1 Нельзя привязываться, прилепляться к вещам, ибо вещи конечны, тогда как человеческое Я, в сущности, бесконечно и в силу этого не должно ограничивать свою безграничную и беспредельную суть. Ограничивая её и умещая в заданных пределах, оно теряет её и сводит к нулю. Тяга Я к вещи – это отступление Я и его отказ от себя. Я едино. Растворение же Я в вещах знаменует собой размежевание и расторжение Я во множестве, которое враждебно Я, и утерю неповторимого единства Я, единства, обуславливающего его уникальный бытийный статус.
2 Человеческое Я – это душа, не тело. Душа едина – тело множественно.
3 Единое по своей сути Я выстраивает онтологическую ось «единство – множество», где расторгающее Я множество способно принять самые разные обличья, одним из которых является серия причинного взаимодействия. Каузальность – сфера множественности. Причинное взаимодействие укоренено во множестве, без которого оно невозможно. С точки же зрения абсолютного единства Я, воздействующая на Я каузальность и вовлечённость в неё Я, выражающаяся либо в пассивности, либо в активности Я внутри причинных актов, – это плоскости, в которых Я осуществляет свои внешние и потому несущественные манифестации, сильно роняющие метафизическое достоинство Я, сполна выраженное в его единстве и этим единством «оберегаемое».
4 Единая душа, воспринимая через «своё» множественное тело множественный универсум, пребывает на ложных основаниях, и вовлечённость единого Я во множественную эмпирику порождает диссонанс когнитивный и диссонанс экзистенциальный. Первый диссонанс – следствие заблуждения человеческого разума, который, служа Я в эмпирике, вынужден обращать своё внимание на конечную природу универсума и потому, говоря с конечным на его языке, «застревает» в конечном, тонет в нём и нисходит до рассудочной деятельности. Второй диссонанс – следствие неполноценного пребывания Я среди конечного сущего, огораживающего Я со всех сторон множественной и искажённой серией экзистентов. Тем самым единое (то есть, в сущности, бесконечное) бытие Я скрадывается ограниченным (и потому неполноценным) бытием множественного сущего, окружающего Я в эмпирике.
5 Человеческой душе присуще бесконечное число атрибутов, главный из которых – любовь. В онтологическом смысле, с экзистенциальной точки зрения, это означает, что душа, любя, в силах прорваться к более высоким уровням реальности. В гносеологическом смысле, с когнитивной точки зрения, это означает, что душа, любя, в силах любовью «охватить» и «объять» единство реальности, таящееся под покровом множественности: любовь – это порыв к единому, к единству с единым, к безотносительной и абсолютной тождественности, снимающей все оппозиции, мнимые или же мнимо весомые в своей назойливости. В антропологическом же смысле, sub specie hominis, любовь как главный атрибут души выступает нетленным залогом самотождественности Я: любя, душа способна обрести единство – единство с предметом любви и одновременно единство с собой.
6 Реальность, окружающая нас со всех сторон, – это шифры, допускающие самые разные стратегии усвоения и постижения. Причинность – шифр; тайна красоты – шифр; символы, данные в природе, картины, создаваемые самой природой, – тоже шифр; и надлежит распознавать эти шифры, и распознавать их независимо друг от друга.
7 С одной стороны, экзистенциальный опыт человека – это та точка отсчёта осмысления бытия, которая вселяет в человека необоримое чувство собственной правоты: уникальность Я – достаточное доказательство подлинности его бытийного опыта, – бытийный опыт – это не так мало, как может показаться: индивидуальный бытийный опыт – это вскрытие внешних оболочек бытия, это «откровенность» бытия и его обнаружение. С другой стороны, экзистенциальный опыт каждого человека – это тот рубеж, который должен быть поставлен самим человеком под сомнение, поставлен под сомнение во имя высоких целей – во имя более полного постижения и усвоения бытия, которое, в сущности, бездонно. Одинаковый бытийный опыт невозможен; уникальным бытийным опытом бытие не исчерпывается; тем не менее, на мой взгляд, индивидуальный экзистенциальный опыт человека – в силу уникальности такого опыта – может стать отправной точкой исследования «массы бытия», понимаемой как бесконечность существования. Такой вывод – дань уважения человеку, бытийный опыт которого – дверь, ведущая в глубины существования.
8 «Наличное» состояние вещей, образующих окружающий нас «дольний» (телесный, чувственно воспринимаемый) мир, их глубинное несоответствие друг другу, сама проблематичность их совместного пребывания в эмпирике, выражающаяся в явственных контрастах, различиях и рождённых ими противоречиях, данность сущего в динамике, в контексте и эпизоде, несовпадение противоположностей, ясно просматривающееся в сущем, и система оценок, опирающаяся на идею неравенства степеней, присущих всему сущему, – всё это не может не навести на мысль о том, что в «горнем» мире, на более высокой ступени реальности, противоречия, явленные в эмпирике, могут образовать тождество, исключающее множественность противоречий и противоречивость множества. Такая идея – гипотеза, и она рождена осознанием того, что окружающее нас со всех сторон «конечное сущее» бытийствует в сложной системе противоречий. В эмпирике, среди «конечного сущего», абсолютного «снятия» и устранения противоречий быть не может, ибо телесная реальность «функционирует» по принципу увеличения или убывания, то есть, иначе говоря, бытийствует среди бо́льших или меньших градусов, степеней существования, что, в сущности, означает переход от одного противоречия к иному противоречию, затем к третьему и т.д. usque ad infinitatem. Квазибытие «конечного сущего» – это непрестанная смена противоречий, это конфликтное взаимодействие противоположностей, это перманентные модификации экзистенциальных несоответствий, разворачивающиеся в ряд, уходящий во множественную и дискретную бесконечность.
9 Невозможность решить глубинный и, в сущности, самый главный философский вопрос – вопрос о существовании или же несуществовании границ универсума (вселенной, мироздания…) – аннулирует такие важные, казалось бы, стратегии осмысления сущего, как осмысление субстанциональное и осмысление с точки зрения целого и части. Если невозможно решить вопрос о конечности или же бесконечности универсума (вселенной, мироздания…), то, следовательно, невозможно и говорить о субстанциональной замкнутости той или иной вещи и нельзя взирать на эту вещь с точки зрения части и целого. Если универсум бесконечен, то это значит, что вещь – не часть: граница, отделяющая одну вещь от другой, – граница условная и неабсолютная, и на фоне беспредельности универсума невозможно установить, что является частью, а что целым. В бесконечности всё, в сущности, едино, и дискретность такой бесконечности – дискретность условная. Таким образом, в бесконечном и беспредельном универсуме отметается прочь вопрос о частичности как залоге самости, ибо бесконечность как таковая не содержит в себе основания для дифференциации по частям. В ином смысле, с иной точки зрения, беспредельность универсума отрицает и идею субстанциональной замкнутости как экзистенциального феномена, ибо в русле насквозь противоречивого сущего, пребывающего внутри беспредельного универсума, нет условий для деления по субстанциональному признаку. Беспредельность универсума подразумевает как само собой разумеющееся идею беспредельности причинности, беспредельность же причин не даёт ответа на вопрос о Первой Причине и размывает (казалось бы, существующие) границы между причинами первого, второго, третьего и т.д. ряда, что, в сущности, означает тотальное отрицание причинности. Допущение же идеи того, что универсум (вселенная, мироздание…) замкнут, наделён границами и пределами, не даёт ответа на сакраментальный вопрос о том, что же находится за пределами телесной, чувственно воспринимаемой реальности…
10 Абсолютный индивидуализм, о котором я повествую, – это самополагание Я среди осей неполноценного бытия, и такое самополагание – утверждение полноты бытия в Я. Независимо обретённое, сполна данное, не измеряющееся ни осями времени, ни причинностью, ни аффектами души, самополагание Я – это тождество Я с целокупным и единым бытием.
11 Утверждение полноты бытия в Я сводится к трём векторам, устремлённым в бесконечность: /1/ максимальная актуализация воли, обращённой к добру; /2/ максимальная актуализация ума, ищущего познания; и /3/ пробуждение бесконечной любви, устремлённой ко всему, не только к красоте. Ясно, что и воля, и ум, и любовь – проявления личностного, то есть персонифицированного начала, но именно личностное – личностное в его высших проявлениях – и есть тот истинный принцип индивидуации Я, который способствует полнозвучному утверждению бытия в Я и Я в самом себе.
* * * * *
De causalitate
Одним из следствий радикального и бескомпромиссного вопрошания о сущности, смысле и внутренних особенностях причинности является признание идеи того, что архитектоника, образующая каузальный каркас нашей реальности, должна содержать в себе такую причину, которая выступает причиной по отношению к самой себе. В разные периоды истории человечества к этой мысли пришли Спиноза и Плотин, и учение Спинозы о «причине себя» (causa sui), как и прозвучавшее задолго до него учение Плотина о «причине самой себя» (фп бйфйпн ебхфпх), – закономерный итог философского осмысления действительности, которое, чётко и недвусмысленно различая «причину и причинённое» (causa et causatum, фп бйфйпн кбй фп бйфйбфпн), приходит к выводу о том, что систему координат причин и следствий должна задавать и обосновывать одна-единственная Причина, являющаяся своей собственной причиной. Если все причины, существующие в нашей реальности, вполне могут быть рассмотрены не только как причины, но и как следствия иных причин, то в такой системе по необходимости должна существовать Первая Причина, оказывающаяся и своей собственной причиной, и своим следствием, и их абсолютным тождеством. Если же такая Причина отсутствует, то совокупность существующих причин, являющихся в свою очередь следствиями иных причин, образует логический круг, из которого нет выхода, ибо все элементы этого круга, обуславливая друг друга и до бесконечности (точнее, до безначальности) отсылая друг к другу, «обосновывают» друг друга, что, с логической точки зрения, невозможно. Действительность, преподносимая разуму как сложная конгломерация причин-следствий, настоятельно требует обособленной и, с метафизической точки зрения, уникальной, неповторимой Первой Причины, в которой деление на субъект и объект каузального действия было бы «снято», и «снято» не внешними каузальными «обстоятельствами», а само́й Первой Причиной, не признающей и не приемлющей ни каузальной «предыстории», ни деления на причины второго, третьего, десятого, сотого и т.д. порядка. Такая картина реальности, согласитесь, обладает внутренней правотой и имеет право на существование, но всё дело в том, что радикальное вопрошание о сущности, смысле и внутренних особенностях причинности теснейшим образом связано с двумя глубинными вопросами, на которые человечество и поныне не нашло окончательные ответы. Первый из этих вопросов – это вопрос о границах вселенной (космоса, универсума, мироздания). В самом деле – конечен космос или же бесконечен? Есть ли у него пределы, границы? Или же космос никакими пространственными пределами и ограничениями не обладает? Если реальность бесконечна, беспредельна, то человеческий разум не в силах (и потому не вправе!) помыслить действительность как целокупность причин и следствий. На такой картине действительности каузальные оси уходят «в никуда» – в беспредельное пространство, конца и края которому нет, и потому на такой картине реальности умозрительное деление на причины и следствия немыслимо и невозможно. В бесконечности невозможно определить, что является причиной, а что следствием; бесконечность невозможно квалифицировать по каузальному признаку; и очевидная (бесконечная) множественность так понимаемой реальности требует от человеческого ума иных – вне -каузальных – стратегий её осмысления.
Кроме того, допущение идеи бесконечности, беспредельности универсума так или иначе побуждает нас исследовать «особенности» подразумеваемой нами бесконечности. Актуальная ли она бесконечность, – то есть данная целиком и сразу, единая, монолитная, чуждая дискретности, прогрессии и регрессии, – или же нет? Или она – бесконечность потенциальная, то есть бесконечность снова и снова возникающего и снова и снова преодолеваемого, «снимаемого» предела, бесконечность дискретная, неоднородная и в своей прогрессирующей множественности устремлённая в беспредельность?
В обоих случаях человеческий ум не может, не в силах осмыслить реальность как целое, ибо у такой реальности нет твёрдых и незыблемых границ. Если же мы допустим, что универсум обладает пределами, что он ограничен и замкнут, то перед нами встанут новые и в высшей степени интригующие вопросы: а что же это, собственно говоря, за «пределы» и «границы»? что они собой представляют? как они выглядят? какова их структура? и чем они обоснованы?.. Если мироздание замкнуто, то допущение этой общезначимой идеи нисколько не объясняет характер и не детализирует специфику взаимосвязи «крайних» причин и пределов универсума. Принимая это во внимание, мы должны признать, что и при таком понимании действительности мы не в силах мыслить универсум как целое. Целое, границы которого, с каузальной точки зрения, являются загадкой, – не целое, а парадокс; и тотальный вопрос о причинах, опирающийся на аксиоматическую идею того, что универсум – это единое целое, столкнувшись с вопросом о границах универсума или же отсутствии таковых, не находит логического разрешения и остаётся без ответа. Из этого следует, что умозрительная идея единства универсума – гипотетическая идея, опираясь на которую невозможно прояснить вопрос о сущности, смысле и внутренних особенностях всеобщей причинности.
Второй же глубинный вопрос, с которым теснейшим образом связано вопрошание о причинности, – это порождающий вереницу сомнений и недоумений вопрос о существовании мельчайших частиц реальности. В самом деле, существуют ли in rerum natura мельчайшие частицы материи, или, если угодно, телесности? Есть ли в сфере телесности, в сфере материи нижний порог делимости? Или же реальность содержит в себе такие материальные величины, которые «можно» дробить до бесконечности, точнее говоря, до безначальности? Человеческий ум пытается убедить человека в том, что существует небытие. Оставляя в стороне двусмысленное, с логической точки зрения, выражение «существует небытие», укажем на то, что доводы ума – это всего лишь доводы ума, не более, и что ум человеку дан для того, чтобы умом ставить сам ум под сомнение. Так существует ли небытие? Или небытие – это фикция, «модальность существования» и «меньшие формы бытия»? Можно ли говорить о том, что в телесном, материальном мире сполна дано небытие? Вот вопрос!
Невозможность дать чёткий и недвусмысленный ответ на вопрос о том, существуют ли in rerum natura мельчайшие частицы, бфпмпй («неразрезаемые»), как учили древнегреческие атомисты, – или же не существуют, ставит под вопрос не только правомерность соотношения «причина – следствие», но и саму идею причинности, ибо если мы не может «ухватить» разумом мельчайший элемент реальности, то как мы можем судить, например, об объекте и субъекте действия, об экзистенциальном делении на части и целое, о причине и причинённых ею следствиях?.. Что и говорить, вопросов возникает миллион, и тотальное вопрошание о причинности приводит, как видим, к патовой ситуации.
* * * * *