1 Каждый эпизод бытия уникален. Всё изменяется, безвозвратно проходит, и ничто не повторяется вновь. Одинаковых и тождественных вещей нет. В этом убеждает здравый смысл. Значит, бытие эпизода бытия уникально и неповторимо. Каждый эпизод бытия – это не «фрагмент» некоего вселенского бытия, но всецелое бытие, сполна существующее и цельное своей единичностью. Строгий онтологический взгляд на бытие вещей, людей, событий, принимая во внимание их уникальность и неповторимость, фиксирует их в их экзистенциальной единичности – и потому такой строгий онтологический взгляд фиксирует их как множество разрозненных и друг от друга изолированных феноменов. При таком умозрительном и отстранённом взгляде на вещи их кинетические особенности и вся причинно-следственная динамика отходят на второй (третий, десятый) план и нашему взору открывается их бессодержательность и несущественность. Экзистенциальная уникальность каждой вещи свидетельствует о том, что на самом деле все вещи изолированы друг от друга и пребывают в своей единичности, что причинных связей между ними нет и что каждая вещь – это обособленная и самостоятельная субстанция, обладающая полнотой бытия и существования. Очевидное и несомненное своеобразие каждой вещи, каждого человека – аргумент в пользу идеи их самобытной сингулярной экзистенции и их самостийного (а потому полноправного и независимого) бытия.
2 Принимая очевидную идею уникальности и неповторимости каждой вещи, каждого человека, мы должны принять и её следствие – идею несоизмеримости, несопоставимости замкнутых субстанций. Конгломерация уникальных субстанций отрицает универсальную шкалу и общезначимые стереотипы; и это означает, что любое сравнение, любое сопоставление в такой системе лишено смысла. Сравнение между собой уникальных субстанций – сравнение, изначально обречённое на неудачу, ибо сравнение уникальных субстанций между собой не в силах выявить их сущностного смысла и не способно вскрыть их экзистенциального ядра. Сопоставление субстанций, их уподобление друг другу, аналогия, проводимая между ними, – поверхностные акты, никак не затрагивающие субстанциональной сущности субстанций.
|
|
3 Если всё уникально и неповторимо, то, следовательно, «в природе вещей» нет ценностной шкалы; всё, следовательно, равноценно и обладает равным аксиологическим статусом. Уникальность каждого эпизода бытия – неопровержимое свидетельство в пользу идеи того, что всё равноценно.
4 Уникальность вещей и людей – имманентная и перманентная данность. Какие же выводы можно сделать, исходя из этой идеи? /1/ Феномен единичности отрицает феномен актуализации: уникальная вещь, актуализируя то или иное своё качество, не становится от этого уникальнее, ибо её неизбывная и перманентная самобытность – постоянная величина, не имеющая степеней и уровней изменения. /2/ Равным образом и умаление того или иного качества, свойства вещи вовсе не является уменьшением «степени её уникальности».
5 Заметим, уникальность вещей обладает разными измерениями: измерением онтологическим и измерением гносеологическим. Вещь – уникальна; но и наш взгляд на неё тоже по-своему уникален. Экзистенциальная «ткань» вещи неповторима; но и её «постигаемая ткань» тоже неповторима, ибо зависит он стороннего познания вещи, которое, очевидно, варьируется до бесконечности: объект познания уникален, субъект же познания, будучи тоже уникальным, вырабатывает свой уникальный и неповторимый «взгляд» на вещь, событие, человека. Таким образом, следует говорить о «второй степени уникальности вещей», о «втором уровне» их неповторимости, ибо экзистенциальная уникальность вещи, рассматриваемая гносеологически, обретает новое измерение. Вывод: уникальность вещи уникальна вдвойне.
|
|
6 Философская апология уникальности каждого элемента реальности должна учитывать и то, что действительность имеет не только экзистенциальное и когнитивное измерения: на «массу» реальности можно (и нужно!) взирать также и эстетически, sub specie pulchritudinis, с точки зрения красоты. И вот здесь-то мы – вопреки нашим предшествующим утверждениям – сталкиваемся с очевидным неравенством: красота, данная в реальности, привносит в неё новый и общезначимый аксиологический принцип и образует новую «шкалу измерения» действительности, шкалу, нарушающую, казалось бы, тотальный принцип всеобщей уникальности, экзистенциальной обособленности и независимости: феномен причастности красоте позволяет говорить о том, что у вещей (людей) есть нечто общее, – красота, – и если это так, то, следовательно, вещи не изолированы друг от друга, но со поставлены по единому и общезначимому признаку. Допущение идеи всеприсутствия красоты подразумевает идею причастности красоте, и эта – подразумеваемая – идея размывает границы между, казалось бы, изолированными объектами-вещами и отрицает идею их сингулярности и безотносительности друг другу. Красота единит, и эстетический взгляд на порядок-беспорядок вещей, улавливая в них следы, в сущности, единой красоты, эстетически отменяет идею их субстанциальной замкнутости. Проще говоря, если вещь красива, если она в той или иной степени причастна Высшей Красоте, то вещь не замкнута в себе, но «выходит за рамки себя», тем самым сводя на нет свою уникальность, единичность и неповторимость.
|
|
7 Человеческое сознание способно подняться до мысли о том, что событийность – это внешний (вторичный) эпизод бытия, что вереница событий – не подлинный «лик» существования, что механическое сцепление причин внутри строгой каузальной системы – значимый, но всё же не главный, не решающий фактор реальности, что «за кулисами» причинности пребывает истинная «ткань» существования, подлинное, исконное, первозданное, непреходящее бытие, и что каузальность – это, в сущности, «оболочка» бытия и его верхний, несущественный – тленный, преходящий – слой.
8 Под судьбой надлежит понимать вариативный и динамический экзистенциальный «массив», образованный сцеплением и сплетением случайности, необходимости, возможности и спонтанности событий, проявлениями свободного произволения человека и того высшего провиденциального Плана, который можно усмотреть «под спудом» каузальных рядов.
9 Тотальная подверженность причинным процессам – не повод сводить всё бытие к сцеплению причин; и вопрошание «из недр» причинности о бытии, не измеряющемся причинами, – это вопрошание о бытии из недр бытия. Сама возможность постановки такого вопроса – высокое завоевание ума, способного, как выясняется, разграничить бытие и причинность, экзистенцию и каузальность.
10 В эмпирике любой объект может быть одновременно рассмотрен и как причина, и как следствие, и как причина-следствие; каузальная предыстория объекта может уходить в бесконечность, точнее, в безначальность его предшествующих причин, а каузальное будущее – в бесконечность его дальнейших модификаций. Потенциальная безначальность и потенциальная бесконечность объекта – следствия того, что в эмпирике объект дан в контексте (и никак иначе), а не изолированно, дан как причина и следствие в пространственно-временном контексте, исключающем какой бы то ни было обособленный бытийный статус. Контекстуальность объекта свидетельствует о том, что он – и причина, и следствие, и причиняющее, и причинённое, и обуславливающее, и обусловленное.
11 Эмпирический объект представляет собой синтез каузальных статусов – ментальный же объект (то есть умопостигаемый объект) представляет собой тройственность разноплановых бытийный статусов: ментальный объект – и причина, и – независимо от этого – следствие, и – независимо от этого – причина-следствие.
12 Итог: реальность тройственна, ибо в ней на разный лад дают о себе знать /1/ единичность, /2/ каузальность и /3/ судьба. Иными словами, каждый объект /1/ уникален и неповторим; все объекты даны в /2/ причинном контексте (и потому представляют собой сложную палитру причин и следствий); и /3/ над всем этим царит судьба, образующая своего рода высший синтез единичности объектов и их причинной взаимообусловленности.
* * * * *
De erroribus hominis
Человеку свойственно двенадцать глубочайших заблуждений, из которых проистекают все остальные ошибки и заблуждения людского рода.
Эти двенадцать ошибок-заблуждений таковы:
1 Считая себя эталоном человека, мерить всё человечество по себе.
2 Считая свой экзистенциальный опыт единственно возможным (и потому единственно правильным), навязывать его и ставить в пример всему человечеству, прошлому и грядущему.
3 Считая свой экзистенциальный опыт единственно возможным, отрицать внутреннюю правоту бытийного опыта иных людей (отрицая тем самы их право на такую правоту).
4 Рассматривать всё человечество (и шире, всю реальность) с точки зрения собственной выгоды.
5 Рассматривать всё человечество (и шире, всю реальность) как предмет собственной забавы.
6 Рассматривать всё человечество (и шире, всю реальность) как средство для самоутверждения.
7 Отрицать своеобразие и самобытность иных людей.
8 Судить о людях и вещах контекстуально, то есть исходя из сиюминутных, сиюсекундных ситуаций, которые, в сущности, являются следствиями предшествующих причин, смысл и особенности которых от нас сокрыты.
9 Рассматривать реальность как средство, а не как цель.
10 Оправдывать бессилием иных людей собственное бессилие.
11 Считать себя кульминацией всеобщей истории.
12 Относиться к трансцендентному – к Богу, к Абсолюту – как к «должнику».
Таковы двенадцать главных ошибок-заблуждений человека.
* * * * *
Об осях времени
* Если рассматривать настоящее, нынешнее, теперешнее как непрерывный переход будущего в прошлое, если рассматривать настоящее как точку пересечения того, что грядёт, с тем, что становится прошлым, то следует признать: у нынешнего отсутствует мельчайшая степень бытия, существования, наполненного положительным содержанием, ибо перманентный переход будущего через настоящее в прошлое превращает все статичные формы настоящего в «застывшее» минувшее, прошлое, состоявшееся – и потому отгородившееся и от нынешнего, и от грядущего, и от возможного. В нынешнем ось будущего соприкасается с осью прошлого; нынешнее, настоящее – это возможность вариативности прошлого (ибо грядущее может стать новой и зачастую неожиданной «вариацией» на прошлые темы) и потенциальная возможность всего (ибо в будущем может произойти то, чего никогда не было). При таком взгляде на настоящее выясняется, что настоящего нет, ибо оно скрадывается своей перманентной обращённостью в прошлое, уходящее, и оно – как абсолютная негация, как потенциальность грядущего, как никем и ничем не заполненный «ноль» бытия (то есть, в сущности, небытия) – оказывается распластанным между осями прошлого и будущего и, расторгнутое ими, начисто лишено своего лица. Надлежит разграничить настоящее будущего, настоящее прошлого и настоящее настоящего. Третье, настоящее настоящего, рассматриваемое с точки зрения первых двух векторов, оказывается их заложником; и его мимолётное и лишённое положительного содержания «пребывание» целиком и полностью определяется и опредмечивается непрерывным переходом будущего в прошлое. Этот стремительный переход, вся суть которого заключается в непрерывном видоизменении вовлечённых в этот процесс элементов, не позволяет дать положительную бытийную дефиницию нынешнему и обособить его от иных векторов существования. В этом – трагедия настоящего, не способного, как выясняется, обрести во временных потоках свою независимую экзистенцию.
* Структурные единицы времени – час, минута, секунда – претендуют на то, чтобы формализовать «ткань» бытия, и формализовать арифметически, но всё дело в том, что телесное, чувственно воспринимаемое эмпирическое сущее, явленное нам в ощущениях, всегда дано в том или ином контексте, такое телесное сущее изменчиво, у него нет чётких границ, внешних и внутренних, и отсутствует незыблемая структура, – и потому арифметическая формализация такого сущего, претендуя на то, чтобы числовыми средствами выявить и «зафиксировать» структуру исследуемого сущего, обречена на неудачу. В эмпирике число – не тотальность, не общезначимый закон; и числовыми рядами феномен единичного (и при этом обращённого ко многому) бытия не объяснить. Временнáя формализация сущего имеет дело с внешними модальностями сущего, а не с ним самим. Временно́е истолкование сущего скользит по оболочке сущего и в силу его разомкнутости и обращённости к иному сущему, к иным сущим, то есть ad infinitatem, никак не затрагивает его сущность. Навязать «растекающемуся» эмпирическому сущему арифметическую структуру, значит, грубо и упрощённо выделить эпизод эмпирического бытия этого сущего, которое, изменяясь с каждым мигом, с каждым мигом отрицает свои предшествующие состояния. И само телесное сущее, и его когнитивный аспект – чувственно воспринимаемое, и вызванные им наши ощущения не признают структурных единиц времени, ибо телесное явлено в эмпирике не как структура, а как процесс, процесс в большей или меньшей степени хаотический, сумбурный – и потому чуждый какому бы то ни было исчислению. Присутствие сущего в эмпирике – это перманентная процессуальность, и та арифметическая формализация, которую привносит в эту процессуальность время, является односторонним упрощением феномена эмпирического бытия. Вывод: временно́е опредмечивание присутствующего в эмпирике сущего не в силах выявить суть, сущность сущего.
* Если рассматривать временну́ю ось как цельный и множественный «массив», состоящий из структурных элементов, то следует признать, что среди этих элементов должен присутствовать мельчайший и неделимый структурный элемент – «точка». Временнáя ось должна состоять из таких «точек», и конгломерация этих «точек», как предполагается, образует множественный и пребывающий в непрестанном движении темпоральный «массив». Мельчайшие элементы оси времени, «точки», выстроенные в ряд в единой оси времени и сопоставленные в ней друг с другом, принадлежа ей, должны иметь между собой нечто общее, но это невозможно, ибо во временно́й оси мельче мельчайших элементов времени, «точек», ничего нет. Чтобы сосуществовать друг с другом, «точки» должны обладать теми «посредниками», которым надлежит выделять эти «точки» в обособленный множественный ряд, но это, как видим, невозможно. Существование множественного временно́го «массива» зиждется на идее существования в его русле его мельчайших и простейших элементов; абсолютная же простота временно́й «точки» – неоспоримое свидетельство в пользу идеи абсолютной изолированности этой «точки», в том числе её изолированности от иных «точек». Вывод: временнáя ось как цельный, целокупный множественный «массив» – фикция, мираж, фантом; экзистенция такой временно́й оси оказывается логически необоснованной – и потому события, вещи, люди, «сопричастные» временной оси и «вовлечённые» в её русло, оказываются «существующими» вне времени.
* Бытие – есть; время – временится; Бог божествует. Не всё реальное реальности обладает существованием; не всё реальное реальности экзистенциально; не всё реальное реальности есть, существует. Для разных «слоёв» реальности, действительности надлежит искать различную глагольную предикацию: сущее, существующее, бытийствующее – есть; время – временится и временит; красота – красуется, «красотствует» и красит; Бог – божествует. Не вся реальность, не вся действительность определяется экзистенциальными категориями, и многие «слои» реального … (не есть!) «выше» сущего, пребывающего в русле существования, благодаря чему они более реальны.
* «Ткань» бытия невозможно формализовать арифметическими средствами, и время, отождествляемое с особого рода арифметической структурой не в силах опредметить бытие и выявить его сущностное ядро. Формализуя бытие, время огрубляет, искажает и «оскорбляет» экзистенциальную «ткань» сущего, которое, существуя, длится и, длясь, не признаёт дробления на мельчайшие структурные единицы времени, «предлагаемого» бытию временем.
* Экзистирующее, бытийствующее сущее длится; и его пребывание в эмпирике образует феномен длительности, которую множественная диахроничность объяснить не в силах. Существуя, сущее длится; понять же и определи́ть, опредéлить длительность сущего sub specie multitudinis temporis («с точки зрения множества времени») невозможно. Вывод: длящаяся бытийная «ткань» сущего существует в той плоскости реальности, которую невозможно «зафиксировать» временными векторами; бытие вовсе не находится «в плену» у времени, и векторность временных осей никак не затрагивает сферу бытия; время – не тотальность бытия, а его «внешний» и несущественный сателлит.
* Бо́льшие или меньшие степени активности существующего в эмпирике, бо́льшие или меньшие степени динамики, скорости и изменчивости такого сущего вовсе не отменяют того факта, что временнáя шкала никак не затрагивает их экзистенциальной сути и, предлагая сущему упрощённую числовую формализацию, в сущности, ничего не может сказать о бытии такого сущего. Вывод: изменчивость вещей – не основание для субстанциального бытия времени.
* Человеческое Я, в сущности, едино, и благодаря своему абсолютному единству Я представляет собой нечто абсолютно простое – простейшее. Я – мельчайшее. Будучи таковым, Я не может вступить в связь с любой множественной последовательностью, с любой числовой серией: уникальность Я – непреодолимое препятствие для его «союза» с иным, множественным. Единое Я в силу своего абсолютного единства изолировано от всего, в том числе от времени, истолковываемого как множественная линейная конгломерация. Вывод: для Я время не существует, абсолютно простое человеческое Я никакого отношения ко множественному времени не имеет.
* * * * *
Мысли
* Если жизнь не стоит того, чтобы быть прожитой, то и мысль об этом не заслуживает внимания и не стоит того, чтобы её воспринимали всерьёз.
* В идеале всё можно простить и оправдать, но это в идеале, – наш же мир – это ведущая вниз лестница, каждая ступень которой представляет собой всё большую степень размежевания с Идеалом.
* Спасение утопающего в отчаянии – отчаянное дело самого утопающего.
* Тайны красоты глубже тайн добра, ибо красота не всегда добра; в красоте может заключаться и зло.
* Красота, присутствующая в природе, способна найти отклик в человеке, и потому человек может рассматривать красоту природы как символ красоты, заложенной в нём самом.
* Неспособность познать глубинный смысл вещей – не повод для того, чтобы объявлять эту неспособность невозможностью: неспособность – преграда, которую слабость сама ставит на своём пути.
* Свобода невозможна без целеполагания, ибо пассивная, инертная свобода представляет собой косный и бессодержательный отказ от подлинной свободы, сущностью которой является (понимаемое предельно широко) действие; действие же всегда имеет цель. Истинная свобода – проявление активности, устремлённой к цели и целью подытоживаемой. Таким образом, свобода и целеполагание как опредмечивание свободы являются двумя взаимосвязанными экзистенциалами, двумя сторонами одной и той же медали.
* Борьба с судьбой – проникновенная, динамичная и, главное, самая искренняя форма взаимодействия человека с неизбежным, с необходимым, с векторами фатальных событий. Борьба человека с судьбой обнажает границу, пролегающую между ними, и проливает свет на, казалось бы, безликую, безличную и необъяснимую Судьбу.
* Перед лицом судьбы человек должен сохранять своё достоинство. Судьба – испытание, судьба – путь, пройти по которому надлежит с достоинством.
* Абсолютная свобода – это свобода от всего, в том числе от свободы. Идея свободы от свободы пробуждает вопрос о степенях свободы от свободы, на которую может и должно притязать человеческое Я, стремящееся к самому себе.
* Жизнь – это достаточный повод для того, чтобы искать смысл жизни. Обыденность жизни не должна затемнять того неоспоримого факта, что жизнь – это чудо. Чудо достойно удивления. Удивление перед чудом не может не наводить на мысль о тайном смысле, как кажется, заложенном в чуде. Отсюда и проистекает гармоничное вопрошание о смысле жизни.
* Философское мышление должно задаться вопросом: является ли страх смерти достаточным основание для веры в Бога? Или так: можно ли видеть в страхе смерти достаточное основание для того, чтобы поверить в трансцендентное? Или так: не унизит ли религию и веру в Бога страх перед смертью, страх, принимаемый за незыблемое основание для веры? (Страх – явление негативное. Не означает ли это, что в корне всякой религии содержится «отрицательное»?)
* Небеса – это тот язык, на котором Высшее говорит с человеком. Небосвод – символ, небосвод – шифр, небосвод – загадка.
* Груз воспоминаний, обращённых в прошлое, мешает верить в будущее и объективно, непредвзято относиться к настоящему. Память, отягощая настоящее серией воспоминаний о прошлом, «снимает» непосредственность данности настоящего и обволакивает его вторичной познавательной оболочкой, унаследованной из прошлого, им заданной и в нём коренящейся. Тем самым «ткань» бытия настоящего скрадывается и наполняется обращённой в прошлое «фактичностью»: самовоспроизведение минувшего в модусах воспоминаний, ссылаясь на прошлый (состоявшийся и потому якобы «общезначимый») «опыт», настырно претендует на то, чтобы стать истиной нынешнего бытия, отрицая при этом право настоящего на собственное и независимое существование. По-латински такой неутешительный онтологический и гносеологический вывод можно выразить так: recordor ergo non sum. («Я вспоминаю, следовательно, я не существую».)
* Если на одну чашу философских весов положить страх смерти, а на другую – страх перед жизнью, то первая чаша перевесит вторую, ибо вторая чаша станет значительно легче благодаря Инерции жизни – той инерции бытия, доверяясь которой люди живут и мыслят, любят и ненавидят, забавляются, забываются игрой и делают вид, что они причастны бытию.
* Если на одну чашу философских весов поместить равнодушие к жизни, а на другую – равнодушие по отношению к смерти, то чаши весов уравновесят друг друга: истинное, неподдельное равнодушие не знает полумер.
* На первый взгляд, мысли человеческого ума и чувства человеческой души не менее реальны, чем объекты окружающего нас телесного мира, ибо ум и душа способны проявлять не меньшую активность, чем тело. На второй взгляд, «содержимое» человеческого ума и души реально гораздо более, ибо человеческий ум знает о вечном и в силах задаться вопросом о вечности, а человеческая душа способна сопереживать абсолютной красоте, – тогда как в мире тел, в телесной эмпирике, нет ничего вечного и красота дана в преходящем модусе – дана искажённо и, следовательно, неполноценно. Но ум-то знает о вечном, о вечности, а душа способна любить красоту и ей сопереживать!.. Вывод: реальность ума и души более реальна, чем реальность тела, тел.
* – Что такое человеческая жизнь? – Человеческая жизнь – это «Я», данное в пространстве и времени. В пространстве же и времени события, вещи и люди даны в том или ином контексте, даны контекстуально, даны «по факту», даны в сложной и неоднозначной причинной цепи. Вывод: человеческая жизнь – не абсолютное, не «чистое» бытие, а бытие, ограниченное контекстом, задаваемым пространством и временем. – Чем же в таком случае должно руководствоватьсячеловеческое «Я», пребывающее в недрах или же на периферии жизни? Ответ: маяками человеческого «Я», данного и обретаемого в контексте, должны стать совесть и вкус.
* * * * *
О Боге
голоса
– Бог – это проявление веры человека в высший смысл человеческой жизни, которая часто представляется человеку напрасной, абсурдной и бессмысленной.
– Бог – это пустое, бессодержательное понятие, которое не находит научного подтверждения в эмпирике, в мире тел.
– Идея о Боге – это надежда человека на вечное бытие, бессмертие, отменяющее несуществование после смерти и до рождения.
– Бог – это понятие, созданное лукавым и хитроумным правителем-политиком, дабы, призывая к смирению, держать народ в повиновении «ему во благо».
– Бог – это вечная, нетленная Красота, преходящие и тленные отголоски которой присутствуют в телесном мире.
– Бог, понимаемый как высшее Благо, – это высшее отрицание красоты, ибо красота часто сопряжена со злом – и потому несовместима с благом, добром.
– Бог, понимаемый как абсолютная Любовь, – это путь, следуя по которому можно и нужно преодолеть все конечные формы любви во имя Любви безначальной и бесконечной.
– Бог – это повод для того, чтобы противопоставить любовь к Богу любви к человеку, противопоставить в пользу первой.
– Бог – это высшая ступень, на которой отменяются все противоречия, это ступень, отрицающая и аннулирующая все остальные (на самом деле мнимые) ступени реальности.
– Бог – это средство социального самоутверждения человека, стремящегося к особому и привилегированному статусу в социуме.
– Бог, понимаемый как высший Идеал, – это импульс для посильного самосовершенствования человека.
– Бог, понимаемый как высший Идеал, – это повод для того, чтобы оправдать своё бессилие, своё несовершенство и неспособность возвыситься до идеала.
– Бог – это высшая степень ума.
– Бог – это высшая степень любви, которая выше мышления ума и в нём не нуждается.
– Бог – это высшая степень жизни.
– Бог – это вектор, преодолевающий и уничтожающий границу, пролегающую между жизнью и смертью.
– Бог – это высшая степень воли.
– Бог – это высшая сила, сводящая человеческую волю к нулю.
– Бог – это бесконечная сумма бесконечных совершенств.
– Бог – это абсолютно единое, в силу своего безотносительного единства отрицающее и отвергающее всё, в том числе бесконечную сумму бесконечных совершенств.
– Бог – это трансцендентная причина универсума.
– Бог – это имманентная причина универсума.
– Бог – это та сила, которая сдерживает противоречия, существующие в универсуме.
– Бог – это та сила, которая продуцирует противоречия, существующие в универсуме
– Бог – это высшая реальность, которая реальнее реальности, окружающей нас в эмпирике, в мире тел.
– Бог – это сама эмпирика, это тела, окружающие нас со всех сторон.
– Бог – это «трансцендентность» человеческого Я, заключённого в оковы пространства и времени, но притязающего на большее.
– Бог – это «контекстуальность» человеческого Я, заключённого в оковы пространства и времени.
– Бог – это проявление человеческой благодарности бытию.
– Бог – следствие недовольства человека своим земным уделом.
– Бог – это концентрация и внешняя проекция того лучшего, что имеется в человеке.
– Бог – это «антипод» и тотальное отрицание всех пагубных, злых и порочных качеств, присутствующих в человеке.
– Бог – это бытие бытия.
– Бог – это бытийность бытия.
– Бог – это сверхбытийность.
– Бог – это То, что … «выше» бытия и небытия, «выше» сущего и не-сущего, «выше» их сопоставления и противопоставления.
– Бог – это ничто.
*
Пояснение. Эти голоса звучат одновременно и образуют, как бы сказали меломаны, кластер, кластер-фугато.
* * * * *