Начальник штаба фронта говорил с увлечением. Чувствовалось, что идея нового удара сжатым кулаком 65‑й им выношена. Он уже видел этот план в действии. План на самом деле был смелый. Маневр основывался на трезвой оценке обстановки. Противник на Соже силен в обороне, но наступать вряд ли способен. Пусть думает, что он связал нас в междуречье. Самарский сумеет его провести, а тем временем основные силы армии будут ужо за 40 километров и нанесут удар там, где их никак не ждут.
Мысли эти пронеслись, пока работали над картой. Правда, предложенный для форсирования участок уже скомпрометирован, однако при хорошей подготовке это даже могло пойти на пользу.
Вопрос о сроках. Ответ:
– На все двое суток, я же сказал – будете форсировать с ходу!
Глебов только пожал плечами. Мы с Радецким переглянулись в недоумении. Войска армии выполняли не первое решение К. К. Рокоссовского. Они всегда были глубоко продуманы. Но на этот раз явный просчет: попытка 55‑й стрелковой дивизии сорвалась, противник, безусловно, подтянул немалые силы, занял прочную оборону – и тут его с ходу не разгромишь. Минута неприятного молчания.
– Сколько же вам нужно времени? – вдруг спросил Малинин.
Стало ясно, что мысль о форсировании с ходу принадлежит лично ему и является продуктом увлечения.
– Суток шесть. Без этого перегруппировка войск и форсирование Днепра невозможны.
– Я вижу, Военный совет армии не верит в форсирование по намеченному плану.
– Михаил Сергеевич! План хорош, но зачем вам лезть на рожон, раз задача ставится на скомпрометированном направлении? – сказал Радецкий.
– Ковпак на этом направлении проходил со своими партизанами и не плакался в жилетку!
Начальник штаба фронта рассердился не на шутку. Ему очень хотелось осуществить бросок через Днепр с ходу, он видел, что мы воодушевлены новой задачей, понимаем красоту задуманного маневра, но «осторожничаем» и тем портим дело. Вот тут он был не прав. Осторожничать на войне не пристало, но расчет нужен точный, чтобы бить врага наверняка.
Михаил Сергеевич уехал с армейского КП. Что ж, придется нам отстаивать свое предложение перед К. К. Рокоссовским! Военный совет армии был убежден, что наша поправка к изложенному плану форсирования Днепра весьма существенна. Боевая практика неоднократно подтвердила, что форсирование с ходу имело успех, когда войска вырывались к реке на плечах отступающего противника и не давали ему возможности организовать прочную оборону. В данном случае этого не было и захватить плацдарм можно было лишь после тщательной планомерной подготовки (скрытно подвести войска в район сосредоточения, подготовить переправочные средства, организовать десанты, вскрыть огневую систему врага, спланировать артиллерийскую и авиационную подготовку и т. д.).
Командиры корпусов генералы Иванов и Черокманов получили задачу: ночью начать перегруппировку, используя 246‑ю дивизию как прикрытие. В то же время командующему фронтом была отправлена телеграмма с просьбой дать нам возможность форсировать Днепр после короткой подготовки, на которую требуется шесть суток.
Ответ Рокоссовского: «Согласен. Немедленно выезжайте на НП Белова».
Через два часа мы с Радецким, Глебовым, Бескиным, Липисом, Борисовым и Швыдким были на берегу Днепра. Наблюдательный пункт укрыт в сосновом бору. Среди большой группы генералов и офицеров управлений фронта стоял Рокоссовский в накинутой на плечи бурке.
– Докладывай, – приказал он, поздоровавшись.
– Два корпуса трехдивизионного состава каждый снимаются сегодня ночью. В их полосе на плацдарме за Сожем остается для прикрытия перегруппировки двести сорок шестая дивизия и держит оборону на двадцатикилометровом фронте. Корпуса будут здесь через полтора суток. Форсируем с подготовкой на седьмые сутки.
– Как ваше мнение, Павел Алексеевич? – спросил командующий фронтом Белова.
– Я не вправе возражать против принятого решения…
Рокоссовский усмехнулся и сказал:
– Понимаю, Павел Алексеевич, ваше желание ускорить удар силами шестьдесят пятой армии. Но согласимся, что время это упущено. Противник организовал оборону. Будем действовать только наверняка… Ваша задача, Павел Иванович, обратился он ко мне, – форсируете Днепр в районе Лоев – Радуль, прорвете оборону на западном берегу реки и ударом в направлении Колпень – Надвин Демехи выходите главными силами армии к концу третьего дня наступления на рубеж Щербакова – Ветхин – Новый Барсук.
Глебов и Липис нанесли задачу на карты. Рокоссовский спросил, в чем нуждается армия.
– Для всех дивизий требуется пополнение.
– Пополнение будет. Но только из местных военкоматов. Учтите – придется поработать…
– С этим мы справимся, – сказал Радецкий. – Просим дать побольше людей.
– Ваше решение оставить за Сожем двести сорок шестую дивизию правильно, сказал Рокоссовский. – Ослаблять девятнадцатый корпус не следует. Развернувшись фронтом на север и взаимодействуя с войсками сорок восьмой армии, он будет держать под ударов гомельскую группировку противника. Самарскому пока придется тяжело, но зато он и армии Романенко поможет и позволит нам лучше замаскировать перегруппировку войск на лоевско‑радульское направление. Желаю вам, товарищи, успеха. Прошу это передать и командирам корпусов. – Потом, со своей располагающей улыбкой, командующий добавил: – Не подкачаем, братцы‑сталинградцы?
Да, год назад мы начали готовить удар на Дону, а теперь… Это напоминание как бы подчеркнуло меру ответственности, которая возложена ныне на 65‑ю.
В книге «Солдатский долг» Константин Константинович Рокоссовский уделил несколько страниц днепровскому подвигу 65‑й армии. Обращаюсь к этим страницам, так как они помогут читателю яснее представить условия, в которых действовала наша армия, и ту всестороннюю поддержку, которую нам оказывал фронт. «Чтобы скрыть от врага перегруппировку, – писал К. К. Рокоссовский, – командарм один корпус оставил в междуречье с задачей побольше тревожить гитлеровцев, привлечь к себе их внимание. 19‑й стрелковый корпус, возглавляемый генералом Д. И. Самарским, блестяще выполнил эту задачу. От действий 65‑й армии теперь зависел успех всего фронта. Поэтому мы ей придали все фронтовые средства усиления. Чтобы отвлечь внимание противника от направления нашего главного удара, 50‑я и 3‑я армии получили приказание 12 октября перейти в наступление на своих участках. С болью в сердце ставил я им эти задачи, зная ограниченные средства, которыми располагали Болдин и Горбатов, но это было необходимо в общих интересах, и нужно было сознательно идти на некоторые жертвы».
Взаимодействие армий в борьбе за Днепр – одна из многих ярких страниц советского военного искусства.
В первые дни лишь узкий круг людей – члены Военного совета армии, командиры корпусов и дивизий – знал, куда и зачем передвигается армия. Были приняты все меры, чтобы обеспечить скрытность и дезориентировать противника. В ночь на 8 октября дивизии обоих корпусов отошли на восточный берег Сожа и укрылись в прибрежных лесах. Все участки на плацдарме заняла 246‑я дивизия. При поддержке отдельных батарей корпусных артиллерийских групп она весь следующий день вела огонь с прежним режимом. Работали радиостанции корпусов, имитируя связь с дивизиями на плацдарме. В лесах на восточном берегу день и ночь жгли многочисленные костры: пусть враг считает, что наши войска не только никуда но перебрасываются, а, наоборот, все более подтягиваются. Ночью части шли по шоссе Гомель Чернигов в новый район. Днем усиливалось движение автомашин в обратном направлении – в сторону сожских плацдармов. Штаб под руководством И. С. Глебова действовал оперативно, вникая во все детали маневра войск. В каждую дивизию был направлен офицер, который контролировал скрытность перехода. В районах сосредоточения части маскировались в лесах. Основные силы располагались в 5–6 километрах от Днепра, вторые эшелоны – в 6–8 километрах.
Командирам дивизий и полков приказано: прежде всего изучить, как ведут себя на берегу части 55‑й дивизии. Учитывалось все: какими ходами сообщений пользовались солдаты на виду у противника, сколько снарядов выпускала в день каждая батарея, где стояли пулеметы. В ночь на 9 октября 55‑я дивизия была выведена в тыл, но внешне ничего не изменилось на ее участке, хотя здесь уже стояли новые части.
Перегруппировкой в район Лоев – Радуль решался основной вопрос наступления – создание безусловного превосходства сил на избранном направлении главного удара. Раньше здесь на 20‑километровом участке действовала одна дивизия. Теперь мы только в первом эшелоне поставили четыре дивизии (602 ствола артиллерии). 27‑й корпус получил задачу форсировать Днепр в районе Каменка остров Ховренков, прорвать оборону противника на западном берегу реки, овладеть рубежом Козароги – Колпень и в дальнейшем наступать в направлении на Ветхин. Задача 18‑го корпуса – форсировать Днепр на участке Лопатин – Радуль, овладеть рубежом Колпень – река Песоченка и затем выйти на Возок – река Брагинка. Ширина фронта форсирования соответственно 10 и 7,5 километра.
Разведывательные данные 61‑й армии, аэрофотосъемка и наблюдения нашей разведки показали, что на противоположном берегу немцы имели около 18 пехотных батальонов, 96 станковых и 250 ручных пулеметов, 330 орудий и минометов. При реке шириной в 400 метров и глубиной 7–8 метров оборона противника состояла из двух линий траншей с ходами сообщения полного профиля. Первая сплошная траншея – у уреза воды, вторая – по высокому стариковому берегу; там – окопы артиллерии для ведения огня прямой наводкой. Населенные пункты и отдельные постройки приспособлены к длительной обороне, особенно деревня Шитцы, стоящая за Днепром на крутой высоте – против левого фланга 18‑го корпуса.
С наблюдательного пункта комкора в деревне Лопатня хорошо просматривался участок форсирования. Торфяной зыбкий луг, низкий кустарник у самой воды, широкое, пока спокойное зеркало реки, песчаные откосы того берега, поднимающегося над нашими позициями на 12–16 метров. Генерал Иванов, как всегда подтянуто‑щеголеватый, развернул карту, на которой было разработано его решение. Докладывая, он, как завелось у нас, больше пользовался ориентирами на местности. Он тонко ощущал поле предстоящего боя, что всегда предпочтительнее пунктуального изучения карты. Боевой порядок корпуса строился в два эшелона. В первом – 149‑я и 69‑я дивизии, во втором – 60‑я.
– Главный удар наношу силами сто сорок девятой дивизии в районе озера Святое. Она получает сто одиннадцать стволов группы поддержки пехоты и пять полков истребительно‑противотанковой артиллерии. В полосе ее действия планируется большинство огня артиллерии для поражения глубоких целей. Участок форсирования – три километра, участок прорыва обороны на противоположном берегу – два километра.
– Вы не переоцениваете это соединение, товарищ Иванов?
– Нет, товарищ командующий. Дивизия крепкая…
– Шестьдесят девятой лучше бы наносить главный удар.
Иванов слегка поморщился:
– Кузовков тоже ведь в первом эшелоне. Я рассчитываю на его способности. Но Орлов будет действовать на главном направлении не хуже.
– Полковник Орлов – знающий офицер, во…
Командир, возглавляющий форсирование, должен обладать особым характером. От каждого офицера требуется нелегкое умение посылать людей в бой. Но послать в десант – тут нужно умение втройне. Нужна железная воля, быстрота реакции на всякую неожиданность, дерзость в замысле и в исполнении. Иван Александрович Кузовков, командиры полков и батальонов 69‑й – такие, как Бахметьев и Кулешов, – уже показали нам эти качества. Комдив 149‑й был человеком иного склада. Во всех его действиях замечалась размеренная медлительность, добротная исполнительность, не подкрепляемая, однако, живой инициативой. Неплохой командир, но не для экстраординарных обстоятельств, которыми чревата десантная операция. К сожалению, комкор не видел своеобразия 69‑й дивизии, и вряд ли было целесообразно в данном случае навязывать ему свое решение. Но мы договорились, что план огня артиллерии дальнего действия будет пересмотрен, с тем чтобы усилить огневую поддержку дивизии Кузовкова (в последующем она получила одну артиллерийскую истребительно‑противотанковую бригаду из резерва фронта).
69‑я дивизия стояла на левом, по существу, открытом фланге армии. Ее участок форсирования против местечка Радуль по ширине составлял 4,5 километра, а фронт прорыва вражеской обороны за Днепром – 3 километра. Это был тот самый скомпрометированный участок, о котором уже шла речь выше. Мы с генералом Ивановым побывали на командном пункте дивизии. Кузовков намечал план форсирования, который вносил существенные дополнения в замысел комкора. Иванов рассчитывал выделить от каждой дивизии первого эшелона по одному десантному батальону; под прикрытием 10‑минутного артиллерийского налета и 35‑минутного огня на подавление они форсируют Днепр и захватят плацдарм. Затем начнется переправа главных сил. Полковник А. А. Орлов придерживался этого плана, а генерал Кузовков решил по‑иному: первый десант из двух усиленных стрелковых батальонов – по одному от полка, третий полк – во втором эшелоне дивизии.
– Два батальона передового десанта смогут надежнее прикрыть переправу главных сил своих полков, – докладывал комдив. – Фронт форсирования расширяется, а это ослабит огневое воздействие противника. Полк второго эшелона позволит нарастить силу удара в том направлении, где обозначится успех, или же будет использован для прикрытия левого фланга.
Этот фланг оставался открытым, так как непосредственного взаимодействия с соседом слева (15‑я дивизия 61‑й армии) не было.
Командный пункт 27‑го корпуса разместился в прибрежной деревне Каменка. В хате за выскобленным столом освещенным тусклым светом керосиновой лампы, собрались все командиры соединений: жизнерадостный, неистощимый на военную выдумку генерал А. Г. Фроленков (103‑я дивизия), полковник М. М. Власов, сибиряк, 106‑я дивизия которого отличилась в боях за плацдармы на Десне, и полковник И. И. банковский (115‑я бригада), уже знакомый читателям по событиям на Курской дуге зимой 1943 года. На КП шла дружная работа. Ф. М. Черокманов имел хорошую, достойную подражания черту: перед операцией он умел советоваться с подчиненными, сам прислушивался к их доводам и приучал комдивов к творческому общению друг с другом. И в данном случае, заслушивая доклады каждого товарища о расстановке сил, комкор направлял обмен мнениями. Все приходили к одной общей идее – шире растянуть фронт форсирования, создать несколько участков переправ, чтобы дезориентировать противника, и в то же время иметь силы для наращивания ударов на плацдарме. Боевой порядок корпуса и дивизий строился в два эшелона. На направлении главного удара, который наносился смежным флангом с 18‑м корпусом, Черокманов поставил 193‑ю дивизию. Фроленков заявил, что в первом эшелоне у него пойдут два усиленных стрелковых батальона. Власов тоже высказался за такой боевой порядок. Товарищи просили комкора и командарма демонстрировать ложные переправы, создать участки задымления.
Черокманов проводил совещания кратко, пустословия не любил. К обеду все было закончено. Фроленков перед отъездом пригласил меня заглянуть в район сосредоточения его дивизии. Комкор поддержал: «Там и саперы учатся». Поехали. В пути вспомнилось недавнее прошлое генерала. Был начальником штаба корпуса у того же Черодшанова. Не сработались, не штабная душа у Фроленкова, рвался на дивизию. Уважили его просьбу и не ошиблись, хорошо дралась дивизия. На Днепре она показала, что способна преодолевать и такие водные рубежи.
Километрах в двух – четырех южнее Каменки лежат озера Беловод, Заборское, Воротите. Еще на КП корпуса Черокманов показал эти места на карте как район совместных тренировок стрелков и саперов. Сам комкор неустанно контролировал это дело. Начал он его, как уже говорилось, на Курской дуге. Продолжал на Десне и на Соже. Тщательная отработка навыков бойца‑десантника, достижение полной увязки в деятельности командиров стрелковых и саперных подразделений вот чего добивался комкор. И теперь, едва части расположились близ Днепра, на озерах началась боевая учеба. Осенние ночи прозрачны, но над водой – густой туман, людей не видно, и лишь по звукам догадываешься, что здесь делается. Мерные всплески весел, старший на лодке подсчитывает:
«Раз, два… раз, два», ускоряя темп. Это тренируются в гребле. В другом месте слышно, как группа солдат тащит к воде пушку и грузит ее. В третьем постукивают топоры – собирают паром. Оснащают лодки. Забота одна – темп! На каждой операции стараются сэкономить минуты – те самые минуты, которые позволят проскочить на тот берег перед носом у смерти. Слышен негромкий голос:
– …Плавать я тебя зараз научу… сигай в воду! Секунда заминки.
– Разрешите раздеться, товарищ сержант…
– Раздеться? Фрицев за Днепром без штанов догонять будешь? Некрасиво! Сигай в полном комплекте…
Всплеск от падения неуклюжего тела. Другой – вводу пошел мастер.
– Держись за меня. Выгребай!.. Вот так. Стиль баттерфляй… по‑русскому как топор… Цепляйся за лодку!..
Увидев группу генералов, сержант выскочил из лодки на берег, подбежал, хлюпая набравшейся в сапоги водой.
– Личный состав десантной группы проходит занятия по достижению берега вплавь. Докладывает старший лодки сержант Тарасенко.
– Стилю баттерфляй обучаете, я слышал? Сержант открыто улыбнулся. Его молодое лицо стало совсем мальчишеским. Мне был знаком этот сапер‑комсомолец еще по лету сорок третьего года, когда П. В. Швыдкой представил его к первой правительственной награде. Наш инженер любил своих людей, то есть знал их и ценил по заслугам. «Знаменитый будет сапер», – сказал он тогда про Василия Тарасенко. Взводу Швеца было приказано проделать в немецком минном поле проход для общевойсковой разведки. Отделение В. Ф. Тарасенко под покровом ночи поползло вперед, а взвод остался в траншее, чтобы прикрыть огнем отход товарищей, если их обнаружат немцы. Случилось непредвиденное: на местности стояли мины неизвестной конструкции. Как быть? «Всем назад!» – шепотом приказал Тарасенко. Он остался один. Швец, когда ему доложили, выругался и быстро цополз к минному полю, ежесекундно ожидая взрыва, но взрыва не было. Из темноты навстречу – сержант. «Теперь она наша!» – сказал он, и вместе они вернулись назад. Тарасенко обезвредил новинку, принес ожидавшим солдатам и тут же, в первой траншее, при свете карманного фонаря за десять минут показал, как с ней обращаться. Еще десять минут ушло на то, чтобы каждый солдат отделения попрактиковался в обезвреживании новой конструкции, и Тарасенко снова повел людей вперед. Проход был сделан в срок. Утром сержант уже инструктировал дивизионных саперов.
Таков был один из старших лодок, которые обеспечивали в 193‑й дивизии первый бросок через Днепр.
– Сколько в вашей лодке не умеют плавать, сержант?
– Трое, товарищ командующий… Научим. За три ночи научим!.. – И добавил конфиденциальным тоном (каким только бывалый солдат умеет говорить с командиром): – Люди так хотят за Днепр, что они всему научатся.
Хорошо было сказано, молодец сержант. Хотят за Днепр! Лучших слов не подберешь, чтобы передать боевое настроение тех дней. Василий Швец уже после войны писал мне: «…За сутки до начала форсирования в нашей роте было комсомольское собрание и митинг. Помню, солдаты, выступая, говорили: «Выполним приказ. Выбросим фашистов с родной белорусской земли». Здесь же, на митинге, солдаты предложили создать расчеты лодок из добровольцев. Но не получилось! Оказалось, что все саперы и стрелки хотят первыми переправиться через Днепр. Все были добровольцами. Поэтому приняли решение – первые рейс‑расчеты сформировать только из коммунистов и комсомольцев. Каждый солдат тогда ходил за своим командиром, искренне и настойчиво просил пустить в первый рейс…»
Из четырех батальонов 14‑й инженерно‑саперной бригады один, 170‑й, был выделен для обслуживания десантных и паромных переправ. Остальные три батальона эти дни вместе со стрелками работали в окрестных лесах, готовя все, что нужно, для форсирования – лодки, паромы и, главное, мост. Наш армейский инженер был отличным организатором, и на Днепре его способности развернулись в полную силу. За день до начала операции все детали моста на жестких опорах под грузы в 60 тонн были сделаны. Занумерованные, подготовленные к перевозке, они стояли в рощах, и, как только были захвачены пойма и вторая траншея противника, саперы начали строительство сразу с двух берегов.
Это был настоящий подвиг! Мост протяжением более 400 метров они поставили за одни сутки. Работали под бомбовыми ударами немецкой авиации, работали вручную, сваи забивали, наращивали их на глубине 5–6 метров – и дали армии мост, по которому наша техника двинулась на заднепровский плацдарм. Вспоминая эти славные дела, Иван Семенович Глебов сказал: «Не забудьте, Павел Иванович, упомянуть: нам ведь не поверили, что этакую махину поставили за двадцать четыре часа. Помните, Пархомчук прилетал?..» Действительно, из Москвы на Днепр прилетал инженер И. Т. Пархомчук проверить. Что ж, он удостоверился в мастерстве инженерных войск.
– Як у сказки, – пошутил, показывая москвичу мост, Швыдкой. – Махнул палицей – и готово!
– А вы раскройте товарищу Пархомчуку секрет, где взяли такую палицу.
– В народе, товарищ командующий. Наши саперы – народ знаменитый. Да в здешних деревнях почти каждый старик топором расписываться может… Попросил помочь. Они помогли.
Герои форсирования Днепра не забудут неоценимую помощь местных жителей. Потомственные рыбаки, бывшие матросы речных судов, лесосплавщики – все они отлично знали Днепр. С приходом наших войск они вернулись из лесов и болот в свои разрушенные деревни. На одной из площадок по ремонту лодок работало четверо стариков – братья Новгородские, когда‑то служившие в речном флоте, и рыбаки Савельев, Станкевич, Волохин. Ритмичный перестук топоров. Негромкая песня.
– Хорошо поете, деды…
– На свободе, милый товарищ, всякая пташка песню заводит, – ответил коренастый седой Савельев.
– Перекурим, товарищи. Есть разговор.
Присели на бревнах. Плотники с удовольствием потянулись к пачке «Казбека». Савельев взял папиросу и негромко сказал:
– Москва!.. – Помолчал, потом спросил:‑О чем будет разговор, товарищ командир?
Гидрометеорологическая служба снабжала войска очень скудными данными о водных рубежах. Приходилось при подготовке к форсированию пользоваться опытом старичков. Савельев охотно отвечал на все вопросы и дал много ценных сведений о характере реки на участках переправ. Они подтверждали выводы нашей инженерной разведки, позволили принять решение о длительности артиллерийской подготовки и произвести точный расчет времени на захват плацдармов.
Жители Радуля и других селений хорошо помогли нам и при самом форсировании – рыбаки сели за весла и перевозили за Днепр наших бойцов. Настоящие герои!
Вспоминаю одного из таких добровольных наших помощников, с которым познакомился в деревне Лопатня, где, как говорилось, размещался КП генерала Иванова. Звали его Павлом Абрамовичем, по фамилии Саенко. Он был уже старик и сильно прихрамывал. На вопрос, что с ногой, ответил, что старая рана, еще с первой мировой войны. Участвовал в Брусиловском прорыве. Саенко помог саперам собрать семь лодок, сделал к ним весла, отковал скобы для паромов. В ночь перед атакой старик вышел проводить бойцов. Люди несли к реке лодки, а он стоял у кусточков на краю торфяного луга в чистой рубахе, и па груди у него было четыре Георгиевских креста. Так старый русский солдат просто и ясно выразил ощущение праздника, овладевшее им в канун броска наших войск через Днепр…
Мы постояли рядом, и знаете, вдруг в памяти мелькнули дни военной молодости – тогда, в шестнадцатом году, учителями моими были вот такие же, как этот русский солдат, бородачи.
Павел Абрамович Саенко стоял рядом, глядя вслед уходившим к Днепру бойцам, и на его лице было выражение спокойствия и удовлетворения. Посмотрел я еще раз на его чистую заплатанную рубашку со старинными наградами и от души обнял ветерана.
Южная окраина Каменки подходила к безымянной высотке, возвышавшейся метров на двенадцать над окружающей местностью. До берега рукой подать – через луг метров триста. Роща, уже по‑осеннему прозрачная, все же служила приличной маскировкой блиндажей армейского командно‑наблюдательного пункта. На высоте было тесновато, поскольку здесь же были оборудованы КП дивизии Фроленкова и командиров ее полков. Но, как говорится, в тесноте, да не в обиде. Непосредственная близость армейского пункта управления к наступающим частям дает многое – большую организацию, большую способность всего армейского организма к маневру наличными средствами и, если хотите, более высокий уровень наступательного порыва.
Ночами на высотке можно было застать разве что начальника штаба. Все остальные – в частях – на озерах, где учатся, в лесах, где строят переправочные средства, на берегу, где идет разведка реки и вражеской обороны, готовятся укрытия для людей и лодок и т. д. Не только командарм и член Военного совета, но и все руководящие работники управления побывали на партийных и комсомольских собраниях в батальонах первого эшелона. Помогли солдатам своим партийно‑политическим опытом я сами напитались возвышенным настроением масс. Горбин был в 406‑й дивизии. Докладывал: комсомольцам, идущим в первые рейсы, торжественно вручены красные флаги с надписью: «За нашу Советскую Родину!» Товарищ я веред всем батальоном поклялись водрузить их на том берегу. Липис вернулся из 118‑го артиллерийского полка полковника В. Л. Болдасова, который был выделен для обеспечения огнем десантной группы 69‑й дивизии. «Артиллеристы и стрелки прекрасно понимают друг друга, – докладывал он. – Командир второй батареи лейтенант Бутылкин отлично ладит с комбатом Кулешовым. Он переправляется первым рейсом. Провели совместный митинг. Между прочим, выступал подполковник Сидоров, замполит полка. Как его слушали!.. Завидую людям, у которых слово, как огонь, зажигает… Сидоров тоже идет с первым десантом. Вот кому счастье!..»
Нашему оператору хотелось, видно, опять удрать с десантниками. Но для коммуниста счастье – быть не там, где он хочет, а там, где он нужен. Подобное понимание требует, конечно, дисциплины чувств и сознания, чего подчас Липису недоставало. Присутствовавший на беседе новый начальник политотдела армии полковник Хабиб Ганиев понимающе улыбнулся оператору. Он тоже был из породы романтиков, и личная храбрость у него доходила до безрассудства.
– …Александр Васильевич Сидоров там будет на месте, он опытный десантник, я его видел при форсировании Сева, – сказал Ганиев. – Но меня тревожит состав десантного батальона сто двадцатого полка. Я сейчас ид шестьдесят девятой. Кузовков мудрит…
– В чем?
– Он включил штрафную роту в состав батальона и поставил на главном направлении форсирования.
– А может, это неплохо? – сказал Радецкий.
– Как с такими людьми можно рассчитывать на успех? – горячо воскликнул Ганиев. – Кто в штрафной роте? Разве это бойцы!..
Среди штрафников было много окруженцев, кто в первые дни войны не пробился к своим, а осел в деревнях на оккупированной врагом территории. Они были виноваты. Но мы не могли отказываться от них. Прежде всего, дивизии крайне нуждались в пополнении, так как в боях на Севе, Десне и сожских плацдармах понесли потери и теперь имели едва половину штатной численности. Готовясь к броску через Днепр, армия наконец получила 2 тысячи солдат за счет местной мобилизации. Прибыли и новые штрафные роты. Вопрос был в том, сумеем ли мы поднять их и поставить на ноги. Установка Ганиева говорила «нет». Несомненно, он по горячности ошибался.
– Штрафники могут стать неплохими солдатами, если к ним подойти по‑человечески, – говорил Ганиеву Николай Антонович.
Звонок Кузовкову:
– Как вы намерены использовать штрафную роту, Иван Александрович?
– Товарищ командующий, рота маршевая, в ней пятьсот человек. Если ничего не предпринять, это будет неуправляемое подразделение и понесет большие потери. Полагаю целесообразным направить весь рядовой состав стрелковых рот второго батальона сто двадцатого полка на пополнение других подразделений полка, а в этот батальон целиком передать штрафников. Без изменений оставлю только пулеметную и минометную роты. Это будет полнокровный батальон, с надежным командным составом – от комбата до сержантов. В нем останутся и все коммунисты из солдат.
– Не опасаетесь? Не подведут штрафники?
– Людям надо же верить, – сказал комдив. – Я разговаривал с ними. Убедился, что понимают свою вину перед Родиной. Будут драться. Я им на митинге обещал, что буду ходатайствовать за них перед Военным советом армии, как только выполнят задачу в роли передового батальона. И коммунисты с ними работают.
В голосе Кузовкова звучала убежденность. Он был скор на самостоятельные решения и не стеснялся отстаивать их. Это, кстати сказать, было одной из причин размолвки с комкором Ивановым, который в самостоятельности мышления комдива 69‑й видел лишь строптивость характера.
– Хорошо. Пусть будет по‑вашему. Но предупреждаю – основательно поработайте с каждым человеком… Загляну и проверю…
Заглянуть в 69‑ю удалось лишь накануне форсирования. По данным штаба корпуса, НП дивизии значился в радульской церкви. Но комдив, встретивший меня на окраине Радуля, повел по подготовленным траншеям в сарай на берегу левее церкви.