Показательно, что первое донесение о речи Стали на, посланное в Вашингтон А. Керком, касалось реакции германского посольства в Москве. Немецкие дипломаты, подчеркивалось в сообщении, с удовлетворением вос приняли речь, полагая, что она открывает путь к улуч шению отношений между Германией и СССР17. В сле дующем донесении Керка, содержащем подробное изложение внешнеполитического раздела сталинской речи18, вновь обращалось внимание на положения, кото рые касались Германии.
Слова Сталина о стремлении стран Запада спровоци ровать советско-германский конфликт «без видимых на то оснований» в сочетании со сформулированной им за дачей советской внешней политики — «соблюдать осто рожность и не давать втянуть в конфликты нашу страну провокаторам войны, привыкшим загребать жар чужи ми руками»19, привели А. Керка к такому выводу. Это
«дало повод для мнения, будто Советский Союз, судя по словам Сталина, публично провозгласил, что если Гер мания не станет непосредственно угрожать советским границам, то она может рассчитывать на советский ней тралитет в случае войны против западных держав»20. Несмотря на оговорки («дало повод», «будто»), сталин ская мысль передана верно.
Но что означал в плане конкретном советский ней тралитет в случае войны Германии с Англией и Фран цией? Американский историк Р. Такер, автор биографии Сталина, следующим образом комментирует прогерман ские высказывания в его докладе на партийном съез де: «Это поднимало вопрос о возможности переговоров о нейтралитете, что застраховало бы Гитлера от того, чего он опасался больше всего — войны на два фронта»21.
В дни партийного съезда Германия, в прямое нару шение Мюнхенского соглашения о международных га рантиях новых границ Чехословакии, оккупировала всю страну. Заранее располагая информацией о намерениях Гитлера (о чем было известно во всех европейских сто лицах), американская дипломатия старалась оценить возможные последствия нового акта агрессии Германии
для ее отношений с Советским Союзом. В записи в днев нике главы европейского отдела Госдепартамента США Дж. Моффата за 14 марта (за день до вступления немец ких танков в Прагу) ожидавшийся захват Чехословакии интерпретировался двояко. И как стремление Германии
«обеспечить себе тыл на случай, если она решит дви гаться на Запад. В то же время... они (нацисты. — Д.Н.) пока что поддерживают в состоянии неопределенности свой украинский маршрут в надежде, что смогут в обмен договориться с Советской Россией, сперва по линии тор говой, а затем и по политической». И как «продолжение движения на восток»22.
После выступления Сталина на съезде, по наблюде ниям американских дипломатов в Москве, стремление советской стороны к налаживанию отношений с Герма нией получило новые подтверждения. В частности, в на чале апреля А. Керк сообщал в Вашингтон о том, что в Советском Союзе как на официальном уровне, так и на неофициальном заметен «отход от демонстрации абсо лютной враждебности, которая прежде была присуща отношениям с Германией»23.
Смещение М.М. Литвинова с поста народного комис сара иностранных дел СССР, объявленное через прессу в самом начале мая, посольство связало со сменой кур са советской внешней политики. А. Керк сообщал в Гос департамент: «Эта перемена может означать отход от принципа коллективной безопасности к установлению отношений с Германией в соответствии с указаниями, содержащимися в речи Сталина на XVIII съезде ВКП(б). О чем свидетельствуют также неподтвержденные слу хи, циркулирующие в последнее время в Москве, о не коем германском предложении советскому правитель ству, сделанном, по-видимому, чтобы нейтрализовать франко-британское влияние»24.
С переменами в советской внешней политике связы вали американские дипломаты и последовавшую с при ходом в НКИД СССР В.М. Молотова чистку его кадрово го состава. Изменился, отметили в посольстве США, за очень небольшим исключением, почти весь штат Нар
комата иностранных дел25. Новый поверенный в делах США в СССР С. Грамон (сменивший получившего на значение в Берлин А. Керка) писал государственно му секретарю К. Хэллу, что налицо «очевидное стрем ление удалить из комиссариата по иностранным делам служащих, которые были тесно связаны с литвиновским руководством»26.
«...Всех надо было менять... мне пришлось строго очень менять почти всю головку»27, — вспоминал В.М. Моло тов.
Большой интерес представляют донесения амери канского посольства в Вашингтон, посвященные одному из ключевых событий в советско-германских тайных пе реговорах — первой встрече В.М. Молотова в качестве наркома иностранных дел с германским послом Ф. Шу ленбургом, которая состоялась 20 мая.
Ранее Ф. Шуленбург, в прошлом германский посол в Иране, выезжал в Тегеран для участия в церемонии бракосочетания члена шахской семьи. Оттуда он был неожиданно вызван в Берлин, где получил новые ин струкции от министра иностранных дел И. Риббентропа. С. Грамон доносил 17 мая в Госдепартамент, основыва ясь на информации, полученной от «Джонни»: ожидает ся прибытие Шуленбурга с важной, но пока еще неиз вестной инструкцией и что он будет принят Молотовым и его заместителем Потемкиным28.
В тот же день, когда Ф. Шуленбург был принят В.М. Молотовым, Госдепартамент получил от своего по сольства в Москве информацию с грифом «сугубо кон фиденциально», в которой излагалось содержание ин струкций И. Риббентропа. Перечислялись их основные пункты: германское правительство считает, что отныне между Германией и Россией не существует непреодо лимого идеологического барьера; у Германии более нет враждебности к СССР, в связи с чем она хотела бы вы яснить нынешнюю советскую позицию. Послу вменялось в обязанность соблюдать осторожность, чтобы не вы звать тревогу у Японии — участника Антикоминтернов- ского пакта29. Американский информатор в германском
посольстве подчеркивал, что «инструкции послу носят общий характер и пока не могут рассматриваться как определенное немецкое предложение Союзу Советских Социалистических Республик, хотя и являются, воз можно, первым шагом в этом направлении, и что даль нейший прогресс по очерченной линии будет зависеть от того, какова будет здесь реакция на беседы с послом»30.
Известные по официальным публикациям документы о приеме В.М. Молотовым германского посла 20 мая — как донесения из Москвы американского посольства, основанные на информации от «Джонни», так и запись беседы, сделанная Молотовым, практически совпадают.
Согласно американскому документу, часовая беседа началась с заявления посла, что он нашел в Берлине но вую, более благоприятную по отношению к СССР атмос феру и что следует возобновить прерванные экономи ческие переговоры. Но В.М. Молотов выразил сомнение в перспективности таких переговоров, пока под перего воры не будет подведена «политическая база». Дальше разговор сконцентрировался на политическом аспекте советско-германских отношений, причем каждый из со беседников пытался выведать что-либо конкретное о по зиции другой стороны. Посол говорил, что он по своему положению не может определять политику правитель ства Германии, но Молотов, будучи главой правитель ства, обладает для этого полномочиями, чтобы объяс нить, что он имеет в виду под «политической базой». Молотов ограничился словами, что вопрос требует даль нейшего обсуждения31.
Осторожность, проявленная обеими сторонами, объ яснима — ведь речь шла об изменении вектора их внеш неполитической ориентации. Перехода, в преддверии всеобщего европейского конфликта, от глухой враждеб ности — к партнерству. Значит ли это, что сталинское руководство уже сделало свой выбор между западны ми демократиями и нацистской Германией? Этим вопро сом задавались и в посольстве США. Несмотря на отри цание немецкой стороной связи между ее предложением возобновить торгово-экономические переговоры и трой
ственными переговорами в Москве, писал С. Грамон в Госдепартамент, «немецкое обращение не могло не быть связанным с советско-английскими переговорами»32.
Оставим пока в стороне вопрос о том, когда в Крем ле приняли принципиальное решение договориться с нацистской Германией вместо соглашения с Англией и Францией. Здесь отметим не менее важное обстоятель ство, о чем говорят оба документа — и американский (основанный на информации от «Джонни»), и советский. А говорят они об одном и том же: непосредственная ини циатива перевода советско-германских переговоров из экономической плоскости в политическую принадле жала советской стороне — отнюдь не германской. По сле заявления В.М. Молотова о том, что «экономическим переговорам должно предшествовать создание соответ ствующей базы», в его записи беседы читаем: «Во вре мя всей этой беседы видно было, что для посла сделан ное мною заявление было большой неожиданностью. Он всячески пытался заверить, что Германия серьезно от носится [к переговорам] и рассчитывает на заключение экономического соглашения с СССР. Посол, кроме того, весьма стремился получить более конкретные разъяс нения о том, какая именно политическая база имеет ся в виду в моем заявлении, но от конкретизации этого вопроса я уклонился»33. Мог дать разъяснения, но укло нился.
После приема у наркома посол направился к его пер вому заместителю. Ф. Шуленбург пришел ко мне, за писал В.П. Потемкин, «растерянный и смущенный». Не получив ответа на вопрос, что за надлежащая полити ческая база должна быть подведена под экономические переговоры, посол не знал, что ему сообщить в Берлин о беседе с Молотовым34. Любопытно, что эта важная для выяснения сути дела запись Потемкина не была отобра на для публикации составителями сборника документов
«Год кризиса. 1938-1939».
Хотя В.М. Молотов не решился конкретизировать свой интерес к политическому соглашению с Германи ей, Ф. Шуленбург, подводя итог беседе, оказался близок
к истине. По его мнению, «только определенное предло жение, исходящее от германского правительства, будет здесь рассматриваться всерьез»35.
Догадка Ф. Шуленбурга о том, что В.М. Молотов сво им требованием о необходимости подведения под дву сторонние отношения «политической базы» хотел подтолкнуть немецкую сторону к «определенному пред ложению» на переговорах, нашла подтверждение в вы ступлении В.М. Молотова 31 августа на сессии Верхов ного Совета СССР с предложением ратифицировать подписанный им советско-германский пакт. По призна нию Молотова, с 1926 года «политической основой» от ношений с Германией стал «договор о нейтралитете» (Берлинский договор о ненападении и нейтралитете),
«который был продлен уже нынешним германским пра вительством в 1933 году». Добавив, что «этот договор о нейтралитете действует и в настоящее время»36.
Следовательно, к моменту заключения пакта о нена падении продолжал действовать продленный Гитлером в мае 1933 г. Берлинский договор, представлявший цен ность именно как политический договор. Так как статью о нейтралитете дополняли и развивали другие статьи договора, закрепившие характеристику двусторонних советско-германских отношений со времен Рапалло 1922 г. как «самых дружественных» (М.М. Литвинов). Но объяснение советского стремления заключить с Герма нией новый договор только тем, что вместе с ним стороны подписали секретный протокол о разделе «сфер интере сов» в Восточной Европе, будет неполным. Не учитыва ющим широкого геополитического контекста пакта о не-' нападении, подлинное значение которого раскрылось через несколько дней, когда Германия напала на изоли рованную Польшу, а сталинский Советский Союз закре пил антизападную направленность нацистской агрессии.
По этим документам видно — и это следует подчер кнуть, — что на данной стадии продолжавшейся эволю ции советско-германских отношений большее стремле ние к двустороннему сближению проявляла советская сторона. Высказываясь за то, чтобы не ограничиваться
сферой экономических отношений, а урегулировать дву сторонние политические отношения. Более того, сделать политическое урегулирование приоритетным.
Все же нельзя не задаться вопросом: подведение ка кой «политической базы» под советско-германские отно шения имел в виду В.М. Молотов? Если он имел в виду только заключение договора о взаимном ненападении, то мог воспользоваться заявлением Ф. Шуленбурга о том, что германское правительство считает Берлинский дого вор 1926 г. сохраняющим силу. Молотов же, как уже го ворилось, «уклонился» от разъяснения своей позиции, несмотря на настойчивость посла. Другими словами, у него была уже выработана определенная позиция, но Молотов предпочел пока не раскрывать карты.
В Берлине, в отличие от Москвы, еще не были гото вы к сделке, на которую прозрачно намекал В.М. Моло тов. Через несколько дней «Джонни» передал американ цам информацию о реакции германского МИДа на отчет Ф. Шуленбурга о встрече с Молотовым — воздержаться от дальнейших шагов по сближению37. Через месяц в еще одной депеше в Госдепартамент о состоянии советско- германских отношений С. Грамон сообщил о результатах очередной поездки Шуленбурга в Берлин. Как выясни лось, И. Риббентроп никак не откликнулся на предложе ние Молотова подвести «политическую базу» под дву сторонние отношения38.
До 28 июня, когда произошла вторая встреча Ф. Шу ленбурга с В.М. Молотовым, депеши, посылаемые аме риканским посольством в Госдепартамент, в основном касались советско-германских экономических перегово ров. Такие переговоры шли — не очень активно, но и без формального разрыва39.
Запрос германского посла о новой встрече был тут же удовлетворен. В.М. Молотов, вероятно, спешил узнать ответ на свое предложение относительно подведения под советско-германские отношения «политической базы». Но его ждало разочарование. В беседе, продолжавшей ся больше часа, Ф. Шуленбург ограничился тем, что по вторил заверения об отсутствии у Германии агрессив
ных намерений в отношении Советского Союза. Приведя в подтверждение такие аргументы: полное прекращение антисоветских публикаций в немецкой прессе, уступка Венгрии Закарпатской Украины (снимавшая с повестки дня так называемый украинский вопрос, то есть продол жение движения Германии в восточном направлении), заключение в начале июня Германией договоров о нена падении с Эстонией и Латвией40.
Но на В.М. Молотова эти аргументы не произвели впечатления. На его замечание, что договоры Герма нии с прибалтийскими странами не имеют прямого отно шения к Советскому Союзу, посол откликнулся вопро сом, не желает ли СССР заключить с Германией такой же договор. Однако «Молотов уклонился от обсуждения вопроса»41.
Далее В.М. Молотов пожаловался на несоблюдение Германией советско-германского договора 1926 г., го ворил о ненадежности договоров о ненападении в све те аннулирования Германией аналогичного ее договора с Польшей. Он ответил утвердительно на вопрос посла, распространяется ли на Германию провозглашенная на партийном съезде советская политика поддержания нормальных отношений со странами, которые не поку шаются на интересы СССР42.
Заключение, к которому пришли в германском по сольстве по результатам второй встречи Ф. Шуленбур- га с главой советского правительства, нашло отражение в отправленном в Берлин отчете. В.М. Молотов, говори лось в отчете, придерживается выжидательной тактики, но проявил определенный интерес к возможности кон кретного предложения политического характера, кото рое исходило бы от Германии43.
Опубликована и советская запись беседы В.М. Моло това с Ф. Шуленбургом 28 июня. Запись подтверждает, что главу советского правительства интересовал прежде всего немецкий ответ на предложение о создании «по литической базы» в двусторонних отношениях. Молотов настойчиво просил посла изложить его видение возмож ности улучшения отношений между Германией и СССР.
И остался недоволен ответом последнего, что «надо пользоваться каждой возможностью, чтобы устранить затруднения на пути улучшения отношений». По оценке Молотова, более чем часовая беседа мало что дала. Чи таем запись: «Если посол и теперь, после поездки в Бер лин, ничего другого не предлагает, то, очевидно, сказал я, он считает, что в советско-германских отношениях все обстоит благополучно, и посол — большой оптимист»44.
Проявив инициативу с предложением о подведении
«политической базы» под советско-германские отноше ния, Молотов был, с его точки зрения, вправе ожидать содержательного ответа. Какого — тогда осталось не выясненным. Во всяком случае, Молотов не проявил ин тереса к предложению Ф. Шуленбурга заключить, по примеру договоров Германии с Эстонией и Латвией, дву сторонний договор о ненападении как таковой. Договор под таким названием был заключен только в августе, за несколько дней до всеобщего конфликта в Европе. Совет ские условия, принятие которых немецкой стороной при вело к заключению пакта о ненападении, нашли свое вы ражение в секретном дополнительном протоколе к пакту
«о разграничении сфер обоюдных интересов в Восточной Европе». Согласно сохранившейся немецкой записи о пе реговорах в Кремле, завершившихся подписанием пак та о ненападении, именно условия секретного протоко ла, а не текст самого пакта, стали предметом дискуссии Сталина и Молотова с приехавшим в Москву министром иностранных дел Германии И. Риббентропом. Об этом — геополитическом назначении пакта говорит факт его подписания в самый канун всеобщего конфликта.
Тем временем, на этот раз в Берлине, возобновились советско-германские переговоры по экономическим во просам. Но и только. Из рассматриваемых депеш амери канского посольства в Москве (которые, напомним, осно вывались преимущественно на информации от «Джонни») не ясны причины медлительности германской стороны. Возможно, сказывалась борьба мнений в нацистском ру ководстве. Так, в телеграмме из Берлина от 3 июля новый поверенный в делах США в Германии А. Керк оценивал
как компромисс между сторонниками и противниками сближения с СССР возобновление переговоров в немец кой столице вместо Москвы45, куда ранее предполагалось послать заведующего восточноевропейской референту рой отдела экономической политики министерства ино странных дел Германии Ю. Шнуре. Но скорее всего Гит лер, которому принадлежало окончательное слово, еще не решил, на каких условиях следует договариваться со Сталиным. Инструкция министерства иностранных дел Германии Ф. Шуленбургу по-прежнему предписывала воздерживаться от каких-либо шагов по дальнейшему сближению с советской стороной46.
О возобновлении советско-германских переговоров о кредитах и торговле ТАСС сообщило только 22 июля. Задержку с официальным объявлением о переговорах нетрудно объяснить внешнеполитическими соображе ниями. Пониманием, что любое изменение в отношениях между СССР и Германией неизбежно будет иметь ши рокий международный резонанс. И прежде всего не мо жет не сказаться на московских тройственных англо- франко-советских переговорах с провозглашенной целью изолировать нацистского агрессора.
На Западе многие государственные деятели (хотя и далеко не все) отказывались верить в возможность советско-германского сближения. Например, министр иностранных дел Польши Ю. Бек говорил, что не следу ет ожидать, вопреки циркулирующим слухам, сближе ния Берлина с Москвой, по крайней мере в ближайшем будущем. Легче Западу найти какое-то взаимопонима ние со странами Оси, полагал Бек, чем нацистам с ком мунистами — из-за фундаментальных расхождений в их идеологических доктринах, служащих основой внеш ней политики и Германии, и СССР47. Но вскоре польского министра постигло горькое разочарование.
К августу 1939 г., последнему предвоенному месяцу в Европе, отношениям между Германией и СССР было придано ускорение — наконец от взаимного зондирова ния позиций стороны перешли к их политической кон кретизации.
С немецкой стороны решительный шаг был сделан
26 июля, который стал, констатировала Комиссия по по литической и правовой оценке советско-германского до говора о ненападении от 1939 года, образованная Съез дом народных депутатов СССР, принципиально важным рубежом в двусторонних контактах — «на всех направ лениях — и по объему, и по содержанию»48.
В этот день К. Шнурре, который вел в Берлине пе реговоры по экономическим вопросам с временным по веренным в делах СССР в Германии Г.А. Астаховым, уединился с ним в кабинете одного из берлинских ресто ранов. Здесь, за обедом, собеседники, по выражению Дж. Кеннана, «добрались до сути дела»49. Неожиданно для советского представителя Шнурре стал развивать про странные мысли о перспективах советско-германских отношений. По его словам, руководители германской по литики были преисполнены решимости «нормализовать и улучшить эти отношения». В условиях, продолжил Шнурре, когда «державы стоят на распутье, определяя, на какую сторону стать», Германия желала бы исполь зовать все возможности, чтобы сблизиться с СССР. Но с советской стороны она не получает должного отклика, оставив без ответа германское предложение продлить или освежить Берлинский договор 1926 г.
Пораженный услышанным, советский дипломат спросил, не является ли услышанное им личной точ кой зрения К. Шнурре. Ответ последовал тут же: «Не ужели вы думаете... что я стал бы говорить вам все это, не имея прямых указаний свыше?» Далее, сообщал в НКИД СССР в тот же день Г.А. Астахов, «он подчер кнул, что именно такой точки зрения держится Риббен троп, который в точности знает мысли фюрера». Тем не менее Астахов выразил сомнение, что намечаемое изме нение германской политики «носит серьезный, неконъ юнктурный характер и рассчитано надолго вперед». На это последовало: «Скажите, каких доказательств вы хо тите? Мы готовы на деле доказать возможность догово риться по любым вопросам, дать любые гарантии. Мы не представляем себе, чтобы СССР было выгодно стать на
сторону Англии и Польши, в то время как есть полная возможность договориться с нами».
«Чувствуя, что беседа заходит слишком далеко», до носил в тот же день в Москву Г.А. Астахов, «я перевел ее на более общие темы...». В частности, на тему анти советской программы в книге Гитлера «Main Kampf» («Моя борьба»). На что К. Шнурре ответил, что Гитлер
«прекрасно учитывает все изменения в мировой обста новке. Книга была написана 16 лет тому назад в совер шенно других условиях. Сейчас фюрер думает иначе. Главный враг сейчас — Англия». Возвращаясь к основ ной теме беседы, К. Шнурре добавил к вышесказанному:
«Мы считаем, что СССР и сейчас может стать на путь сближения с Германией и Италией, подобно тому как это имело место в так называемый рапалльский период. Этому способствует и то обстоятельство, что Германия и Италия хотя и боролись с коммунизмом, но настроены антикапиталистически... »50
Ссылки К. Шнурре на изменение международной об становки объясняют готовность германской стороны идти так далеко навстречу советской стороне, насколь ко это возможно — лишь бы предотвратить образование антигерманской коалиции в Европе и изолировать Поль шу, нападение на которую было предрешено Гитлером.
Об открывшихся таким образом возможностях для Со ветского Союза Г.А. Астахов писал в другом сообщении в Москву: «Я не сомневаюсь, что если бы мы захотели, мы могли втянуть немцев в далеко идущие переговоры, получив от них ряд заверений по интересующим нас во просам». И пророчески добавил: «Какова была бы цена этим заверениям и на сколь долгий срок сохранили бы они свою силу, это, разумеется, вопрос другой»51.
2 августа Г.А. Астахова, который посетил статс- секретаря МИДа Германии Э. Вайцзеккера, неожиданно захотел принять и министр иностранных дел И. Риббен троп. Последний, доносил в Москву советский дипломат,
«приступил к монологу, продолжавшемуся свыше часа... Мне едва удалось вставить несколько реплик и замеча ний».
И. Риббентроп не только подтвердил новую офи циальную позицию Берлина по вопросам советско- германских отношений, высказанную до него К. Шнур- ре в беседе с Г.А. Астаховым, но и расставил некоторые важные акценты. Хотя министр говорил о том, что в деле урегулирования двусторонних отношений он «не счита ет необходимым особенно торопиться», повторный, и на более высоком уровне, прием советского поверенного в делах говорит о другом. (Достаточно сказать, что всего лишь тремя неделями позже стороны подписали пакт о ненападении.) Благополучное завершение торговых пе реговоров, продолжил И. Риббентроп, «может послу жить началом политического сближения». Единственное условие с немецкой стороны — «это взаимное невмеша тельство во внутренние дела», сопровождавшееся заяв лением, что «никаких поблажек коммунизму в Германии мы не допустим».
В различных выражениях и несколько раз, доносил в Москву Г.А. Астахов, министр говорил о своей уве ренности в том, что «по всем проблемам, имеющим от ношение к территории от Черного до Балтийского моря, мы могли бы без труда договориться». Ссылаясь на свой долгий опыт пребывания в странах Запада, И. Риббен троп подытожил этот опыт такими словами: «ему ка жется, что германцам с русскими, несмотря на всю раз ницу идеологий, разговаривать легче, чем с «западными демократиями »52.
На следующий день информацию о приеме им Г.А. Астахова германский министр направил послу в Москве Ф. Шуленбургу. В ней он сообщил о готовности немецкой стороны к «конкретизации» переговоров, как только получит официальное согласие советской сто роны «приступить к формированию новых отношений». Как И. Риббентроп представлял себе «конкретизацию», можно судить по его сообщению послу, что в разговоре с советским поверенным в делах он «сделал намек, что о судьбе Польши мы можем с Россией договориться»53.
Очередная встреча Ф. Шуленбурга с В.М. Молотовым
3 августа началась с заявления посла, что он «имеет по
ручение германского правительства подтвердить выска
занное К. Шнурре» в беседе с Г.А. Астаховым54.
По-видимому, из беседы с германским послом, про должавшейся полтора часа, В.М. Молотов сделал вывод о принципиальном изменении германской позиции. В его записи беседы приводится заявление Ф. Шуленбурга, уполномоченного на то германским правительством, — что «между СССР и Германией не имеется политиче ских противоречий». На уточняющий вопрос Молотова о недавнем военно-политическом договоре Германии с Италией он получил заверения, что это соглашение име ет антизападную направленность. Посол говорил об от сутствии у Германии враждебности к СССР как на Вос токе, где Германия «не старается ободрять Японию в ее планах против СССР», так и на Западе, где «нет пун ктов, которые бы вызывали трения между Германией и СССР на всем протяжении между Балтийским и Черным морями»55. Что касается продолжавшихся тройственных переговоров, то Ф. Шуленбург поставил В.М. Молотова перед выбором заявлением о том, что вхождение СССР в новую комбинацию держав в Европе «может создать затруднения для улучшения отношений Германии и СССР»56.
Сообщая в Вашингтон о результатах этой, третьей по счету встречи В.М. Молотова с германским послом, С. Грамон сослался на информацию от «Джонни» об об щем настрое немецких дипломатов в Москве. Налицо улучшение советско-германских отношений, полагали они, но потребуется время для устранения советского недоверия57. Однако предположение немецких диплома тов не оправдалось. Из работы комиссии А. Н. Яковле ва известно, что уже 11 августа — спустя неделю после встречи В.М. Молотова с Ф. Шуленбургом, Политбюро ЦК постановило отдать переговорам с Германией пред почтение перед переговорами с Англией и Францией58. Причем накануне прибытия в Москву военных миссии Англии и Франции.
Что же подвигло сталинское руководство на такое принципиальное решение? Напомним, что с советской
стороны не раз раздавались публичные заявления о же лании улучшить отношения с Германией, наиболее ав торитетным из которых было заявление Сталина на
XVIII партийном съезде в марте 1939г. об отсутствии для советско-германского конфликта «видимых на то осно ваний». Решение Политбюро от 11 августа означало, что эти призывы наконец нашли отклик у другой стороны.
15 августа, по настоятельной просьбе посла, Ф. Шу ленбурга снова принимал В.М. Молотов. Свою настойчи вость посол объяснил «инструкциями, полученными из Берлина, а также характером тех вопросов, которые он желал бы изложить». Эти инструкции в виде «Памят ной записки», включавшей шесть пунктов, были вруче ны Молотову.
В записке «единственной причиной» взаимной враж дебности сторон назывались мировоззренческие про тиворечия. Однако, говорилось в документе, идеоло гический фактор не должен помешать «возможности восстановления доброго взаимного сотрудничества», что бы навсегда положить конец «периоду внешнеполитиче ских противоречий». Подобно тому, как Сталин не видел для советско-германского конфликта «видимых на то причин», в документе содержался призыв принять такие решения, чтобы обеим странам не пришлось «без прину дительной на то причины опять скрестить свое оружие». Записка призывала советское правительство считаться с тем, что «капиталистические западные демократии яв ляются непримиримыми врагами» обеих стран, а «в на стоящее время они вновь пытаются, путем заключения военного союза, втравить Советский Союз в войну с Гер манией». Противопоставление Германии и СССР стра нам Запада сопровождалось заявлением об отсутствии У Германии агрессивных намерений против СССР, кото рое подкреплялось вполне определенными предложени ями. А именно: «Германское правительство стоит на точ ке зрения, что между Балтийским и Черным морями не существует ни одного вопроса, который не мог бы быть разрешен к полному удовлетворению обеих стран. Сюда относятся вопросы Балтийского моря, Прибалтийских