Фиби шумно выдыхает. Вспоминаю, как раньше после таких дыхательных упражнений следовали самые желчные слова, которые давили на тебя всем весом, заставляли бояться, плакать и страдать от беспомощности. Но в этот раз все было по-другому.
- Кассандра, я понимаю, что ты очень на меня сердишься, – ее пальцы крепко сжимают чашку. Настолько, что даже побелели от напряжения. – И у тебя есть на это полное право. Ты можешь думать, что я вообще не испытываю к тебе светлых чувств, но это не так. Все эти годы я видела в тебе стержень, которого не хватает твоей сестре, и взращивала в тебе его, как только могла. Я люблю тебя, золотце. И все, что я делала, я делала из самых добрых чувств, вся моя истинная любовь принадлежит тебе, – мне становилось тошно от этих слов. Я прямо видела, как выгляжу со стороны: становлюсь белее мела, глаз начинает слегка дергаться, а руки все никак не унимаются. – Из всех моих детей именно ты способна на самостоятельную жизнь. Именно ты можешь здраво мыслить и принимать взрослые решения, брать на себя ответственность. Я начала понимать и ценить это уже давно. Здесь нельзя было без подходящего воспитания. Так что ты должна быть мне благодарна, ведь все, что я делаю – это желаю помочь тебе.
- Благодарна?.. – шепчу я, опешив. Мой голос не сразу понял, что нужно действовать. – Благодарна?! За что? За то, что ты погубила невинную жизнь? Или за то, что ты подставила моего друга?! А может быть, за то, что все эти годы третировала отца и своей изменой довела его до смерти? Или нет! Кажется, я знаю! За то, что твоя, как ты говоришь, любимая дочь превратилась в психически нездорового человека, и все благодаря тебе! Спасибо, конечно, но кажется, этого слишком много для взаимной любви. Не смей больше портить нашу с Робом жизнь, а уж тем более жизнь Джордана, за тюремный срок которого я тебя не прощу.
- То есть, милая, ты хочешь сказать, – она гордо поднимает голову, и ее худое лицо сразу показывает и властность, и строгость, и все те черты, от которых сердце стынет в груди. – Что, выбирая между матерью и другом, ты выбираешь друга? Вряд ли он смог бы обеспечить тебе достойное будущее, что изо всех сил старалась сделать я.
Она не слышит. Она слушает, цепляется за слова, но просто гнет свою линию. Мои глаза уже начинают намокать, но я точно знаю, что ни за что не соглашусь на то, что она мне предлагает. Мне просто нужно выстоять. Я сделала это однажды, когда ушла у всех на виду, и я сделаю это снова, но уже в личном с ней разговоре.
- Если все твои уничижения были ради того, чтобы дать мне достойное будущее, то нахуй такое будущее, слышишь? – уже шепчу я, не в силах говорить. Мне удалось угомонить свои руки, но внутри все просто клокотало. – Ты все время кричала на меня, била посуду, из которой я ела, говорила далеко не самые приятные вещи и творила еще много чего, что нельзя счесть нормальным. И если ты назовешь это воспитанием, то тебя точно надо лишить родительских прав.
- Ты выставляешь все в дурном свете, но это все было…
- Ты не дала мне закончить! – пылю я. – Я не знаю, почему ты была так добра с Элайзой, но из нее выросла очень плохая дочь. Я не знаю, в чем виноват Роберт, но если бы я его не забрала, то его психика полетела бы к чертям, как и моя. Я ненавижу людей и общение с ними, и не думаю, что в этом нет твоей вины.
- Теперь закончила? – ее взгляд насмехается надо мной, и в голосе слышится усмешка. Как ей только не противно от самой себя?
- Допустим.
- А теперь послушай меня, пожалуйста. Я не говорю, что не совершала ошибок. И позвала я тебя не для того, чтобы ты постоянно припоминала мне случай с твоим дружком, – кажется, она сама начинала немного выходить из себя: это уже какой-то новый уровень. – Я хочу, чтобы мы поговорили с тобой, как два взрослых человека.
- Не нужно жонглировать словами, чтобы все выглядело так, будто ты одна творишь благо, а вокруг тебя все идиоты.
- Кассандра, прекрати, – к ней снова вернулось самообладание, я тоже подостыла, но все равно еще слишком агрессивна и разочарована, из меня уже давно льются слезы, и я не знаю, как их сдерживать. – Нечего распускать нюни. Я хочу, чтобы мы с тобой пришли к общему решению.
- И это решение – мой отказ. Однозначно.
Я трясу головой для убедительности, как вдруг слышу знакомый рингтон. Сейчас мне кажется, что мой телефон просто разрывается от громкости, стараюсь скорее сбить с себя это состояние печали и прекратить плакать. Получается не очень, но поговорить я должна суметь. Звонит Ребел.
- Извини, мне придется прервать нашу дискуссию, – говорю я и снимаю трубку. – Алло? Фредерик?
- Привет. Ты в порядке? – голос его звучит обеспокоено.
- Ну, в общем и целом можно сказать, что да, – я усмехаюсь, и из меня вырывается всхлип. – Нельзя описать все одним словом.
Я стараюсь осторожно подбирать слова, чтобы не дать слабину перед матерью.
- Просто тебя уже очень долго нет. А в свете обстоятельств я, знаешь, реально испугался и задумался, все ли хорошо.
- Не переживай так, – я улыбаюсь. – Я уже почти закончила.
- Отлично. Хочешь, я приготовлю что-нибудь поесть?
- Да, было бы просто замечательно. Спасибо, Фредерик.
Бросаю трубку. И вот тут-то начинается самый ад. Все происходит так быстро, что я не успеваю анализировать это.
- О, Фредерик? Не тот самый молодой человек, у которого умерла девушка? Между прочим, он хотел бы, чтобы его семья была рядом с ним.
- Ты ничего о нем не знаешь, – говорю я, понимая, что я начинаю сдавать позиции, а миссис Лифф ухватилась за нужную ниточку.
- Да? Ну, может ты и права, Кэсси, – на ее лице уже проступает победная улыбка, и мне это совершенно не нравится. – Но зато я знаю, что он в трудную минуту помогал друзьям, в то время как ты изображала из себя страдалицу, – блондинка пожимает плечами. Ее лицо снова становится таким безукоризненным, что становится абсолютно точно не по себе.
- Если мне плохо, то я этого не изображаю.
- Ну, конечно. Разве же я спорю? Кэсси, признайся, что ты просто хотела, чтобы все тебя любили и не думала о том, что творится в их жизни. В жизни Фреда, в частности.
- Что? Я не…
- Сейчас ты будешь все отрицать и говорить, что тебе никто не нужен, да-да. Но твое лицо тебя выдает. Тебе нужен этот юноша. Думаю, именно на нем и его доброте все и держится, – она обходит стол и становится ближе ко мне, после чего наклоняет голову, и наши лица разделяет слишком мало пространства, на мой взгляд. В этот момент она начинает кричать. – Может, это лучше Фреду опекать Роберта, владеть домом?! Может, это ему я должна посылать деньги, а не своей нерадивой дочери?! Он уж точно уважает свою мать, ему бы не пришлось ничего доказывать! Как же ты уже достала!
Я вижу, как она замахивается одним кулаком на меня, ее дыхание стало шумным, а лицо слегка покраснело. Давно я ее не видела такой несдержанной, и это напугало меня еще больше, чем ее сдержанность. Моя голова инстинктивно вжалась в плечи, и я уже готова была закрывать лицо руками.
Вдруг дверь распахнулась. Лицо Фиби искажается в удивлении, она убирает кулак, выпрямляется и начинает поправлять одежду.
- Замолчи, сука! – слышу я знакомый голос, и оборачиваюсь. Наблюдаю самоотверженно ворвавшегося высокого парня, который выглядит таким же взбешенным, какой выглядела пару секунд назад моя мать. – Как ты можешь ей что-то доказать, если вместо твоей, так называемой, любви она слышит оскорбления?!
- Джордан, не надо, – тихо говорю я. – Не вмешивайся в это, пожалуйста.
- Тут она права, – женщина скрестила руки на груди и довольно улыбнулась. – Тебе не стоит вмешиваться, недомерок. В тот раз ты оказал мне огромную услугу, но теперь мне ничего не стоит снова раздавить тебя и испортить твою и без того жалкую жизнь.
- Думаю, ты переходишь все границы, – говорю я, а ее взгляд снова свирепеет.
- Ах, ты думаешь?! Неужели? Тогда подумай еще, Кэсси, и скажи мне, какое решение ты должна принять.
- Она его уже приняла, неугомонная! – вскрикивает Джордан. – Не все в жизни вертится вокруг тебя. Ты сделала ей предложение, и она от него отказалась. Хватит пытаться убедить ее доведением до слез.
- Ты стал слишком дерзким!
- Я всегда был таким. Просто тогда я хотел помочь Кэсси не потерять мать, – тон его голоса перешел из раздраженного в какой-то опустошенный. – А теперь я понимаю, что сделал медвежью услугу, и с такой матерью счастливым не станешь.
- Да как ты смеешь так говорить про маму? – вдруг послышался голос за дверью. В кабинет зашла еще и Элайза – отлично, цирк набирает обороты. – Ты совершенно ее не знаешь.
- Как и она меня. Только я знаю, что она убила человека, а сидел за это я.
- Она прекрасная женщина и хорошая мать, – вдруг достаточно спокойно начала моя сестра. Выглядела она еще более невыспавшейся, чем в нашу последнюю встречу. – Она всегда находит именно те слова, которые нужно сказать, дает все, что в ее силах. Она скупа на чувства, но я знаю, что она любит всех своих детей.
- Элайза, – вдруг послышался резкий звук со стороны матери. Она выглядит очень строго.
- Да, мама?
- Ты кошмарно выглядишь. Снова вернулась домой под утро?
- Нет, я не…
- Думаешь, я ничего не замечаю? – кажется, ее новой целью стала старшая дочь. Я раньше никогда не видела, чтобы мать была зла на мою старшую сестру. – Думаешь, я совсем слепая и глупая?
- Что ты имеешь в виду? – Элайза робеет и пытается всеми силами скрыть, что напугана.
- Я имею в виду, что ты тратишь мои деньги направо и налево, не думая даже хоть как-то улучшить свое положение и хоть к чему-то стремиться, кроме разгульного образа жизни.
- Но, это не так… Мама, это не так!
- Ты украла у меня деньги. И сколько из тех запасов ты вернула?
- Я не крала!..
- Хватит меня обманывать, господи! Видеть тебя не желаю. Вырастила дрянь, которая ничего из себя не представляет. Уйди, потом поговорим.
Фиби раздражена. Кажется, она устала и разочаровалась в Элайзе от слова «совсем». Я могу это понять. Я тоже в ней разочаровалась. В этот момент я решила ничего не говорить, ведь, кажется, она просто растратила и мои деньги. Хотя, так я и думала, в общем-то… не знаю, на что я надеялась, когда давала их ей в руки.
- И думаешь, после этого я поверю в твою любовь? – теперь усмехнулась горько я, и единственное, чего мне действительно хочется, так это поскорее уйти. Джордан молча наблюдал за разыгрывающимся действом.
Фиби Лифф шумно выдыхает, немного ходит туда-сюда по ковру в комнате, и все это сопровождается полной тишиной. Я в ожидании, ведь что-то явно идет не так.
- Вот как мы поступим, – внезапно нежно и мягко говорит она. Сейчас я вижу перед собой усталую женщину, в которой нет вот этой безупречной красоты, а есть только потрепанное жизнью состояние. – Я не могу перестать тебе помогать. Мне нужно знать, что тебе есть на что жить, и что я хоть как-то могу тебе в этом помочь. Мне очень тяжело принять твой отказ, Кэсси, прости меня за мое поведение. Но я просто хочу вернуть ту семью, что была у нас когда-то.
Я смотрю на нее и вижу обычную женщину. Которая могла бы быть моей матерью, которая могла бы заботиться обо мне. Но этой женщины не было рядом со мной, она выбрала другой путь, мечтая о том, как бы добиться влиятельности.
- Семью? О какой семье идет речь? – я заглядываю ей в глаза и вижу тот ужас, который она никому не готова показывать, который мне открылся по чистой случайности. – Ты разрушила все еще раньше, мама. Наше существование уже давно похоже не на семью, а на бомбу. И если провода не перерезать, то она взорвется. Я этого не хочу.
Я встаю, и мы с Джорданом направляемся к выходу. Это определенно конец разговора и надеюсь, что и взаимодействий.
- И да, я сказала «мама». Запомни этот момент, ведь больше он не повторится.
Мы снова на озере. Моему сердцу как раз не хватает его спокойствия.
- Я рад, что ты смогла отстоять свою точку зрения, – говорит мне Фред по телефону после моего краткого пересказа. – Ты молодчина.
- Спасибо большое. Мне самой не верится, что все было именно так, как было, – усмехаюсь я, хотя понимаю, что все могло быть и хуже.
- Я представлял себе совершенно разные картины. Еда уже готова, кстати.
- Ах, да. Я скоро буду, обещаю, – улыбаюсь я, и мы прощаемся.
Всю дорогу назад Джордан Уэйн молчал, о чем-то всерьез задумавшись. Я решила его не тревожить, но он все еще молчал, и меня это до ужаса пугало. Я просто сидела рядом и ждала, когда он что-нибудь скажет. Вдруг он вздохнул.
- Спасибо тебе, Кэс, – он пожал плечами. – Ну, за то, что отстаивала меня перед ней.
- Я и не могла иначе, Джордан, – смотрю в его карие глаза и не вижу ничего, кроме грусти. А ведь когда-то они было полны оптимизма и надежд. Как же мне больно от этого. – Ты не заслужил всего того, что с тобой случилось. Ты должен был стать крутым баскетболистом с великой историей…
- А стал преступником с великой историей, – он вновь пожал плечами. – Кэс, кое в чем твоя мать очень даже права.
- Что? Ты о чем?
- Сейчас от меня абсолютно никакого толку. Учиться я мог бы пойти, но заново нужно готовиться к экзаменам, – он смотрел куда-то вдаль, будто бы за горизонт. – Если найду работу, то хоть как-то смогу тебе помочь, а если нет… все точно пойдет под откос.
- Не говори так, пожалуйста, – с каждым днем разговоры становятся все грустнее. – И вообще, это моя мать сотворила ужасные вещи, поэтому это я должна тебе помочь. Я чувствую себя ужасно виноватой.
- Не ты несешь ответственность за ее поступки.
- Это, конечно, так, – говорю я, туша сигарету. – Но изначально по человеку судят о его родителях, если их знают. А мою мать знают многие.
Мы молчим какое-то время. Пока меня не посещает одна важная мысль.
- У меня есть идея. Я могу предоставить тебе дом, – я улыбаюсь. – Найдешь работу неподалеку. Все равно сейчас там никто не живет, я побуду в общежитии, мне так легче. Что скажешь?
- На самом деле, – парень весь просветлел. – Это просто замечательная идея. Потому что у меня сейчас действительно есть проблемы с жильем. Спасибо.
Я улыбаюсь, но вдруг он начинает говорить снова.
- Ты же понимаешь, что у нас уже не будет той прежней дружбы? Мы с тобой пять лет не виделись и не общались. Многое переменилось. Я об этом очень много думал, и пришел к выводу, что мы уже давно далеко не близкие друзья, а просто выживаем на воспоминаниях.
Я молчала. Я не хотела отвечать. Я не хотела в это верить, но понимала, что он прав. Понимала, что весь мой прежний мир сейчас рушится, а я совсем не готова увидеть, что за развалинами, что мне готовит новый мир.
Мне страшно знать, что будет дальше.
Глава 11. «Дела семейные».
Впервые за долгое время мне не так уж плохо. Я даже чувствую себя спокойно. Пока я могу просто учиться, хотя теперь все куда более пусто. Да и общаться со мной особо не хотят, и только поглядывают периодически весьма косо. Не могу сказать, что это сильно меня беспокоит, но частично влияет на мою жизнь. Мы с Фредом, к слову, стали как-то ближе. Не знаю, как это назвать, но это очень доверительные отношения. Никто ничего никому не говорил, но я к нему очень привязалась, что иногда напрягает Джордана, мы с ним мало общаемся. Он предлагает деньги за жилье, и все такое, но каким бы я была другом, если бы брала их у него? Он старался для меня все время, что мы знакомы, и я просто не могла так ему отплатить.
Кажется, что это какие-то утомительные выводы, будто сейчас все закончится, и я навсегда уеду в закат, да? Очень бы хотелось, чтобы так и было, но на деле, все очень печально. Я недовольна многим из того, что происходит. Например, разговор с Ребелом сегодня утром.
- Фредерик, я тут поймала себя на мысли…
- Да? – он медленно пьет чай из большой кружки, мы сидим у нас на кухне, и теперь тут невероятно тихо.
- Я почти ничего о тебе не знаю, – пожимаю плечами и опускаю взгляд в свой стакан. – Последний раз ты откровенничал давно, когда рассказывал про Аннету.
Он затих. Я тоже затихаю, потому что не хочу нарушить что-то в этот момент. Все было точно так же, как и в тот момент, когда он говорил про свою девушку.
- Думаю, это к лучшему, – выдает он. И снова молчит, а я не знаю, что сказать. – Прошлому лучше оставаться прошлым. Надо двигаться вперед, Кэсси.
- Но… я подумала, что ты знаешь обо мне так много, и это немного несправедливо.
- Ну, знаешь, я пережил несколько неприятных и жестких ситуаций, но не хочу их вспоминать. Правда, давай оставим это.
- Ладно, – я состраиваю грустную гримасу и отвожу взгляд. – Если ты так хочешь…
Но меня это беспокоит до сих пор. У него есть силы оставаться позитивным и добрым, помогать мне, а я терзаюсь от того, что происходит со мной. Мне даже становится стыдно, хотя что я могу с этим сделать? Уважаю его и не могу успокоить себя. Я очень хочу знать его прошлое, но не могу его заставлять. И неприятно, и понятно, что это его дело. Я очень разочарована.
Ну и да, люди на лекциях шепчутся, люди в столовой шепчутся, люди везде будто наблюдают и шепчутся, и это я ненавижу. Хочу, чтобы никто ничего не знал, меня не знал, и чтобы никто не трогал. По сути, никто меня и не трогает, но это только видимая сторона. На деле же я под пристальным присмотром, и это меня убивает. Ну то есть, это чувство не уходит: взгляды в столовой, взгляды на парах, взгляды на кампусе. Некоторых людей я вижу у общежития или в кафе рядом. Перестала туда ходить из-за этого. На меня давят все эти взгляды, я очень хочу верить, что это ощущение пройдет, и вся нервозность по этому поводу – просто моя паранойя. Но верится с трудом.
Очередная лекция по истории проходит по одинаковому сценарию. Разве что теперь Фред сидит справа от меня и иногда мне это очень помогает не думать обо всех возможных разговорах за спиной. Наверняка Джордан в обиде на меня, ведь он устроился в кофейню близ университета, но я перестала туда ходить. Он не знает, что причина не в нем, и скорее всего поэтому перестал выходить на связь. Неправильно это, надо будет как-нибудь все же заглянуть, но уж очень мне этого не хочется. Наверняка это не обернется для меня ничем хорошим. А пока это застывшее состояние оказывается наиболее спокойным. Хотя я знаю, что любое неловкое движение – и все мигом выйдет из-под контроля. Боюсь даже думать, что в итоге моя жизнь сводится просто к тому, чтобы не стало хуже. Очень переживаю за Роба. Звоню ему каждые выходные, он доволен обучением, доволен сверстниками, но я очень боюсь, что все это тоже легко рушится, и что виновата в этом буду я…
- Мисс Лифф, что Вас так занимает? – вдруг вырывает меня из пучины мыслей лектор. Я вздрагиваю, оглядываюсь по сторонам, понимая, что кроме меня и Кестена в аудитории больше никого не осталось. Даже Ребел ушел.
- Ох, – вздыхаю я, не зная, какую же ложь придумать, чтобы было максимально убедительно. – Я сильно задумалась, профессор, простите, в последнее время все непросто, и еще учебные дела не даются просто так… сами понимаете, в такой ситуации я очень рассеяна.
Кестен ничего не говорит. Не упрекает меня, как он обычно делал это в легкой форме – ничего. Просто поджимает губы и понимающе кивает. Я смотрю на него и понимаю, что что-то вертится в его голове, поэтому собираюсь медленно, вдруг он решится все-таки что-то сказать. И я не ошибаюсь.
- Кэсси, – вдруг произносит он. – Ты должна знать одну очень важную вещь. Не хотел нагружать тебя лишней информацией в такой сложный период, но… возможно, тебе понадобится помощь.
Я не знаю, как реагировать. Медленно застегиваю молнию на рюкзаке, специально тяну время, чтобы сообразить, угроза это или что.
- О чем Вы, профессор Кестен? – стараюсь быть аккуратнее. Вдруг я где-то страшно накосячила?
- Твоя мать была здесь, Кэсси, – многозначительно произносит мужчина. – Она разговаривала с мистером Страггински, и это был не просто разговор. Кое-что более серьезное.
- Вы знаете, чего она хотела? – с надеждой вопрошаю я, хотя даже если не знает, это все равно предупреждение о том, чтобы быть начеку. Похоже, даже давая обещания, эта женщина не бросает своих целей и идет абсолютно на все.
- Это была попытка дать какую-то странную взятку, – Кестен слегка причмокивает, будто рассуждая на ходу. – Фиби Лифф просила увеличить нагрузку на тебя, увеличить число учебных часов и предметов, которые ты должна изучать. Что вызывает уважение, – он разводит руками. – Наш ректор не поддался на подобного рода провокацию.
- Занять мое время… – я начинаю задумываться прямо при историке. – Видимо, она решила таким способом добраться до Роба. Профессор, могу я задать Вам деликатный вопрос?
Кестен молчит, пытаясь предугадать. Но кажется, что он совершенно спокоен.
- Да?
- Зачем Вам все это? К чему предупреждать меня?
Еще немного молчания в практически пустой аудитории. Из коридора доносятся посторонние звуки, напоминающие, что где-то там бежит жизнь.
- Это опасная женщина. И я знаю, что ты давно с ней не в ладах, – профессор пожал плечами. – Ты можешь думать иначе, но я хорошо к тебе отношусь. Тем более, пережила ты многое, и все еще ходишь на мои лекции. Не могу это не ценить. Мой сын когда-то связывался с Фиби Лифф, и сильно пожалел об этом. Теперь он в Лондоне и рад никогда не вспоминать об этой особе, но вот меня с ней столкнула судьба. И я надеюсь, что хотя бы кто-то сможет избежать участи моего сына – и не страдать от ее рук.
Я практически расплакалась. Еле сдерживаю подступающие слезы. Мне говорили много приятных вещей, но именно искренность сухого Кестена подкупила. Я решаю задержаться еще на пару минут и припоминаю ту старую книгу, которую он посоветовал, начинаю ее обсуждать. На лице старого мужчины виднеется еле заметная улыбка, исполненная благодарности.
Похоже, мне пора перестать обедать в столовой. Я больше так не могу: никто и не скрывает, что они меня обсуждают. И причем, чем дольше я здесь нахожусь, тем сильнее напряжение, потому что становится ужасно тихо, и почти все, кто там сидит, просто смотрят, как я ем. Отвратительно. Я могла бы это невероятно долго описывать, но мое терпение уже давно перестало быть крепким.
- Да что такое? – спрашиваю я, когда с соседнего столика на меня снова очень долго смотрела какая-то девушка, а потом она с подругами стала громко перешептываться. – Что я вам сделала?
- Все в курсе.
- О чем? – я искренне не понимаю.
- О Тине. И Томасе. Ты стояла и смотрела, как они умирают. Ты не сделала ничего, а они разве не были твоими друзьями? – девушка разгорячилась. А я какое-то время сижу в ступоре.
Никто ее не заткнул. Все сидят и выжидательно наблюдают, что же я сделаю. И я понимаю, что мне придется что-то сказать, чтобы от меня отстали, но слова совсем не лезут в голову.
- Вы не понимаете, – тихо начала я, надеясь, что мне дадут шанс сказать все и уйти, потому что ком в горло не лезет. – Вряд ли вам удавалось видеть собственными глазами смерть близких вам людей. Тина… она была очень хорошей соседкой. Понимающей. Я даже не осознавала раньше, как она принимала меня и все мои недостатки, а их немало. Я всегда считала ее гиперактивной и нетерпеливой. Но на самом деле, она оказалась терпеливее некоторых моих родственников. Правда в том, если вы хотите правды, – мне не хватало дыхания, и казалось, что я сейчас расплачусь, голос дрожал: я не привыкла быть абсолютно искренней на публике, это очень ранит. Надеюсь, от меня действительно отстанут после этого. – Что я не могла ей помочь, хотя очень хотела. К сожалению, я не придумала лекарство, которое смогло бы ее вылечить. А Томас…
Я замолчала. С Голденом меня связывает более длительная история. Он видел, как меня унижают мои родственники, когда встречался с сестрой, и никогда не вмешивался в эти ссоры. Но иногда успокаивал наедине. Говорил, что я сильнее, что нельзя дать себе прогнуться, а нужно через это перешагнуть. Я считала его слабым мерзавцем, раз он позволяет себе не вмешиваться и не защищать меня, но он поступал правильно. С Тиной он был другой.
- Они любили друг друга. Я не верю в любовь, но по-другому описать то чувство, что возникало между Томасом и Тиной, я не могу. Я видела, как он уже умер, будучи живым, когда понял, что Тина…
Слезы медленно начали сползать по щекам, и я поняла, что не прошла тест на прочность, но я видела в глазах людей жалость. Я не хотела жалости.
- Пожалуйста, не жалейте меня. Я действительно этого не заслужила, – я вытираю слезы, хотя они все равно хлещут против моей воли. Руки еще не трясутся, но я снова чувствую приближающийся озноб. – Я просто человек. Такой же, как и вы. Я не знаю, что со мной случилось тогда, но я позволила Голдену сделать то, что он сделал. Я не хотела ни перед кем оправдываться, ведь для меня это ужасно больная тема, поэтому, с вашего позволения…
Никто ничего не говорит мне вслед, а я лишь смогла выйти из столовой, дойти до ближайшего поворота и рухнуть на пол, потому что ноги меня не держат. Я слишком долго держу в себе эту боль. Я сама себя виню в том, что произошло, в том, что я не спасла хотя бы одну жизнь. Я говорю сама себе, что это прошлое, и его не вернешь, но это ничего не значит иногда для моего мозга. Если бы не Фред и Джордан, я уверена, что сама бы закончила так же, как и влюбленные голубки.
Я сижу и рыдаю, не в силах подняться. Я не знаю, что сейчас делать, потому что обессилила и просто хочу продолжать сидеть. В голове невероятно пусто, тело содрогается в конвульсиях, хоть рыдания и перестают быть истерическими. Становится так пространно и сюрреалистично, что я просто надеюсь, что смогу подняться на ноги раньше, чем увижу чье-то лицо.
Отдыхать долго не пришлось, хотя едва ли подобное состояние можно назвать отдыхом. Как только мое дыхание пришло в норму, в гулком коридоре слышится звон моего телефона. Руки дрожат, но я так или иначе замечаю имя «Элайза». Мне и в голову не приходит, что на этот раз ей от меня нужно: помочь ей в борьбе с матерью я вряд ли смогу, да и она вряд ли захочет.
- Алло? – это слово звучит так вымученно, что на месте Эл я бы точно сбросила. Но Эл не я.
- Кэсси? – спрашивает сестра полушепотом. – Господи, я так рада, что ты мне ответила. Я боялась, что ты больше никогда не захочешь со мной говорить, я...
- Да? – произношу я, потому что пауза затягивается. Я понимаю, что ей тяжело говорить, потому что слышу редки вздохи, похожие на всхлипы. – Элайза, ты в порядке?
- А? Да, да, я… Я в смятении, или что-то вроде того, – она шумно выдыхает, явно собираясь с мыслями, и я даю ей время. Что-то внутри меня говорит, что мне надо дать ей возможность выговориться. – Я знаю, ты не очень любишь подобные разговоры, но, пожалуйста, пообещай, что выслушаешь до конца?
- Я обещаю, – я стараюсь быть как можно спокойнее, чтобы не вызывать лишних вопросов и волнений. Я практически ощущаю в каждой вибрации ее голоса, насколько она встревожена. – Я все выслушаю.
- Спасибо, Кэс. Ты очень добра. И я не знаю, как тебе за это отплатить. Я звоню, чтобы извиниться перед тобой за все. Я ужасно виновата перед тобой, и не знаю, сможешь ли ты найти силы, чтобы меня простить.
Я молча слушаю. Наверное, нужно было бы ее успокаивать, но мне приходится тратить все силы на то, чтобы самой держать себя в руках. Поэтому паузы, возникающие в ее монологе, ничем не заполняются, кроме наших вздохов.
- Честно говоря, я не знаю, что нашло на маму. Она обещала, что наша семья воссоединится, и я очень этого хотела. Знаешь, я верила, что это поможет мне избавиться от проблем, – и снова тяжелый вздох. – Это было ошибкой. Она просто железная женщина, раз после всего в нашей жизни ее нервы остаются такими крепкими. Я не знала, что она на самом деле уже давно не на моей стороне…
- Ты в этом не виновата, Эл, – пытаюсь успокоить ее я, но она тут же меня перебивает.
- Нет, именно я и виновата, да еще и смела надеяться на то, что все образуется, и мы станем одной дружной семьей, хотя не приложила к этому никаких усилий. Больше всего я виновата перед тобой, ни перед кем другим. Мне ужасно стыдно за себя. За то, как я обращалась с Томом, за то, как я перестала себя контролировать и начала позволять себе делать вещи без разбору, за то, что взяла у тебя деньги, не подумав, и не просто их не вернула, а спустила еще на дозу, и не одну. Я… я, правда, сожалею, Кэсси. Я осознаю, как это плохо.
- Вот видишь. Да, это плохо, но это прошлое. Мы все за него цепляемся, и видишь, что с нами стало? – не знаю, откуда на ум пришли эти слова, но я не чувствовала злости по отношению к сестре. Я представляла ее в одном из худших ее состояний, со спутанными черными волосами, размазанной тушью, на полу, среди гор салфеток (и возможно, не только их), рыдающую. – Я не сержусь на тебя.
И это правда.
- Прости меня. Пожалуйста, насколько сможешь, прости. И да, – она высморкалась, отдалившись от трубки. – Я хотела сказать, что решила уехать туда, где меня не станут искать. Даже если я буду доставлять проблемы, то хотя бы не вам. Если спросят, скажи, что не знаешь, куда я направилась?
- И я не совру, – рефлекторно кивнув, соглашаюсь я. – Надеюсь, ты сможешь найти себе счастье, Эл.
- Спасибо, Кэсси. Я люблю тебя.
Она бросает трубку, не дожидаясь ответа. Я в растерянности. Слезы снова хлещут рекой, а сил не остается даже на то, чтобы подняться. Я замечаю Ребела, который медленно шел мне навстречу, и с мольбой в глазах просто плакала, не произнося ни слова.