А тётушка Паулина бережно вынула из ксивера (перешитого для большей поместительности) красочную иконку с ладонь, изображавшую некий огромный и величественный дворец или замок — многоуступчатый, с башенками, площадками, шарообразными и коническими образованиями и, кажется даже, висячими садами; иконописец как бы смотрел на этот город-дом снизу, из зарослей сада или парка с преувеличенно яркими цветами и кричащей зеленью деревьев, а вверху огромное строение постепенно туманилось и как бы уходило в небеса.
— Вот он, Град Небесный, — с нескрываемым благоговением произнесла Паулина. — Если вы его когда-нибудь увидите... в этом не будет ничего печального. Поклонитесь ему от меня. Не забудете?..
— Обязательно, — ответил Данила.
— Можете не сомневаться, мэм, — без улыбки сказал Джо.
Поужинали торопливо и невнимательно, добрую половину приготовленного распределив между моментально налетевшей малышнёй.
Во втором часу ночи дали «добро» на погрузку. Тётушка Паулина и Джо повели фургон пробираться в лабиринте забитых вагонами переплетающихся путей, а Данила с нервически сияющим Малышом и замученным зевотой Кормаком загрузились пучками алюминиевых трубок для крепления контейнеров и под водительством Гинневер отыскали свой вагон, с другого конца уже наполненный пластиковыми бочками синтетического мяса.
— Да... Неловкое какое-то соседство, — сокрушённо пробормотал Данила. — В дороге будет холодновато. А не растрясёт здесь наших младенчиков?
— Да нет, каждая рабочая камера — на плавающей подвеске, — сообщила Гинневер. — И абсолютно автономный цикл самообеспечения на шесть суток.
— Их, поди-ка, и кантовать можно? — сжимая зубами зевок, сладко простонал красноглазый Бродяга.
|
|
— Ты что? — испугался Малыш. — Они же там живые...
— Вот именно, — согласилась Гинневер. — Бережней, мальчишки... По инструкции наклон контейнера — до тридцати градусов, не больше. Они не то, чтоб совсем живые, но — уже почти люди...
Трубчатые стеллажи крепления были уже собраны, когда, пятясь, протолкался меж людьми и вагонами тяжеловоз Клонатория и с мутных небес угрожающе-басовито загундели имперские турболёты.
Часа за два с небольшим адской работы было задвинуто на стеллажи и привинчено к полкам девяносто шесть двадцатикилограммовых контейнеров. Ежеминутно ожидаемая бомбёжка так и не началась, но с окраин доносились слабые звуки перестрелки. Соседи-снабженцы утверждали, что чёрные снова бросили десант, и скоро явится местный комендант мобилизовывать всех вооружённых.
— Что делать будем? — ребром забинтованной ладони поставил вопрос Джо. — Сеанс связи резко отменяется, я полагаю?
— Зачем же? — неуверенно возразил Данила, отлепляя от тела промокшую форменку. — Например, можно найти какой-нибудь тихий подвальчик. Или вообще — запереться в вагоне и...
— А вдруг начнётся налёт? Нельзя Сэнсэя подставлять под опасность, — отрезала Гинневер.
Грохнуло где-то поблизости от станции. Прислушались. Помолчали. Данила перехватил не по-девчоночьи жёсткий взгляд Гинневер и понял, что речь вот-вот зайдёт о разъединении так случайно и счастливо сошедшейся вместе команды (а может, и не совсем случайно, кто знает? — Проводнику виднее).
— Леди и джентльмены, — решился Джо выступить председателем собрания. — У нас одна и та же информация. Соберём-ка в кучку наши тактические замороки. Значится, первое: сеанс переносить жалко. Это, конечно, каждому индейцу понятно...
|
|
— Потому что неизвестно, где мы будем на рассвете, — сказал Данила.
— Угу. Второй пункт. Если мы все вместе двинем в Столицу, то Учителя нам всё равно не видать до прибытия.
— Это почему? — в один голос спросили Данила и Гинневер.
— Здрасте-мордасти!.. Потому что по уставу связь не делается в движущихся объектах. Человека может просто размазать в пространстве. Учитель же понимает больше нашего, он просто загасит твой чекер и прямо оттуда втемяшит тебе связные правила.
— Спасибо, что объяснил, — изобразил поклон Данила.
— На здоровье. Следующий вариант. Как это не фигово, но мы расстаёмся. Гинни сделает сеанс уже в столице. Мы машем ей вослед платочком и тут же идём и сдаёмся в комендатуру как отставшие от части, а потом...
— Стоп! — прервала его Гинневер, почти не скрывая, что ей явно не по вкусу мысль о расставании. — А как же ещё два места охраны?
— Ну, дадим тебе Малыша и Бродягу, — чуть-чуть сник лейтенант. — Документы же на них есть...
И тотчас в тесную каморку сопровождения, едва не поскользнувшись, влетел растрёпанный Хлай.
— Лейтенант, там караульный наряд... всех собирают станцию оборонять!
— Ну вот... — окончательно помрачнел Джо. — Малыш, останешься здесь. Сожалею, народы, но, похоже, уже без нас всё решено. Счастливо, Гинни!..
Данила со вздохом подцепил автомат и обернулся в дверях. Малыш Хлай замер в коридоре с выпученными глазами. Гинневер вскочила Даниле навстречу.
|
|
— Ну... если что... прощай, сестрёнка,— сказал он. — Россия, Южная Сибирь, Кемерово. Савлук Даниил.
— Филиппины, остров Фанхио. Гинневер Раставанара. Найду тебя через Сэнсэя — увидимся!
Он мотнул головой, как от боли и рванулся мимо Хлая в сумрак коридора. У самых дверей он вспомнил: «Стиви!», торопливо, с мясом, вырвал из ксивера экранированный шнур безопасности и молча завязал его узлом на шее Малыша.
— Носи с собой, не снимай никогда... с тобой ничего не случится. Будь здоров, Стиви!
— Ты — навсегда?.. — тоненько спросил Малыш и, кажется, всхлипнул.
— А ты — никогда — понял?.. — крикнул Данила, срываясь с подножки вагона.
В мутно-сырой, отсвечивающей непонятными сполохами ночи они оказались на гудящей земле — напротив двигался, набирая скорость, под завязку набитый, без единого огня, пассажирский состав. Многие окна были открыты; даже в полной тьме можно было различить в них тени голов и рук; мимолётом возник, окреп и тут же, удаляясь, растворился в колёсном лязге плач младенца.
— Собаки и кошки дождят в небесах, — вдруг тихонько пропел Джо и проводил взглядом последний вагон с часовым. — Солдат понарошку стоит на часах... с ружьём и в усах...
— А где Кормак? — маскируя улыбку, спросил Данила.
— Подался к цистернам — заправлять машинку, — сказал Джо. — Чёрт, а я плащ потерял. В этой заварушке на блок-посту...
По ту сторону путей вдоль уходящего эшелона витиевато удалялось размытое пятно фонаря. Они двинулись вслед и, ныряя под вагонами, вскоре достигли площадки перед грузовыми доками, наполненную людьми, машинами и осторожными вспышками света.
— Кто такие? Документы...
— Клонаторий одиннадцать тридцать один, группа сопровождения, — отозвался Данила, нащупывая ксивер.
Шпанистый великовозрастный капрал с забавной древнеегипетской фамилией Урей секунд несколько шарил лучом подсевшего фонарика по их документам и физиономиям.
— Ого. Ух ты. Целый лейтенант... — застуженно просипел он, пощипывая прозрачные усики. — Не хило живут пробирочники.
— Машинку нашу не видали? — спросил Джо. — «Лоттер» тридцатый, без стёкол.
— А, понятно... Во-он он, ваш драндулет. Загружайся, лейтенант, и командуй. Теперь ты тут старший по званию. Поедем веселиться на олвикское шоссе. Твой сержант всё знает и боеприпасы уже получил. Ну, давайте! На месте построим людей и разберёмся...
Они отыскали свой грузовичок с Кормаком, мирно подрёмывающим в кабине. Кузов был полон смирных пацанов и стариков-ополченцев. К заднему рогатому бамперу была привязана цепью садовая тележка с патронными ящиками.
— О лорд... до чего же в лом воевать! — со злою тоской произнёс Джо. — Хоть бы угодить в пограничную ситуацию, что ли. Исчезнуть отсюда к...
— Ты уж не заморачивайся так, а? — Данила обнял его за плечи. — Проводник, наверно, сейчас думает: «Да-а... Джошуа Дабл Льюис потихонечку выдыхается. Надо его немедленно заменить».
— Всё-всё-всё... — Джо по-боксёрски поелозил сжатыми кулаками по рёбрам (получивший нокдаун старается убедить рефери, что он может продолжать бой) и неуловимым кошачьим рывком запрыгнул на бортик кузова. — Дружественное здрасте как стареньким, так и маленьким! Я лейтенант Льюис, это капрал Саулук. Работаем вместе, исчезаем по отдельности. Есть вопросы?
— Есть один, — со смешком привстал запредельного возраста — лет пятидесяти — гражданин, сияя выпученным искусственным глазом. — Откуда ты такой шустрый, лейтенант?
— Из лучшей страны в мире, — торжественно ответствовал Джо. — Если любите Аме... то есть Республику — кричите гип-гип... ура!..
— Ура-а... — разулыбавшись, подхватили в основном пацаны.
— Очень мило, — сверкнул зубами Джо, как будто и не было давешней минутной слабости. — Кормак, тебе объяснили, куда ехать?
— Ну дык...
— Заряжай. Поехали.
Двигаясь ползками-рывками вслед за тёмной черепахой трофейного восьмиколёсного трака (вымазанного ради патриотизма в оранжево-голубые цвета Республики, — ну и замаскировали...), грузовичок достиг наконец длинного приземистого здания перед длительным спуском в поля. Там, в темноте, что-то грохало, перекатывалось и пульсировало, — некое потустороннее, неназванное, непредставимое чудовище; и у каждого, кто только пытался домыслить — что бы это было? — тотчас сводило внутри безжизненной тоской. Не то, чтобы от этих железно-земляных полузвуков и мутных отблесков, но от самой близости монстра, желающего сожрать в первую очередь персонально тебя.
Кормак не глушил мотор. Издалека внизу гиеной прогоготала сирена и отчётливо зацокала крупнокалиберная очередь. Все молчали — кто как: насупясь или сжавшись.
— Люди, кто может сказать — что это за сарай? — обернулся назад Джо.
— Городские бойни... живодёрня, мой мальчик, сэр... — ответили из кузова несколько голосов.
— Хм, подходящее местечко, — под нос себе процедил Кормак.
— Подходящее — для чего? — спросил с нервным интересом Данила.
— Для ракетомёта моего, красавчика, — серьёзно объяснил Бродяга. — На станции дали ящик. Двенадцать. Целое состояние...
От тени трака отделилась долговязая фигура с циклопьим оком фонаря и прокричала голосом капрала:
— Где-то тут, ребзя! Всем слезать... засядем в этой хибаре.
— Эх, знать бы, чего и сколько там шевелится... — сказал Джо, ударом локтя помогая открыться дверце.
В кузове задвигались. Данила отчего-то вспомнил Хлая, мастера висения на подножке, с которым теперь ничего не случится, вздохнул и рассеянно щёлкнул тумблером радара. Экран неожиданно засветился и тут же показал объект прямо по курсу на дальности двадцать метров. Это и был трак, чернеющий панцирем впереди.
— Хей, Джо! — окликнул Данила. — Радар-то у нас, оказывается, в порядке...
Пока капрал Урей распределял ополчение по окнам бойни (ставшими теперь поистине бойницами), они выгрузили ракетомёт и устроили Бродягу на чердаке с бинокуляром просветлённой оптики и карманной рацией, одолженной в траке бронепехоты. Уговорились съехать в низинку — без мотора, на одних тормозах, и по возможности оставляя ракетомёт точно за спиной, — и двигаться до тех пор, пока радар что-нибудь не засечёт. А тогда, имея на связи снайпера Кормака, некоторое время можно постоять и под огнём, уж верно, это будет не зря.
...Первая кучка траков обнаружилась уже метров через сто после того, как они отъехали от бойни.
— Три или четыре! — сообщал Данила в рацию. — Хуг, ровно километр. Понял? Справа внизу, двигаются! Двадцать четыре, двадцать шесть с мелочью и тридцать один вправо... Как понял?
— Есть, понятно... 24-26-31... где у нас правая...
— Нас заметили!.. — весело проорал Джо, перекрикивая близкие разрывы (кормаковского «красавчика» или стволов чёрных — уже непонятно и неважно). — Поползу-ка я с Богом назад, если задняя передача...
— Минус четыре... минус десять с половиной... Слева! Слышно, нет? Семьсот восемьдесят и семьсот двадцать... Кормак, повтори! — кричал Данила, и ответом ему была хриплая мешанина:
— Ух-хрр... угу! Понял, при... приём! И-и-и-и... однако... четыре! Уши — шшш... Есть, ха-ха...
Взрывы совсем рядом; темнота; трясёт и сыплет землёй в глаза; звонкий бред в голове и колючая вата в ушах; Джо йогом изворачивается в заднее окошко; грузовичок, надрываясь на задней скорости, ползёт вспять, в горку; и опять, и опять:
— Вот ещё один — справа — плюс семь — слышишь меня — на шестьсот пять — и плюс двенадцать — на шестьсот ровно — Кормак — семь и двенадцать вправо — понял — нет — отвечай —
Кромешная окрошка продолжается неизвестное время — и тогда пространство вздымается, переворачивается, страшно скручивается и рушится набок, — Данила вдруг ощущает грузовичок как собственное тело и пытается вылезти из него; ему это удаётся, но, кажется, там, внутри, осталось ещё что-то; он мотает головой, наощупь огибает какие-то рёбра и углы и натыкается на другое своё тело; тогда он хватает в охапку самого себя, еле копошащегося, и тащит кувырком и волоком; вдруг ему начинает кто-то помогать и с силой толкает головой обо что-то твёрдое и спасительное; это — дом со стенами и крышей, понимают оба его тела; и в рот попадает горькое и холодное, разом продирающее внутренности; тут мягко лопается ком тишины в ушах и — Данила снова начинает чувствовать, что он — это он.
Данила видит: капрал Урей крепко держит его за плечи, светит фонариком, смеётся, что-то говорит и суёт ему в рот горлышко фляжки («Тьфу! гадость... не надо этого...»), рядом тяжело дышит Джо, смотрит на него удивлённо вытаращенными белками и пытается улыбнуться.
— Э-э, чувак, да ты черепушку себе ободрал... На-ка вот тебе индпакет, и вообще — полежи, расслабься, чувствуй себя как дома, — тараторил возбуждённый Урей, угловато согнувшись над Данилой. — Молодцы ребятки! Здраво, что вы успели… Особенно этот ваш ракетчик — на десять стрел уделал шестерых. Короче, атаку отбили, сарай, правда порушили с той стороны... ну, лежите, отдыхайте. На станции выгрузили два заградбата и ещё обещали батарею многостволок. Вот тут, в канистре, чуть-чуть водички... Всё! Не грустите. Я пошёл... Искренне ваш, Дугган Урей, капрал 139-го бронепехотного…
Данила нащупал на груди камешек и попытался привстать, но бетонные стены неудержимо скосились по диагонали, его тут же замутило и вывернуло наизнанку — почти насухую. Он снова растянулся на полу, подрагивающем от взрывов. Джо придвинулся, молча разорвал пакетик бинта, смочил водой и крупно трясущимися руками стал наматывать ему повязку.
— Спасибо, Джо, — сказал Данила.
— Не за что, — ответил Джо. — Это ведь ты же меня вытащил из машины. Эх-х, пропала наша тачечка!..
— Честное слово, как-то автоматически, — сказал Данила. — Если бы не твой ксивер, раздавило бы нас в лапшу...
— Что-о?! — подскочил Джо. — А твой-то где?..
— Джо, ты только не ругайся... я свой шнурок Малышу отдал.
— Молодец, красавчик, супермэн! — совершенно обалдел Джо, отцепил с пояса штык-нож и, тихо рыча, произвёл над своим ксивером примерно ту же операцию, что и Данила пару часов назад, только ещё и разрубил шнурок надвое, рассовал обрывки в нагрудные карманы — себе и напарнику.
— Ты хоть бы пораньше предупреждал, — сказал он устало и безнадёжно. — Я же за тебя, балбеса, отвечаю...
Загрохотало совсем рядом. Даниле стало вдруг всё равно. Он вслепую выудил из внутреннего кармана чекер — там должно было оставаться ещё штук пять «люси». Джо поднёс ему в крышечке воды, глядя, как он давится таблетками, покачал головой:
— Всё. Это называется контузия, Дэн. Скоро тебя Учитель заменит, это уж точно.
— А ты?
— Да и я тоже подсел в последнее время. Работать-то ещё по-всякому могу, а изнутри уже не то... Что они там, не понимают, что вот она уже — пограничная ситуация?..
Данила остатками чувств нащупал какую-то неясную угрозу. Ещё грохнуло, с потолка посыпалась какая-то гадость. Что за чёрт? А-а, всё равно... То же, наверное, чувствовал Малыш, когда собирался загибаться от бронхита.
— Ты не подумай, что я стал трусить... только из-за тебя... — с трудом выдавил Джо, но замолчал и стал обкусывать серые губы.
— Брось ты, я же всё понимаю, — сказал Данила, спокойно чувствуя, что угроза приближается, и Джо не должен здесь оставаться ни минуты. — Пойди-ка посмотри, что там снаружи. И сделаем экстренный вызов.
— Ты думаешь?
— Давай, Джо. Беги. Беги быстрей!..
Джо хлопнул его по плечу и исчез в фиолетовом провале двери.
Только бы он отошёл подальше...
Вот — сейчас. Сейчас это и произойдёт. Считая про себя безобразно раздувшиеся секунды, он на всякий случай перекатился поближе к бетонному углублению в полу глубиною метра в полтора. Если это и вправду была бойня, — сюда, наверно, сбрасывали всякие...
И тогда от могучего толчка всего окружающего пространства гулко взорвалось что-то в груди. Стена перед его глазами медленно подломилась, как бы став на колени, потолок кошмарно пополз навстречу, и дикая беспорядочная встряска, от которой даже бетон показался зыбучим и мягким, швырнула его в яму. Свет померк, вокруг тяжко заскрипело, охнуло и — навалилась тишина.
Всеобъемлющая, нежная, торжественная тишина, звенящая серебряными колокольчиками...
Я жив, подумал Данила. Снова в ловушке. Чекер зажат в мокрой ладони. Ура, чёрт побери.
Уже в который раз за эти эпохальные шесть дней он улыбался самому себе, тихо радуясь, что жив и, кажется, почти цел. Везёт же ему на такие тайные уродливые торжества в замкнутых пространствах...
Только бы Джо успел отбежать подальше! Пускай Проводник забудет про него, Данилу, заживо замурованного в руинах заброшенной живодёрни, но пусть он сделает так, чтобы Джо был далеко от этой кучи изуродованных камней!
Он долго лежал, не двигаясь, на холодном шероховатом бетоне и повторял одну и ту же короткую молитву.
Потом, нашарив на колючем полу какой-то острый осколок, с первого раза попал в кнопку чекера. Кругленький чёткий ярко-зелёный огонёк затуманился и поплыл в глазах тёплыми влажными разводами. Эге, братец, да ты никак расчувствовался! Миссия-то ещё не кончена, чему ты радуешься, обалдуй?..
Он вздохнул, легко и коротко, кое-как поскрёб под собой на полу, устраиваясь на колючих осколках, и обнаружил, что у него осталась большая часть плащ-палатки, зажатой меж полом и павшей плитой. Оторвать её оказалось не так-то просто, но, запахнувшись в брезент, он свернулся калачиком и почувствовал себя так уютно и спокойно, что почти отступили слабость и дурнота.
Медленный плавучий покой объял и обволок его, ласково потянул ввысь и в никуда.
И перед тем, как Даниле позволено было стать вовсе бестелесным, он почувствовал на лбу легчайшее, бережное прикосновение знакомой руки.
— Проводник?.. — сказал бы он, если бы умел говорить и видеть. — Заберите меня отсюда.
СЕГМЕНТ ЗЕЛЁНЫЙ
(VIII, главы 66-76)
Когда он понял, что спит и во сне говорит себе: «Это сон», — он ничего не видел, только прислушивался и ощущал в себе слабую, почти беззвучную, но до такой степени знакомую музыку, что сначала принял её за простое движение времени; скоро музыка (в которой явственно уже различались голоса гитары, альта и блок-флейты) осторожно напомнила ему, что времени-то в сущности ведь и нет, это просто движение, дроблёное (чтобы его можно было заметить и понять) на равные крупички-гранулы, и для него это движение — удары сердца; он обрадовался, хотел запомнить понравившуюся мысль и ещё раз сказать себе голосом природы, когда наконец заметил, что веки его дрожат, и он только делает вид, что не хочет просыпаться.
Он обнаружил, что воздух пахнет сытно и ароматно, простыни — толстые и как бы надувные наощупь, подушку заменяет просто округлый выступ в головах (не то, чтобы мягкий, но неуловимо — как-то по-живому — меняющийся от малейшего движения), а кровать его совершенно со всех сторон обступили бесшумные джунгли: незнакомые тёмные толстомясые листья, за которыми угадывалось стекло, а за стеклом — солнце и воздух.
Ещё он увидел себя в чистой тельняшке, любимых скаутских шортах с десятком карманов (дырка сзади справа, правда, бесследно исчезла) и босиком. Царапин на руках и ссадины на лбу тоже как не бывало.
За всем этим не ощущалось никакого беспокойства: «Я — в Центре, — сказал он себе, — долго же я спал... », — но язык его снова оказался чужим, хотя что-то... что-то подозрительно напоминающим; краткие суховатые жужжаще-щёлкающие сочетания — и вся фраза маленьким шершавым камешком уложилась вдруг в два-три слога.
Ну естественно! — обрадовался он, — это шерский. Значит, их действительно готовят в Империю, и теперь...
И тут же похолодел и рванул вырез тельника: на груди не было шнурка с орро шедж. «Ох ты, Господи...» — в панике проронил он и почти не заметил, что на новый его язык это теперь не переводится.
В минуту он обшарил небольшую полукруглую оранжерею, в которой его угораздило очнуться: наполовину комната, наполовину садик, стеклянная панорама с широчайшим видом на пятнисто-зелёные тропики, большое озеро далеко внизу и мягкая на вид — телесного, совсем человеческого цвета — стена, со всех сторон плотно примыкающая к огромному окну (кроме узкой арки, из которой ослепительной чистотой сияла ванная), и такие же пол и потолок, — всё это продуманно-простое, теплое, удобное окружение было странно только одним обстоятельством: оно не имело и намёка на дверной проём или хоть какой-нибудь выход.
«Стоп!» — сказал он себе (и слово было успокоительно похоже на земное), решительно приблизился к самой середине переборки, протянул руку и произнёс заклинание:
— Да-гха, дз’орз! (Сим-Сим, открой дверь!)
Стена тут же плавно выкруглилась высокой аркой, и на Данилу, пулей вылетев из-за спины стоящего — руки на груди — Проводника, набросился самый настоящий Джошуа Дабл Льюис, бывший лейтенант связи Республиканской армии.
— Эге! да ты отлично поживаешь, брат!.. — тискал его сияющий от радости напарник. — Дай-ка посмотреть на тебя. Хор-рош!
— Ас-нар, тог’м! (Здорово, брат!) — вполне автоматически произнёс Данила, ещё не в силах улыбнуться (до него вдруг дошло, что Джо по-прежнему изъясняется на ильзарском — общем языке Республики). — Садз’р олх? (долго я спал?)
— Доброе утро, Даня. Не волнуйся, твой камешек у меня, — по-домашнему просто сказал Проводник, чем сызнова ввёл Данилу в состояние остолбенения, ибо всё это было произнесено на необыкновенно чистом русском.
— Здоров же ты насчёт поспать, — продолжал Джо, как бы не замечая замешательства Данилы, у которого в голове творилось настоящее смешение языков. — Тридцать два часа отгрохал, а мы с Гинни успели уже смотаться на озеро...
Тень улыбки дрогнула в бороде Проводника, он знакомым жестом повёл по воздуху ладонью. Данила наконец почувствовал, как нечто щёлкнуло и открылось у него изнутри головы, совершенно разные речевые миры тут же разделились и узнали свои места, и он понял, что родных языков у него теперь не два, а три, и притом он может произвольно менять их по своему усмотрению.
Проводник же (Данила вдруг заметил себе, что он поразительно похож на артиста, сыгравшего Алана Пэрриша в «Джуманджи» и обалденную мисс Даутфайр, только с бородой) положил руки на плечи мальчишек, и сказал короткую речь, чередуя три языка:
— Теперь всё в порядке? Прекрасно, Данил. Я вижу, мнемоматрицы вы оба хорошо усвоили. У вас два дня отдыха. Сейчас вы можете говорить так, как вам удобно. Джошуа, я вижу, пристрастился к ильзарскому. Но с началом подготовки переходим исключительно на шерц. Договорились?
— Да, сэр! Хорошо... — сказали мальчишки в один голос.
— Ну, теперь побеседуем немного за трапезой и — отдыхайте, — сказал Проводник, приглашая Данилу войти в стену, противоположную той, за которой, кажется, находилась его спальня-оранжерея. Джо привычно обозначил рукой тут же растворившуюся ему навстречу арку, они шагнули в коротенький сумрачно-жёлтый коридор и через четыре шага (Джо пробормотал на ходу что-то вроде: «Сто седьмой... столовая...») минули другую арку — она открыла просторную пустоватую залу; здесь за пятью-шестью столиками сидели люди — с некоторыми Проводник коротко раскланялся, смуглый длинноволосый парень, за ближним столиком уплетавший нечто вроде разноцветной лапши, привстал: «Буэна маньяна, Маэстро...» — остальные пили что-то из высоких бокалов или просто негромко разговаривали.
У стены, освещённой многими рядами дисплеев с выносными пультами и микрофонами, Проводник бегло нащёлкал что-то на клавиатуре и пригласил, всё ещё играя разными языками: «Кто первый? заказывайте, милости прошу...»
Джо вполголоса сообщил микрофону две-три фразы, экран пополз длинными рядками цифр и вдруг цветасто и аппетитно изобразил полукруглую пластиковую мисочку со многими отделениями (в одном была яичница с беконом, в других — кетчуп, горчица, кучка маслин и сэндвич с зеленью), а также высокий бокал с соломинкой. Всё это — в точности до малейшей детали — Джо, ткнув на пульте «еnter» и дверцу-крышечку рядом, тут же и получил на ярком оранжевом подносе.
— Теперь ты, — сказал он Даниле. — Да не бойся! Если у вас есть южно-сибирский диалект, можешь прямо так и шпарить...
Данила, слегка волнуясь, прошептал в микрофон что-то про борщ с мясом, перцем и сметаной (украинский), салат с капустой, щавелем и зелёным горошком и флотский ассорти-компот, торопливо добавил два ломтя чёрного хлеба (один с маслом) и через пятнадцать секунд стал иметь точно такой же поднос, но с красивыми керамическим тарелками и даже перечницей-солонкой в виде знакомых грибков.
— Вот это ничего себе, — озадаченно замер Данила. — Как же это они всё угадали? За полминуты...
— Неплохо, да? — похвастался Джо. — И всё вот так здесь — с полуслова... Ты не стесняйся, если что не так — смело дави «еscape», а потом «аlt—еnter» и говори свои замечания.
— Да что ты! И так сплошная фантастика...
— У нас это уже третья по счёту фантастика, — наставительно изрёк Джо. — Пора бы уж, наверно, привыкнуть.
За треугольным прозрачным столиком их ждал уже Проводник с алым бокалом питья и крошечной корзинкой тёмных ягод.
Борщ был невыносимо восхитителен — Данилу аж передёрнуло от вожделения, когда он, зажав волю, хотел степенно разломить надвое кубик чёрного хлеба и попросить у Джо капельку горчицы; но вместо хлеба в руке у него вдруг оказалась белая керамическая ложка и как-то бочком, исподволь скользнула в яство; на дальнейшее, включая конечную операцию с наклоном тарелки, ушло не более минуты.
— Ну как тебе? — поинтересовался Джо. — Правда же, всё похоже на домашнее?
— Мм-м... уг-м! — раздобрев и оттаяв после первого, помотал головой Данила и притянул к себе блюдечко с салатом. — Превыше.
Он впервые взглянул на Проводника, только выловив огромный абрикос без косточки из пузатого — чуть ли не полулитрового — бокала. Проводник с характерным знаком терпеливой улыбки пододвинул корзинку с ягодами к середине стола (до Данилы дошло: должно быть, он вёл себя за столом не в лучших традициях центрового этикета; что же — такого царственного борща он не едал не только на Острове и в голодном краю форт-шилдского направления, но, без преувеличения сказать, и дома).
— Угощайтесь, это черника, — сказал Проводник по-ильзарски, уловив, что Джо и Данила по инерции всё время на него соскальзывают. — Для начала должен повиниться: мы поставили вас под великий риск. Правда, мы почти не опасались за вашу безопасность, важнее было — выдержите ли вы психологически. Но вы не только с честью вынесли на себе самое тяжкое, — вы перекрыли самые смелые надежды Центра. Даже Голова не мог спрогнозировать, что вы сделаете столько открытий всего-навсего за пять дней, пока были вместе. Джошуа за четыре недели приготовил отличный плацдарм для поиска и дал нам тысячи терабайт информации о Восточном мире. А ты, Данила, оказался самой большой удачей Центра, — твоё безупречное поведение во время операции блестяще подтвердило расчёты Головы. Такое полное совпадение твоих вероятностных полей с нашим общими задачами в Восточном мире — это либо сказочное везение, либо какая-то новая твоя способность. Мы это ещё исследуем, — скоро, когда вы познакомитесь с шехром Саджесом и сущностью шерской части нашей операции. Пока же спрашивайте о чём угодно — хотите (взглянув на Данилу, сказал он по-русски), закажем мороженого? или, может быть (по-английски, для Джо), пару бутылочек кока-колы?..
— Можно я у вас спрошу... сразу много вопросов, — решился Данила, потихоньку загибая пальцы под столом.
— Ну конечно, выкладывай!
— Какая связь между мирами? Почему вы называете войну Восточным миром? Какая Голова всё прогнозирует? Правда ли, что вы — самый главный начальник Центра? Что такое эти... поля и кто такой Саджес? И ещё —
— Стоп-стоп! Для двадцати минут, которые у нас есть, этого более чем достаточно. Первое: я работаю в образовательном департаменте Центра. Готовлю будущих линкеров (связных между мирами — в пределах нашей системы). Рассчитываю вместе с Головой, нашим электронно-кристаллическим мудрецом, вероятностные поля линкеров и связываю их с нашими задачами для того или иного мира. Вот теперь немного поконкретнее: система миров и вероятностные поля.
Проводник вынул из салфеточного стаканчика в центре стола три разноцветных соломинки, две из них сложил крест-накрест, и третью — ещё перпендикулярно двум первым, из чего получился трёхмерный крест, что-то вроде противотраковых «ежей», неоднократно виденных Данилой на республиканских укреплениях; затем он накрепко стянул их в центре колечком для салфеток и на все шесть кончиков наколол по ягоде.