Февраля 1944 года, пятница. 6 глава




Через несколько дней жена Грищука получит сообщение о гибели мужа, поплачет день, месяц, год, два…. Но пройдёт больше времени, и для неё образ когда-то самого близкого человека станет далёким воспоминанием: обыденные дела непроизвольно притупят острое, помогут его забыть.

Так же и в истории народа, где долго будут помниться не Дмитрии Грищуки и Владимиры Боровковы в их единичных масштабах, а миллионная армия солдат под общим именем – освободители, отдавшая жизни и за родину и за социализм. Придёт время и людям трудно будет понять психологию далёких предков того крошечного периода, когда люди убивали друг друга в международных драках под названием «войны».

Утром немцев выбили с захваченных ими рубежей. Мы снова вернулись в землянку.

Грищук словно спал. Лишь мертвенно-бледное лицо да обагрённые кровью опавшая листва и тонкая снежная плёнка, искрошенная сапогами солдат, говорили правду.

Говорят, что соседи справа продвинулись на 15 километров и захватили около 4 тысяч пленных.

Командир 3-ей батареи, старший лейтенант Кувенев, в весёлом настроении. Когда к нему пришла смена, он заявил: «С Н.П. не пойду: ожидается наступление!»

Днём на Н.П. пришёл генерал-майор, начальник артиллерии стрелкового корпуса. Ведётся тщательное наблюдение за позициями немцев. Противоположная сопка в белесом тумане, в разрывах которого торчит щетина леса.

Наконец начинает пристрелку 122мм. пушка по чуть виднеющемуся блиндажу. Первые два снаряда рвутся ниже цели. Прибавили прицел: пламя вспыхивает у входа в блиндаж.

Часа через два – артподготовка. Загудела сопка. Завыли ракеты наших установок. В наступление идёт пехота.

К вечеру противоположная сопка – наша!

Ноября 1944 года.

Все повеселели: немцы отступили на 5, местами на 20 километров. Артиллеристы-ствольники сматывают удочки: запрягают лошадей и вытаскивают орудия на дорогу.

Радченко приказывает захватить стереотрубу и следовать за ним во 2-ой эшелон.

Идём через наши огневые позиции. Установки готовы к переезду. Радченко курит с комбатом.

Далеко внизу ожило петляющее шоссе. Автомашины и повозки выглядят отсюда точками.

Люди и техника движутся по направлению к городу Станчину. Впереди – Чехословакия, Венгрия, южная Германия.

Только что выпавший снег тает. Громче и радостней бурлят речки, разделяя настроение солдат и освобождённого от оккупации населения.

Ноября 1944 года.

Вещи с вечера в походных мешках. Мелкий дождь.

Позавтракали и - в путь, в Старину, большую деревню, где вчера шли бои. Во время переправы через горную речку, ставшую действительно бурной, автомашина карбюратором глотнула воду и остановилась. С помощью троса её вытягивала другая машина.

Старина наполовину сожжена. Несёт сырым пеплом, гнилью разлагающихся трупов коней и людей.

Здесь нас ждали разведчики – Николай Крамаров, Слава Соломин и Лёшка Арефьев. Они расположились в разбитом сарае и здесь ждали нас. Сообщили, что фрицы драпанули дальше. Наши части продвигаются к Станчину – первому чехословацкому городу в этом направлении.

А вот и Станчин, освобождённый утром частями 4-го украинского фронта, перешедшими восточную границу Словакии.

В Станчине не остановились. За городом дорога свернула вправо, на Снину. Это земля Словакии. Солдаты едут и шагают по ней как освободители, по пятам отступающих немцев.

Население встречает радостно, как своих, хотя речь их менее понятна, чем крестьян восточных Карпат.

Бросается в глаза резкая разница жизни и культурного уровня населения гор и Словакии. В Снине, где мы ночевали, нет земляных полов. Полы деревянные, покрашенные. На стенах фотографии родных и картины известных мастеров кисти (репродукции). Радуют глаза переплёты художественных произведений, в том числе и русских классиков. Хорошая фабричная мебель. Убранство много богаче и больше чистоты, чем у нас, в наших прочно сбитых, но пустых избах.

Сапёры, вооружённые длинными щупами, разминируют дороги, улицы, дома. Но и после их работы ездить и ходить довольно опасно. На наших глазах на ходу подорвался «Студебеккер», чуть раньше в одном из переулков – женщина.

Ноября 1944 года.

Живём в Снине. Молодой сухощавый словак, хозяин квартиры, нравится общительностью и широтой взглядов. Рядовой рабочий, он, оказывается, хорошо владеет русским языком.

- Вы были в России! – вырвалось у меня.

- Не был, - ответил он.

- Так почему же свободно владеешь русским?

Он молча подвёл меня к книжной полке и указал на стопку тоненьких книжек в картинном переплёте. «Самоучитель русского языка» - прочёл я. На мой удивлённый взгляд он ответил, что здесь многие знают русский язык и русскую литературу, считают её почти своей, так как русские и словаки родственны по языку и происхождению. В его библиотеке есть много книг Л.Толстого и Ф.Достоевского.

Наш хозяин квартиры отлично разбирается в международной расстановке политических сил, в классовой сути войны между фашистской Германией и социалистическим Советским Союзом. Он много знает о так называемой тактике немцев по «выравниванию» фронта, а знания свои объяснил просто: «Я читал немецкие газеты через собственные очки, а по вечерам ходил к друзьям, что бы послушать московское радио».

Говорят, что 242-ая дивизия, которую мы сейчас поддерживаем, не смогла сходу форсировать какую-то реку. Для наведения моста вызвана рота сапёр. Пользуясь этим, немцы принялись готовить оборону на противоположном берегу.

К установившейся линии фронта подтягиваются советские воинские части. Артиллерия с механизированным ходом, стоявшая у нас во дворе, чуть свет выехала к переднему краю. Занимать боевые позиции уехала наша 2-ая батарея и часть разведки. Мы ждём для себя транспорт.

Ноября 1944 года.

Вперёд, за город Гуменне!

Беда с транспортом. У батарейцев нет свободных мест. Их комбат сокрушённо сказал: «Не в силах, ребятки, помочь».

До Гуменне добирались по милости добряка капитана на бронетранспортёре. Капитан родом с Дона, а раз так, то, выяснив кто мы, расплылся в улыбке и предложил своим солдатам чуть потесниться.

Дорога вьётся неширокой долиной. Справа и слева невысокие, с крутыми склонами горы. Склоны поросли хвойным лесом.

Гуменне не понравился. Серые, невысокие дома, мало деревьев. Возможно, в солнечную погоду он выглядит иначе, нарядней, но, как бы ни выглядел – захолустье. Вокруг – ершистые горы. Только железная дорога связывает его с более крупными центрами.

Снова сапёры со щупами – на улицах, в домах, в огородах.

На повозках и пешком возвращаются из лесов не очень мирные жители. Большинство – партизаны, есть участники знаменитого словацкого восстания. Одежда партизан разнообразная, вооружены немецкими автоматами, в шапки вшиты красные ленты.

От города до 2-го эшелона дивизиона шли пешком. Недалеко, но измучились порядочно. Беда в том, что обочиной дороги не пойдёшь: можешь напороться на мину, плюс – самой-то обочины во многих местах нет, сразу начинается скат горы, а топать по грязи шоссе при непрерывном движении разного вида транспорта всё равно что быть под душем липкой дорожной жижи.

В одном из сёл отыскали наших.

Совсем близко передний край. Бухают орудия, стучат пулемёты.

Завтра, чуть свет, зашагаю с ребятами на передок.

Ноября 1944 года.

И вот рассвет. Беспорядочные выстрелы напоминают, что находишься на фронте. У большинства солдат в руках не автоматы, а топоры и кирки. Одни долбят камень под землянку, другие углубляют окопчики и траншеи, и все делают своё дело под прикрытием кустов, деревьев или того же камня. Более открыто, уже не на виду у немцев, рубят для потолочных настилов граб и ясень.

У нас землянка получилась на славу – просторная и тёплая. Потолок сделали с двойным перекрытием, сверху засыпали землёй, на пол набросали ворох сухой листвы. Можно подумать, что здесь будем жить долго.

Отлично потрудился и начальник разведки. Пока мы потели над своим гнездом, Серпик побывал в словацкой деревушке. Вернулся с хорошим грузом – два гуся и огромный кусок телятины.

- 50 крон гуси и 400 – телятина, - объяснил он, выкладывая перед нами закупку.

Ребят, конечно, интересовала не цена груза, и Серпик, поняв это, уже официально изрёк: «Не медлите, готовьте обед!»

Теперь улыбались уже мы, а не Серпик. Кому быть поваром, разыграли на спичках. Эта честь выпала старшине Ужакину.

Пока готовился обед, мы, уже в непосредственном соседстве с немцами, оборудовали второе Н.П. и установили проволочную связь. Опергруппа, да и сам Серпик, будет находиться здесь. Ужакин возглавит чисто артиллерийскую разведку на первом Н.П.

Место и красивое и суровое. Волны гор пониже, чем в восточных Карпатах, поросли смешанным лесом. Лишь на самых гребнях, обдуваемых ветрами, закрепилась одна ель.

Линия переднего края идёт через невысокий перевал: влево медленно спускается в широкую низину, где среди лесов расположено много деревень. Вид открывается глубокий. Вдали синеют горные цепи. Справа – такая же картина, только в крупном плане, просматривается не очень глубоко: круче склон и выше горы. Через наш гребень, впереди, перехлёстнут передний край. За ним – щетина леса. Сам гребень поворачивает влево, то есть к югу.

В целом, больше света и простора. Поредели тучи. Когда через них прорываются солнечные лучи, моментально исчезает сырость и природа сверкает многоцветьем. Секрет резких перемен прост: лесная масса, всё ещё хранящая желтизну и багряность, под солнцем горит и светится. Почти что бабье лето. А за пройденными перевалами уже гуляет холодный воздух, выветрен осенний аромат, деревья давно сбросили листву.

Больше всех загипнотизирован прелестями природы Соломин. Больше наблюдает не за немцами, а за солнечными брызгами. Крамаров это подметил и уже бросает в его адрес реплику за репликой. Соломин оглядывает его и совершенно серьёзно отзывается: «Не понять тебе, Колька, красоту гор и леса, только и всё! А вот подай широкую степь, да с таким солнцем, уверен – пошёл бы в пляс!»

Декабря 1944 года.

Начальник разведки 242-й дивизии пожал руки и сказал: «Помните, надо добыть фашиста живым! Действуйте осторожно и без промедления».

Место перехода через передний край подобрали правее головного Н.П., за гребнем. Здесь нет даже стыковки между немецкими подразделениями, а заминировать эти места не успели. Сейчас, под огнём нашей пехоты сделать это они не могут.

Нас пятеро – я, Крамаров, Соломин, Серафонов и Валерий Игнатьевич Копчиков. Задача простая: взять любого, даже рядового немца, если он артиллерист или связист. Но простая – по смыслу. Практически, выполнение простейшей задачи такого рода крайне опасно.

Ещё раз просмотрели топографическую карту, а через оптические приборы – немецкую линию обороны.

Короткими перебежками от куста к кусту проскочили через передний край, что определили по винтовочным и автоматным выстрелам, раздающимися уже сзади. Вышли на тропинку, узкую и каменистую, и по ней, очень медленно, стараясь уловить каждый шорох, свернули вправо. Боялись, как бы тропка не вывела нас к траншеям немцев.

План действий окончательно созрел, когда наткнулись на телефонный кабель. Он пересекал тропинку и тянулся вниз по склону. Решили перерубить кабель и ждать. Вблизи тропинки выбрали удобное для действий место. Николай ножом перерезал телефонный шнур, концы отбросил в сторону.

Ждали недолго. Но пришли не два фрица, как нам хотелось, а три. Мы просто растерялись, не зная что делать. Нападать открыто было глупо и ещё глупее лежать за деревьями, дожидаясь, когда немцы наладят связь и уйдут. Более изворотливым из нас оказался Соломин. Пока два немца соединяли найденные концы кабеля, третий отошёл на несколько шагов в сторону и принялся оправляться перед самым носом у Соломина. Обычно медленный, Соломин не растерялся. Взяв большой камень, он по-кошачьи подкрался ещё ближе к немцу и ударил его по голове. Два других фрица, занятые работой, не услышали ни стука камня о череп, ни звука падения товарища.

«Берите того, что справа!» - шепнул Крамаров.

Всё произошло как в лёгком детективе, даже без приключений. Тот, который полусогнувшись стоял спиной к нам, получил смертельный ножевой удар. Другого, присевшего на корточки и обматывающего изолентой концы провода, повалили на землю, зажав рот. Через 3-4 минуты в его рту уже был кляп, а руки оказались связанными.

Обратно шли тем же путём, но линию фронта до сумерек решили не переходить. Пусть будет не очень быстро, зато с гарантией на успех.

На шуршащей подстилке из листвы долго не полежали. Всех встревожили голоса, доносившиеся как раз со стороны, куда мы должны идти. Вскочив на ноги, одновременно выглянули из кустов.

Навстречу шли люди, пять человек в немецкой форме, шли медленно и разговаривали. В лесной тиши звучала русская речь!

«Власовцы!» - почти одновременно вырвалось у нескольких из нас. «Надо прикончить гадов!» - сразу добавил Серафонов и его, несмотря на важность собственной задачи, поддержали все. Смертный приговор, таким образом, изменникам родины был вынесен.

Я впервые в жизни почувствовал, что такое волна ненависти. Почти мгновенно и с силой она захлестнула меня. «Славка, следи за этим!» - указал я Соломину на пленного немца: «Николай – бей по первому, Саша – по второму, Валерий Игнатьевич – по третьему, я – по последним двум!»

- Ничего не выйдет! – возмутился Соломин. – Их пять, нас пять! Так что всем по одному.

- А этот?

- Этот не убежит.

С доводами Соломина согласились.

Власовцы шли гуськом, почти точно на нас, а мы, горя от нетерпения, стояли за деревьями со взведённым оружием.

По сигналу Крамарова выстрелили одновременно. Я не смог побороть внутренних чувств и потому мой, последний в цепочке предатель оказался только ранен. Он метнулся в сторону, но, отбежав шагов десять, упал лицом вверх, на автомат, оказавшийся за спиной. Когда я подбежал, он смотрел на меня широко открытыми глазами с выражением страха, отчаяния, мольбы. Я смотрел на него, вероятно, тоже широко открытыми глазами, ибо впервые видел перед собой изменника родины не как пленного, а как врага на поле боя. Только вместо жалости к этому, сейчас беззащитному человеку, в душе загорелось детское любопытство. Но когда он тихо, с плачем запросил: «Будь человеком, не убивай! Война кончается….», снова, даже с большей силой вспыхнула ненависть. Я поднял автомат, рука не дрожала, и он получил в грудь большую порцию свинца.

После расстрела предателей мы торопились, почти бежали. Пленного немца, довольно дюжего, свидетеля нашей расправы, не подталкивали. Он спешил сам.

Мне хотелось знать, о чём думает солдат гитлеровской армии, мелкий винтик империалистической системы, породившей фашизм и мировую войну. Из таких винтиков состоит многомиллионная армия фашисткой Германии, винтиков, не чувствующих ответственности за судьбу народа, давшего миру Маркса, Энгельса, Тельмана, Эйнштейна, Гёте и Гейне, Томаса и Генриха Манна.

Как бы то ни было, немцев даже в эсэсовских мундирах понять легче, чем этих власовцев. Вникнуть в психологию изменника родины во много раз труднее.

Жестокость фашиста зиждется на равнодушии к миру прекрасного, человечного, а ненависть – на любви только к самому себе. И в этом нет путаницы, так как ненависть – прямая противоположность любви. Где нет любви, там не будет и ненависти, где нет ненависти, там нет любви: одно порождает другое. Только ненависть фашистов противоестественная, антиобщественная, направленная против социальных сил, угрожающим их личным благам, мешающим им встать во главе всех и вся. Наша же ненависть священна, она помогает народу побороть тёмные силы, угрозу человеческой культуре, и потому порождает не преступления, а массовый героизм. По этой же причине наша ненависть особенно остра к тем выродкам, которые жили и росли в наших семьях, а затем, в минуты грозной опасности, с оружием в руках выступили против товарищей и братьев, стали прислужниками фашистов. Они оказались ниже рядовых винтиков фашисткой армии, которые по своей близорукости и пассивности оплевали культуру и честь собственного народа. Большинство из немецкой солдатни одурманено ядом фашистской пропаганды, а эти ублюдки, жившие в социалистической стране, не научились отличать правду от неправды, честь от бесчестия, остались людишками с мелкой душой, неспособной к здоровой, естественной любви, не верящими в прочность социализма и, потому, ставшими предателями родины. Не будь войны, вся эта сволота спокойно проживала бы под именем «граждане Советского Союза», наслаждаясь общественными благами социалистического строя. Даже больше: мелкокорыстные цели привели бы некоторых к высоким должностям, материально выгодным и спокойным.

Декабря 1944 года.

Прибывают подразделения и части другой дивизии. 242-я отводится во второй эшелон.

Мы тоже готовимся к отъезду. Высланные за нами автомашины где-то застряли. Пешком трудно, так как навстречу движутся механизированные части, повозки, шагает пехота.

Под вечер разведчики собрались вместе. Решили перекочевать в прифронтовую деревню. Без труда нашли свободный от солдат дом. Хозяин радушно разместил нас, кого – на кровать, кого – на диван, остальных уложил на пол. Хозяйка даже приготовила по стакану кофе.

Передохнуть не удалось. Ночью деревня подверглась сильному артиллерийскому налёту. Один из снарядов врезался в землю у окон дома. Посыпались стёкла. Загорелся соседний дом, затем ещё один. Деревня запылала в нескольких местах. Заохали крестьяне, заплакали ребятишки. Все бросились выгонять из хлевов скот, из домов выносить вещи. Мы, оглядываясь на море огня, пошли из этого беспокойного населённого пункта.

На шоссе удалось сесть на попутную машину. Ехать тоже трудно: грязь, большое встречное движение, пробки и частые обстрелы дороги. Два раза попадали под огонь шестиствольных миномётов. Лёшке Арефьеву осколком поцарапало щёку.

На рассвете были в деревне, где расположился наш 2-й эшелон. Сразу принялись топить баню и в бочке пропаривать («жарить») бельё.

Фронтовая баня проста. Раскидывается большая палатка, зимой – на снегу, летом – на земле. Под ноги в палатке настилается солома или доски. Вода кипятится в бочке рядом, а вторая бочка, тоже рядом, используется под бельё: под бочкой огонь, в нижней части бочки кипит вода, над водой – деревянные крестовины, на них – бельё. Бочка сверху плотно прикрывается, что бы горячим паром убить всё живое, что завелось в белье, в том числе и яйца.

Декабря 1944 года.

Основная часть дивизиона уезжает для переформировки в Закарпатье, меньшая – в город Михальовец. Рано утром батарейцы грузились на машины. Командир 3-й батареи ст. л-нт Кувенев, исполняющий сейчас обязанности начальника 2-го эшелона, прислал приказ Серпику выделить в его распоряжение одного разведчика. Выделили меня. На несколько дней получил продукты, как было приказано, и попрощался с ребятами. На мой вопрос: «Куда?» Серпик развёл руками: «Не знаю. Шагай в штаб, там разъяснят!»

Кувенев начал инструктивную беседу со странного вопроса:

- Ершов, приходилось тебе в колхозе пасти скот?

- Конечно. А что?

- Так вот, назначаю тебя старшим погонщиком телят! Понял?

Он сказал это так серьёзно, что я захлопал глазами. Моя растерянность вызвала у него улыбку. Оказывается, объяснил Кувенев, дивизион раздобыл у немцев хорошие трофеи – семь тёлок, которых следовало из-за нехватки транспорта перегнать в г. Чоп, куда переезжает часть батарейцев.

- Доставите скотину в Чоп и – обратно! Только не сюда, а в Михальовец.

Чоп – город венгерский, где-то на реке Тисе, у границ Чехословакии и Венгрии. Дорога трудная, прифронтовая, да и путь далёкий. Поэтому мне дали двух помощников – связиста Лёню Тырина и дюжего батарейца Гришу Балабанова.

Кувенев вручил мне карту с уже начерченным маршрутом предстоящего движения, и мы, вооружившись кроме автоматов палками, тронулись в путь. Прелесть пути почувствовали сразу за деревней. Горная дорога узка, забита транспортом, а молодые коровёнки разбегаются по сторонам. Удержать их на шоссе трудно, но необходимо: по обочинам дороги к столбикам и к воткнутым в землю палкам приколочены дощечки с предостерегающими надписями: «Разминировано на 25 метров от дороги. Командир взвода сапёров Иванов (или Петров)».

К вечеру понесло дождём. Промокли насквозь и умаялись до предела. Засветло стали искать ночлег. В одной из деревень нашли всё-таки место и для себя и для коров.

Мои два друга, не ужиная, повалились на пол и захрапели. Я оказался в плену у лирики. Внимание привлекла высокая сопка, совершенно голая, на вершине которой виднелось древнее полуразрушенное здание с башнями. Это, объяснил хозяин, остатки замка, когда-то штурмовавшегося турками.

Декабря 1944 года.

Всё та же мука! Боимся не только за жизнь тёлок, но и за свои собственные. Коровёнки словно стремятся попасть под гусеницы танка или подорваться за пределами разминированной полосы.

Больше всех нервничает Гриша Балабанов: материт коров, дорогу, танки, свою судьбу. Достаётся от него и дивизионному начальству. Особенно яростные потоки брани Балабанов извергает в минуты, когда его могучая фигура носится за коровой по неразминированной зоне.

Лёня Тырин, тоже длинный, но тощий, наоборот, ведёт себя очень спокойно, а после очередного нервного взрыва у товарища даже попытался урезонить его, но, увы, без пользы. Гриша от его наставления потерял равновесие, изрытое оспой лицо побагровело и орать начал уже на Леонида:

- Тебе, что, всё равно за кого умирать – за эту скотину или за родину!? – во всё горло кричал он. – Если так, то ты просто жердина, вот кто! Патриот наоборот! А я не хочу так! Воевать призван, а не скот гонять!

Коровы, воспользовавшись моментом, когда Балабанов наседал на Леонида, опять врассыпную бросились от шоссе.

Группа солдат, наблюдавшая этот спектакль, хохотала. Усатый ефрейтор, поджимая живот, крикнул: «Эй, вы, пьяное казачество, ловите своих жеребцов!» Балабанов бросил по его адресу десятиэтажный мат и пустился вприпрыжку за тёлками.

В следующей деревне, через которую проходило шоссе, Гриша категорически заявил:

- Хватит, Витька, намучились: давайте делать для коров уздечки!

Его идея понравилась и Тырину. Загнали во двор коров и принялись мастерить из добытых у хозяина дома верёвок уздечки. Мудрили над ними часа два, но, как выяснилось, впустую.

Коровы – не лошади, и вести за уздечки даже двух попросту невозможно. При встречном танке или бронетранспортёре их даже на месте не удержать. Пришлось, как это ни горько, признать своё поражение и поснимать уздечки.

Ночевали опять в прифронтовой деревне, недалеко от венгерского города Шаторалья-Уайхель.

Декабря 1944 года.

Шоссе Шаторалья-Уайхель – Чоп не горное и широкое. Продвигаемся по нему довольно быстро. Горы отступили. Рядом течёт Тисса. Венгерские деревни обсажены фруктовыми садами и виноградниками. Тепло. Декабрь, и совершенно нет снега. Солнце сохранило ласковость. Но для нас важнее другое. В сторону уже недалёкого Чопа послушно бредут коровы.

Дело в том, что вчера мы остановились на ночёвку в мадьярской деревне. Пожилые и дородные хозяева были не в состоянии уловить смысла даже одного русского слова, а их язык, в свою очередь, был полностью непонятен нам.

- Не словак? Не чех? – наконец спросил я, тыча в его грудь пальцем

А это он понял, с удовлетворением ответил: «Модяр».

Румяная пожилая хозяйка на полу расстелила для нас мягкую постель. Однако, сон сегодня не приходил, и мы наблюдали за хозяевами, как нам показалось, несколько раз выходившими посмотреть на наш скот. Вернутся в комнату и что-то на своём языке обсуждают.

Наша догадка подтвердилась утром. Когда мы умылись и позавтракали, хозяева поманили нас во двор и на пальцах, что мы поняли сразу, предложили произвести обмен своей старой коровы на одну из наших тёлок.

Колебаться не стали: старушку-корову гнать легче, чем корову-подростка. В благодарность за обмен мадяр вручил каждому из нас по огромной кружке золотистого виноградного вина и по куску сала.

До этого я не ел сала, относился к нему с отвращением. Но сало хозяина не походило на наш тощий шпик: оно было так искусно приготовлено, заправлено перцем и чем-то ещё ароматным и крепким, что показалось мне вкусным, не вызвало ничего похожего на отвращение.

От прилива благодарности и доброты и, конечно, под влиянием трезвого расчёта, Гриша, тоже на пальцах, предложил хозяину организовать замену остальных тёлок на доживающих свой век коров.

Хозяин немедленно набросил на плечи пальтишко, натянул на голову шляпу и помчался к владельцам старых коров.

Из деревни мы отправились с рюкзаками, набитыми ветчиной, колбасой домашнего производства и многим другим, во фляжках каждого преотличное вино.

Декабря 1944 года.

В Чопе нашли одну интендантскую машину, к счастью пустую. Батарейцы, сообщил шофёр, уже перебрались в Ужгород. Основная часть 2-го эшелона ещё не выехала из города Михальовце. Там, вероятно, и разведчики.

Коров сходу погрузили на автомашину, а сами, как приказал Кувенев, побежали на шоссе: следовало побыстрее отчитаться о выполнении задания.

К вечеру были в Михальовце. Своих там нашли тоже быстро, хотя город не очень-то и маленький. Здесь все ждут автомашин. Но нет моих разведчиков. Они уехали в Ужгород ещё вчера. Ходят слухи, что там дивизион получит порядочное пополнение.

В Ужгороде находится и 2-ой гвардейско-миномётный горный дивизион. Возможно, что с выходом на равнину оба дивизиона объединят в полк, с заменой материальной части.

Несёт тёплым дождиком. Приехавший из Польши парторг дивизиона ст. лейтенант Донец рассказывает, что по ту сторону Карпат, под городом Сапок, лежит снег.

Михальовец сильно разрушен. На улицах пахнет гарью, сладковатым трупным запахом.

Встретил знакомого парня, сослуживца «Зелёного городка». Он попал в 5-й полк, вооружённый М-13. Вспоминали былую службу, делились сведениями о прежних друзьях, некоторые из них уже числятся в списке погибших.

Декабря 1944 года.

Вчера утром погрузились в автомашины и двинулись к югу, в Ужгород.

Дорога идёт широкой долиной. Вдали, на востоке, тянутся цепи Карпат, а на западе – Тисса и граница с Венгрией.

Ужгород – центр закарпатской Украины – не разрушен. Совершенно не повреждены дома. Город довольно большой, с виду приличный. Его пересекает река Ужок, через которую наведён понтонный мост.

Расположились за городом в большом венгерском селе. Часть жителей бежала в Венгрию, и дома их уже заселены украинцами.

Ночью готовились к жизни здесь, конечно, временной, к предстоящим военным занятиям: приводили в порядок обмундирование, мылись в бане, а утром совместно с солдатами 2-го дивизиона, расположенного здесь же, ходили в Ужгород смотреть кино. С сегодняшнего дня приступили к ремонту установок и автомашин. Из штаба получено расписание учебных занятий, дан распорядок дня.

Во второй половине дня пришёл приказ: из каждого подразделения выделить по 4 человека с выдачей продуктов на 14 дней. В разведке данную четвёрку отбирали по сапогам. Дело в том, что у большинства ребят сапоги продрались до дыр. Серпик и Радченко построили нас, приказали сесть и разуться и приступили к отбору кандидатур на отъезд. Отбор этот производился тщательно: каждый сапог внимательно осматривался, взвешивали все плюсы и минусы при сравнении, и только после этого определялась их годность. Самыми негодными признаны сапоги Лёшки Арефьева, Ивана Захарова, Павлова и мои.

Не хочется расставаться с ребятами, с Ужгородом. Но что поделаешь? Выезжать нужно завтра, вероятно, на весь период пребывания дивизиона в Закарпатье.

Декабря 1944 года.

Из Ужгорода ехали частично знакомым путём. Только в обратную сторону по сравнению с первым проездом плыли уже известные долины и горные цепи, города и городки: Ужгород, Собранце, Михальовце, Гуменне. От Гуменне свернули на узкую горную дорогу, уже вившуюся среди всё более и более высоких гор. Перевалив Медзилоборским перевалом Карпаты, оказались на другой славянской земле – в Польше, где уже не льют в эти дни дождики, а щёки опаляет морозный воздух.

Работаем на небольших железнодорожных станциях, разбросанных восточнее и западнее гор. Санок. Железная дорога тянется от Львова. По ней подходят к фронту составы гружённые боеприпасами, в том числе и минами ракетного типа для ГМЧ. Мы их перегружаем из вагонов в автомашины, отвозящие всё на фронтовые склады.

Проживаем не то на станции, не то на полустанке в 40 километрах от Санока. Но фронт много ближе. Ночью видны огненно-жёлтые полосы трассирующих снарядов, слышны артиллерийские канонады. Где-то там стыкуются 1-й украинский фронт маршала Конева и 4-й генерал-полковника Петрова. Наиболее горячие бои идут под Сендомиром.

Не тревожат немецкие бомбардировщики. Сказывается полное господство в воздухе советских истребителей.

Декабря 1944 года.

Желаем побыстрее вернуться в свою часть. В Ужгороде ребята отдыхают, готовятся к новым боям. Мы же здесь работаем в пример ишакам, без сна и отдыха. Вагоны с грузом подают не по расписанию – то днём, то ночью. По их приходу одеваемся и спешим быстрее на разгрузку. Питаемся по тыловой, так называемой 2-й норме.



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2020-11-04 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: