DEUTSCHE-BRUSSELER-ZEITUNG»

Для своей небольшой по объему книги, направленной против Прудона, Марксу удалось найти двух немецких издателей — одного в Брюсселе, другого — в Париже. Но при этом расходы по пе­чатанию Марксу пришлось взять на себя. Зато с лета 1847 г. Маркс, когда стала выходить «Deut-sche-Brusseler-Zeitung» («Немецкая брюссельская газета»), получил в свое распоряжение периоди­ческий орган, предоставивший ему возможность активной общественной деятельности.

Газета эта с начала 1847 г. стала выходить дважды в неделю и издавалась Адальбертом фон Борнштедтом, прежним редактором газеты «Vorwarts!», которую издавал Бернштейн. Борнштедт, как теперь совершенно точно установлено на основании материалов берлинского и венского архи­вов, состоял на службе у австрийского и прусского правительств. Единственное, что не установле­но, это — занимался ли он шпионством и в то время, когда жил а Брюсселе. Подозрения насчет Борнштедта возникали и тогда, но против них говорил тот факт, что прусское посольство в Брюс­селе усиленно натравливало бельгийское правительство против газеты Борнштедта. Возможно, конечно, что это делалось только для отвода глаз, чтобы упрочить репутацию Борнштедта в глазах революционеров, собравшихся в Брюсселе. Защитники тронов и алтарей, преследуя свои «возвы­шенные цели», совершенно неразборчивы в средствах.

Во всяком случае Маркс не верил, что Борнштедт — предатель. Газета Борнштедта, говорил он, имеет при многих недостатках и некоторые заслуги. Если в этой газете находят так много дефек­тов, то их следует исправить, вместо того чтобы отмахиваться от нее под дешевым предлогом, что Борнштедт «нехорош». 8 августа Маркс писал Гервегу с большой горечью: «То им

БРЮССЕЛЬСКОЕ ИЗГНАНИЕ

159

не нравится сам человек, то его жена, то тенденция, то стиль, то формат, то распространение свя­зано с некоторой опасностью... Наши немцы всегда имеют наготове тысячу мудрых изречений для объяснения того, почему они должны оставить эту возможность неиспользованной. Любая воз­можность что-либо сделать только приводит их в смущение»¹. Далее Маркс жалуется на то, что его рукописи встречают такое же отношение, как «Deutsche-Brusseler-Zeitung», и кончает резкими словами по адресу тех «ослов», которые ставят ему в вину, что он предпочитает печататься по-французски, чем не печататься вовсе.

Если даже принять, что Маркс, желая «использовать представившийся случай», отнесся недос­таточно бдительно к подозрениям против Бернштедта, то нельзя его за это винить. Случай пред­ставился действительно очень благоприятный, и было бы неразумно упустить его по простому по­дозрению. Весной 1847 г. настоятельная финансовая нужда заставила прусского короля созвать Соединенный ландтаг, объединивший прежние провинциальные ландтаги. Это была феодально-сословная корпорация, подобная той, которую под давлением таких же обстоятельств созвал вес­ной 1789 г. Людовик XVI. В Пруссии, правда, дело не двинулось так быстро вперед, как некогда во Франции, но во всяком случае и Соединенный ландтаг вовсе не намерен был раскошеливаться и категорически заявил правительству, что не отпустит ему никаких средств, пока не будут рас­ширены права ландтага и обеспечен его периодический созыв. Лед тронулся, ибо с финансовой нуждой шутки плохи: не сегодня-завтра пришлось бы начать игру сначала, и чем скорее взяться за дело, тем было лучше.

В таком смысле писали Маркс и Энгельс свои статьи для «Deutsche-Brusseler-Zeitung». Прениям Соединенного ландтага о свободе торговли и покровительственных пошлинах посвящена была статья, напечатанная без подписи, но, судя по содержанию и стилю, очевидно, написанная Энгель­сом. Он был в то время проникнут убеждением, что немецкая буржуазия нуждается в высоких по­кровительственных пошлинах не только для того, чтобы ее не раздавила иностранная промыш­ленность, но еще более для того, чтобы окрепнуть и преодолеть абсолютизм и феодализм, Ввиду этого Энгельс и советовал пролетариату поддерживать агитацию за покровительственные пошли­ны, хотя бы только но этой причине. Он говорил, что Лист, главный авторитет защитников покро­вительственных пошлин, создал лучшее, что есть в немецкой буржуазно-экономической литерату­ре, но прибавлял, что вся прославленная система Листа списана им у француза Ферье, теоретиче­ского инициатора континентальной системы. И Энгельс предостерегал рабочих, чтобы они не да­вали водить

См. К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XXV, стр. 35. — Ред.

160

ГЛАВА ПЯТАЯ

себя за нос обманными речами о «благе рабочего класса». Он предупреждал, что и защитники свободы торговли и сторонники покровительственных пошлин прикрываются нарядной вывеской, за которой скрывается одинаково своекорыстная агитация. Оплата труда рабочих остается преж­ней как при свободной торговле, так и при покровительственной системе. Энгельс защищал по­этому покровительственные пошлины только как «прогрессивную буржуазную меру», и такого же мнения держался Маркс.

Марксом и Энгельсом сообща написана была большая статья в ответ на вылазку христиански-феодального социализма, начавшего кампанию в «Rheinischer Beobachter» («Рейнском обозревате­ле»); этот орган основан был незадолго перед тем правительством в Кёльне с целью натравлива­ния рейнских рабочих на рейнскую буржуазию. На столбцах «Rheinischer Beobachter» особенно усердствовал молодой Герман Вагенер, как он сам сообщает в своих «Воспоминаниях». Маркс и Энгельс при своих близких связях с Кёльном, вероятно, знали об этом: насмешки над «прилизан­ным советником консистории» составляют постоянный припев их ответной статьи, а Вагенер в то время был асессором консистории в Магдебурге.

На этот рад «Rheinischer Beobachter» воспользовался провалом Соединенного ландтага, чтобы поймать рабочих на эту удочку. Тем, что буржуазия отклонила все денежные требования прави­тельства, доказывал «Rheinischer Beobachter», она показала, что стремится только к захвату власти в свои руки; народное благо ей безразлично. Буржуазия выдвигает народ только для того, чтобы запугать правительство. Народ для нее лишь пушечное мясо в ее бурном натиске против прави­тельственной власти. Правильность ответа на это Маркса и Энгельса сегодня не подлежит сомне­нию. Пролетариат, говорили они, не питает никаких иллюзий относительно буржуазии, как и от­носительно правительства. Он только спрашивает себя, что более соответствует его целям, — власть буржуазии или власть правительства; а для того чтобы ответить на этот вопрос, достаточно сравнить положение немецких рабочих с положением рабочих в Англии и Франции.

«Rheinischer Beobachter», не гнушаясь самой низкопробной демагогией, восклицал: «Счастли­вый народ! Ты победил в принципе. И если ты не понимаешь, что это за победа, то послушай, как тебе это объяснят твои представители, во время их длинной речи ты, быть может, забудешь о сво­ем голодном желудке». На это Маркс и Энгельс сначала ответили с едкой насмешкой, что одно безнаказанное пользование подобным подстрекательством подтверждает, что немецкая печать действительно «свободна». А затем они доказывали, что пролетариат настолько понял принципи­альную сторону вопроса, что он упрекает ландтаг вовсе не за его победу, а напротив — за то, что ландтаг не одержал победы.

БРЮССЕЛЬСКОЕ ИЗГНАНИЕ

161

Если бы ландтаг не ограничился требованием расширения своих сословных прав, а потребовал бы, кроме того, учреждения суда присяжных, равенства перед законом, отмены барщины, свободы пе­чати, свободы ассоциаций и подлинного народного представительства, то он нашел бы в пролета­риате самую сильную поддержку.

Затем Маркс и Энгельс основательно расправились с благими рассуждениями о социальных принципах христианства, затмевающих коммунизм.

«Социальные принципы христианства располагали сроком в 1800 лет для своего развития и ни в каком дальнейшем развитии со стороны прусских консисторских советников не нуждаются.

Социальные принципы христианства оправдывали античное рабство, превозносили средневе­ковое крепостничество и умеют также, в случае нужды, защищать, хотя и с жалкими ужимками, угнетение пролетариата.

Социальные принципы христианства проповедуют необходимость существования классов — господствующего и угнетенного, и для последнего у них находится лишь благочестивое пожела­ние, дабы первый ему благодетельствовал.

Социальные принципы христианства переносят на небо обещанную консисторским советником компенсацию за все испытанные мерзости, оправдывая тем самым дальнейшее существование этих мерзостей на земле.

Социальные принципы христианства объявляют все гнусности, чинимые угнетателями по от­ношению к угнетенным, либо справедливым наказанием за первородный и другие грехи, либо ис­пытанием, которое господь в своей бесконечной мудрости ниспосылает людям во искупление их грехов.

Социальные принципы христианства превозносят трусость, презрение к самому себе, самоуни­жение, смирение, покорность, словом — все качества черни, но для пролетариата, который не же­лает, чтобы с ним обращались, как с чернью, для пролетариата смелость, сознание собственного достоинства, чувство гордости и независимости — важнее хлеба.

На социальных принципах христианства лежит печать пронырливости и ханжества, пролетари­ат же — революционен»¹. Этот революционный пролетариат Маркс и Энгельс вели в бой против приманки монархических социальных реформ. Народ, который со слезами на глазах благодарит за пинок и за брошенный ему грош, существует лишь в фантазии короля. Подлинный народ, проле­тариат — здоровенный и злонравный малый, говоря словами Гоббса. Как он поступает с короля­ми, которые хотят провести его, показывает судьба Карла I английского и Людовика XVI фран­цузского.

См. К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., 2 изд., т. 4, стр. 204—205. — Ред.

162

ГЛАВА ПЯТАЯ

Эта статья точно градом побила феодально-социалистические посевы, но несколько ударов следовало бы направить и в другую сторону. Маркс и Энгельс были правы, защищая политику Со­единенного ландтага, отказавшего в деньгах беспутному и реакционному правительству. Но они оказывали этому ландтагу слишком большую честь, приписывая таким же мотивам отклонение подоходного налога, предложенного правительством. В этом случае речь шла скорее о ловушке, которую правительство поставило буржуазии. Требование отменить крайне стеснительный для рабочих больших городов налог на помол и на убой скота и возместить финансовый дефицит пре­жде всего подоходным налогом на имущие классы исходило первоначально от рейнской буржуа­зии; она руководствовалась при этом такими же основаниями, как английская буржуазия в борьбе против хлебных пошлин.

Требование это было в высшей степени ненавистно правительству: для его осуществления пришлось бы задеть и крупных землевладельцев. К тому же налог на помол и убой скота взимался только в больших городах, и земельные собственники не могли ожидать, что его отмена понизит наемную плату эксплуатируемого ими пролетариата. Если правительство все же внесло соответст­венный законопроект в Соединенный ландтаг, то сделало оно это с задней мыслью подорвать пре­стиж ландтага и поднять свой собственный. Оно рассчитывало на то, что феодально-сословная корпорация никогда не согласится на налоговую реформу, которая облегчила бы хотя бы времен­но тяготы рабочего класса за счет имущих классов. Насколько правительство имело основание на это рассчитывать, видно уже из результатов голосования правительственного законопроекта: поч­ти все князья и принцы, почти все помещики и почти все чиновники голосовали против. При этом правительству еще особенно посчастливилось: когда дело дошло до развязки, часть буржуазии с блеском провалилась.

Перья официозов стали тогда использовать отклонение подоходного налога как ясное доказа­тельство лжи и обмана буржуазии. Особенно неутомимо выезжал на этом коньке «Rheinischer Beobachter». Маркс и Энгельс были поэтому совершенно правы, когда заявляли господину «совет­нику консистории», что он «величайший, бесстыднейший невежда в экономических вопросах», если утверждает, что подоходный налог может хоть на волосок облегчить социальную нужду. Но они ошибались, когда защищали отклонение подоходного налога как справедливый удар, направ­ленный против правительства. Удар этот совершенно не попал в цель, ибо правительство скорее укрепилось в финансовом отношении, сохранив в своем кармане прежний налог на помол и убой скота, функционирование и доходность которого были вполне проверены, вместо того чтобы му­читься взиманием подоходного налога, где удача, особенно если взимать приходится с имущих

БРЮССЕЛЬСКОЕ ИЗГНАНИЕ

163

классов, чаще всего оказывается весьма капризной, как это известно по старому, а также и по но­вому опыту. Маркс и Энгельс в этом случае считали буржуазию еще революционной, в то время как она была уже реакционной.

В совершенно противоположном направлении действовали довольно часто «истинные социали­сты», и понятно, что в тот момент, когда буржуазия стала опоясывать свои чресла, Маркс и Эн­гельс решили еще раз выступить против этого направления. С этой целью Марксом был написан ряд фельетонов в «Deutsche-Brusseler-Zeitung» против «немецкого социализма в стихах и прозе», а также еще одна ненапечатанная статья. Она написана рукой Энгельса, но, быть может, представ­ляет собой совместную работу Энгельса и Маркса. В фельетонах, как и в статье, сводятся главным образом литературно-эстетические счеты с «истинным социализмом». Это была самая слабая или, если угодно, самая сильная его сторона. Выступая против художественных прегрешений «истин­ного социализма», Маркс и Энгельс не всегда достаточно справедливо оценивали права искусства. Так, в рукописной статье подвергнуто несправедливо резкой критике великолепное «Caira» Фрей-лиграта. Песни Карла Бека «о бедняке» Маркс тоже судил в «Deutsche-Brusseler-Zeitung» слишком строго, усмотрев в них «мелкобуржуазные иллюзии». Но он зато верно предсказал печальную судьбу самонадеянного натурализма, выступившего пятьдесят лет спустя, когда писал в своем от­зыве о Беке: «Бек воспевает трусливое мещанское убожество, «бедняка», pauvre honteux¹, сущест­во с ничтожными, благочестивыми и противоречивыми желаниями,... но не гордого, грозного и революционного пролетария»^2. Наряду с Карлом Беком еще раз притянут был к ответу и несчаст­ный Грюн, который в одной, с тех пор забытой, книге изуродовал Гёте, разбирая его «с человече­ской точки зрения», т. е. сфабриковал из всех мелких, скучных и филистерских черт великого по­эта его «истинный образ».

Важнее всех этих перепалок была большая статья, в которой Маркс чинил суд над пошлым ра­дикальным фразерством с не меньшей резкостью, чем над «социалистической» фразеологией пра­вительства. В полемике против Энгельса Карл Гейнцен объяснял несправедливость имуществен­ных отношений из принципа власти. Гейнцен называл трусом и дураком всякого, кто нападал на буржуазию за ее стремление к наживе, и не трогал короля за его стремление к власти. Гейнцен был обыкновенный крикун, не заслуживавший особого внимания, но взгляды, представителем которых он являлся, приходились чрезвычайно по вкусу «просвещенным» филистерам. Монархия, по его мнению, обязана своим

— несчастного, не смеющего просить милостыню. — Ред. См. К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., 2 изд., т. 4, стр. 208. — Ред.

164

ГЛАВА ПЯТАЯ

существованием только тому факту, что люди в течение веков лишены были здравого человече­ского смысла и чувства собственного достоинства; теперь же, когда люди вновь обрели это драго­ценное достояние, все социальные вопросы исчезают перед вопросом: «монархия или республи­ка». Это глубокомысленное суждение представляло собой верную антитезу взглядам столь же глубокомысленным, как Гейнцен, монархов, по мнению которых все революционные движения вызываются лишь злой волей «демагогов».

Маркс, однако, доказал, и прежде всего на примере немецкой историк, что история создает го­сударей, а не государи историю. Он указал на экономические причины возникновения абсолютной монархии. Она появляется в переходное время, когда падают старые феодальные сословия, а сред­невековое бюргерство вырастает в современный буржуазный класс. То, что в Германии абсолют­ная монархия была создана позднее и держится дольше, было вызвано уродливым ходом развития немецкого бюргерского класса. Насильственно-реакционная роль, которую играют правители, объясняется, таким образом, экономическими причинами. Абсолютная монархия покровительст­вовала до определенного времени торговле и промышленности и вместе с тем возникновению буржуазии, видя в этом необходимые условия и национального могущества и собственного бле­ска. Теперь же абсолютная монархия ставит всюду преграды торговле и промышленности, кото­рые делаются все более опасным оружием в руках ставшей уже могущественной буржуазии. Из города, где родилось ее величие, монархия бросает пугливый и отупевший взор на деревню, где почва удобрена трупами ее старых могучих противников.

Статья изобилует плодотворными мыслями, но соблазнить «здравый человеческий разум» бла­гочестивого филистера было не так легко. Ту же теорию власти, которую Маркс отстаивал за Эн­гельса против Гейнцена, Энгельс вынужден был на целое поколение позже отстаивать за Маркса против Дюринга.

СОЮЗ КОММУНИСТОВ

В 1847 г. коммунистическая колония в Брюсселе сильно разрослась. Конечно, в ней не было ни одного человека, который мог бы сравниться с Марксом или Энгельсом. Иногда казалось, что ли­бо Мозес Гесс, либо Вильгельм Вольф — оба были сотрудниками «Deutsche-Brusseler-Zeitung» — присоединится в качестве третьего к союзу Маркса и Энгельса. Но никто из них в конце концов не стал этим третьим. Гесс никак не мог освободиться от философской путаницы, и беспощадная резкость суждений о его произведениях в «Коммунистическом манифесте» привела к полному разрыву Гесса с Марксом и Энгельсом.

БРЮССЕЛЬСКОЕ ИЗГНАНИЕ

165

Позднее возникла дружба Маркса и Энгельса с Вильгельмом Вольфом, который приехал в Брюссель лишь весною 1846 г. Дружба эта оставалась прочной, несмотря на все невзгоды, пока ее не прервала преждевременная смерть Вольфа. Но Вольф не был самостоятельным мыслителем. Как писателя его отличали от Маркса и Энгельса не только светлые стороны «популярной мане­ры» письма. Вольф принадлежал к угнетенному крепостному крестьянству Силезии и с невырази­мыми трудностями добрался до университета. Изучение на университетской скамье великих мыс­лителей и поэтов древности питало в нем пламенную ненависть к угнетателям его класса. Не­сколько лет таскали его по силезским крепостям как «демагога», потом он устроился частным учителем в Бреславле и вел неутомимую мелкую войну с бюрократией и цензурой, пока, наконец, новые процессы, возбужденные против него, не побудили его уехать за границу, чтобы не захи­реть в прусских тюрьмах.

Вольф подружился в Бреславле с Лассалем, а потом сошелся с Марксом и Энгельсом, и все трое украсили его могилу неувядаемыми лаврами. Вольф принадлежал к тем благородным натурам, ко­торые, по словам поэта, расплачиваются ценой самих себя. Его непреклонно твердый характер, нерушимая верность, его крайняя совестливость, незапятнанное бескорыстие и никогда не изме­нявшая ему скромность делали его образцом революционного борца; эти качества Вольфа объяс­няют то высокое уважение, с каким при всей любви или при всей ненависти к нему всегда говори­ли о нем его политические друзья и политические противники.

Несколько дальше стояли в кругу друзей Маркса и Энгельса однофамилец Вильгельма Вольфа Фердинанд Вольф, а также Эрнст Дронке, автор превосходной книги о домартовском Берлине. В книге его усмотрели оскорбление величества, и он был приговорен к двум годам крепости. Он бе­жал из казематов Везеля и прибыл в Брюссель значительно позже всех других. К их более тесному кругу принадлежал также Георг Веерт, которого Энгельс знал еще в то время, когда сам он был приказчиком в Манчестере, а Веерт — тоже приказчиком немецкой фирмы в Брадфорде. Веерт был настоящим поэтом и именно потому был свободен от всякого цехового педантизма поэтов. Он тоже умер молодым; ничья любящая рука не собрала еще его стихотворений, проникнутых под­линным духом борющегося пролетариата и щедро разбросанных поэтом по разным изданиям.

К этим интеллигентам присоединились затем и способные рабочие, прежде всего Карл Валлау и Стефан Борн — оба наборщики «Deutsche-Brusseler-Zeitung».

Брюссель, столица Бельгии, щеголявшей тем, что она является образцом буржуазной монархии, был самым подходящим местом для того, чтобы завязывать оттуда международные связи,

166

ГЛАВА ПЯТАЯ

в особенности до тех пор, пока в Париже, все еще остававшемся очагом революционных движе­ний, свирепствовали сентябрьские законы. В самой Бельгии у Маркса и Энгельса установились хорошие отношения с революционерами 1830 г. В Германии, в особенности в Кёльне, у них были старые, и новые друзья: наряду с Георгом Юнгом главным образом врачи Д'Эстер и Даниельс. В Париже Энгельс связался с партией социальных демократов в лице ее литературных представите­лей — Луи Блана и Фердинана Флокона, редактора органа этой партии «La Reforme» («Реформа»), Еще более тесные отношения установились с революционной фракцией чартистов — с Джулиа­ном Гарни, редактором «Northern Star», и с Эрнестом Джонсом, который получил образование и воспитание в Германии. Эти чартистские вожди оказывали сильное влияние на «Братских демо­кратов» — международную организацию, в которой Карлом Шаппером, Иосифом Моллем и дру­гими представлен был и Союз справедливых.

Этот Союз и довел дело до решительного выступления в январе 1847 г, В качестве «Лондонско­го коммунистического корреспондентского комитета» Союз был связан с «Брюссельским комму­нистическим корреспондентским комитетом», но отношения между ними были довольно холод­ные. Одна сторона относилась с недоверием к «ученым», которые не могут знать, «какая мозоль болит у рабочего», а другая питала такое же недоверие к «бродячим подмастерьям», т. е. к ремес­леннически-цеховой ограниченности, еще сильно господствовавшей тогда среди немецких рабо­чих. В Париже Энгельсу пришлось потратить много труда, чтобы вырвать тамошних «бродячих подмастерьев» из-под влияния Прудона и Вейтлинга. Он считал лондонских «бродячих подмас­терьев» единственными, с которыми еще можно сговориться. Но все же он назвал «ерундой» об­ращение, изданное Союзом справедливых осенью 1846 г. по шлезвиг-гольштейнскому вопросу. Представители Союза, говорил он, научились у англичан как раз самому нелепому: полному не­умению учитывать реальное положение вещей и неспособности понять ход исторического разви­тия.

Спустя десять лет Маркс объяснял свое тогдашнее отношение к Союзу справедливых следую­щим образом: «В то же время мы выпускали ряд частью печатных, частью литографированных памфлетов, в которых подвергали беспощадной критике ту смесь французско-английского социа­лизма или коммунизма с немецкой философией, которая составляла тогда тайное учение Союза; вместо этого мы выдвигали изучение экономической структуры буржуазного общества как един­ственно твердую теоретическую основу и, наконец, в популярной форме разъясняли, что дело идет не о проведении в жизнь какой-нибудь утопической системы, а о сознательном участии в проис­ходящем на наших глазах истори-

БРЮССЕЛЬСКОЕ ИЗГНАНИЕ

167

ческом процессе революционного преобразования общества»¹. По мнению Маркса, эти издания и побудили коммунистов прислать в Брюссель в январе 1847 г. члена своего Центрального комите­та, часовщика Иосифа Молля, который предложил ему и Энгельсу вступить в Союз, так как Союз намерен принять их воззрение.

К сожалению, не сохранилось ни одной из брошюр, о которых говорит Маркс, кроме циркуляр­ного письма против Криге, где тот вышучивается как эмиссар и пророк тайного «союза ессеев» — «Союза справедливых». В письме говорится, что Криге мистифицирует действительное историче­ское развитие коммунизма в различных странах Европы, приписывая происхождение и успехи коммунизма легендарным и романтичным, мнимым проискам этого «союза ессеев» и распростра­няя сумасшедшие фантазии о могуществе Союза.

Если этот циркуляр повлиял на Союз справедливых, то, следовательно, члены Союза были все же не «бродячими подмастерьями», и английская история научила их большему, чем предполагал Энгельс. Несмотря на нелюбезное упоминание об их «союзе ессеев», они лучше оценили цирку­ляр, чем Вейтлинг: последний не был лично задет в письме, но тоже стал на сторону Криге. Союз справедливых действительно сохранил больше свежести и силы в таком мировом центре, как Лондон, чем в Цюрихе или даже в Париже. Предназначенный сначала для пропаганды среди не­мецких рабочих, Союз принял в мировой столице международный характер. Руководители Союза состояли в оживленных сношениях с эмигрантами всех больших стран и были очевидцами мощ­ного нарастания чартизма. Это расширило их умственный горизонт, и взгляды их простирались гораздо дальше обычных ремесленных представлений. Наряду со старыми вождями — Шаппером, Бауэром и Моллем — выдвинулись, превосходя их своими теоретическими познаниями, живопи­сец-миниатюрист Карл Пфендер из Хейльбронна и портной Георг Эккариус из Тюрингии.

Написанная рукой Шаппера и помеченная 20 января 1847 г. доверенность, с которой Молль явился в Брюссель к Марксу, а потом в Париж к Энгельсу, составлена была еще очень осторожно. Подателю давалось полномочие сообщить о положении Союза и дать разъяснения по всем важ­ным пунктам. При личных переговорах Молль действовал гораздо свободнее. Он предложил Мар­ксу вступить в Союз и рассеял его первоначальные сомнения, сообщив, что Центральный комитет намерен созвать конгресс в Лондоне и выступить на нем с манифестом, в котором критические взгляды Маркса и Энгельса будут провозглашены как учение Союза. Нужно только, чтобы Маркс и Энгельс способствовали

См. К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XII, ч. I, стр. 302—303. — Ред.

168

ГЛАВА ПЯТАЯ

преодолению сопротивления устарелых элементов, и для этого оба они должны вступить в Союз.

Маркс и Энгельс решили принять это предложение. Однако конгресс, который состоялся летом 1847 г., занимался еще только демократической организацией Союза в соответствии с задачами агитационного общества, вынужденного, правда, действовать конспиративно, но все же чуждого всяких заговорщических целей. Организационно Союз состоял из общин, имеющих не менее трех и не более десяти членов, округов, руководящих округов, Центрального комитета и конгресса. В задачи Союза входило: свержение буржуазии, господство пролетариата, уничтожение старого об­щества, основанного на борьбе классов, и учреждение нового общества, без классов и частной собственности.

В соответствии с демократическим характером Союза, принявшего название Союза коммуни­стов, новые положения устава переданы были прежде всего на обсуждение отдельных общин. Окончательное решение отложено было до второго конгресса, который должен был состояться еще до конца года. На нем же предполагалось обсудить новую программу Союза. На первом кон­грессе Маркс еще не присутствовал, однако в нем уже участвовали Энгельс как представитель па­рижской и Вильгельм Вольф как представитель брюссельской общин.

ПРОПАГАНДА В БРЮССЕЛЕ

Союз коммунистов считал своей задачей прежде всего основание просветительных кружков для немецких рабочих, чтобы иметь возможность вести открытую пропаганду, а также пополнять и расширять свой состав наиболее подходящими членами этих кружков.

Организация кружков была всюду одинаковая. Один день в неделю назначался для дискуссий, другой — для развлечений (пение, декламация и т. д.). Всюду устраивались библиотеки и по воз­можности классы для преподавания рабочим элементарных знаний.

По этому образцу организовано было и Немецкое рабочее общество, основанное в конце авгу­ста в Брюсселе; вскоре оно насчитывало уже около ста членов. Председателями были избраны Мозес Гесс и Валлау, секретарем — Вильгельм Вольф. Общество собиралось вечерами по средам и воскресеньям. По средам обсуждались важные вопросы, касавшиеся интересов пролетариата, а по воскресеньям Вольф давал обыкновенно еженедельный обзор политических событий и вскоре проявил особое умение освещать события. После его выступления следовали развлечения, в кото­рых принимали участие и женщины.

БРЮССЕЛЬСКОЕ ИЗГНАНИЕ

169

27 сентября это общество устроило международный банкет, чтобы показать, что рабочие раз­ных стран питают братские чувства друг к другу. В то время для политической пропаганды чаще всего пользовались формой банкетов, чтобы на общественных собраниях избежать вмешательства полиции. Банкет 27 сентября имел, кроме того, еще и особого рода причину и цель. Его устроили Борнштедт и другие недовольные члены немецкой колонии, для того чтобы, как писал присутст­вовавший на нем Энгельс отсутствовавшему в то время Марксу, «свести нашу роль к второсте­пенной по сравнению с Эмбером и бельгийскими демократами и создать более импозантное и универсальное общество, чем наш несчастный Рабочий союз»¹. Энгельс, однако, сумел вовремя пресечь эту интригу. Его даже избрали вместе с французом Эмбером одним из двух вице-председателей, хотя он и отказывался от этой чести ввиду своего «страшно молодого вида». По­четным председателем банкета избран был генерал Меллине, а действительное председательство поручено было адвокату Жотрану. Оба они были старые борцы, участники бельгийской револю­ции 1830 г.

За банкетным столом собралось сто двадцать человек гостей — бельгийцев, немцев, швейцар­цев, французов, поляков, итальянцев, а также один русский. После многих речей решено было ос­новать в Бельгии «Демократическую ассоциацию» по образцу «Братских демократов». В члены подготовительной комиссии избран был и Энгельс. Но он вскоре после того уехал из Брюсселя и поэтому в письме к Жотрану предложил пригласить на его место Маркса, который, по словам Эн­гельса, несомненно и был бы выбран, если бы мог присутствовать на собрании 27 сентября. «Та­ким образом не г. Маркс заменит меня в комиссии, а скорее я заменил г. Маркса на собрании». И действительно, когда «Демократическая ассоциация» организовалась 7 и 15 ноября, то Эмбер и Маркс были избраны вице-президентами, а Меллине и Жотран были утверждены — первый по­четным, а второй действительным президентом. Устав общества подписан был бельгийскими, не­мецкими, французскими, польскими демократами — в общем подписей было около шестидесяти. Из немцев рядом с Марксом подписались Мозес Гесс, Георг Веерт, два Вольфа, Стефан Борн и Борнштедт.

Первым большим собранием «Демократической ассоциации» было состоявшееся 29 ноября празднование годовщины польской революции. От имени немцев на празднестве выступил Сте­фан Борн, речь которого имела большой успех. Маркс же был официальным представителем Ас­социации на митинге, устроенном «Братскими демократами» в Лондоне в тот же день и по тому же

См. К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XXI, стр. 70. — Ред.

170

ГЛАВА ПЯТАЯ

поводу. Речь его была выдержана целиком в пролетарски-революционном тоне.

«Старая Польша, несомненно, погибла, — сказал он, — и мы меньше, чем кто бы то ни было, хотели бы ее восстановления. Но погибла не только старая Польша. Старая Германия, старая Франция, старая Англия — все старое общество отжило свой век. Но гибель старого общества не является потерей для тех, кому нечего терять в старом обществе, а во всех современных странах в таком положении находится огромное большинство»¹. Маркс видел сигнал к освобождению всех угнетенных народов в победе пролетариата над буржуазией, а тем решающим ударом, который приведет к победе всех угнетенных над их угнетателями, он считал победу английских пролетари­ев над английской буржуазией. Польшу нужно освободить не в Польше, а в Англии. Если бы чар­тисты победили своих внутренних врагов, то они разбили бы этим все старое общество.

В ответ на адрес, который им передал Маркс, «Братские демократы» взяли такой же тон: «Ваш представитель, наш друг и брат Маркс, расскажет вам, как восторженно встретили его появление и чтение вашего адреса. Все взоры сияли радостью, все уста приветствовали его, все руки братски протягивались к вашему представителю... Мы принимаем с чувством живейшей радости союз, ко­торый вы нам предлагаете. Наше общество существует уже два года, и девиз его — все люди бра­тья. На нашем последнем празднестве годовщины основания общества мы предложили созвать демократический конгресс всех наций, и мы были очень рады, когда узнали, что и вы выступили публично с такого же рода предложениями. Заговор королей нужно побороть заговором народов... Мы убеждены, что для того, чтобы осуществить общее братство, нужно обращаться к действи­тельному народу, к пролетариям, к людям, которые ежедневно проливают кровь и пот под гнетом современного общественного строя... Из хижин, с мансард или из подвалов, от плуга, с фабрики, от наковальни придут и уже идут по той же дороге носители братства и избранные спасители че­ловечества». «Братские демократы» предложили, чтобы всеобщий конгресс демократов собрался в сентябре 1848 г. в Брюсселе, до некоторой степени как бы в противовес фритредеровскому² кон­грессу, состоявшемуся там же в сентябре 1847 г.

Передача приветствия «Братским демократам» была, однако, не единственной целью поездки Маркса в Лондон. Непосредственно после митинга в честь Польши в том же помещении — в зале собрания лондонского Просветительного общества немецких рабочих, основанного в 1840 г. Шаппером, Бауэром и Моллем, —

См. К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., 2 изд., т. 4, стр. 371—372. — Ред. Фритредеры — сторонники свободы торговли. — Ред.

БРЮССЕЛЬСКОЕ ИЗГНАНИЕ

171

состоялся конгресс, созванный Союзом коммунистов для окончательного утверждения устава и обсуждения новой программы. Энгельс тоже присутствовал на этом конгрессе. По дороге из Па­рижа он встретился с Марксом в Остенде, и они вместе совершили поездку в Англию. После пре­ний, длившихся не менее десяти дней, им обоим поручено было изложить принципы коммунизма в публичном манифесте.

Около середины декабря Маркс вернулся в Брюссель, а Энгельс — через Брюссель в Париж. Они, по-видимому, не очень торопились выполнить возложенное на них поручение. Во всяком случае лондонский Центральный комитет направил 24 января 1848 г. очень настоятельное напо­минание окружному комитету Союза в Брюсселе, предлагая оповестить гражданина Маркса, что против него примут более сильные меры, если манифест коммунистической партии, составление которого он взял на себя, не будет доставлен в Лондон до 1 февраля. Чем вызвано было промедле­ние, теперь едва ли можно установить. Причина, быть может, заключалась в свойственной Марксу привычке делать всякую работу очень основательно, или же работе мешало то, что Маркс и Эн­гельс в это время жили в разных городах. Возможно, впрочем, что лондонцы стали выказывать не­терпение ввиду дошедших до них известий, что Маркс по-прежнему ревностно ведет свою пропа­ганду в Брюсселе.

9 января 1848 г. Маркс произнес в «Демократической ассоциации» речь о свободе торговли. Эту речь он собирался произнести уже на брюссельском конгрессе фритредеров, но тогда ему не удалось получить слово. В этой речи он доказывал и разоблачал обман фритредеров, которые го­ворят о «благе рабочих», утверждая, что оно является истинной пружиной их агитации. Но если свобода торговли служит определенно интересам капитала в ущерб рабочим, то Маркс все же по­этому, именно поэтому, признавал, что эта свобода