На следующее утро Тиорин проснулась поздно. Если бы небо было чистым, солнце вовсю светило бы в окно маленькой спальни, выходящее на юг. Она открыла глаза и осторожно пошевелилась. Как и следовало ожидать, мышцы ныли, но это было всего лишь неприятное ощущение, а не боль.
— Проснулась, соня?
Тиорин поспешно села в кровати и увидела Дарта, который сидел на стуле у двери и терпеливо ждал её пробуждения. Она поморгала, прогоняя остатки сна, потянулась и только после этого с улыбкой произнесла:
— Доброе утро.
Ей не хотелось ни о чём спрашивать — впервые за долгое время она чувствовала в безопасности. Несмотря на приоткрытое окно, гарью в воздухе не пахло, их никто не искал, и Дарт был рядом.
— Рад, что с тобой всё хорошо. Я беспокоился из-за вчерашнего.
— Но Инграт ведь дал мне вечером какое-то зелье? — Тиорин нахмурилась, вспоминая. — Это из-за него я спала до полудня?
— Думаю, да, — кивнул Дарт и поднялся на ноги — судя по тому, как неуклюже он сделал, он долго сидел в одной позе, боясь пошевелиться.. — Кстати об Инграте: я, пожалуй, пойду к нему и скажу, что с тобой всё хорошо.
Тиорин от удивления потеряла на мгновение дар речи.
— Он обо мне беспокоится?
— Конечно, — рассмеялся Дарт. — Он может выглядеть суровым, но к тебе он привязался. И не забывай — ты спасла ему жизнь ему вчера.
Тиорин зябко поёжилась, вспомнив события прошедшего дня. Будь её воля, она стёрла бы из памяти почти всё случившееся — мысли о нём заставляли вздрагивать, а образы были всё ещё слишком яркими, осязаемыми.
Дарт вышел и бесшумно притворил дверь, оставив Тиорин в одиночестве. Погревшись ещё немного под одеялом, она нехотя выбралась из кровати. Сна всё равно не было ни в одном глазу. Оставаться одной ей не хотелось, и, по-быстрому переодевшись, Тиорин покинула спальню. Инграт и Дарт ждали её в комнате для гостей — самой большой в доме, но всё равно кажущейся крохотной из-за мебели, которая, по-видимому, осталась от прошлых хозяев.
Как и говорил, Дарт, Инграт был рад видеть Тиорин, хоть и не стремился показать это. Когда она в разговоре обмолвилась о Сумрачном лесе, Дарт встревожился, но она поспешила успокоить его, убедив, что кроме редких птиц да одной доброй женщины, она не встретила там ни одной живой души. Инграт в шутку осведомился, ни была ли та женщина ведьмой, но получив утвердительный ответ, посерьёзнел.
— Ты её знал? — воскликнула Тиорин. — Знал Никту? Он так же удивилась, когда я упомянула тебя.
— Да её так звали, — улыбнулся Инграт. — Значит, она всё ещё живёт в лесу?
Тиорин кивнула и рассказала, как ночевала у колдуньи и как та научила её простейшему колдовству.
— Она всегда верила в людей, — задумчиво проговорил Инграт. — Даже в меня.
***
День прошёл почти так же спокойно, как и начался. Инграт казался измотанным, Тиорин же чувствовала себя так, будто все яркие эмоции истратила вчера, и сейчас у неё остались только блёклые их тени. Только Дарт оставался начеку. Впрочем, в этом надобности не оказалось — маги затихли. Не искали никого, не прочёсывали город. Этого следовало ждать, убийство Тессара спутало им все карты, и благоразумнее всего было выждать хотя бы пару суток.
Тиорин держалась как можно ближе к Дарту, и Инграт, конечно же, заметил это и не преминул бросить пару беззлобных шуток, которые никто из них не воспринял всерьёз. О своих чувствах говорить первым не решался никто, но они были видны — во взглядах Тиорин, в редких, но бережных прикосновениях Дарта.
Когда сумерки начали сгущаться, Тиорин с интересом оглядела лестницу, ведущую на мансарду, и спросила у Дарта, можно ли через неё выбраться на крышу. Тот рассмеялся и назвал её птахой, но подтвердил, что выход наверх действительно есть. Не дожидаясь ни разрешения, ни приглашения, Тиорин взлетела по лестнице, и Дарту ничего не оставалось, кроме как последовать за ней.
В мансарде было грязно и пыльно, ей давно никто не пользовался, и она служила местом для хранения старого хлама. Оказаться на крыше и вдохнуть свежий воздух вместо затхлого и пыльного было почти счастьем.
Тиорин постояла немного, глядя на вечерний безлюдный город, а затем села на широкий плоский козырёк, подтянув колени к груди. Дарт опустился рядом с ней и, чуть помешкав, снял куртку и накинул ей на плечи.
— Ты хотела поговорить о чём-то с глазу на глаз?
Тиорин ответила не сразу. Да, она хотела рассказать о том, что случилось с ней у моря, но боялась, что искренность испортит хрупкую привязанность, возникшую между ними.
— Хотела… — наконец проговорила она. Её пальцы мяли подол юбки, и это не ускользнуло от внимания Дарта.
— Это касается тебя?
Она кивнула.
Говорить было трудно. Тиорин сбивалась и запиналась, особенно когда речь шла о магии. То, что было легко почувствовать и понять, почти невозможно было объяснить словами. Она боялась, что Дарт не поверит ей или будет раздражён, узнав правду, но он слушал внимательно, изредка задавая вопросы, чтобы помочь ей, в его пристальном взгляде не было ни капли недоверия или неприязни.
— Вот, кто я есть, — вздохнула Тиорин наконец и опустила голову. Ей хотелось провалиться сквозь хемлю, она боялась поднять взгляд на Дарта, но тот, к её удивлению, ласково приобнял её за плечи. — Что теперь будет с нами, с тобой и со мной?
— Не знаю. Хотел бы я тебя успокоить, но не могу. Тессара нет, но другие так просто не сдадутся, хоть победа — всего лишь вопрос времени.
— Мне казалось, ты по горло сыт войной и хочешь уйти отсюда.
Дарт покачал головой.
— Я не могу уйти. Я мечник герцога, и им пока что остаюсь.
— Долг и честь?
Тиорин подняла голову и внимательно посмотрела на Дарту снизу вверх. Тот только крепче прижал её к себе.
— Да. Всё так, — он вздохнул. — Пока идёт война, я не могу остаться в стороне.
— И мои тайны здесь ни при чём?
— Они ничего в тебе не меняют. Ты думаешь, что простые слова заставят меня отвернуться от тебя?
— Ты ненавидишь магов.
— И доверяю Инграту.
— И боишься всего, связанного с волшебством.
— Всё, что у нас есть — твоё странное колдовство. Нить, так ты его называешь? Странное дело, когда ты сказала о нём, я и сам его почувствовал. Как будто ты в моей голове, где-то на краю сознания. Просто отзвук эмоций, тихий-тихий голос, в котором не различить слов. Я готов с ним мириться. Оно… естественное, как слух или зрение.
— Именно так говорил про него Меллир.
Дарт нахмурился, и Тиорин, глядя на него, рассмеялась и замахала рукой.
— Так звали духа-хранителя с побережья.
— Странное имя. Необычное, но красивое. Мне подумалось, что так звали кого-то из… крылатых.
Тиорин поняла, что он хотел сказать "из твоего народа", и её сердце согрела благодарность. Ей было странно думать о себе, как о не-человеке, и Дарт, чувствуя это, старался говорить так, как будто ничего не изменилось. Да и изменилось ли на самом деле? Она выбрала свой путь, и это — человеческая жизнь. С человеческими радостями и бедами. И человеческой любовью.
— Не будем говорить о них, хорошо? — попросила Тиорин, и Дарт кивнул.
***
Они стояли на невысоком каменном мосту, под которым текла, журча по камням река, которую скорее можно было назвать ручьём. Ветер нёс по небу облака, и в прорехи между ними иногда проникали солнечные лучи. На Тиорин был дорожный плащ, в который она куталась — солнце не успело согреть воздух, и ночная прохлада ещё не ушла.
— Значит, остаёшься?
Она прикусила губу, чтобы не заплакать.
— Остаюсь. Ты знаешь, что я не могу иначе, — Дарт положил руки ей на плечи и посмотрел прямо в глаза. — Я не могу уйти, пока война не закончится, а ты не можешь остаться.
— Не могу, — со вздохом ответила Тиорин. — Мне казалось, что я выдержу это ради тебя, но нет. Огонь, кровь, смерти… — она помотала головой. — Я хочу оказаться как можно дальше отсюда.
У них было всего несколько дней — пока тучи над городом не начали сгущаться вновь. Слишком мало.
— Это не навсегда, — Дарт говорил так искренне, что Тиорин против воли улыбнулась ему. — Мы два раза нашли друг друга, найдём и в третий. У нас есть твой дар, — он положил руку себе на грудь, и Тиорин повторила этот жест. — Ты ведь сказала, что эта связь не исчезнет.
— Сказать по правде, не знаю. И я уже говорила об этом, — слёзы вновь подступили к глазам, и она сердито сморгнула их. — Пообещай... пообещай, что найдёшь меня.
— Если я буду жив, я приду к тебе. Это так же верно, как то, что я стою перед тобой.
Дарт наклонился к Тиорин и поцеловал её. Быстро, едва коснувшись губ. А в следующее мгновение уже шагал прочь, не сказав больше ни слова, и Тиорин не могла его винить — чем дольше прощание, тем больнее, и отпустить его так было легче. Она осталась стоять на тротуаре, слишком ошеломлённая, чтобы звать или бежать следом. Она неверяще коснулась губ, на которых, казалось, отпечатался поцелуй, и неуверенно улыбнулась. Сердце, замершее, как испуганная птаха в человеческих ладонях, забилось вновь.
— Я буду ждать, — прошептала Тиорин. — буду ждать.
Она постояла ещё немного, оглянулась напоследок на город, и зашагала прочь от моста. День только начинался, солнце золотило осенние листья в кронах деревьев и зажигало искры в каплях на стебях сухой травы. Воздух всё ещё, скоро на лужах будет появляться тонкий ледок. Слёзы перестали сжимать горло, и дышалось легко и спокойно.
Тиорин запрокинула голову, прищурившись от солнца, ветер взъерошил её распущенные волосы. Может быть, любовь глупа, но ей до смерти хотелось верить в эту глупость.
Эпилог
Дни шли. Одни тянулись бесконечно долго, вторые пролетали вспышками. Первое время Дарт часто вспоминал о Тиорин, думал о ней, мечтал, как они встретятся, когда кровопролитная война останется позади. Но наступила зима, и её холода и метели застали его у северной границы Весты и Кенрата. Случилось то, чего боялись с самого начала: вестийский герцог решил сражаться, желая расширить свои территории, пока армия короля была ослаблена нападениями магов. Зима была долгой, для мечников, сражающихся на передних рубежах — бесконечной. Все мысли сменила одна — даже не мысль, а инстинкт — остаться в живых. Просто выжить, дотянуть до конца войны. Дни превратились в единый грязно-серый ком, месиво, из которого нельзя было и при желании извлечь отдельные события и расставить по порядку. Дарт помнил ночи без сна, полные страха: вдруг враг подкрадётся, скрытый метелью. Помнил голод и отчаяние, помнил крики раненых и хруст, с каким клинок рассекал кости. Тиорин стала для него всего лишь воспоминанием — солнечным лучом за зимней метелью. Дарт не знал, когда дар сошёл на нет — в какой-то момент он перестал использовать связь, как делал поначалу, проверяя, что с Тиорин всё хорошо, и она в безопасности. Он не мог ни увидеть её с помощью связи, ни поговорить, но он чувствовал её. Но и просто отголосков её эмоций и уверенности, что она жива, было достаточно.
Когда пришла весна, он остался ни с чем — всего лишь один из многих мечников, которым за победу не следовало ничего, кроме благодарности полководца и смехотворно маленькой награды. Дарт мог остаться в столице, но пробыв там несколько дней, понял, что такая жизнь невыносима. Он всё чаще вспоминал Тиорин и корил себя за то, что упустил нить, связывающую их. Найти одну-единственную девушку, зная всего лишь её имя, было немыслимо, но искать было лучше, чем сидеть в бездействии и ругать себя за беспомощность.
Однажды утром Дарт покинул дом, где снимал угол. Ушёл на рассвете, оставив на столе пару серебряных монет, и отправился в Роаннон. Он надеялся — глупо и безнадёжно — что связь вернётся и шёл наугад, повинуясь интуиции и голосу сердца. Где бы он ни спрашивал о девушке-менестреле, ему отвечали одинаково: не видели никого, похожего на ту, что вы ищете. Надежда, вспыхнувшая в то утро, когда он покинул столицу, неумолимо гасла, сходила на нет, и в голове всё чаще мелькала мысль о возвращении.
***
Дарт шел по дороге, рассекающей степь, и все здесь напоминало о прошлом лете. Неужели прошел всего год? А казалось — целая вечность пронеслась с тех пор, как он впервые встретил Тиорин. Война, ранения, смерти — сотни и сотни их… Бесплодные поиски, приведшие его сюда, к южной границе.
С каждым днём ему всё сильнее хотелось бросить их и вернуться в Ниенну. Там не было счастья, но была определённость. Увидев за очередным пологим подъёмом дом, Дарт загадал, что он станет последним, где он спросит о Тиорин. Он зашёл далеко, и это путешествие вслепую утомило его своей безнадёжностью. Искать человека, исчезнувшего полгода назад — всё равно, что ловить сосновую иголку в реке на несколько лиг ниже места, где её бросили в воду. Видимо, свою удачу они исчерпали, встретившись ещё дважды по чистой случайности, и больше счастливых случаев судьба им дарить не хотела.
Он многому научился за эти месяцы, в том числе, ходить бесшумно, когда это было нужно. В комнате пахло сухими травами, но не ковылем и полынью как в степи. Дарт остановился на пороге, как завороженный. Горьковатые пряные запахи щекотали нос. Закрой глаза — и почувствуешь себя на площади восточного города. Он не решался сделать шаг вперед, слишком неправильным казалось его присутствие среди пучков душистых трав, свешивающихся с потолка, в комнате, которую золотило закатное солнце. В таком доме могла бы жить и Тиорин, если бы… Если бы. Дарт прикусил губу. Боль всегда помогала вынырнуть из гнетущих мыслей, но воспоминания о ней — другое. Горе можно пережить, потери — стереть из памяти, но вина впечатывается в нее клеймом. И сейчас он испытал её горечь так же ярко, как в первый день после того, как вестийский герцог объявил о капитуляции.
Скрипнула входная дверь, и раздались легкие девичьи шаги.
-— Кто здесь? — голос звякнул серебряным колокольчиком. — Мариль, Янка, вы?
Дарт вздрогнул, словно его окатили ледяной водой. Этот голос, звонкий, почти детский, он узнал бы из тысячи. Будь проклята память, играющая с ним злые шутки. Поскорее бы уйти отсюда. Задать лекарке вопрос, который он так часто повторял за последний месяц, и сбежать как можно дальше, пока мысли-воспоминания не стали слишком живыми.
— Хей? — голос прозвучал совсем рядом, и Дарт сжал кулаки так, что ногти впились в ладони, царапая кожу. Скрипнула, отворяясь, дверь. — Ты… — девушка замерла на пороге, глядя на него с изумлением и… радостью, все ярче разгорающейся в глубине глаз. — Ты, — повторила Тиорин неуверенно, словно забыла все прочие слова, прижала ладонь ко рту и коротко счастливо рассмеялась. — Я думала, ты забыл обо мне.
В следующее мгновение он сжал её в объятьях, ещё не веря своему счастью, боясь проснуться и обнаружить, что всё это — всего лишь сон. Но Тиорин была здесь. Смеющаяся, счастливая, настоящая.
Она прижалась к его груди, а он зарылся лицом в её растрёпанные волосы, пахнущие цветами.
— Ты здесь, ты здесь… — как заворожённая повторяла она. — Я думала, всё кончено, но ты нашёл меня.
Она подняла лицо, и Дарт увидел, что её глаза, полные слёз, светятся искрящимся счастьем.
— Я обещал прийти к тебе, — шёпотом произнёс он и поцеловал её в лоб. Они клялись не лгать друг другу, но Дарт решил, что откровениям о том, какими безнадёжными он считал поиски, ещё будет время.
— Я верила, — Тиорин приподнялась на цыпочки и обняла его за шею, словно не веря, что он действительно стоит перед ней. — Но прошло столько дней…
— Ты снилась мне, — признался Дарт.
Он прижался губами к её виску, и Тиорин замерла в его объятьях.
— Теперь я не похожа на сон, верно?
Дарт тихо рассмеялся.
— Разве что на самый прекрасный.
Так они и стояли, не решаясь отпустить друг друга, как будто могли исчезнуть, если бы разомкнули руки.
Над крышей дома скоро зажгутся звёзды, огромные, как бывает только в степи, где мир бескраен, а небо бездонно. Воздух наполнит аромат белых цветов, которые распускаются только в темноте, и ветер будет приносить его в комнаты через распахнутые настежь окна.
А завтра будет новый день, а за ним ещё и ещё один. Дни с ясными рассветами и долгими закатами. Дни без войны. Всё время мира.