1 На уровне причинного феномена мы сталкиваемся со сложной контаминацией бытийных векторов реальности. Эта контаминация содержит в себе – как свою неотъемлемую часть – такой элемент, преобразование которого открывает путь к лучшему – путь совершенствования.
2 Если рассматривать реальность во всей её многомерной, многослойной, многоголосной сложности, во всей её каузальной динамике, в её множественности и пёстром разнообразии, то невозможно отделаться от мысли о том, что такая реальность в корне абсурдна и представляет собой непроходимый лабиринт противоречий. «Масса бытия», воспринимаемая как множественная совокупность элементов, как конгломерация, состоящая из неравных друг другу фрагментов экзистенции, является логическим тупиком, ибо сама противоречит себе изнутри себя, противореча своими частями своим частям. «Масса бытия», мыслимая как множество, парадоксальна, необъяснима и иррациональна, ибо «ткань» бытия, взятая по частям, казалось бы, сводит на нет идею беспредпосылочного основания, не находящую себе подтверждения на уровне частей-фрагментов многочастной сомкнутой и разомкнутой реальности, для которой каждая часть-фрагмент представляет собой обусловленный и, в сущности, преходящий, мимолётный эпизод. Если реальность – это конгломерация частей, то эти части, отсылая друг к другу и друг друга обуславливая, образуют логический круг, из которого нет выхода к беспредпосылочному (и потому, очевидно, ото всего обособленному) основанию, метафизически обосновывающему данность множественного существования и «санкционирующего его свыше». Так данная реальность – бесконечный тупик. Ясное дело, что, глядя на столь парадоксальную действительность, склонное к критическому анализу реальности Я – в силу своей необоримой тяги к самосохранению – должно искать в «ткани» бытия положительное содержание и должно стремиться к той неукоснительной и общезначимой Истине, которая представляет собой Идеал и в сфере онтологии, и в сфере гносеологии, и в сфере аксиологии. Как, спрашивается, человеческому Я относиться к шаткой и двусмысленной реальности, выстроившейся вокруг Я в виде подвижных (и потому ущербных) частей? Ответ: во множественной реальности человеческому Я надлежит искать следы (1) красоты, (2) добра и (3) единства. Таковы три маяка эмпирического квазисуществования человека.
3 Данность красоты во множестве и часто некрасивой реальности – неявное и завуалированное указание на более высокую ступень реальности, обнаружение слоя действительности более высокого порядка, манифестация более подлинного в менее подлинном, более реального в, как выясняется, менее реальном. След красоты – свидетельство о том, что существует пласт реальности, который более реален, чем та реальность, которая дана нам в эмпирике; и такого рода свидетельство – указание на нереальность эмпирической реальности, её неподлинность и вторичность. Ограничиваясь порядком-беспорядком вещей, окружающих нас на уровне телесности, мы не способны обрести их основание и не в силах мыслить их целокупно. То есть, иными словами, мы не знаем окружающие нас вещи. Красота же, противореча телесности из недр телесности и указывая своей «инородностью» на бестелесное, призывает выйти за грань «обыденного», эмпирического миропонимания (то есть отстраниться от пространственных, временных и каузальных интерпретаций действительности) и побуждает задаться вопросом о более высоких уровнях реальности. Таким образом, проявление красоты в эмпирике – это тот глубинный вектор, который обнаруживает иерархичность реальности, её неоднородность, и та ось, которая обособляет телесное от бестелесного.
4 Если рассматривать окружающую нас реальность с точки зрения добра и зла, то следует признать: часть реальности зла, другая часть добра, третья представляет собой смешение добра и зла, а четвёртая часть реальности нейтральна по отношению к добру и злу и им безотносительна. Вывод: мироздание будет спасено стремлением ко «второй» части реальности, – и в простоте этого вывода содержится неизмеримая глубина.
5 Наряду с красотой и добром, единство является одним из условий обретения человеком самого себя и одним из путей возвращения «Я» к самому себе. Единство – это путь к самости, самоидентификации; стремление к максимально обособленному единству – это стремление обрести корень истинного бытия в недрах бытия неподлинного, это попытка найти точку отсчёта существования, обнаруживающуюся не во множественных лабиринтах реальности, а в простоте «Я», озирающегося на самого себя. Единство, обособляя от внешнего и наносного множества, способно до некоторой степени указать человеческому «Я» на самого себя, ибо притязание «Я» на единство есть отказ «Я» от внешней эмпирической множественности, «растворяясь» в которой уникальное и неповторимое «Я» неминуемо теряет свою самобытность. Множественность – обезличивает. Единство – обособляет, утверждает. Стремление к единству, чаяние единства – проявление индивидуализма; и такого рода индивидуализм позволяет «Я» утвердиться в бытии, обретя не часть его, но самобытную, самостийную и при этом целокупную и полноценную форму.
6 Высшим идеалом человеческой жизни должен быть признан высший и равноправный союз воли, ума, духа и души. Воля не должна знать страха. Ум должен быть обращён к высоким умозрительным темам. Дух должен видеть во всём духовное и нравственное Начало. Душа должна любить красоту и любить любовь. Высший союз воли, ума, духа и души – это и есть подлинная жизнь, это жизнь в её незамутнённой чистоте, это высшая и единственная степень жизни, в каких бы внешних условиях они ни протекала, какими бы случайными, акцидентальными, контингентными обстоятельствами она бы ни сопровождалась.
7 То, что было, невозможно ни отменить, ни уничтожить, ибо то, что было, заняло и занимает своё место в бытии. Фрагментарное, конечное существование – всё же существование, и взгляд на фрагментарное, конечное существование с точки зрения бытия и небытия – вовсе не опровержение конечного, фрагментарного существования. Что было – то заняло своё место в бытии; не существуя ныне, оно, бывшее, полноценно присутствует в той плоскости бытия, которая именуется прошедшим, минувшим. То, что было, вступив в бытие, осталось в нём, и нынешнее несуществование того, что было, – не преграда его существованию в прошлом, но его внешний и несущественным момент. Бытие поровну, равноправно делится на прошлое, настоящее и будущее; и фрагментарное, конечное существование в прошлом, с бытийной точки зрения, ничуть не «ниже» фрагментарного, конечного существования в будущем и настоящем. Вывод: факт существования в прошлом – полноценное проявление бытия, даже если это бытие, переходя из прошлого – через настоящее – в будущее, становится небытием.
8 Ценность, достоинство, значимость, истинность, подлинность бытия в нашем мире (мироздании, универсуме, космосе) определяется не самим конечным и фрагментарным бытием как таковым, не его «тканью», а тем, чем эта «ткань» насыщается извне. «Ткань» конечного и фрагментарного бытия – чистая потенциальность, чистая возможность. Конечное бытие, распластанное между прошлым небытием и грядущим несуществованием, частично, то есть оно – бытие, ограниченное, определённое и проблематизированное своей конечностью и замкнутостью. Именно в силу этого конечное бытие, не будучи способно принять абсолютные (бесконечные) формы, способно обрести формы конечные, то есть формы, наполненные конкретным содержанием и наделённые качественной определённостью. Всё дело в том, что это за содержание и что это за определённость. «Насыщая» свою «ткань» положительным (красотой, умом и любовью), конечное, фрагментарное сущее втягивает в свою конечность подлинное и благотворное – и в этом заключается благой исход конечного, «играющего по правилам» конечного.
9 Абсолютный индивидуализм – как полагание, как утверждение единства «Я» – побуждает «Я» вернуться к самому себе и взглянуть на себя не с точки зрения внешних (и потому несущественных) причин, а с точки зрения единой самотождественности, являющейся залогом полноценного и безотносительного бытия «Я». Истинное бытие – как полноценный акт бытия – не приемлет множественности, расторгающей своей многомерностью и многозначностью внутреннее единство истинного бытия и ставящей его внешнюю и внутреннюю структуру под сомнение. Слои «Я», направленные и обращённые вовне, к миру телесных предметов, – это степени разобщённости «Я» с самим собой, это свидетельство о его экзистенциальной деградации и утеря «Я» в не-«Я».
10 Невозможность постичь глубинный смысл вещей – не повод для отчаяния. Непредсказуемость случайных или судьбоносных событий – не повод для страха. Сомнение в правильности своего жизненного пути – залог приближения к его смыслу.
11 Вера в судьбу или неверие в неё, вера в фатальное стечение обстоятельств или же отрицание такового – плоды внутреннего экзистенциального опыта человеческого «Я», и этот опыт, как легко догадаться, всегда бывает разным: двух тождественных экзистенциальных опытов быть не может, ибо индивидуальное существование – в силу своей единичности (пусть даже «обременённой» внешней множественностью) – обладает неповторимой совокупностью нюансов и потому не может не отличаться от иных – по-своему уникальных – существований.
Автономность экзистенциального опыта обуславливает автономность концептуального осмысления этого опыта. Автономность бытийного опыта – достаточное основание для автономной и независимой когнитивной дефиниции пережитого опыта.
Двух одинаковых существований нет. Следовательно, нет единого, общезначимого, универсального бытийного опыта. Следовательно, такой умозрительный вопрос, как вопрос о существовании или несуществовании судьбы, допускает бесчисленное множество самых разных – данных на основании внутреннего бытийного опыта «Я» – ответов, среди которых встречаются, например, такие: «судьба существует», «судьба не существует», «судьба не существует и не не существует»…
12 Абсолютный индивидуализм – это абсолютное единство; абсолютное единство – это абсолютная простота; абсолютная простота – это абсолютный покой. Таковы тождественные друг другу атрибуты абсолютного, образующие метафизический идеал человеческого «Я».
* * * * *