В обществе светского льва 4 глава

— Куда крадетесь? — неожиданно гавкнул ей в ухо чей-то весёлый голос.

От испуга Кити припустила к выходу так, что едва не рас­тянулась, зацепившись каблу­ком за маленький порожек.

Она вышла из клуба, хотела закурить сига­ре­ту, но потом подумала, что так она будет по­хо­жа на проститутку. Возле клуба, в короткой-короткой юбке, курит. Она старалась находить­ся как можно ближе к охране и постоянно нер­в­но поглядывала на часы, стараясь выглядеть как можно более спокойной и уверенной. Охра­нники замолчали и исподтишка погляды­вали на неё.

— Вы кого-нибудь ждёте? — спросил один из них, на вид самый наглый. Кити оскор­би­лась самим фактом того, что он обратился к ней с вопросом.

— Такси, — холодно ответила она. Потом сделала несколько маленьких шажков в сто­ро­ну и остановилась. Возле охраны ей было и стыд­но, и спокойно, а за кругом искусствен­но­го яркого света, очерчивающего ослепительный круг возле дверей клуба, начиналась ночь — опасная, одинокая, невыносимая. Кити мялась, балансировала на самом краю светового поля, дро­жа от внутреннего холода, в то время как лицо её горело от стыда, обиды, гнева и бог зна­ет чего ещё.

[+++]

Кити зашла в ванную, натянула халат и по­плелась на кухню. В кофеварке пусто, а во­зить­ся с ней неохота. Щербацкая включила те­левизор и щёлкнула кнопкой чай­ника. MTV было скучным — одни приветы да поздра­вле­ния, одно и то же, но по остальным каналам во­обще тоска. Дурное старое кино непонятно про что, убогие детские передачи, новости, ре­кла­ма, сериалы. Пятнадцать каналов, и по всем отстой! Реклама, пожалуй, самое интересное. Хотя бы ярко.

Раздался звонок в дверь.

«Чёрт! Каренина, что ли, припёрлась? До­стала, блин!» Кити пошла открывать.

— Привет! — Аня прошла в квартиру.

— Хай, — ответила Кити. — Ну, как дела?

— Да так... А ты чего делаешь?

— Только встала. Вчера были в одном клу­бе. В таком, для своих. Сегодня что-то хре­­ново.

— Перепила, что ли? — деланно рас­смея­лась Аня, плюхаясь на кухонный диван.

Щербацкая посмотрела на неё кисло-пре­зрительным взглядом и повертела пальцем у виска.

— Ты чё, как, в своём уме? «Пере­пи­ла»... Это ж надо такое сказать... Кофе бу­дешь?

— Давай, а печенье какое-нибудь есть? — Ане чудовищно хотелось есть.

— Не знаю, я его не ем. Ща у родичей гля­ну, — Кити открыла створку шкафа. — На! — она кинула на стол пакет с шоколад­ным печеньем.

— А масло или варенье дашь? — Аня при­нялась развязывать пакет.

— Слушай, Каренина, может, для тебя на­чинать дверные проёмы расширять? Печенье, масло, варенье, может, тебе ещё и сахар в кофе положить? — Кити впала в состояние тоталь­ного занудства.

Аня осеклась, посмотрела на пакет с пе­чень­ем, и голод взял своё.

— Да, и сахар в кофе положи, пожалуйста. Я вот сейчас буду есть — а ты смотреть. Мне можно, я же не модель, — Аня преданно воз­зрилась на Кити и захлопала ресницами.

Кити поставила перед ней маслёнку и банку с джемом.

— Это уж точно, — сочувственно вздох­нула она, не глядя на подругу.

Аня принялась намазывать шоколадные печенины ма­слом и джемом, быстро их жевать, запивая кофе и чавкая.

— Вкусно! — поведала она Щербацкой, размешивая в чашке третью ложку сахара.

— Не может быть! — презрительно фыр­к­нула та.

Аня ела, Щербацкая смотрела телевизор — и обеим почему-то становилось легче. Кити не тя­готилась впечатлением от вчерашнего вечера, а Каренина не думала о своей матери.

— Внимание всем, кто хочет попробовать свои си­лы в шоу-бизнесе! Слава подстерегает тебя на каждом шагу! Клаудию Шиффер наш­ли на дискотеке в Дюссельдорфе, многие звёз­ды пришли в шоу-бизнес, не имея ни малей­шего представления о музыке... — на MTV началась реклама, быстро замелькали кадры, по­ка­зывали звёзд, которые, по всей видимости, пришли в шоу-бизнес с улицы. — 12 июля в од­ном из самых продвинутых клубов Питера пройдёт набор в новый шоу-проект...

Аня перестала жевать и навострила уши. Вне­запно её осенило — это же шанс! Это реально её шанс! Она слушала, стараясь за­пом­нить каждое слово, телефон, адрес, даты. Всё происшедшее за сегодняшний день вне­зап­но отодвинулось на второй план.

Они посидели с Кити ещё пару-тройку ча­сов, полистали журнал, поглядели фильм на кассете и совершенно забыли о своих невзго­дах, ни одним словом о них так и не обменяв­шись. Всё это время Аня обдумывала услы­шан­ное по телеку. Ей представлялось, как она вы­ходит на сцену, и стадион взрывается оглу­шительным рёвом, представлялось, что по MTV крутят её клипы, как она записывает аль­бом... Аня расплылась в довольной улыб­ке, представив, как будет беситься Кити. Прав­да, Каренина тут же испугалась — а вдруг Щер­бацкая тоже пойдёт на этот просмотр? Нет... Вроде даже не вспоминает. Оконча­тельно Ане так и не удалось успокоиться.

Вернувшись домой, Аня решила отныне действовать решительно, стать хозяйкой своей жизни. Сколько можно зависеть от матери? Ско­ль­ко можно терпеть её истерики и скан­­да­лы?

Аня пошла в комнату и взяла с полки книгу Анненского «Сила в тебе». Потом заперлась на кухне и начала читать. Она читала до тем­ноты, пока все не легли спать. Глаза болели, пе­ред ними бегали зелёные точки. Дочитав до конца, она почувствовала себя совершенно из­мученной и уставшей, как после целого дня мы­тья школьных окон. Она вышла в коридор и прислушалась. Тишина. Похоже, что все спят.

Аня достала из-под кухонного уголка свой дневник и начала писать.

2.07.20.. г.

Привет, дневник!

На мою мамашу-феминистку стало про­тивно смотреть. Я решила, что теперь моя единственная цель в жизни — уйти от неё и никогда больше не видеть никого из моих родных. Изо всех сил стараюсь не думать о том, что нашла у неё под кроватью.

Поэтому у меня в жизни настал новый период. Я решила, что буду всё делать, как лучше для меня. Один мужик-психолог на­писал, что надо верить в себя. Он говорит: «Если вы неудачник — смиритесь с этим и устройте себе похороны. Похороните себя-неудачника и родитесь счастливым. Изме­ни­те свою внешность, станьте уверенным человеком, который может всего добиться сам и добивается. Для него в мире нет труд­ностей, а есть только возможности». Ког­да я это прочитала — у меня внутри всё перевернулось! Я мысленно похоронила себя в лесополосе. Ясно представила, как вбиваю в землю крестик, на нём написано «Анна Ка­ренина. Неудачница. 1984–20..» Я сос­та­вила себе такой жизненный план:

1. Начать осенью учиться, закончить сле­ду­ющий год хорошо. Именно хорошо, без тро­ек, а не на отлично (Анненский пишет, что ставить себе заведомо нереальные це­­ли не нужно, чтобы не разочаровываться по­том).

2. Познакомиться с какой-нибудь дейст­ви­тельно про­двинутой компанией, найти там себе перспективного парня. Правиль­ного, чтобы учился, цель в жизни имел, из хорошей семьи и т. д.

3. Похудеть хотя бы до 42-го размера (луч­ше до 40-го, но это нереальная цель — ха-ха!).

4. Придумать, куда идти учиться даль­ше. Мать говорит, что надо идти учить­ся на бухгалтера. К нам в школу приходили какие-то люди из колледжа. Говорили, что если поступать после 11-го класса к ним, то учиться два года, а потом можно в ин­сти­тут сразу на третий курс пойти. На бухгалтера у них надо сдать математику, английский и сочинение. Плюс ещё какие-то тесты на интеллект, но это на приём не влияет. Короче, если я подтяну за год ма­теру, инглиш-русиш и литру — то, мо­жет, и поступлю. И не буду никого слу­шать. Решено, подтягиваюсь и поступаю в колледж.

5. Заняться чем-то творческим и ин­те­ресным. Сегодня по телеку объявили, что набирается новая девчоночья группа — ос­новной состав, бэк-вокал и подтанцовка! Хоть куда-нибудь, но я прорвусь. Это дело всей моей жизни! Жизни и смерти! Я до­бь­юсь успеха! Добьюсь! Я могу, я супер, я силь­ная! Главное верить, что всё полу­чит­ся!

Кстати, мать сегодня меня просто уби­ла. Прикатилась на своей телеге и говорит, что, мол, нашла решение проблемы, на что покупать мне новую одежду. Короче, выяс­ни­лось, это она решила меня устроить на ра­боту официанткой в новое кафе, что от­крывается через две улицы. Бред! Какая из меня официантка? Платят пять­десят руб­лей в день! Полторы тысячи в месяц. На эти деньги даже сумки нормальной не ку­пишь! И вставать каждый день в девять! К полдесятому на работу и работаешь «до последнего клиента»! Удружила мне ма­моч­­ка, конечно! Помогла, блин!

Кстати, она всё время язвит на тему, что не может на панели подрабатывать. Теперь до меня допёрло — может, она это говорит с сожалением? Ха-ха!!

Я считаю так — чем вкалывать за гро­ши на кого-то, лучше вообще не работать. Интересно, хозяева этого кафе себе тоже по пятьдесят рублей оставляют в день? Вот сами пусть у себя и работают.

Теперь о личном. Ума не приложу, что Врон­ский нашёл в Кити? Сам же её драз­нил всю дорогу «Мисс Освенцим», или «Мисс Бухенвальд», или «Катька-ёжка костяные ножки». Зато теперь прохода ей не даёт, звонит, записки пишет. Хамит ей, а у са­мо­го в глазах такая… Боль, наверное. Дурак — ему никогда с Кити не гулять. У него ведь никогда ничего не выйдет. И через де­сять лет будет так же слоняться с друзь­ями по двору или по дешёвым клубам. Но с другой стороны — Кити та ещё стерва! Ви­дит, что Вронский страдает, с ума схо­дит, любит её как не знаю кто. Могла бы ему прямо сказать раз и навсегда, что ей на него плевать, что никогда в жизни ему ни­чего не светит. А то ведёт себя так, как будто у него есть какая-то надежда. Мне иногда кажется, что она специально его му­чает, что ей приятно, что самый-самый парень в нашей школе весь у её ног. Мужи­ков-то её ведь никто не видит, а Вронского знают все.

Для всего деньги нужны. Вот мать гово­рит, что любовь не купишь. Ещё как ку­пишь! Будет много денег, можно за собой следить, одеваться, по всяким салонам кра­со­ты ходить, отдыхать ездить, загорать на море каждый год — станешь такая вся холёная, одетая, так и начнут «все напра­во-налево падать и сами собой в штабеля укладываться». Хочется взять и матери в лицо залепить, что всё можно купить: и здоровье, и любовь — всё на свете! Были бы у неё деньги, не нужны были бы вибра­то­ры. Вызвала бы мальчиков из эскорт-услуг и… развлекайся сколько влезет! У нас ничего нет, потому что денег нет. И вы­гля­жу я как последнее чмо только потому, что у нас денег нет. Но скоро это изме­нит­ся. Я чувствую, что скоро всё будет сов­сем по-другому.

 

Но что-то внутри подсказывало Ане, что не за тряпки, портфолио и внимание Вронского она ненавидит свою лучшую подругу Кити Щер­бацкую, а за то, что не может послать её, не мо­жет прекратить ходить к ней, не может пре­кратить сидеть с ней за одной партой! Ведь всё это делается в надежде, что когда-нибудь Кити возьмёт её с собой на крутую вечерину, где она, Аня, сможет наконец подцепить себе нор­мального мужика!

Каренина сосредоточилась на этой мысли и вдруг расплакалась, подумав о том, что даже ес­ли Кити и пригласит её куда-нибудь, она всё равно не сможет пойти. Не сможет, потому что ей элементарно нечего надеть! Потому что нет у неё ни платья, ни нормальной обуви, ни укра­шений, ни очков, ни мобильного телефона, ни су­мочки! Кроме затёртых позорных шмоток из секонд-хенда — ни хрена нет!

Аня рыдала, кусая губы и задыхаясь от не­на­висти к собственной семье — к нищему бра­ту, к безногой матери, спящей с ней в одной ком­нате, к себе самой — не вышедшей ростом. Постепенно вся Анина ненависть скон­центри­ро­валась на матери, которая не смогла подце­пить нормального высокого мужика! Всего метр шестьдесят три дочка вышла — каракатица ка­кая-то! Аня плакала и плакала. Господи! Ес­ли бы всю её ненависть к матери можно было превратить в деньги! Как богата и счастлива стала бы семья Карениных-Облонских!

За окном начинало светать.

[+++]

Утром у Ани было много дел. Перво-на­перво надо пойти в новое кафе на соседней ули­це, где требовались официантки, чтобы по­пытаться получить это «сказочное место». Иначе мать её убьёт. А в три часа ОНО!!! Заветный просмотр девушек в поп-группу. Аня так часто и много представляла себе, как выходит на сцену и начинает петь суперхит, от которого целый стадион взрывается рёвом, что была практически уверена в том, что её вы­бе­рут, а все эти утренние походы так, на всякий случай. Если ей откажут, то уже через месяц узнают, какими были дураками. По телеку будут говорить: «Если бы в тот день Анну Каренину, солистку суперпопулярной группы “Pukin disco”, взяли на работу в захудалое ка­фе официанткой, то мир бы лишился одной из са­мых ярких поп-див нашего времени». А тем же вечером Аня изящно и небрежно пре­под­не­сет эту сногсшибательную новость Кити на день рождения — вместе с подарком. Ха-ха! То-то у Щербацкой вытянется её лошадиная рожа!

Аня принялась придирчиво разглядывать се­­бя в зеркале. Сначала лицо: правильной оваль­ной формы, круглые скулы. Ох уж эти круг­лые скулы! Из-за них её лицо приобретает вы­ра­же­ние деревенской дуньки! Ну почему у неё нет таких прекрасных острых скул и ввалив­шихся щёк, как у Карениной-старшей? Аня да­же курить начала в надежде, что у неё прова­лят­ся щёки, но увы! Кожа оставалась гладкой, как светлый розовый персик. Ещё Карениной-младшей не нравились её губы, казавшиеся ей напрочь лишенными индивидуальности. Ани­ным идеалом — манящим и недостижимым — были губы Марлен Дитрих — арийские, чётко очерченные, строгие — губы вампира... На ху­дой конец Каренину бы устроили толстые не­гри­тян­ские губы Наоми Кэмпбелл — сама чувственность. Однако, к великому тинейджер­скому расстройству, природа, то бишь предки, пожаловала Аню всего лишь округлыми пух­лыми красными губками, которые никак не вы­деля­лись на лице без толстой коричневой под­водки и красной помады.

Теперь глаза. Н-да... Ужасно! Карие, обы­ч­ные карие глаза — не огромные, блестящие, об­ра­млён­ные густыми длинными ресницами глазищи Сальмы Хайек, не маленькие пронзи­тель­ные жестокие глазки Дрю Бэрримор, не сте­­клянные, светящиеся внутренним безумием глаза Вайноны Райдер, нет — простые, обыч­ные, нормального разреза, без всякого там «мин­даля» или же «бусинок».

Ещё меньше очков было у шеи — короткая и толстая. Вот у Щербацкой действительно кра­си­вая шея — длинная, с чётко выделяющи­ми­ся мышцами и позвонками. Словно у суперпо­ро­­дис­той борзой. Каких только украшений не фотографировали на шее Щербацкой! Она всем хвасталась, что надевала колье за сто ты­сяч дол­ларов. Дрянь!

Но одна деталь в теле Карениной была, по её мнению, действительно идеальна — это грудь. Каренина где-то читала, что грудь дол­жна помещаться в ладони. Вот её грудь именно такая. Аккуратная, крепкая, второго размера — не большая и не маленькая, идеальной фор­мы, с небольшими, ярко окрашенными сос­ка­ми. Аня могла любоваться своей грудью ча­сами, часто мечтала о том времени, когда все смогут ходить «топлесс». Но, собственно, на этом моменте восхищение и заканчивалось. Сра­зу под грудью начинался дряблый мягкий живот без единого кубика, вообще без вся­кого намека на мышцы, вдобавок по этому жи­воту ещё и бежала полоска из черных во­лос­ков. Аня ужасно стеснялась этих волосков, но сбрить их не решалась, потому что слы­шала, что после этого волосы будут расти ещё гуще. Лазерное удаление волос, рекламу кото­ро­го Аня каждый раз смотрела по телевизору с выражением голодной собаки, глядящей на прилавок мясного ма­газина, казалось чем-то не­дости­жимым, видимым, но нереальным — эдакий косметологический мираж.

Но подлинный кошмар — это, конечно, но­ги! Так как Аня маленького роста, ноги у неё, естественно, тоже короткие — сантиметров во­семьдесят-восемьдесят пять. И эти вот самые ноги к тому же ещё пухлые, какие-то мла­ден­ческие, мягкие, будто вообще без мышц! Иде­ально ровные и гладкие, как два столбика из слоновой кости! Без требуемых «трёх дырок», когда ноги поставлены вместе, стопа к стопе: первая — просвет между лодыжками, вторая — между икрами и коленями, третья — меж­ду ляжками. Нет! Ноги Карениной плотно со­прикасались друг с другом, создавая ощу­ще­ние, что их обладательница толстая корова. Хо­тя она совсем не толстая! У них в школе не­давно был медосмотр — Аня при росте 163 см весит всего пятьдесят один килограмм, а все остальные по пятьдесят три—пятьдесят пять. Хо­тя... Щербацкая весит сорок восемь при росте 180...

Стоя перед зеркалом, Аня в который раз решила, что не будет ничего есть, пока не вле­зет в 38-й размер.

Однако нужно ещё, наверное, какие-нибудь феньки одеть для просмотра, костяные бусы, может?..

Аня постаралась одеться так, чтобы вы­гля­деть как можно более продвинутой, чтобы за­но­шенные, застиранные секонд-хендовские шмот­ки выглядели как нечто из заоблачно высокой моды. Широкие брюки с карманами и маленькая белая майка, под которую Каренина-младшая, думая о трёхчасовом смотре, не на­дела бюстгальтер. Её треугольные груди с тор­ча­щими тёмными сосками ­яс­но очерчивались под белой полиэстеровой тканью. «Очень сек­суально!» — подумала Аня.

— Это что такое? — раздался разгневанно-изумлённый голос за её спиной. Мать просну­лась и сидела на кровати, с яростью глядя на наряд дочери в зеркало. — Ты что, с ума сбрен­­дила так одеваться! Все сиськи видно! Да ты трёх метров по городу не пройдёшь! В машину затолкают, и привет! Изнасилуют, изу­ро­ду­ют и бросят где-нибудь в лесу! Аня, ну ты головой-то думай хоть немного! Ты же на ра­боту идёшь устраиваться, а не в бордель!

— Ну, мам! — виновато пыталась оправ­ды­ваться Каренина-младшая. — А что мне ещё надеть?

— Возьми у меня что-нибудь, — сделала круг­лые глаза мамаша. — Ну хоть костюм мой чёрный!

— Мама! Ну он же мне будет велик раз­­ме­ров на десять! — обиженно запротестовала Аня, в её голосе слышались нотки отчаяния. Она понимала, что придётся переодеться, но всё же надеялась, что удастся отстоять воз­мож­ность надеть что-то из собственных ве­щей.

— Ну да! Что я, такая же жирная, как Дол­ли? Скажешь тоже!

— Мама! Но он...

— Что?

— Он уродский, — тихо выдавила из себя Аня.

Каренина-старшая отвернулась к стене, по­тёрла лоб рукой.

— Уродский... Что ж, извини. У меня боль­ше ничего нет, кроме уродского костюма! — Каренина-старшая постепенно повышала голос. — У меня нет возможности одеть тебя!! А зна­­ешь, почему?! Знаешь?!!!

— Знаю, — еле слышно пробормотала Аня, глядя в пол и с трудом сдерживая слёзы.

— Ни хрена ты не знаешь! Потому что я инвалид! Потому что у меня нет ног!! По ми­лости твоего отца у меня нет ног!!! И я не мо­гу выйти на панель, чтобы заработать те­бе на тряпки! Не могу, уж прости меня, по­жа­луйста!!! — из глаз Карениной-старшей брыз­нули слёзы.

— Мам, ну что ты! Я же ничего не го­во­рю, что ты не мо­жешь... Я хожу в чем есть... — изо всех сил старалась оправдаться Аня.

— Конечно! В чем есть! Чтобы все видели, что мы нищие! Чтобы говорили: а у Карениной дочь-малолетка на панель ходит! Да?! Так, что ли?!

— Да ну, мам, на какую панель?! — Аня уже перестала понимать логику материнской реакции.

— На какую?! Ты посмотри на себя! Шлю­ха малолетняя! Все сиськи наружу! Волосы как у пугала в разные сто­роны! Рот до ушей нама­лё­ван! Трусы все сзади просвечивают! Ну про­ститутка ни дать ни взять! Форменная про­сти­тутка! Может, ты действительно идешь на тра­с­су деньги зарабатывать, а мне, старой дуре, лап­шу на уши вешаешь? — глаза Карениной-старшей сузились. — Аня, запомни, телом му­жика надолго увлечь нельзя! Шлюхой быть нельзя! Надо себя уважать! Надо честно, моз­га­ми про­биваться, дело своё заводить! Вот как Мадонна!

Аня почувствовала жгучий стыд, что не оп­рав­дывает материнских надежд и не может не­медленно открыть собственное дело. Даже пред­ставления не имеет, как это делается. По­том в голове мелькнула светлая мысль сказать матери о просмотре в поп-группу. Как Ма­донна!

— Мам, я сегодня иду в поп-группу запи­сы­ваться... — тихо сказала она.

— Что?!!! — Каренина сбросила одеяло и повернула к дочери обрубки ног. — Куда ты идёшь?!!!

— На просмотр, — жалобно и еле слышно проговорила Аня, — для новой группы де­вочек...

— Каких девочек?! Ты в своём уме, дури­ща?! На просмотр! У тебя что, музыкальное образование есть?

— Но Мадонна... — попыталась робко за­щи­щаться Аня.

— Мадонна в танцевальной школе училась! Работала гардеробщицей, ничего не жрала и все деньги отдавала за уроки вокала! Она в груп­пах пела!

— Ну и я...

— Ты в своём уме, Аня? — мать повер­тела пальцем у виска. — Ты чего с Мадон­ной-то сравниваешься? Совсем крыша пое­хала?

Карениной-младшей вдруг со всей ясностью стала очевидна нелепость её затеи. Действи­тельно, да как она могла помыслить, что её, коротышку, выберут из сотен претенденток! Она же нот не знает! Кроме тупого пере­та­пты­вания с ноги на ногу, танцевать ничего не уме­ет! Господи, какая же она всё-таки дура!

— Мама! Мамочка! Родная! Прости! — Аня кинулась перед матерью на колени, по­кры­вая поцелуями её морщинистые руки и со­трясаясь от чудовищных рыданий.

— Какая же ты у меня ещё глупая... — примирительно сказала мать, поглаживая её по голове. — Так, тебе во сколько в кафе надо быть? — вдруг деловито спросила Каренина-старшая, словно только сейчас вспомнив о вре­мени.

— В одиннадцать, — тихо всхлипывая, от­ве­тила Аня.

— В одиннадцать?! Так чего ты тут нюни распускаешь?! Давай быстро умывайся, причё­сы­вайся, а я тебе пока одежду нормальную под­беру. — Мать энергично пододвинула к се­бе инвалидное кресло и с удивительной лов­кос­тью перелезла в него с кровати.

Аня поплелась в ванную, с опаской огляды­ваясь, глаза защипало от раскисшей туши. Вну­т­ри грызло какое-то сомнение. Что-то здесь не так, что-то здесь неправильно! А с другой стороны, ну что она им скажет на этом прослу­ши­вании? Выйдет дура-дурой и будет стоять! Она ведь даже ни одного стиха наизусть не знает, а там не стихи, там петь надо, тан­це­вать... Тьфу! Как можно было быть такой иди­от­кой! И у Карениной-младшей по щекам снова потекли слёзы. Смыв с себя всю косме­тику, которую перед этим так старательно на­кла­ды­вала, Аня тщательно убрала назад во­ло­сы, пригладив их водой.

Когда она вернулась в комнату, то застыла на пороге, остолбенев от увиденного. Мать с сия­ющим лицом сидела в своём инвалидном кресле возле Аниной кровати, на которой был за­ботливо разложен тёмно-коричневый в бе­лый цветочек костюм из тонкого трикотажа, застиранного до обильных катышков. Костюм представлял из себя бесформенный пиджак ди­зайна времён царя Гороха с рукавами «лету­чая мышь», расширяющийся в талии наподобие муж­ской ветровки, внизу на широкой резинке и с двумя большими накладными карманами где-то под грудью. Длинная юбка с разрезом спе­реди венчала сию картину одёжного абсурда. Рядом Каренина-старшая положила затёртую са­тиновую блузку на кнопках, где на уровне груди отчётливо выделялись две нашитые широкие полосы из плащёвки — красная и синяя.

— Мам, мне это все велико, — чуть слыш­но выдохнула Аня.

Представив, что вот в этом ей сейчас надо будет выйти на улицу, перейти через двор шко­лы, где, несмотря на каникулы, вечно толкутся одноклассники или кто-то из парал­лельных классов, и войти в новое, чистое, свер­кающее стеклом и хромом кафе, Каренина-млад­шая заледенела. У неё отнялись руки и но­ги, а на язык как будто кусок сухого льда по­ложили.

— А мы пояс наденем! — с живым непо­бе­димым оптимизмом заявила Каренина-стар­шая, извлекая из недр шкафа широкий ремень из ярко-красного лакированного кожзамени­теля с огромной пластмассовой пряжкой.

Аня, впав в состояние шока, покорно по­зво­ли­ла матери одевать себя, поднимая и опус­кая руки, влезая в юбку.

— Да шевелись ты! Как неживая! Опозда­ешь ведь! — суетилась вокруг мать.

Аня молча глядела перед собой стеклян­ными невидящими глазами. В голове навязчи­во вертелось, что лучше умереть, чем сейчас в та­ком виде выйти на улицу.

— Ну вот, совсем другое дело! — радост­но сообщила Каренина-старшая, разворачивая к Ане зеркало шкафа. — Сразу видно, при­лич­ная девочка, а не какая-нибудь прош­мон­довка!

Каренина-младшая подняла глаза и переста­ла дышать вовсе. Юбка костюма, перехвачен­ная в талии ярко-красным широченным куша­ком, смотрелась на ней как расклешенная, но по­че­му-то с разрезом спереди. Пиджак с зака­тан­ными рукавами был велик до такой степени, что линия плечиков находилась где-то в облас­ти Аниных ло­ктей, а полы пиджака доходили до середины бёдер. Белая сатиновая блузка тор­чала колом, синяя полоска под грудью на коричневом фоне костюма невозможно лезла в глаза. Аня не­про­извольно закрыла лицо ру­ками.

— Не нравится? — голос матери прозву­чал искренне огорченно.

— Немного длинновато, кажется, — отча­ян­но покраснев, пробормотала Аня.

— Так ещё бы! Мать у тебя высокая была, статная! Ро­дись я лет на тридцать позже да слу­шай родителей в мо­лодости, была бы сейчас модель, круче, чем твоя Щербацкая! — не без гордости заявила Каренина-старшая, весе­ло по­стукав друг об друга обрубками ног. — Ко­нечно, те­бе немного длинновато... Ты ведь... Ты ростом в отца! — мать вынесла дочери приговор, но постаралась быстро сгладить свою неловкость. — Но выглядит совсем неплохо! На мне была бы французская длина — это ров­­но до середины колена, а на тебе... На тебе нормальное ма­кси.

— О-о-очень... хорошо, мам, — с трудом выдавила Аня, заикаясь и сдерживая подка­тив­шие к горлу слёзы.

— Вот и умница!

Каренина-младшая, ступая как в бреду, взя­ла рюкзак и вышла в коридор.

— Давай! Покажи им всем! — крикнула ма­маша вслед веселым бодрым голосом.

— Пока, мам, — машинально пролепетала Аня.

Тут открылась дверь комнаты Стивы и Долли. Брат, в одних семейных трусах, стоял на пороге, с усилием протирая глаза. Увидев сестру, икнул, некоторое время остолбенело на неё смотрел, а потом изрёк:

— Анька, ты чего так вырядилась? Ми­ло­стыню в метро собираешься просить? «Люди добрые, сами мы не местные...» — издева­тельс­ки заблеял Стива, тряся головой и протя­ги­вая скрюченную руку.

— Заткнись, болван! — прикрикнула на не­го мать, выкатившись из своей комнаты. — Она не мужиков идёт снимать, а на работу ус­тра­иваться!

— А... — протянул Стива. — Пугалом?

— Идиот! Вот идиот! Весь в... — мать за­мялась. Сти­ва был добрачным ребёнком и но­сил её девичью фамилию — Облонский. — Сам-то уже когда начнёшь на жизнь за­ра­ба­ты­вать, а?

— Ну чего ты, мам! — воскликнул, за­кры­ваясь руками, Стива, которого упрёк ма­тери за­дел за самое больное место — за ко­ше­лёк.

Долли высунулась из комнаты и тоже офи­гела, увидев Аню.

— Ань, может, тебе платье моё надеть? — запинаясь, спросила она, когда вновь обрела дар речи. — То чёрное, в обтяжку? Пом­нишь?

— Ага! Это тебе оно в обтяжку, а Анька в нём будет как Марфа с коромыслом в сара­фане! Ты же три её! — злорадно отвесила Ка­ре­нина-старшая невестке.

— А так она как нищенка профессиональ­ная! — взвизгнула Долли, сильно покраснев.

Стива захлопнул дверь. Дарья взглянула на мужа. Тот покрылся красными пятнами и нервно сжимал кулаки.

— Стёпа, ты чего? — испуганно насторо­жи­лась Долли. Опыт показывал, что в такие ми­нуты ей может влететь за всё что угодно — нестёртую пыль, излишнюю полноту, фразу, оп­рометчиво брошенную соседке год назад...

— Чего она ко мне привязалась?! — вы­палил Стива сдавленным высоким голосом, ти­па взвизгнул шёпотом. — Может, у меня нерв­ная болезнь!

— Ты о чём? — Долли вытаращила глаза и недоумённо ими захлопала. — Какая нервная болезнь?

— Трудофобия! Почему я должен вкалы­вать за копейки на какого-то лоха? Меня лич­но от этого тошнит!

— Ах тошнит тебя! А меня, думаешь, не тошнит одной всё тянуть?!

Прислушиваясь к звукам скандала, раз­ра­зив­шего­ся в комнате Облонских, Анна Аркадь­евна вздохнула, потёрла руки и немного успокоилась. Может, у Аньки мозговая масса и уляжется на место.

— Это ж надо было придумать! — фырк­нула она, перебираясь с кресла на свой «до­маш­ний скейт». Так называл Стива четырёх­ко­лес­­ную доску, использовавшуюся родитель­ни­цей для до­машних передвижений. — Как ей толь­ко в голову могло такое прийти? Это всё дрянь Щер­­бацкая... На­до запретить Аньке к этой шлюхе бегать, подцепит ещё от неё сифилис бытовой, а мы потом отдувайся. А что, если?..

Анна Аркадьевна внезапно пришла в ужас: а что, если Анька уже что-нибудь подцепила от Щербацкой и они все этим заразились?!

— Эй! — стукнула она в дверь комнаты Облонских, откуда доносился мат-перемат и гро­хот пинаемой мебе­- ли. — Хватит орать!

— Тебе чего?! — высунулся красный и пот­ный Стива. Одной рукой он держался за рас­царапанную щёку.

— Ты знаешь, какие первые признаки у сифилиса? — озабоченно спросила Каренина-старшая.

— Что? — Долли, приподнявшись на цы­поч­ки, выглянула через плечо мужа.

— Вы знаете, какие у сифилиса первые приз­наки? — сердито повторила свой вопрос Анна Аркадьевна и деловито насупилась.

Раскрасневшаяся Дарья хихикнула.

— А тебе зачем? — глумливая улыбка по­пол­з­ла и по ли­цу Стивы.

— Да ну вас на хрен! — завопила Каре­нина-старшая, поворачивая свой «домашний скейт». — Никогда ни фига не знаете, не ду­маете ни о чём, кроме денег! Идиоты!

— А чё нам, о сифилисе вашем думать, что ли? — пробурчала Долли.

— Да, — вторил ей Стива, — встанем вот так с утра пораньше и сразу давай вспоминать, какие же у сифилиса первичные признаки? Достала, блин...

 

О, Вронский…

Аня кинулась вон из квартиры, задыхаясь от душивших её слёз. Добежала до лифта и на­жала кнопку, вся покрывшись испариной от страха, что её увидит кто-нибудь из соседей, за­тем осторожно, стараясь не хлопать дверьми, вышла на лестницу, спустилась на несколько этажей ниже, вытащила пачку сигарет из рюк­зака, который бросила затем на ступеньки, и села на него, чтобы не запачкать юбку, затяну­лась, а потом горько-горько заплакала. А ве­че­ром ещё хренов день рождения Кити!