Ненаказанные и непойманные мародеры, насильни ки и убийцы, выпущенный из тюрем уголовный элемент, находящийся в большом количестве в армии, — вся эта мразь в тоне советской прессы почувствовала защиту и получила уверенность в том, что, если будут делать в будущем свои подлые дела таким образом, чтоб не быть пойманным с поличным, то все это будет списано за счет нацистских и бандитских элементов, замаскировавших ся или под мирного жителя, или под красноармейскую форму.
Поток самоуправства, насилий стал спадать, но свод ки каждый день приносили сообщения о продолжаю щихся безобразиях. Действовали главным образом офи церы и шоферский состав воинских частей. И так как эти люди имели средством передвижения автомобиль — они большей частью уходили безнаказанно.
От Одера на восток в глубину на двадцать пять ки лометров была полоса, которая очищалась от немецкого населения. Уходящим немцам гарантировалась сохран ность их имущества. Это для их успокоения. На самом же деле не успели немцы отъехать от населенного пун кта, как их имущество предавалось разграблению и упа ковывалось в посылки. Мой генерал приказал своему ор динарцу из занимаемой квартиры забрать все ковры, что тот и исполнил. Это делал генерал, стяжавший себе в войсках славу бессребреника.
О больших людях, нарушавших новые установки по отношению к мирному населению, говорить что-либо считалось просто неприличным и предосудительным. Можно было говорить только лишь о младших офицерах и солдатах. «Большие» же люди были, как жена Цезаря, вне подозрений.
Мне вспоминается один факт: рано утром меня вы зывают к генералу; в кабинете сидит его замполит. Ге нерал обращается ко мне: мне сейчас звонил командую щий, что у командира противотанковой истребительной бригады на контрольно-пропускном пункте отобрали его личную легковую автомашину. Разыщите и верните.
— Есть!
Иду, выясняю. Да, действительно у этого полковника взяли его автомашину, т. к. на нее не было положенных документов. Иду по ниточке и выясняю дальше: этот ко мандир пьянствовал со своими друзьями, где-то запо лонили шесть немок и привезли их в запретную зону. Водка и закуски были на исходе, и этот полковник по сылает своего шофера за подкреплением. Шофер едет. На контрольном пункте у него отбирают автомашину. Пока шофер пешком идет с докладом к своему началь нику, на контрольно-пропускной пункт подъехал адъ ютант начальника тыла фронта, которому понравилась эта автомашина, и он ее немедленно отправил в свой адрес. Машина была новенькая: никель, кожа, кнопочное управление, радиоприемник... это была исключительно роскошная машина. Шофер же, которому поручили ве сти эту машину, не владел навыками кнопочного управ ления и, разогнав машину, не смог остановить ее, в результате чего он врезался в зад впереди идущего гру зовика, полностью разбив радиатор и мотор. Адъютант снял радиоприемник и уехал, а аварийную машину по добрала техническая помощь одной автобригады. Докла дываю о случившемся генералу — тот мне отвечает: вы о пьянке с немками не говорите, а то вам еще морду по бьют, а сейчас поезжайте и какими угодно средствами доставьте эту машину в П. Р. Б. и заставьте отремонти ровать.
Возмущенный, я в течение шести дней организовы вал невозможный ремонт, из которого, конечно, ничего не получилось, а этот пьянчужка полковник взял себе другую автомашину, из этого же П. Р. Б.
* * *
Одновременно с маскировочной посевной кампанией началась энергичная вывозка в Россию всего, что было захваченно на немецкой территории. Вывозили фабри ки и заводы. Десятки автомобильных батальонов и гуже вых рот с тысячами репатриантов вытаскивали из до
мов мебель, часы, швейные машины, и все это грузилось на поезда и отправлялось в глубь страны. Многие из нас с недоумением смотрели на все это, и мы спрашивали себя — неужели мы для этого идем в Германию? Неуже ли мы идем в Германию только для того, чтобы забрать у германского обывателя эти тряпки, эту полированную фанеру, называемую мебелью, эти швейные машины и сто раз перестиранные гардины; эти стенные и настоль ные часы с малиновым перезвоном?
Начальство, видя иногда наши недоуменные взгляды, старалось оправдать это:
— Все равно какой-нибудь Иван-бандит подожжет! Так пусть уж лучше кто-нибудь этим добром в России пользуется...
Из Холмской декларации Польского Комитета Осво бождения мы знали, что восточная часть Германии до Одера должна отойти к Польше, как компенсация за За падную Украину и Западную Белоруссию.
Тем более широко раскрывались наши глаза от удив ления, когда союзник и освободитель Польши оставлял Польше разбитую, сожженную и разграбленную терри торию...
Как же это так?
Мы предполагали, что вот закончится война и все, что есть в Германии, будет взято на учет, а на Мирной Кон ференции подсчитают все убытки и ущерб, нанесенные Германией, и предложат ей: столько-то уплатить нату рой, сколько-то немцев в течение стольких-то лет долж ны работать по восстановлению разрушенных городов и сел России, и в течение такого-то срока должны быть выплачены остальные репарационные долги в таком-то объеме и виде. Никто из нас не предполагал, что все не мецкое население с территории, отходящей к Польше, будет лишено своего крова, земли и будет выброшено на оставшуюся территорию Германии «в чем мать родила».
Нам, русским людям, уже было видно, что здесь за кладывается начало какого-то нового конфликта, что — Сталин и его последыши не верят в прочность союза со своими союзниками и что, не дожидаясь конца войны,
они делают все, чтобы усилить себя, чтобы скрыть от своего союзника такой способ возмещения убытков. Со юзники открыто сообщили, что ими в одной из немецких шахт захвачено сто тонн золота из немецкого Рейхсбан ка. По этому поводу много было разговоров среди рус ских солдат и офицеров. Одни завидовали союзникам и сожалели, что это золото не попало в руки Красной Ар мии, другие же ехидно называли союзников простачка ми (вот наши б ничего не сказали), третьи говорили, что немецкие заводы нам нужнее и дороже золота.
Дальше мы убедились, что сталинская политика, проводимая его генералами на занятой территории Гер мании, явно недобросовестна и чужда союзническому долгу, что многое из того, что делается, тщательно скры вается от своих союзников и строго засекречивается.
Вот второго мая капитулировал Берлин, а четверто го мая (это в то время, когда еще бушевал гром войны) все тыловые части, десятки тысяч репатриантов — были брошены на демонтаж фабрик и заводов в те зоны боль шого Берлина, которые должны были быть заняты союз ными войсками.
Руководителям трофейных органов военными сове тами армии была поставлена задача: в самый короткий срок демонтировать все в тех зонах Берлина, которые будут заняты союзными войсками. Все наиболее ценное грузите в вагоны, а что может ожидать, концентрируйте в нашей зоне оккупации.
С лихорадочной поспешностью демонтировали и вы возили все, что может быть использовано в советском хозяйстве.
Нас особенно возмущал факт варварских методов де монтажа: демонтировали не специалисты, а самый раз нообразный по своим прошлым профессиям народ.
Эти люди старались делать только одно: не оставить, ничего на этой фабрике или на этом заводе. Без упаков ки, без системы, навалом, грузили все. Ценнейшие дета ли станков ломались, комплексное оборудование разъ единялось и разбрасывалось по разным автомашинам и вагонам. Этому способствовал отказ шоферов от погруз
ки деталей свыше двух с половиной тонн, в результа те чего ту часть станка, которая была лишней по свое му весу, отвинчивали и бросали на другую автомашину (там специалисты разберутся).
В результате такой организации демонтажа на пе ревалочной базе в Бресте были сгружены тысячи ваго нов оборудования, и уже прошел год после войны, а это оборудование до сего времени еще сортируется и подби рается, сотни специалистов ходят вокруг этого ценней шего лома и стараются угадать, что к чему.
Поистине: ни себе, ни людям, как говорит русская по словица.
Апрельское утро на Одере.
Снова зачитывается обращение маршала Жукова о последнем походе на штурм гитлеровского логова — Берлина.
Для немцев приготовлен крепкий удар, в результа те которого будет пробит час окончательной победы над врагом.
Размахнулись подтянувшиеся русские воины, и про славленная немецкая оборона падала одна за другой.
Молниеносный и стремительный удар русских войск смял все на своем пути и, как расплавленный поток ме талла, подходил к Берлину.
В этой операции были тщательно учтены все недоче ты прошлых операций и чувствовалось, что это действи тельно последний скачок, что войне конец.
Нас очень поражало то обстоятельство, что с русски ми немцы дрались насмерть, а в то же время наши со юзники без боя проходили по сто и двести километров в сутки и им ежедневно сдавались в плен сотни тысяч немцев.
Разгадка была простая: в русской армии был обыден ным явлением расстрел пленных немцев конвоирами и
«воинственными» тыловиками. Это началось с Дона.
Я слышал в станице Казанской, как один «удалый» сержант взял в плен сто пятьдесят итальянцев. Кста ти сказать, большинство итальянцев не хотело воевать и тысячами добровольно сдавалось в плен. Это на их
участке и участке румынских армий русская армия сде лала бросок на окружение сталинградской группировки Паулюса. Так вот, этот сержант стал конвоировать в тыл добровольно сдавшихся итальянцев. Пройдет сержант сто метров, отберет двадцать-тридцать человек, тех, у кого физиономия ему не нравится, даст очередь из авто мата по отобранным и идет дальше. В результате до ме ста сбора военнопленных он довел пять человек. И после этого никакого приказа, никакого наказания. И с этого момента уже не считалось безнравственным уничтоже ние сдающегося врага. И только поэтому немцы избега ли советского плена, сдавались союзникам. Можно при вести десятки таких примеров, когда какой-нибудь разъяренный командир полка расстреливал лично сот ни пленных только потому, что какая-то шальная пуля убила его полевую жену.
В этой последней операции на отношение к сдающе муся врагу тоже обратили внимание и строго запретили расстрел пленных. Но было поздно: немецкая армия сда валась союзникам, а на нашем участке фронта она дра лась насмерть.
Много навредила достоинству русского солдата, рус ской армии пропаганда Эренбурга, провозгласившего, что воин Красной Армии не только мститель, но и судья, что для воина Красной Армии нет ничего приятней, как труп врага.
Мне вспоминается далекий декабрь 1942 года, ког да почти без боя сдались румынская и итальянская ар мии; десятки тысяч пленных под конвоем направили в глубокий тыл страны. И их путь был устлан трупами за мерзших и расстрелянных конвоирами. Тогда же хоте лось сказать Сталину: как вы, Сталин, такой пропаган дист гуманности, думаете скрыть эти факты? Или вы думаете, что никто из плененных Красной Армией ни когда никому не расскажет об ужасах советского плена, не расскажет о том, как тысячи военнопленных погибли от голода и истощения, от нечеловеческих условий ра боты? Ведь вы — учитель Гитлера и такой же враг всего живого, как и Гитлер.
* * *
Город Н. почти освобожден, немцы стараются удер жать его западную окраину. Я стою около кучки гене ралов, тут и члены военного совета, и начальники по литотделов, и начальники КРО СМЕРШ.
Через наши головы со свистом и воем проносятся вра жеские снаряды.
Иногда разрывается матушка-старушка — шрап нель.
Город в огне. Население забилось в подвалы. По квар тирам рыщут сотни отставших солдат и офицеров, очи щают гардеробы, буфеты и кладовые спрятавшихся жи телей. Шоферы и адъютанты собравшихся генералов тоже в поисках «трофеев».
Вдруг один генерал, начальник политотдела, под зывает к себе привезенных с собой офицеров и дает им какую-то команду; то же делают и другие генералы.
Десяток офицеров устремляется в разные улицы, вы ходящие на нашу площадь, и через полчаса у ближай шего магазина начинают собирать мародеров. У них от бирают чемоданы, узлы, пакеты и все это сваливают в магазин, а всех задержанных концентрируют во дворе этого здания. Их набралось человек сто пятьдесят.
— В штрафную роту и сейчас же в бой, — дает ко манду генерал, начальник политотдела. Задержанных уводят.
Генералы, довольные, начинают расходиться.
— Эй, Митя! — кричит шоферу генерал, член воен ного совета. — А ну-ка обойдем. — С шофером они идут осматривать магазины.
— А ну-ка, Митя, забери вот это, — указывает гене рал на дамские туфли и платья. И его машина этим до бром нагружается до отказа.
Я смотрю и спрашиваю себя: кто же здесь боль ше мародер? Или солдат, использующий возможность награбить пять килограммов для посылки, или этот сталинский опричник? Откуда это разложение? Это раз ложение от генерала, забывшего честь, от его офицера, дающего пример солдату. Ведь все равно через день, че-
рез два, через неделю, несмотря на то, что это сделано в узком кругу, от этого Мити будут знать, что сегодня сделал генерал. Другие постараются не отстать от него. И здесь уже, несмотря на то, что всеми силами стара лись удержать солдат от мародерства, ничего не спасло имущества мирных жителей от разграбления.
Там, где прошла Красная Армия, вы ни в одной квар тире не увидите целой двери, целого гардероба, целого письменного стола. Они все вскрыты, взломаны штыком, ломом и каблуком.
* * *
Мною получено задание в городе Н. найти квартиру для генерала.
На одной из тихих улиц цветущего пригорода я нахо жу очень хороший и удобный дом. В доме жители. Я им объясняю, что дом их будет занят. Они поспешно начи нают убирать свои вещи и обстановку. Памятуя о том, что есть строжайший приказ военнослужащим ниче го не брать у мирных жителей и с корректностью от носиться к ним, я предупредил домовладельцев, что им нечего бояться за свое имущество, а так как через два часа квартира должна быть освобождена, то я просил их собрать в одну комнату все, что они считают нужным, и закрыть эту комнату на замок. Одновременно предупре ждаю, чтобы через два часа никого их тут не было. Я дал им честное слово русского офицера, что все будет невре димо и сохранно. Благодарные хозяева быстро собрали в одну комнату кое-какие вещи и удалились, предвари тельно приведя квартиру в идеальный порядок. Обыч ная квартира среднего немецкого обывателя, много ком форта. Через два часа приезжает генерал. Квартирой он остался доволен; хозяева с собой ничего не взяли и пере брались к знакомым на другую улицу.
На другой день я был поражен и возмущен поступком генерала: в обед в квартиру приходят представители из полевой конторы государственного банка и забирают из нее все серебро, которого было килограмм 20. Это было
старинное серебро в виде ваз, тарелок, ножей, вилок, подсвечников. Темный цвет серебра говорил о его древ ности и о том, что это серебро передавалось из поколе ния в поколение.
— Товарищ генерал! Я же хозяевам дал слово рус ского офицера, что у них не будет ничего тронуто. Как же это так?
— Ну и напрасно разбрасываетесь своими словами, — раздраженно ответил тот. Серебро взяли, а на следую щий день его ординарец, шоферы и повар хозяйничали во всем доме, выбирая для себя все, что им приглянется.
Опять началась доодерская лихорадка мародерства, грабежа и насилий. И это продолжалось до полной капи туляции Германии, продолжается и сейчас, только при нимая другие формы.
Старший начальник и офицеры только формально боролись за установление порядка и предавали огласке то, чего нельзя было скрыть.
Многие из них совершенно не интересовались тем, из каких источников им приносил подхалим подчинен ный часы, аккордеоны, золотые кольца, браслеты, отре зы материалов, курицу или коллекционное вино.
Им было приятно чувствовать на себе «заботу» свое го подчиненного и так «просто» приобретать ценности, о которых раньше он не мог мечтать, а сейчас имел в лю бых количествах и даже посылал своим близким и зна комым.
Слухи о «привольной жизни» в советской зоне Гер мании быстро дошли до других групп оккупационных войск в Польше, Чехословакии, Австрии, Венгрии. Там нельзя было так быстро и безнаказанно обогащаться, а поэтому в советскую зону Германии под разными пред логами пошли тысячи военнослужащих с официальны ми командировками и заданиями, надобность и действи тельность которых никто не проверял.
Характерный эпизод произошел в городе С. На одном из совещаний комендант этого города сообщил, что в его районе идет заготовка скота одной воинской частью. Причем заготовители не предъявили никаких нарядов
от вышестоящих штабов. Сообщая об этом, он спраши вает руководителя совещания: законно это или нет. Ру ководитель совещания — генерал — ответил, что неза конно.
На месте произведенное расследование установило, что одна воинская часть, стоявшая в Чехословакии, в се редине июня 1945 года, т. е. в тот момент, когда уже боль ше месяца, как война закончена и все население присту пило к мирному труду, послала «своих» представителей для сбора... бесхозного скота.
Заготовители принялись выполнять задание. Первое, что они сделали, — это нашли большую усадьбу и вы селили из нее немцев. Затем поставили на дороге посты для задерживания возвращающихся на родину репа триантов. Они задержали до ста девушек и до пятидеся ти мужчин, после чего приступили к «заготовкам». Вот они пришли к бауэру и видят у него десять коров. Семь коров мы берем, а тебе три оставляем. Давай, распишись здесь, что мы у тебя купили эти семь коров, или лучше подпиши, что пожертвовал это для Красной Армии.
Такими методами в течение двенадцати-пятнадцати дней было заготовлено до пятисот коров, двухсот телок и двухсот свиней; из всей этой массы организовали гурт скота, после чего, пустив винокуренный завод, бездель ники предались наслаждению привольной жизнью.
Это делалось на глазах одного крупного штаба, и мно гие большие лица из этого штаба были частыми гостями данного притона вплоть до его ликвидации. Штаб груп пы оккупационных войск Германии дал приказ распу стить гурт, скот вернуть населению, а виновников стро го наказать.
Эти мудрецы так хитро запутали отбор скота, что из всей массы скота можно было с достоверностью пе редать бывшим владельцам только лишь одну треть, а остальной скот передать для реализации мясокомбинату для питания местного населения.
Один офицер, бывший на расследовании незаконных заготовок скота, в силу необходимости должен был стал киваться с бургомистром этого города и привык видеть в
этом бургомистре педантичного исполнителя. Однажды они с бургомистром условились встретиться на следую щее утро для разбора заявлений населения, у которого был отобран скот. Офицер был очень удивлен, что в на значенное время педант бургомистр не явился; и он с не доумением спросил об этом коменданта этого города. Ко мендант, выслушав вопрос, смущенно отвечает:
—Когда мы с вами и бургомистром занимались раз бором заявлений, то в это время в его квартиру зашел один красноармеец, изнасиловал его жену, забрал все ценные вещи и скрылся. Сегодня бургомистр вне себя от горя, обиды и унижения. Я просто не знаю, что делать.
И два русских офицера краснея смотрели друг на друга.
* * *
В июле 1945 года в связи с одним служебным задани ем я должен был объехать территорию Германии, ото шедшую Польше.
Вся эта территория была словно вымершей. Кру гом пустынные села и города. Абсолютно никакой жиз ни. Поляки с исключительной жестокостью и поспеш ностью выгнали все немецкое население из родных и обжитых мест, причем немцы предупреждались, чтобы через двадцать минут они были готовы к уходу из свое го дома и забирали с собой только то, что могут унести на себе. Ни коров, ни лошадей у уходящих немцев не было. Уложив на ручную тележку все, что можно было взять лучшего, немцы шли на западный берег Одера. Ни денег, ни хлеба. На границе все вещи снова прове рялись, и проверявшие забирали часы и другие драго ценности, случайно уцелевшие. Эти нахалы не гнуша лись взять мало-мальски сносный костюм, платье или обувь. С этим немецким населением поляки сделали то, что Гитлер сделал с евреями. Разница была только лишь в том, что поляки не расстреливали немцев, а про сто зверски выгнали их и тем самым обрекли на голод ную смерть.
Исключительный по своей наглости произошел слу чай на станции Кюстрин. Наши солдаты уже демобили- зовывались и уезжали на родину.
Один из демобилизованных сидит на станции и заку сывает; к нему подходит немка с ребенком и показывает, что она с того берега Одера, что она и ее ребенок три дня ничего не ели.
Доброе сердце русского человека! Солдат отрезает по большому ломтю черного хлеба ей и ребенку. Рядом си девшие солдаты тоже поспешили поделиться с ней, чем могли. Эту картину издали наблюдал польский солдат из комендатуры. Он подошел к русскому солдату и на чал его ругать за то, что тот дал кушать немке.
Русский ответил, что он сделал правильно и добавил:
«Дорогой мой, немцы в России наделали больше зла, чем в Польше, но это вовсе не значит, что нужно так же от носиться ко всем немцам и заставлять их умирать от го лода».
Взбешенный поляк выхватил револьвер и застрелил русского солдата, немку и двух немцев, подбежавших туда. Через несколько минут подошли из русской ко мендатуры солдаты и забрали не в меру расходившего ся вояку.
Спрашивается: кто привил такие методы расправы полякам? Та беспринципность на войне, которая уста новилась в практике реализации эренбурговской пропа ганды, и та беспринципность, которая около трех десят ков лет практикуется сталинскими опричниками.
* * *
Экстренное задание: союзники освобождают терри торию, которая должна быть оккупирована советски ми войсками. Нужно в течение суток выявить, что нам оставляют наши союзники. Задание интересное, ибо всех интересовало, что действительно нам передают союзни ки и каковы были их методы оккупации.
Вот здание американской комендатуры в горо де Н. Только вчера американцы покинули город, и еще
много их санитарных машин вывозят раненых. В зда нии комендатуры нашего коменданта нет. Он знакомит ся с городом. Коменданта замещает старший лейтенант, с которым несколько красноармейцев. У него в комнате два американских офицера. Один из них прекрасно вла деет русским языком и просит разрешения переноче вать в старой квартире до утра, на что получает согла сие. У старшего лейтенанта целая очередь жалобщиков из числа жителей города. Большинство из них пришли с заявлением о том, что у них отобрали русские офицеры автомашины и велосипеды. Пришли уже заплаканные девушки с жалобами на бесчинства. У многих уже кое- что стащили и кое-кого уже изнасиловали.
Ничего не добившись в этой сутолоке, еду к бургоми стру города, у которого через полчаса получаю справку на двадцати печатных страницах об обеспеченности го рода продовольствием, о состоянии промышленности.
Получилось так быстро потому, что это была копия доклада американскому командованию перед их уходом из города. По новой зоне Германии я ездил, как за гра ницей. Все было не так, как в нашей зоне. Везде были ан шлаги антифашистов, приветствующие приход Красной Армии.
В одном из штабов корпуса я брал данные экономи ческой разведки и одновременно беседовал с офицерами этого штаба о том, что они обнаружили после американ цев.
Мне рассказывают, как один командир Н-й дивизии, узнав, что в городе есть завод хромовой кожи, немед ленно устремился на этот завод и нагрузил хромом свою машину до отказа, после чего на завод поставил свою охрану, запретив владельцу завода что-либо делать из данного хрома.
Мне говорили: вот вы заставляете нас пускать пред приятия в ход, но как же можно их пускать при методах, какие, например, применил наш генерал на заводе, из готовляющем хром. Ведь американцы делали все иначе.
Если какому-нибудь американцу нужен был кожаный костюм, то представителя этого завода вызывали сюда, с офицера снималась мерка, и тот через два-три дня по лучал костюм, какой он хотел. Мы же такими действия ми только замораживаем промышленность и инициати ву промышленников.
Немецкое население, увидев это, стало быстро пря тать все свои запасы. В эту кратковременную поездку я видел, что немецкое население, бывшее под американ ской оккупацией, не было разграблено, не было униже но и морально. Никто из немцев, встреченных мною, не смог назвать ни одного антиморального поступка аме риканских войск, никто не высказал ни одной обиды на американцев. Только в больших городах жаловались на исключительный недостаток продовольствия. Меня по ражало большое обилие немецких автомашин и мотоци клов в зоне американской оккупации. Во всех квартирах у немцев я видел прекрасные радиоприемники; все это в советской зоне уже было редкостью, а вскоре стало ред костью и в этой зоне, которую для нас освободили аме риканцы.
Через месяц после занятия этой зоны все, остав шееся от американцев, было быстро поглощено трофей ными органами, в результате чего ничего не осталось на фабриках и заводах.
У всего же офицерского состава осталась страсть к наживе, к дешевому приобретению, остались привычки к широкой, пьяной и привольной жизни.
Все комендатуры были наводнены просящими офи церами, а наши военпреды на заводах были вынуждены скрывать свои адреса от этих попрошаек.
Население освобожденной для Красной Армии зоны Германии заметалось. Сводки опять полны фактами воо руженных грабежей, насилования женщин, убийств, де- боширств и избиений мирного населения пьяными офи церами и солдатами.
Старший офицерский состав больше уделял вни мания коммерческим операциям, чем работе с людьми. В войсках опять резко пала дисциплина. Дело дошло до
того, что одна кучка из полка связи украла легковую ма шину у командующего войсками и на ней раскатывала, производя вооруженные грабежи.
Такая картина разложения и повторного, резко го падения дисциплины была повсеместно, по всей зоне оккупации. Встрепенулось командование советских оккупационных войск в Германии и стало призывать ко мандующих армиями навести у себя порядок.
Вот один из характерных документов:
«Всем командирам.
При этом прилагаю выписки из письма немцев, сде ланные нашей цензурой. Подумайте хорошенько, куда это ведет, и сделайте так, чтобы немцы не жаловались на нас.
Жуков».
И на четырех печатных страницах выписки. Они по- человечески — жуткие.
«1. Дорогие дети! У нас ничего не осталось, приш ли русские солдаты и у нас все забрали. Нечего есть. Не знаем, доживем как-либо до зимы или нет...
2. Гитлер и Геббельс в одном оказались действитель но правы, это в отношении русских коммунистов. Даже наши немецкие коммунисты досыта насмотрелись на своих русских собратьев и начинают ненавидеть их.
3. Дорогой сын! Мы здоровы, но надолго ли — не знаем. Все у нас сейчас очень плохо. Русские офицеры спаи
вают наших девушек водкой, спиртом, увозят их к себе на машинах и устраивают с ними оргии. Вечером про сто невозможно выйти на улицу, хотя часто грабят и днем, прямо на улице. За нами следят и продают наши же люди, и не верится, чтобы мы, немцы, которых еще не так давно уважал весь мир, так низко пали сейчас и были так презираемы. Многие наши молодые люди не видят никакого выхода и кончают жизнь самоубий ством».
И так все в этом духе. Жутко читать эти документы людей, которых Гитлер привел к катастрофе и которые
не могут быть уверены сейчас не только в завтрашнем дне, но и в сегодняшнем.
После этого письма Жукова начинает работать про куратура. Чуть ли не каждый день по войскам объявля ются приказы с приговорами военного трибунала. То там изнасиловали немецких женщин офицеры или солдаты, или какой-то лейтенант шел по автостраде, остановил немецкую машину и, убив шофера, скрылся. За два ме сяца не менее тридцати подобных приказов, но это слу чайно попавшиеся люди. Издается специальный приказ, требующий лучшей работы прокурора и других органов, выявляющих аморальное отношение к немецкому насе лению.
Но все это тщетно! Напрасно! Ибо офицерский состав разложен, в войсках много уголовных элементов, с пол ным знанием своей уголовной профессии использующих форму оккупационной армии.
Безудержный разврат охватил русские оккупаци онные войска. Командование обеспокоено неслыханным ростом венерических заболеваний и ежемесячно от трех до пяти приказов посвящает этому вопросу.
А беспокоиться действительно есть отчего.
Два громаднейших госпиталя только лишь одной ар мии были буквально переполнены венериками настолько, что не менее половины лечащихся были размещены на частных квартирах. Больные расхаживали и разъезжа ли на своих машинах, куда им захочется, пьянствовали и снова заражали тысячи здоровых немецких женщин.
Многие из больных, отчаивающихся увидеть себя когда-нибудь снова здоровыми, просто решали прожи гать остаток своей жизни, становились на путь банди тизма, грабили, убивали местных жителей и снова безу держно пьянствовали.
И это было возможно только потому, что лечащийся венерик мог очень легко скрыть свои гнусные похожде ния, ибо у врача на приеме он был один раз в неделю, а остальное время жил на частной квартире.