1 Каждый человек – это новый масштаб, новый отсчёт бытия, это очередная непредсказуемая попытка бытия постичь бытие из недр бытия. Жизнь, существование человека – это стремление бытия прояснить вопрос о том, что первично в реальности, а что вторично и несущественно. Что главное? На чём следует поставить акцент? В чём следует видеть стержень и центр бытия? – на эти вопросы пытается дать ответ существование каждого человека, заметим, не сам человек, а его существование. Сам человек может и не ведать о подобного рода ракурсах и не задаваться вопросом о смысле своего бытия, на эти вопросы претендует дать ответ его существование. Что главное? – добро, азарт, бесстрастие, страсть, вера во Всевышнего, разнообразие чувственных удовольствий, богатство, почести, юродство или актуализация ума?.. Своим бытием человек вольно или невольно отвечает на эти вопросы. Двух одинаковых жизней нет; невозможно пройти жизненный путь так, как его прошёл другой человек; и тождественных существований не бывает. Каждая индивидуальная, самобытная, уникальная жизнь по-новому расставляет акценты отношения к бытию и определяет новый (и потому всякий раз неожиданный, непредсказуемый) масштаб бытия. Индивидуальное существование – это попытка пробиться к смыслу бытия, надежда на этот смысл и вера в него. На всеобщей арене бытия уникальное существование каждого нечто – эпизод, но каждый этот эпизод – кульминация существования. Познавая эпизодическим существованием себя изнутри себя, бытие всякий раз открывает в себе неисследованные бездны и обретает новые масштабы самооценки, самосознания, самопонимания.
2 Каждый человек, пребывая в дольнем, может, способен, в силах и вправе судить о горнем опираясь на свой собственный экзистенциальный опыт. (Я не поставил запятую перед словом «опираясь», ибо делаю на нём смысловой акцент.) Так вот, бытийный опыт в конечном, дольнем, преходящем – достаточное условие для независимой и, в сущности, оправданной оценки горнего. Такого рода «плюрализм» и «автономия» человеческого «Я» позволяют квалифицировать горнее из недр дольнего, и сия «оценка» – вовсе не преуменьшение и занижение метафизического статуса горнего, а истинное, глубинное, первозданное и, что важно, имманентное право «Я» идентифицировать себя, во-первых, в дольнем, во-вторых, в дольнем и горнем и, в-третьих, в само́м горнем. Человек – это точка пересечения высшего и низшего, горнего и дольнего, ментального и чувственно воспринимаемого, вечного и временного, потустороннего и эмпирического. Глубинное же право человека судить о горнем сквозь призму дольнего, точнее говоря, сквозь призму своего собственного экзистенциального опыта в горнем, является прямым выражением и свободного произволения человека, и свободы его мышления, и свободы его самосознания, и свободы метафизического знания. Меня спросят: а откуда у человека это право? Почему человек способен безошибочно судить о потусторонних пластах реальности опираясь на свой собственный экзистенциальный опыт? Я отвечу так: человек заслужил и выстрадал это право самим фактом своего уникального, единичного и неповторимого существования. Понятное дело, что единичный экзистенциальный опыт может быть самым разным, а те выводы, которые могут быть из него сделаны, многим покажутся спорными, сомнительными и односторонними. Дело в другом: уникальное, единичное, «эпизодическое» бытие (бытие каждого человека) – кульминация вселенского бытия, допускающего, очевидно, бесконечное множество таких кульминаций.
3 Причинность, оказывающая своё влияние на все уровни и слои телесности, на свой лад выстраивает окружающую нас реальность, истолковываемую как сложная совокупность телесного сущего. Но само присутствие красоты в телесном указывает на то, что причинное взаимодействие – не главный вектор, не определяющий регистр существующего, ибо каузальное взаимодействие телесных причин и телесность как таковая не могут и не в силах объяснить феномена красоты.
4 Причинность – внешняя оболочка бытия. Существование, ввергнутое в причинное взаимодействие, – неполноценное существование. Изменчивость вещей наводит на мысль о том, что «за» и «по ту сторону» изменчивости должно быть нечто незыблемое, неизменное. Красоту, данную в материи, невозможно объяснить и «обосновать» законами, царящими в материи. Значит, материя материально содержит в себе нечто нематериальное. Следовательно, «за» и «по ту сторону» материи есть, должно быть нечто незыблемое – незыблемое в своей абсолютной красоте.
5 Человек порабощён окружающей его со всех сторон телесностью. Знание человека, обращённого в недра телесности, искажено, ибо находится на ложных основаниях: телесность (её «познавательная» ипостась – чувственно воспринимаемое), воздействуя на человека через его ощущения, уводит его от его истинного «Я» и убеждает в том, что «Я» человека – это фрагмент вселенского тела, якобы живущий по законам этого тела. Доверяя своим органам чувств, веря ощущениям, человек встаёт на неверный путь и уходит прочь от самого себя.
6 Картина мира, преподносимая человеку чувственностью, не может быть абсолютно правдивой, ибо ощущения человека зыбки, как зыбка и текуча телесность, рассматриваемая в её целом, во всей её совокупности. Вывод: принимая картину мира, написанную чувственностью, невозможно разрешить глубинный, первозданных, «роковых», философских вопросов (вопросов о жизни и смерти, бытии и небытии, добре и зле, смысле жизни и т.д.).
7 Чувственность (чувственно воспринимаемое, ощущение) уводит нас в сторону от Правды. Доверяя чувственности, человек ходит вокруг Истины, скользит по поверхности и остаётся на низшем уровне познания и бытия.
8 Главная притягательность чувственности – её изменчивость, с лихвой «окупающая» слабость, инертность и пассивность, присущие человеческому разуму, привыкшему пребывать в летаргическом сне бытия. Пёстрая, искристая и замысловатая чехарда чувственности вдвойне притягательна для косного и слабосильного сознания: ища новых «впечатлений», томимое собственным бездельем сознание принимает данные чувств за чистую монету и тем самым, занимаясь самообманом, имитирует познавательные акты и создаёт видимость деятельности. Соматическая чувственность коварно приглашает человека вступить в её непроглядный и заманчиво клокочущий лабиринт и словно бы говорит человеку: «Поверь мне! Я – жизнь!» Не верить чувственности и отвратиться от законов (беззаконий) телесности – первый долг человека, столкнувшегося с чувственно воспринимаемой действительностью.
9 Главный интерес человеческой жизни – это несоответствие конечного и бесконечного. На несоответствии конечного и бесконечного зиждутся счастье и несчастье человека, его вера и отчаяние, его надежда и боль. Грань между конечным (смертным, тленным…) и бесконечным (беспредельным, вечным, бессмертным, нетленным…) является главной загадкой реальности, и она значима не только в физической, но и в метафизической сфере. Загадка сосуществования конечного и бесконечного (или же невозможности их сосуществования) просто и прямо побуждает обременённое телесностью «Я» вопрошать из недр конечного о бесконечном. Броское, наглядное, зримое и всем понятное несоответствие конечного и бесконечного – первый указатель, направляющий нас прочь от телесности, прочь от чувственно воспринимаемого.
10 Красота, данная, явленная в материи наряду с некрасивой материей, с материей уродливой и безобразной, указывает на то, что, помимо материи, есть и иные – более высокие – пласты реальности. Присутствие красоты в материи свидетельствует о том, что реальность не может быть исчерпана, объяснена и измерена одной лишь материальностью. Красота – вечный, имманентный и перманентный укор всей материальности, рассматриваемой по частям или же в её совокупности.
11 Истинный принцип индивидуации вещей – инертность. Вещи (объекты, люди...) различаются по степени инертности; и «инертность» в данном случае следует понимать предельно широко – как инертность физическую, ментальную, душевную, духовную, метафизическую.
12 Тождественность самому себе не следует искать в телесной сфере, ибо истинная тождественность возможна лишь в сфере ума, души и духа. Иными словами, чувственно воспринимаемое, порождаемые чувственностью ощущения, «информация», преподносимая нам нашими органами чувств, – не путь к самоидентификации и не основание для поиска самотождественности. Corporalitas, sensus, sensibile («телесность, чувство, чувственно воспринимаемое») – внешние агенты, испытывающие человеческое «Я» на прочность. Доверяясь им, «Я» теряет себя и оказывается вовлечённым в чуждый ему мир; не веря им, «Я» приближается к самому себе.
13 Каждая вещь предполагает и допускает бесконечное число взглядов на неё, и на каждую вещь можно смотреть с бесконечного числа точек зрения. Истинным, верным и оправданным взглядом на вещь является взгляд на неё с точки зрения любви, остальные же взгляды вторичны и ущербны.
14 В нашем мире человек не есть, а играет – актёрствует, надев на себя актёрскую личину-маску. Но актёрство – многомерное, многослойное занятие, и оно содержит в себе степени-уровни: актёрствуя, человек делает вид, что актёрствует; делая вид, что он актёрствует, человек делает вид, что он делает вид и т.д. до бесконечности… Скрадывающее и подменяющее бытие актёрство – лицедейство в бесконечной степени, и каждая степень, каждая ступень этого не знающего дна лицедейства является, в сущности, отрицанием всех иных степеней притворного актёрства. Таким образом, вовлечённый в беспредельное лицедейство человек – это не знающий и не ведающий границ своей фальши притворщик, притворяющийся перед самим собой, перед людьми и перед всем миром.
15 Всеобщее актёрство и тотальное лицемерие на театральной сцене Земли – не оправдание частного, приватного актёрства-притворства. Апофеоз масок, скрывающих лица, – не повод сокрыть дрожащую совесть под обезличивающей личиной.
16 Человек – загадка: его слова не соответствуют его мыслям, его мысли не соответствуют его поступкам, а его поступки не имеют ничего общего с его словами. Вербальная, ментальная и агентная сферы образуют в человеке парадокс-мешанину; и, сопоставляя их между собой, невозможно отделаться от впечатления, что сам человек всякий раз от них ускользает. Вывод: по словам, мыслям и поступкам судить о человеке нельзя – должен быть иной критерий, по которому можно было бы составить некоторое представление об искомом человеке.
17 Вязкая текучесть телесного сущего, окружающего нас со всех сторон в эмпирике, убеждает в том, что между причинами первого, второго, третьего, четвёртого (и так далее) порядка чётких границ нет. Это значит, что каузальное взаимодействие, сцепление и переплетение причин, в нашем телесном мире имеет универсальный характер: всё, в сущности, переплетается со всем, на всё воздействует и испытывает воздействие всего; в телесной реальности нет ничего подлинно обособленного и изолированного: всё во всём, всё со всем. Испытывая на себе воздействие «ближайшей» причины, то или иное нечто на самом деле испытывает на себе воздействие всех причин.
18 Потенциальное существование того, что может быть, позволяет нам по-новому взглянуть на ось «небытие – бытие»: потенциально существующее, но актуально не существующее, ещё не существующее, совпадает, как видим, с небытием, с несуществованием; но это «несовпадение» временно, ибо не существующее потенциально сущее может быть, может перейти из небытия в бытие. Следовательно, не всякий «ноль небытия» – голый ноль несуществования, но есть такое небытие, которое скрыто содержит в себе возможность быть. Следовательно, у бытия есть некая модальность, которая позволяет бытию присутствовать в том, чего нет. Значит, грань между небытием и бытием – грань условная и неабсолютная.
19 Свободу следует искать в сфере души и разума, а не в сфере механического действия. Внешнее механическое действие является проявлением слабости и, следовательно, несвободы человека.
20 Самое большое и опасное заблуждение человека – это его ошибочная уверенность в том, что жизнь должна быть наслаждением.
21 Жить в дольнем (телесном) без веры в горнее (бестелесное) невозможно, ибо законы телесности не могут не вселять в человека ужас. Вдумываясь в эти «законы», человек не может не испытывать внутреннего содрогания; исходя из них, человек не обретёт собственного «Я»; живя по ним, человек губит свою уникальную самобытность. Вывод: телесность – преграда, стоящая на пути человека к самому себе.
22 Присутствие в мире добра и зла образует динамический поток, непрерывно побуждающий находящегося в этом потоке человека идентифицировать себя на фоне напряжённых и взаимоисключающих векторов – векторов добра и зла. Динамический контраст добра и зла, их деятельная непримиримость тонизируют человеческое «Я» извне и заставляют его дать самому себе оценку, ориентированную на полюса абсолютного, каковыми являются абсолютное Добро и абсолютное Зло. Если бы в мире не было борьбы добра и зла, человеческое «Я» погрузилось бы в метафизический сон.
23 Математическое отношение к реальности – отношение формальное и потому одностороннее и не способное претендовать на истину вещей. Пересчитывая вещи, мы скользим по их поверхности и никак не затрагиваем их глубинной сути; рассматривая совокупность множественного сущего с помощью числовых рядов, мы сознательно отгораживаемся от уникальной и неповторимой сущности каждой вещи.
23 Наше несовершенное, изменчивое бытие в силу своего несовершенства не может не навести на мысль о бытии совершенном (ибо несовершенство предполагает, подразумевает совершенство как свою высшую форму). Абсолютно совершенное бытие в силу своей «абсолютной статики» тоже несовершенно (абсолютная и всесовершенная «статика бытия» – статика омертвелая), – и потому абсолютно бытие требует своей пред -бытийной и над -бытийной предпосылки.
24 В нашем дольнем мире единая бестелесная душа обёрнута множественной телесной оболочкой, то есть, иными словами, душа постоянно находится в ненормальном состоянии. Именно поэтому она ищет скорби, дабы на её (бездонном) дне отчаянием отринуть телесность. Тяга к скорби – закономерное следствие неприятия ложной жизни – жизни среди тел.
25 Нужно быть свободным от свободы, ибо любая попытка определи́ть и опредéлить свободу причастностью или отношением к ней нарушает саму суть абсолютной свободы, в силу своей абсолютности чуждой любым пределам и не приемлющей никаких градаций. Абсолютная свобода – это свобода от свободы.
26 Невозможность постичь точный глубинный смысл вещей – не повод их ненавидеть; неспособность постичь самого себя – не повод себя презирать; невозможность полюбить всех – не повод испытывать беспредельную скорбь.
27 Если избавить жизнь от категорий «счастье» и «несчастье», то жизнь станет гораздо счастливей.
28 В эмпирике человек окружён тотальностями: причинностью, восприятиями, психологическими состояниями, всеобщей обусловленностью, калейдоскопом впечатлений, сетью ожиданий… Все сии тотальности – оболочки, обволакивающие «Я», и человеческое «Я» ими не измеряется. Все они – лишь внешние раздражители, и верить им, значит, рассеивать «Я» в ложной и фальшивой сфере, размельчающей человеческую суть.
29 Желание вечно жить загораживает человеку саму жизнь. Стремясь жить вечно, человек мешает самому себе жить. Нельзя подменять обладание стремлением, а стремлением препятствовать обладанию.
30 Истинное бытие способно подняться до вечности, вступить в неё; и пребывание бытия в вечности позволяет нам по-новому взглянуть на глубинное и первозданное соотношение «бытие – время». В эмпирике телесное сущее, словно тонкой и прозрачной оболочкой, окутано временем, но в силу своей призрачности время по сравнению с бытием вторично, и бытие окутано временем внешним и несущественным образом. Истинное бытие времени не признаёт и не может им измеряться. Бытие, укоренённое во времени и на него ориентированное, – не вполне бытие. Есть две силы, способные наглядно вскрыть несущественность и призрачность времени. Эти силы – любовь и музыка. Обнажая подлинное вневременное ядро бытия, истинная любовь и истинная музыка способны «очистить» бытие от времени, остановив время, изничтожив его и отменив.
31 В антропологической сфере следует различать гордость и гордыню. Гордыня – неправедная чрезмерность гордости, толкающая человека на путь внутреннего самоистребления. Гордость же – высшая степень благотворного самоосознания, опирающегося, как на аксиому, на идею единства и самотождественности человеческого «Я». Единство и самотождественность «Я» не могут не породить в «Я» чувство свободы, свобода же – сестра благодушной гордости. Призываю человека быть гордым, но не возвышаться до пагубных бездн тлетворной гордыни и не опускаться до её ложных высот.
32 Отчаяние дарует человеку острое и явственное ощущение своего единства. Именно в отчаянии человек способен прочувствовать границы собственного «Я», – безмятежность, инертность и заострённость внимания на незначительном этого чувства даровать человеку не могут. Отчаяние – путь ко дну, с которого начинается (должен начаться!) истинный отсчёт «Я».
33 Если Бог – это манифестация человеческого в человеке, демонстрация человечности в человеческом, то это не значит, что любовь к Богу следует ставить выше любви к Человеку. После божественной манифестации Богочеловека противопоставление Бога и Человека – противопоставление ложное и излишнее.
* * * * *