецы, а я со своими людьми к коим не отношусь. - колко отреагировал Берт, подозрительно прищуривая глаза и бегло пробегаясь взглядом по обмундированию незнакомца.

- Ты либо очень смел, либо очень глуп, подслушивать разговоры, будучи вооруженным этим жалким старьем, да еще и находясь в одиночку... Но если ты действительно готов предоставить то, что предлагаешь, то нам, возможно, нужно потолковать чуть подольше. Может, за кружкой медовухи разговор пойдет легче? - Берт, с присущим ему хладнокровием на лице тенью недоверия во взгляде, подал приглашающий к питью жест, приподнимая свой стакан, призывая гостя стола и, до этого с напряженных мужчин, сидящих за столом, чуть успокоиться и тоже выпить, подавляя свою недоверчивость и воинственность. Перечить главному никто не стал, так что можно было расслабить плечи и убрать руку от ручки мечей и кинжалов, за которые некоторые из присутствующих уже схватились.

- Мое имя Бертрам Ург, а это мои люди. Как ты уже понял, я здесь главный, все вопросы решаются со мной. Выкладывай, какой информацией ты владеешь, сколько коней ты мне предлагаешь, и главное, сколько же ты за это просишь? - Ург сжал покрепче ручку кружки и поднес стакан к своему рту, склоняя его и опустошая до дна, после чего продолжил смотреть своему собеседнику глаза в глаза, не отвлекаясь на остальных. Эта его манера поведения с незнакомыми людьми была странна, но весьма эффективна. Нандорианец подолгу всматривается в лицо и глаза человека, пытаясь понять, что у того на уме, оказывая сильное давление.

Армир Дортмунд:

Армира совершенно не волновало то, что сейчас каждый из приближенных нандорианца был готов с радостью вонзить ему нож в спину. И мужчина был более чем готов к подобному раскладу событий, ощущая донельзя прохладный клинок под кожаным рукавом, создавая целую череду мурашек по коже, скорее даже куда более дразнящих, нежели чем неприятных.