В 1642 году Великий Пятый Далай-лама с помощью своего монгольского патрона Гушри-хана стал верховным политическим и религиозным правителем Тибета. С тех пор тибетцы именуют его своим “гонгса ченпо”, или “высшим сувереном”. Он пользовался авторитетом далеко за пределами Тибета.
Пятый Далай-лама не только поддерживал тесные отношения с монголами, но и установил прочные связи с маньчжурскими правителями. В 1639 году, до того как Далай-лама обрел высшую политическую власть и до того как маньчжуры завоевали Китай и установили правление Цинской династии, маньчжурский император Тайцзу пригласил Далай-ламу в свою столицу Мукден (сегодняшний Шэньян). Не имея возможности приехать лично, Далай-лама направил посланника, который был принят императором с большими почестями. Таким образом, между Далай-ламой и маньчжурскими правителями установились отношения “чой-йон”. Отношения, развивавшиеся между маньчжурами и тибетцами, так же как и отношения между тибетцами и монголами, формировались без участия Китая. О. Латтимор указывал следующее относительно Цинской династии: “Фактически существовала только маньчжурская империя, Китай был лишь ее частью”, [Studies in Frontier History]
Победив Китай и присоединив его к маньчжурской империи, император Шунь-чжи в 1653 году пригласил Пятого Далай-ламу посетить с визитом столицу империи. В знак высочайшего уважения маньчжурский император проделал четырехдневное путешествие, покинув свою столицу (Пекин), чтобы принять тибетского правителя и выдающегося духовного лидера буддистов Центральной Азии. Комментируя этот визит Далай-ламы, американский ученый и дипломат У. У. Рокхил, работавший в Китае, писал:
“[Далай-лама] был принят со всеми церемониями, соответствовавшими рангу руководителя суверенного государства, и ничего нельзя обнаружить в китайских источниках, что могло бы опровергнуть это. В этот период тибето-китайских отношений обладание Ламой государственной властью, поддерживаемой военной силой Гушри-хана и духовным почитанием всей Монголии, не вызывало ни малейшего сомнения у китайских императоров”. [The Dalai Lama of Lhasa and their Relations with Emperors of China, 1644—1908 / T'oung Pao. 1910, 11. P. 37]
В ходе встречи Пятый Далай-лама и маньчжурский император даровали друг другу высокие почетные титулы, и таким образом отношения “чой-йон” были подтверждены. В своей “Белой книге” китайцы упоминают только тот факт, что почетный титул был присвоен Далай-ламе, но умышленно не упоминают того, что почетный титул был дарован и императору.
В китайской интерпретации именно маньчжурский император предоставил Далай-ламе законное право управлять Тибетом. То есть намеренно утрачен смысл события, а именно: то, что был осуществлен обмен титулами между двумя независимыми главами двух государств. Если бы Далай-лама зависел от имперского титула, осуществляя свое правление, тогда бы и император в своем правлении зависел от титула, дарованного ему Далай-ламой.
Во времена правления Цинской династии (1644—1911) отношения между Тибетом и маньчжурскими императорами формально продолжали основываться на принципе “чой-йон”. Маньчжурский император, например, с готовностью откликнулся на просьбу помочь отразить вторжение джунгарских монголов и сопроводить найденного нового Седьмого Далай-ламу в столицу Тибета в 1720 году.
В восемнадцатом веке маньчжурские силы трижды были в Тибете: один раз, чтобы защитить Тибет от нашествия войск непальских гурков в 1792 году, и дважды, чтобы восстановить порядок после гражданских войн 1728 и 1751 годов. Каждый раз это делалось по просьбе тибетцев, и каждый раз основанием акции служили отношения “чой-йон”.
Во время этих кризисов маньчжурам удалось достигнуть некоторого влияния на Тибет. Но впоследствии, когда Тибет воевал против захватчиков из Джамму в 1841—42 годах, из Непала в 1855—56 годах и из Британской Индии в 1903—04 годах, их влияние и роль в жизни Тибета быстро сошли на нет, и они не смогли сыграть какую-либо роль в этих событиях. К середине XIX века роль маньчжурского императора в Тибете (и роль амбаней) была чисто номинальной.
В “Белой книге” уделяется очень много внимания “предписаниям”, или так называемому двадцатидевятистатейному эдикту 1793 года цинского императора Цянь-дуня, касающемуся Тибета и назначения амбаней (послов). Эти “предписания” преподносятся как свидетельство имперского порядка в Тибете, который широко внедрялся маньчжурами. Фактически эти “предписания” были предложениями императора о некоторых реформах тибетского правительства, после войны Тибета с Непалом. Амбани не были вице-королями или наместниками, но были главным образом послами, которым было предписано обеспечивать интересы своей империи и защищать Далай-ламу от имени императора.
Вследствие спора между Тибетом и Непалом, в 1792 году непальские гурки напали на Тибет, и Далай-лама обратился за помощью к маньчжурскому императору. Тот послал большую армию, которая помогла вытеснить войска непальцев, а затем сыграл роль посредника при заключении мирного договора между Тибетом и Непалом. В четвертый раз тибетское правительство обращалось к императору за военной помощью. И ему нужно было высказать свое мнение о тибетских проблемах, чтобы предупредить участие тибетцев в будущих конфликтах, которые снова бы потребовали вмешательства маньчжурской армии. По своему характеру “предписания” были предложениями, сделанными от лица императора-покровителя, а не приказаниями или указаниями правителя своим подданным. Это становится ясным из заявления посланника императора и командира маньчжурской армии, генерала Фу Кьян-аня, сделанного им Пятому Далай-ламе:
“Император дал мне, Великому Генералу, детальные инструкции, чтобы обсудить все положения по порядку. В этом проявляется забота императора о том, чтобы не был нанесен вред тибетцам и чтобы их благо было гарантировано навечно. Нет сомнения в том, что Далай-лама, выражая свою благодарность императору, примет все эти обдуманные и согласованные предложения. Однако, если тибетцы будут настаивать на утвердившихся издревле обычаях, император отзовет амбаней и гарнизон, после того как будут выведены войска. Более того, если подобные конфликты произойдут в будущем, император ничем не сможет помочь. Поэтому тибетцы могут решить сами, что им во благо, а что нет, что тяжело, а что легко, и сами сделать свой выбор”. [Quoted from Ya Han Chang's Biography of the Dalai Lamas In Bod kyi Lo rGyus Rag Rim g-Yu Yi Preng ba I Published by Tibet Institute of Social Science. Lhasa. 1991. Vol. 2. P. 316)
Тибетцы приняли только некоторые из двадцати девяти предложений, которые они сочли благоприятными для себя, и не приняли те, которые им показались неприемлемыми. Панчен Чойкьи Ньима, предшественник последнего, покойного ныне, Панчен-ламы, сказал по этому поводу: “Когда китайская политика соответствовала собственным представлениям тибетцев, тогда они готовы были принять совет амбаня, но... если этот совет в каком-нибудь отношении вступал в противоречие с их национальными привычками, тогда сам император ничего не мог поделать с ними”. [Diary of Capt. O'Connor, 4 September 1903]
Одним из важнейших положений “двадцатидевятистатейного эдикта” было императорское предложение выбирать инкарнации выдающихся лам, включая Далай- и Панчен-лам, с помощью вытаскивания жребия из золотой урны. Но эта важнейшая обязанность лежала на тибетском правительстве и высших ламах, которые продолжали определять перерожденцев в соответствии с религиозными традициями. Так что, уже в первом случае, когда следовало применить золотую урну для выборов Девятого Далай-ламы в 1808 году, тибетцы отвергли эту процедуру.
Еще одно важное положение этого “эдикта” касалось роли амбаней. В одни времена их роль была схожей с ролью послов, в другие — это были резиденты, когда отношения имели протекционистский характер. Это лучше всего можно понять из объяснения амбаня Ю Тая, которое он дал министру иностранных дел правительства Индии М. Дуранду в 1903 году и которое последний записал:
“В Лхасе он был только гостем, а не хозяином. Он не только не мог сместить действительных хозяев, но и не смел заикнуться об этом” [Sir Percy Sykes. Sir Mortimer Durand:
A Biography. London. 1926. P. 166]. Таким же образом описали положение амбаней и два миссионера-лазариста, которым довелось попасть в Лхасу в середине девятнадцатого века: “Правительство Тибета похоже на правительство папы, а статус китайских послов такой же, как статус австрийского посла в Риме” [Decouverte du Thibet, 1845-- 1846 / M. Hue. 1933. Р. 50]. Ссылка на “китайских послов”—это часто встречающаяся ошибка, поскольку маньчжурские императоры старались не назначать китайцев амбанями, но только маньчжуров или монголов, — факт, подтверждающий, что назначение амбаня рассматривалось также в контексте роли патрона в отношениях “чой-йон”, в которых китайцам не было места. Беспрецедентное вторжение маньчжурских войск в Тибет в 1908 году стало поворотным моментом в отношениях Тибета и маньчжурского императора. Раньше императорские войска приходили по приглашению, для того чтобы помочь Далай-ламе или тибетскому правительству. Но на этот раз маньчжурский император предпринял попытку силой установить свою власть в Тибете, главным образом для того, чтобы устранить растущее влияние Британии. Далай-лама бежал в соседнюю Индию, и оккупация продолжалась недолго. Когда в 1910 году маньчжурский император попытался сместить Далай-ламу, последний заявил о прекращении отношений “чой-йон”, поскольку покровитель напал на своего ламу и тем самым разрушил основу этих отношений.
Сопротивление нашествию закончилось успешно: император потерпел поражение, и тибетцы вынудили оккупантов капитулировать. Летом 1912 года, при посредничестве Непала, Тибет и Китай заключили “Договор из трех пунктов”, в котором признавалась капитуляция и изгнание всех остатков имперских войск. Позже, вернувшись в Лхасу, 14 февраля 1913 года. Далай-лама в своем заявлении вновь подтвердил независимость Тибета.