государств, Польши, Юго-Востока и т.п.». Это называ лось — «совместно внести ясность в территориальные вопросы Восточной Европы». Но до предлагаемого со вместного решения судьбы малых восточноевропейских стран должна была быть «внесена ясность», и в скором времени, в советско-германские отношения. Что стави лось в прямую связь с обострением германо-польских отношений и попытками создания антигерманского со юза. В конце записки для ускорения переговорного про цесса предлагалось отбросить обычный путь дипломатии как медленный и принять в Москве министра иностран ных дел И. Риббентропа, «чтобы от имени фюрера изло жить г-ну Сталину точку зрения фюрера»59.
«Памятная записка» окончательно убедила В.М. Моло това в стремлении Германии «к улучшению взаимоотноше ний», которое он «приветствовал». Наконец глава советско го правительства получил исчерпывающий ответ на свое предложение подвести под двусторонние отношения поли тическую базу. Теперь и он был готов изложить советские условия соглашения: заключение пакта о ненападении; со гласование взаимных интересов в Прибалтике; заключе ние широкого хозяйственного соглашения; содействие Гер мании урегулированию отношений СССР с Японией. Чтобы
«говорить более конкретно», Молотов предложил перене сти дальнейшие переговоры из Берлина в Москву60.
Обратим внимание на то, что совершенно откровенно изложенная в немецкой записке программа нацистской экспансии на континенте, к участию в которой пригла шалась советская сторона, не встретила у В.М. Молото ва возражений. Не встретила по той простой причине, что германские предложения, как представлялось ста линскому руководству, открывали путь к достижению классово-имперских целей Советского Союза: возвраще ния под свой контроль утерянных Россией в итоге Пер вой мировой войны территорий, изменения в свою поль зу баланса сил в Европе, а главным образом — создания условий для расширения «второй империалистической войны» между государствами «враждебного капитали стического окружения».
На следующий день после встречи В.М. Молотова с Ф. Шуленбургом содержание их беседы подробно изло жил в телеграмме в Госдепартамент США их новый по сол в СССР Л. Штейнгардт (вручивший свои веритель ные грамоты 8 августа)61.
В Вашингтоне итоги последней беседы главы совет ского правительства с германским послом были вос приняты как окончательный шаг к достижению догово ренности между Германией и СССР. Государственный секретарь К. Хэлл поспешил пригласить английского и французского послов, ознакомив их с сутью только что полученной из Москвы телеграммы, сообщив также о предстоящей поездке в советскую столицу И. Риббен тропа. Судя по мемуарам Ч. Болена, государственный секретарь США впервые решился поделиться с прави тельствами Англии и Франции информацией о советско- германских тайных переговорах, хотя такая информа ция поступала к нему уже с мая месяца62.
Своевременно организованная Соединенными Шта тами утечка информации в печать, пишет Г. Солсбери,
«могла бы отсрочить начало войны или, по крайней мере, предупредить мир о том, что его ожидает впереди»63.
16 августа Г. Биттенфельд (он же Джонни) был на правлен из Москвы в Берлин со стенограммой последней беседы Ф. Шуленбурга с В.М. Молотовым. Поэтому, се тует в мемуарах Ч. Болен, посольство США «не получа ло ничего в течение недели между отъездом Джонни и прибытием в Москву Риббентропа 23 августа»64. До воз вращения Джонни американские дипломаты доволь ствовались информацией советской печати.
21 августа посольство США телеграфировало в Ва шингтон о появившемся в этот день в печати сообщении ТАСС о заключении советско-германского кредитно го соглашения (с перечислением его условий). Внимание Госдепартамента привлекалось к передовым статьям в
«Правде» и «Известиях». Из передовицы «Правды» ци тировалась заключительная фраза о значении заклю ченного соглашения: «Оно может явиться серьезным шагом в деле дальнейшего улучшения не только эконо
мических, но и политических отношений между СССР и Германией»65.
В тот же день в Госдепартамент поступила телеграм ма от американского поверенного в делах США в Гер мании А. Керка. Она содержала текст сообщения гер манского телеграфного агентства, переданного также по радио: «Германское и советское правительства согласи лись заключить пакт о взаимном ненападении» и для его подписания министр иностранных дел Германии И. Риб бентроп прибудет в Москву 23 августа66.
Информируя Вашингтон о предстоящем подписании пакта, посол в Москве Л. Штейнгардт добавил от себя:
«Быстрое развитие советско-германских отношений явилось полным сюрпризом для английского и француз ского посольств и их персонала...»67
В телеграмме А. Керка, отправленной из Берлина в Вашингтон 22 августа, излагались объяснения неназван ного «советского дипломата из посольства в Берлине, только что вернувшегося из Москвы», о причинах, побу дивших Советский Союз согласиться на заключение до говора о ненападении с Германией. Договор, со слов этого дипломата, оправдывался такими соображениями: отка зом Англии и Франции предоставить на тройственных переговорах в Москве исчерпывающую информацию о своих армиях; их отказом согласиться в случае войны на большее, чем проведение консультаций; английски ми уступками Японии на Дальнем Востоке и готовно стью Англии пойти на «второй Мюнхен» за счет Поль ши. Советский дипломатический источник не исключал продолжения англо-франко-советских переговоров по сле заключения советско-германского договора и даже того, что «явный» акт агрессии Германии против Поль ши может привести к участию СССР в антигерманском союзе68.
Трудно представить себе, чтобы «советский дипломат из посольства в Берлине» был посвящен в помыслы ста линского руководства. Его «объяснения» скорее служи ли целям пропагандистского прикрытия уже подготов ленной масштабной сделки.
О видении из Лондона складывающейся в Европе си туации сообщал американский посол Джозеф Кеннеди (отец будущего президента США Джона Кеннеди). Его длинная телеграмма, целиком посвященная намечен ному подписанию советско-германского договора о не нападении, основывалась на беседах посла с министром иностранных дел Э. Галифаксом и главным дипломати ческим советником английского министерства иностран ных дел Р. Ванситтартом69.
Э.Галифакс поделился информацией, поступившей от посла Великобритании в СССР У. Сидса. В ней при водился ответ В.М. Молотова на вопрос посла, будет ли советско-германский договор включать обычный для до говоров о ненападении с советским участием пункт о его неприменимости в случае неспровоцированной агрессии. Ответ, высказанный в явном замешательстве, гласил:
«Посмотрим, что будет потом»70.
По оценке Э. Галифакса, «русский ответ едва ли мог быть более неудовлетворительным». Р. Ванситтарт же полагал, что заключаемый между Германией и Совет ским Союзом договор предусматривает «четвертый раз дел» Польши71. Заявление Э. Галифакса о решимости англичан защитить Польшу американский посол про комментировал следующим образом: «Однако у меня сложилось твердое убеждение, что они не хотят быть большими поляками, чем сами поляки, и что они молят ся, чтобы поляки как можно скорее нашли какой-либо способ урегулировать свои споры с немцами»72.
Ранним утром 24 августа, когда И. Риббентроп отсы пался в германском посольстве после ночных перегово ров в Кремле, завершившихся подписанием советско- германского пакта, этажом ниже «Джонни» сообщал
Ч. Болену условия пакта и секретного дополнительного протокола. Удивительно, вспоминал американский ди пломат, что передача столь секретной информации про исходила не где-нибудь, а в самом германском посоль стве73.
В полдень того же дня в Вашингтон была отправлена зашифрованная телеграмма Л. Штейнгардта с результа
тами советско-германской договоренности. Ее содержа нием было полученное послом «строго конфиденциаль ное сообщение» о достижении между Германией и СССР полного взаимопонимания относительно территориаль ных изменений в Восточной Европе. Конкретно — от носительно Эстонии, Латвии, восточной части Польши, Бессарабии, признанными сферой советских интересов. В телеграмме оговаривалось, что в секретном протоколе
«Финляндия, по-видимому, не упоминается». Ошибка, одна из немногих, допущенная американским «источни ком информации в нацистском посольстве» в Москве.
В телеграмме Л. Штейнгардта подчеркивалась роль Сталина в заключении советско-германского пакта:
«Как мне сообщили, переговоры вел сам Сталин, кото рый не скрыл от Риббентропа, что он давний сторонник советско-германского сближения. После заключения до говора Сталин поднял тост за Гитлера и «за возрожде ние традиционной германо-русской дружбы»74.
Еще в одной телеграмме (от 24 августа) Л. Штейн- гардт касался обстоятельств поездки в советскую столицу И. Риббентропа. «По существу, — говорилось в телеграм ме, — далеко идущее соглашение по политическим вопро сам было достигнуто между правительствами Германии и Советского Союза до решения послать Риббентропа в Москву, и пребывание здесь Риббентропа носило прежде всего характер театрального жеста, рассчитанного на то, чтобы произвести впечатление на мировое общественное мнение, в частности на английское и французское»75. Дей ствительно, поездка министра иностранных дел Германии в Москву могла состояться только потому, что обе стороны еще до этого выказали полную готовность договориться.
31 августа, в самый канун нападения Германии на Польшу, поверенный в делах США в Германии А. Керк передал в Госдепартамент, что секретарь советско го полпредства в Берлине назвал слухи о советско- германском соглашении о совместных действиях против Польши «злобным измышлением». Керк, однако, пола гал, что в полпредстве вряд ли располагали полной ин формацией о советско-германской договоренности76.
Ратификация советско-германского договора о не нападении Верховным Советом СССР, состоявшаяся
31 августа, была прокомментирована Л.Штейнгардтом в телеграмме К. Хэллу от того же числа. Посол обращал внимание государственного секретаря на выступление В.М. Молотова, «построившего свои рассуждения о дого воре на речи Сталина на XVIII съезде ВКП(б), опустив ту часть речи, где заявлялось, что Советский Союз под держит страны, ставшие жертвами агрессии»77. Другими словами, как не раз высказывался на эту тему Молотов, именно своей речью на партийном съезде Сталин про ложил путь к достижению советско-германской догово ренности.
Текст выступления В.М. Молотова на сессии Верхов ного Совета СССР стал предметом анализа в меморан думе помощника главы Европейского отдела Госдепар тамента США Л. Гендерсона (отозванного из Москвы). В меморандуме внимание фиксировалось на следую щих моментах в выступлении: 1) отсутствие упоминания о «мировой революции», в связи с чем автор задавался вопросом, не означает ли это, что Сталин отбросил саму идею мировой революции; 2) отсутствие твердого обяза тельства не вмешиваться в общеевропейский конфликт;
3) подчеркивание международного значения советско- германского договора могло означать, что это больше, чем просто договор о ненападении; 4) вина за возник новение войны в Европе скорее возлагается на Велико британию и Францию, чем на Германию; 5) отсутствие ссылки на положение о помощи жертвам агрессии, со держащееся в выступлении Сталина на XVIII съезде ВКП(б)78.
Нападение Германии на Польшу 1 сентября сконцен трировало внимание американских дипломатических представительств в европейских столицах на позиции Советского Союза, только что подписавшего советско- германский договор о ненападении. Посол в Москве Л. Штейнгардт в депеше, направленной в Госдепарта мент в этот же день, с одной стороны, подвергал сомне нию достоверность слухов о тайном военном соглашении
между Германией и СССР, направленном против Поль ши, а с другой — писал: «Однако соглашение [советско- германский пакт о ненападении], как представляется, не исключает вознаграждения Советского Союза, пожелай он этого, посредством военной оккупации»79.
Посол США во Франции У. Буллит, до этого амери канский посол в СССР (1934-1936 гг.), менее других аме риканских дипломатов в Европе был склонен доверять сталинскому руководству. В телеграмме своему шефу в Вашингтоне К. Хэллу он сопоставил заявление советско го посла в Варшаве о том, что советско-германский пакт не является препятствием для торговли СССР с Поль шей с прибытием в Берлин советской военной миссии. И заключал: «Это может означать, что советское пра вительство намерено оказывать дозированную помощь обеим сторонам в начавшейся войне, чтобы она продол жалась как можно дольше — чтобы максимально прод лить страдания и чтобы в конечном счете свежие совет ские армии смогли промаршировать по континенту»80.
Примечания
1 Bohlen Ch.E. Witness to History. 1929-1969. New.York., 1973. P. 67-87.
2 A Question of Trust: The Origins of US-Soviet Diplomatic Relations: The Memoirs.of Loy W. Henderson. Stanford (Cal.), 1986. P. 565.
3 Правда. 1988. 25 марта.
4 Bohlen Ch.E. Witness to History. P. 75.
5 Langer W.L., Gleason S.E. The Challenge to Isolation. 1937-1940. N.Y., 1952. P. 122.
6 Солсбери Г. Сквозь бури нашего времени. Воспоминания. М., 1993. С. 157-158.
7 Bohlen Ch. Е. Witness to History. P. 85.
8 Foreign Relations of the United States. Diplomatic Papers (далее — FRUS). 1939. Volume 1. P. 312-350.
9 Nazi-Soviet Relations. 1939—1941. Documents from the Archives of the German Foreign Office. Ed. By R.J. Sontag, J.S. Beddie. Washington, 1948; FRUS. The Soviet Union. 1933-1939. Washington, 1952.
10 The Memoirs of Cordell Hull. In 2 vols. N.Y., 1948. Vol. 1. P. 655-656.
11 A. Biddle to C. Hull. Warsaw. November 28, 1938; F. Ganther to
C. Hull. Bucharest. November 30, 1938. // United States of America National Archives Microfilm Publications. T 1247. Roll 3. Target 1. Эту информацию добыли американские корреспонденты в Европе
Г.Л. Никербокер (Прага) и М.У. Фоудор (страны Центральной Европы).
12 См. Contents of the Speech by the Fuehrer to the Chief Commanders and Commanding Generals on the Obersalzberg, August 22,1939. Letter from Sir G. Ogilvie-Forbes (Berlin) to Mr. Kirkpatrick. British Embassy, Berlin, August 25,1939. // Documents on British Foreign Policy. 1919— 1939. 3d Ser. Vol. 1-9. London, 1949—1955; Vol. 7. P. 257-258.
13 Ганелин Р.Ш. СССР и Германия перед войной. Отношения вождей и каналы политических связей. СПб., 2010.
14 FRUS. 1939. Vol. 1. Р. 313.
15 Ibidem. Р. 316.
16 Ibid. Р. 313.
17 FRUS. The Soviet Union. 1933-1939. P. 744-745.
18 Ibid. P. 747-750.
19 Отчетный доклад Т. Сталина на XVIII съезде партии о работе ЦК ВКП(б). // XVIII Всесоюзный съезд Коммунистической партии (б). 10-21 марта 1939 г. Стенографический отчет. М., 1939. С. 13, 15.
20 FRUS. The Soviet Union. 1933-1939. P. 748-749.
21 Tacker R.C. Stalin in Power. The Revolution from Above. 1928-1941. N.Y., 1990. P. 592.
22 The Moffat Papers. Selections from the Diplomatic Journals of
J.P. Moffat. 1919-1943. Ed. by N.H. Hooker. Cambridge (Mass.), 1956. P. 231.
23 FRUS. The Soviet Union. 1933-1939. P. 751.
24 Ibid. P. 758-759.
25 Ibid. P. 770-771.
26 Ibid. P. 772.
27 Сто сорок бесед с Молотовым. Из дневника Ф. Чуева. М., 1991. С. 28. Запись за 31.07.1972.
28 FRUS. 1939. Vol. 1. Р. 318-319.
29 Ibid. Р. 319-320.
30 Ibid. Р. 320.
31 Ibid. Р. 321.
32 Ibid. Р. 320.
33 Запись беседы народного комиссара иностранных дел СССР В.М. Молотова с послом Германии в СССР Ф. Шуленбургом. 20 мая 1939 г. // Министерство иностранных дел СССР. Год кризиса. 1938— 1939. Документы и материалы. В двух томах. М., 1990. Т. 1. С. 482- 483.
34 Из дневника В.П. Потемкина, № 5301. Прием германского посла Шуленбурга 20 мая 1939 г. // Архив внешней политики Российской Федерации (АВП РФ). Фонд 06. Опись 1. Папка 7. Дело 72. Лист 11.
35 FRUS. 1939. Vol. 1. Р. 321.
36 Речь председателя Совета Народных Комиссаров, народного комиссара иностранных дел СССР В.М. Молотова на сессии Верховного Совета СССР. 31 августа 1939 г. // Год кризиса. 1938- 1939. Т. 2. С. 350.
37 FRUS.1939. Vol. l. P. 321.
38 Ibid. P. 326-327.
39 Ibid. P. 322-326.
40 Ibid. P. 327-328.
41 Ibid. P. 328.
42 Ibidem.
43 Ibidem.
44 Запись беседы народного комиссара иностранных дел СССР
В.М. Молотова с послом Германии в СССР Ф. Шуленбургом. 28 июня 1939 г. // Год кризиса. Т. 2. С. 65-67.
45 FRUS. 1939. Vol. 1. Р. 329.
46 Ibid. Р. 329-330.
47 Ibid. Р. 331-332.
48 Сообщение Комиссии по политической и правовой оценке советско-германского договора о ненападении от 1939 года. (Доклад председателя комиссии А.Н. Яковлева 23 декабря 1989 года на
II Съезде народных депутатов СССР.) // Правда. 1989. 24 декабря.
49 Harvard Lecture «The Non-Aggression Pact». April 21, 1960. // Princeton. Mudd Manuscript Library. George Kennan Papers. P — 076. Box 9. Sheet 16.
50 Запись беседы временного поверенного в делах СССР в Германии Г.А. Астахова с заведующим восточноевропейской референтурой отдела экономической политики министерства иностранных дел Германии К.Ю. Шнурре. 26 июля 1939 г. // Год кризиса. 1938-1939. Т. 2. С. 136-139.
51 Письмо временного поверенного в делах СССР в Германии Г.А. Астахова заместителю народного комиссара иностранных дел СССР В.П. Потемкину. 27 июля 1939 г. // Там же. С. 139.
52 Запись беседы временного поверенного в делах СССР в Германии Г.А. Астахова с министром иностранных дел Германии И. Риббентропом и статс-секретарем Э. Вайцзеккером. 2 августа 1939 г. Секретно. // Документы внешней политики СССР. М., 1956. Т. 22. Кн. 1. С. 566-569.
53 Риббентроп И. Между Лондоном и Москвой. Воспоминания и последние записи. Из наследия, изданного Аннелиз фон Риббентроп. М., 1996. С. 136.
54 Запись беседы народного комиссара иностранных дел СССР
В.М. Молотова с послом Германии в СССР Ф. Шуленбургом. 3 августа 1939 г. // Год кризиса. Т. 2. С. 160.
55 Там же.
56 Там же. С. 162.
57 FRUS. 1939. Vol. 1. Р. 332.
58 Сообщение Комиссии по политической и правовой оценке советско- германского договора о ненападении от 1939 года. // Правда. 1989.
24 декабря.
59 Приложение. Памятная записка, врученная В.М. Молотову Ф. Шуленбургом 15 августа 1939 г. // Год кризиса. Т. 2. С. 232-233.
60 Запись беседы народного комиссара иностранных дел СССР
В.М. Молотова с послом Германии в СССР Ф. Шуленбургом. 15 августа 1939 г. // Там же. С. 229-231.
61 FRUS. 1939. Vol. 1. Р. 334-335.
62 Bohlen Ch.E. Witness to History. P. 82. 63 Солсбери Г. Воспоминания. С. 158. 64 Bohlen Ch.E. Witness to History. P. 82. 65 FRUS. 1939. Vol. 1. P. 336.
66 Ibid. P. 337.
67 Ibid. P. 338.
68 Ibidem.
69 Ibid. P. 339-341.
70 Ibid. P. 339.
71 Ibid. P. 339-340.
72 Ibid. P. 341.
73 Bohlen Ch.E. Witness to History. P. 82-83. 74 FRUS. 1939. Vol. 1. P. 343.
75 Ibid. P. 344.
76 Ibid. P. 347-348.
77 Ibid. P. 346-347.
78 Ibid. P. 349-350.
79 Ibid. P. 347-348.
80 Ibid. P. 348-349.
Александр Пронин
ЧЕЛОВЕК - ЦЕЛЬ, А НЕ СРЕДСТВО
Широко известен приказ И. В. Сталина № 270 от
16 августа 1941 г., объявлявший всех попавших в плен предателями родины (по окончании войны многие из них были расстреляны или сосланы в отдаленные рай оны Севера). Не менее известен приказ Сталина № 227 от 28 июля 1942 г., на основании которого были созданы заградотряды МВД, которые получили право расстре ливать на месте без суда и следствия всех, кто отступал под натиском противника.
Однако совершенно не известен найденный Д. Хмель ницким в брошюре 1939 г. текст комментария к воинской присяге, гораздо более зверский, чем приказ № 270, вы пущенный в начале войны. Этот текст — спокойная под готовка к войне. И подготовка к уничтожению всех соб ственных пленных. Предполагалось, видимо, что война будет победоносная, а пленных мало. Вот цитата: «Сдача в плен врагу — измена Родине, измена присяге. Нет ни чего позорнее сдаться в плен врагу, перейти на его сто рону. Большевики в плен не сдаются — это священный закон наших доблестных воинов. Всенародного презре ния достоин тот, кто свершит подлость — сдастся в плен. Воин Красной Армии даст скорее вырвать сердце, лучше погибнет смертью храбрых, чем сдастся в плен и изменит этим своей Родине. Наш закон — самый справедливый в мире. Он не знает пощады к изменникам и предателям. Принятый 8 июня 1934 г.1 и дополненный 2 октября 1937 г., закон Советского государства предусматривает в каче стве кары за измену Родине, т. е. действия, совершенные гражданами СССР в ущерб военной мощи Советского Со юза, его государственной независимости или неприкос
новенности его территории, высшую меру уголовного на казания — расстрел с конфискацией всего имущества, а при смягчающих обстоятельствах — лишение свобо ды на срок от 10 до 25 лет с конфискацией всего имуще ства. Военнослужащие, совершившие измену, караются только расстрелом. Нет и не может быть никаких смяг чающих вину обстоятельств для клятвопреступников- военнослужащих. Суровая кара ждет и тех, кто знал о готовящейся измене и не доложил об этом органам совет ской власти. За измену отвечает не только предатель, но и все совершеннолетние члены его семьи. Суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение тру дящихся — вот черный удел клятвоотступника.
Воля народа запечатлена в проникновенных и сильных словах присяги. Социалистическая Родина-мать чуткой заботой и великой любовью окружает каждого воина, ко торый с честью носит свое высокое звание и никогда, ни в чем не отступает от своей торжественной клятвы. Но нет пощады отщепенцам, изменникам, предателям и трусам. Тот, кто по злому умыслу нарушит высший закон жиз ни Красной Армии, будет испепелен всенародной ненави стью и презрением, подвергнут суровому наказанию»2.
А вот свидетельство уже военного времени. В пер вом издании мемуаров Д. Эйзенхауэра «Крестовый по ход в Европу», выпущенном компанией Doubleday & Company, Inc. в 1948 г., приводится эпизод, красноречи во показывающий отношение советских генералов к соб ственным пленным: «Основная разница в американском и русском отношении к людям проявилась в другом слу чае. Разговаривая с одним из русских генералов, я за метил, что одной из непростых проблем, с которой нам пришлось столкнуться на разных этапах войны, была необходимость заботиться о многочисленных немецких пленных. Я упомянул, что их кормили тем же самым пайком, что и наших солдат. С большим изумлением он спросил: «Почему же вы это делали?» Я ответил: «Во- первых, моя страна была обязана это делать согласно Женевской конвенции. Во-вторых, немцы захватили ты сячи американских и английских пленных, и я не хотел
дать Гитлеру повод или основания обращаться с ними более жестоко, чем он это и так делал». Русский вновь изумился такому моему отношению и спросил: «А какая вам разница, как немцы относятся к пленным? Ведь они сдались и не могут больше воевать».
Подтверждением этим словам служит политико правовая практика Советского государства. С самого на чала Великой Отечественной войны под подозрение в предательстве попали все военнослужащие и граждан ские лица, оказавшиеся даже на непродолжительное время за линией фронта. Во всех кадровых анкетах поя вился вопрос: «Были ли Ваши родственники на оккупи рованной территории?»3
Статья 193 Уголовного кодекса РСФСР 1926 г. преду сматривала «за сдачу в плен, не вызывавшуюся боевой обстановкой, — расстрел с конфискацией имущества»4. В Уставе внутренней службы РККА отмечалось, что со ветский боец против своей воли не может быть взят в плен. В статье 22 Положения о воинских преступлениях 1927 г. говорилось, что сдача в плен, не вызванная боевой обста новкой, а также переход на сторону врага предусматри вают высшую меру наказания (расстрел) с конфискацией имущества5. Однако в комментариях к статье было указа но, что «в известных случаях обстановка на поле боя может сложиться так, что сопротивление по существу представ ляется невозможным, а уничтожение бойцов бесцельным. В этих случаях сдача в плен является актом допустимым и не могущим вызвать судебные преследования»6.
Расширялась практика заочного осуждения военно служащих, находившихся за линией фронта, как измен ников Родины. Достаточным основанием для такого реше ния были полученные оперативным путем сведения об их якобы антисоветской деятельности. Вердикт выносился без всякой проверки, иногда лишь по одному заявлению7.
В соответствии с приказом Ставки Верховного Глав нокомандования от 16 августа 1941 г. № 270 командиры и политработники, срывающие знаки различия и сдаю щиеся в плен, объявлялись дезертирами, а их семьям грозил арест, государственного пособия и помощи лиша
лись командиры и группы красноармейцев, сдавшиеся врагу, не исчерпав все средства к сопротивлению. При каз призывал «драться до последней возможности, что бы пробиться к своим»8.
Между тем, согласно нормам международного гума нитарного права (хотя Советский Союз и не был участ ником Женевской конвенции 1929 г., определявшей пра вовой статус военнопленных), юридическое положение военнопленных базируется на признании, в частности, того постулата, что они не преступники.
Как видим, вопрос об отношении Советского Союза к собственным военнопленным теснейшим образом связан с темой прав человека.
Сегодня, после двух мировых войн, после ГУЛАГа и Освенцима, после эпохи коммунизма и фашизма, ценно сти демократии, важнейшим свойством которой являет ся соблюдение прав человека, не могут быть поставлены под сомнение. Однако попытки апеллировать к правам человека до сих пор воспринимаются некоторой частью российского общества как «интервенция Запада», как покушение на «вековые устои».
Независимо от того, как мы ответим на вопрос о про исхождении человечества (результат естественного от бора, или от Бога, или как эксперимент, поставленный более высокой цивилизацией), необходимо признать за каждым человеком абсолютную ценность, или, как пи сал И. Кант, «статус самоценности», при этом личность не должна быть орудием осуществления чьих-либо пла нов9. Эта мысль интерпретируется следующим образом:
«Как бы общество ни оценивало данного человека и как бы сам он ни относился к себе, он уже как личность име ет ценность в глазах государства и общества»10.
Известна формула Макиавелли: «Цель оправдыва ет средства». В международном праве прав человека за креплен другой основополагающий принцип: человек — цель, а не средство. Когда мы говорим «человек — цель, а не средство», то имеем в виду заботу общества и госу дарства об охране прав и свобод каждого человека. В ие рархии целей общества интересы человека должны быть
поставлены на первое место. Разумеется, возможны го сударственные мероприятия, в какой-то мере ущемля ющие интересы конкретного человека, если это делает ся во благо общества, при этом разумные ограничения прав человека должны соответствовать международно правовым критериям таких ограничений, быть закре пленными в национальном законодательстве, прово диться в строго дозированных масштабах, когда другими методами невозможно решить ту или иную социальную задачу.
Международные пакты и декларации, такие как Все общая декларация прав человека ООН 1948 г., Между народный пакт о гражданских и политических правах 1966 г., Европейская конвенция о защите прав человека и основных свобод 1950 г. и другие, способствуют тому, чтобы принцип «человек — цель, а не средство» стал до стоянием национального законодательства. Однако исто рия и современность изобилуют примерами отрицания этого принципа, а в некоторых государствах такое отри цание стало краеугольным камнем внешней и внутрен ней политики. Оно основано на утверждении, что обще ственный, общенациональный интерес важнее личного. Это основа марксистско-ленинской идеологии, которая рассматривает человека как средство достижения обще ственно важных целей и требует от него жертв во имя светлого будущего. Эта идеология проповедует дух кол лективизма в противоположность «буржуазному инди видуализму», якобы разъедающему и расчленяющему общество. Для коллективизма характерны: отказ чело века от своих прав ради общественных интересов, готов ность к самопожертвованию, дисциплина и иерархия в системе власти, игнорирование мнения меньшинства и преследование носителей этого мнения, сведение роли человека к функции «винтика» в механизме социально го управления, нивелирование личностей путем их под чинения единым стандартам, создание «нового» — «со циалистического» — человека, не способного возражать властям и господствующей идеологии, строгая и мелоч ная регламентация всех сторон общественной и личной
жизни, гипертрофированный социальный контроль и бюрократизация государственного аппарата.
Коллективизм есть коллективное начало в чем- либо (в какой-либо деятельности и т. д.). После Октя бря 1917 г. данный принцип общности стал важнейшим принципом насаждавшейся морали и резко противопо ставлялся индивидуализму, в нравственной ориентации которого марксистско-ленинская доктрина усматрива ла эгоизм — поведение, целиком определяемое мыслью о собственной пользе, выгоде, предпочтением своих ин тересов интересам других людей.