На следующей неделе я был приглашен на шоу Дэвида Леттермана. Это было нереально, приятель. Как только я сел и музыка затихла, Дэйв сказал мне: «Давай сразу проясним, Оззи. Из того, что я слышал, ты откусил голову…»
Я поверить не мог, что он собирается об этом говорить. – «Давай, не будем об этом», – сказал я. Но было уже слишком поздно.
Дэйв в целом очень хорошо ко мне отнесся – он был вежлив и проявил сочувствие, – но я был вообще не в настроении рассказывать про летучую мышь. Шок – очень странная вещь, да и похороны прошли тяжело.
В конце интервью Дэйв сказал мне: «Я знаю, что в твоей жизни недавно произошла личная и профессиональная трагедия. Честно говоря, я удивлен, что ты не отменил нашу договоренность об этой встрече, и я это очень ценю и хочу, чтобы ты сказал об этом пару слов».
– Всё, что могу сказать, – что потерял двух замечательнейших людей в своей жизни, – сказал я, сдерживая ком в горле. – Но я не собираюсь останавливаться, потому что рок-н-ролл – это мое, и потому что играю рок-н-ролл – для людей, а я люблю людей. Я продолжу, потому что Рэнди и Рэйчел хотели бы, чтобы я не останавливался, и я не остановлюсь, потому что рок-н-ролл не убьешь.
Если это звучит уже слишком пафосно, то потому, что я тогда нажрался в ноль.
Только так я и мог существовать в это время.
Скажу по секрету, я не был так уж уверен, что рок-н-ролл нельзя убить.
– Так не должно быть, – говорил я Шерон. – Давай закончим на этом.
Но она и слушать не хотела.
– Нет, мы не будем ничего заканчивать. Это твоя судьба, Оззи, и ты для нее предназначен. Ничто нас не остановит.
Если бы Шерон несколько раз не убеждала меня в этом, я бы никогда снова не вышел на сцену.
Не представляю, кто начал поиски нового гитариста. Шерон была не в себе и совершенно разбита, так что, возможно, поисками занялся офис ее отца в Лос-Анджелесе. Но в конце концов эти заботы помогли развеяться и немного отвлечься от грустных мыслей. Помню, как-то я позвонил Михаэлю Шенкеру, парню из Германии, который играл в UFO. А он сразу: «Я окажу тебе такую любезность, но хочу и частный самолет». Ну и дальше – «дай мне это, дай мне то». Я спросил: «Почему ты с ходу предъявляешь требования? Отыграй со мной хотя бы один концерт, и мы всё обсудим». Но он всё знай твердил свое: «Ой, мне нужно вот это, и это, и это». Так что в конце концов я сказал: «Знаешь что? Иди-ка ты на хер».
Шенкер, в любом случае, не слишком в ладах с головой, так что я на него обиды не держу.
Нашим первым гитаристом после Рэнди стал Генри Торме, высокий светловолосый ирландец, который играл в группе Иэна Гиллана. Заменить Рэнди было невозможно, но он нам очень помог. Попал к нам с места в карьер, просто великолепно отыграл несколько концертов, а затем уехал записываться со своей группой. Потом мы наняли Бреда Гиллиса из Night Ranger, и он остался с нами до конца турне.
Честное слово, не представляю, как мы вообще выступали после смерти Рэнди. Все были в состоянии шока. Но, думаю, лучше уж выступать, чем сидеть дома и погружаться в мысли о двух невероятных людях, которых мы потеряли и которых нам уже не вернуть.
Через несколько недель после смерти Рэнди я сделал Шерон предложение. «Если и будет хоть что-то хорошее во всем том дерьме, через которое мы прошли в этом турне, – сказал я ей, – то только если ты станешь моей женой».
Она согласилась. Я надел ей кольцо на палец, и мы назначили дату. Потом протрезвел и передумал.
После всего пережитого с Тельмой я был в ужасе от того, что мне придется проходить через это снова. Но потом я преодолел этот страх. Я любил Шерон и знал, что хочу быть только с ней. Так что через несколько недель я снова сделал ей предложение.
– Ты выйдешь за меня? – спросил я ее.
– Пошел на хер!
– Ну, пожалуйста!
– Нет.
– Ну, пожалуйста!
– Ну ладно, да.
Так продолжалось несколько месяцев. У нас было больше помолвок, чем у нормальных людей гостей на свадьбе. Потом расторгать помолвки начала уже Шерон. Как-то раз, когда мы ехали на встречу в Лос-Анджелесе, она выбросила кольцо из окна машины, потому что накануне я не ночевал дома. Тогда я вышел и купил ей новое. Потом нажрался и потерял его, но обнаружил это только тогда, когда уже встал на одно колено.
Так что та помолвка тоже не удалась.
Через пару дней я купил еще одно кольцо, и мы снова обручились. Но однажды я шел домой через кладбище после круглосуточной попойки. Там была свежевыкопанная могила с букетом цветов. Очень красивых цветов. Я их спер и подарил Шерон. Она чуть не расплакалась, настолько ей это показалось трогательным.
Потом она тихонько шмыгнула носом и сказала: «О, Оззи, ты даже открытку написал, как мило!»
Тут я призадумался: какую открытку? Не помню, чтобы я писал какую-то открытку.
Но было уже слишком поздно. Шерон открыла конверт и достала открытку.
«Светлой памяти нашего дорогого Гарри», – прочитала она. Очередное кольцо полетело в гребаное окно. А я обзавелся фингалом для профилактики.
В итоге я делал ей предложение семнадцать раз. Меня можно было выследить по следу из выброшенных колец. А они были чертовски недешевые. Правда, под конец все-таки брал те, что побюджетнее.
Потом, как только я подписал какой-то документ – как он там, хер его знает, называется, – который узаконил наш с Тельмой развод, Шерон назначила свадьбу на 4 июля, чтобы я никогда не забывал о годовщине.
– Ну, хотя бы не первое мая, – сказал я ей.
– А что?
– Эту дату выбрала Тельма, чтобы я никогда не забывал о годовщине.
Раз наши отношения стали серьезнее, Шерон начала прессовать меня в отношении кокаина. Она нормально относилась к выпивке, но кокс не терпела. Тот факт, что наш психопат-водитель был под порошком, когда угробил Рэнди и Рэйчел, только усложнял дело.
Каждый раз, когда у меня появлялся кокс, я получал взбучку, и дошло до того, что я стал его ныкать от Шерон.
Но это вызывало еще больше проблем.
Как-то раз мы остановились в одном из бунгало Говарда Хьюза, и я только что купил у своего дилера мешок на двести граммов.
«Тебе от него просто башню снесет», – заявил он мне.
Как только я вернулся в дом, то сразу же спрятал пластиковый пакет в толстый роман в книжном шкафу. «Третья полка снизу, шестая книга справа», – повторял я себе, чтобы не забыть. Я планировал приберечь его для особого случая, но в тот вечер мне необходимо было взбодриться, и я решил принять хотя бы дорожку. Убедившись, что Шерон спит, на цыпочках вышел из спальни, подошел к шкафу, нашел третью полку и шестую книгу и открыл роман. Кокса нет. Вот черт.
Может, шестая полка снизу и третья книга слева? Кокса нет.
Я тихонько вышел из бунгало и постучал в окно Томми. «Пс‑с-с! – шепнул я. – Эй, Томми! Ты не спишь, приятель? Я не могу найти чертов кокс».
В ту же секунду, как я это сказал, я услышал грохот за спиной.
Шерон распахнула окно нашего бунгало.
– ТЫНЕ ЭТО ИЩЕШЬ, ДОЛБАНЫЙ НАРКОМАН? – крикнула она и высыпала пакет кокса на листок бумаги.
– Шерон, – сказал я. – Полегче. Не делай глу…
Но тут она подула на листок, и весь порошок разлетелся по саду. Прежде чем я успел как-то среагировать, из своего загона прибегает немецкий дог Шерон и начинает слизывать кокс с травы, как будто это лучшее, что он пробовал в своей жизни. Ой, это не очень хорошо. Потом его хвост встает вертикально – ПИМ! – и дог откладывает огромную кучу. Я в жизни не видел такой огромной кучи. Она заняла весь фонтанчик во дворе. А потом пес срывается с места. Это чертовски здоровая псина, немецкий дог, так что, когда он бежит, то сшибает всё на своем пути, опрокидывает цветочные горшки, оставляет вмятины на машинах, затаптывает клумбы, – и так он носился три дня и три ночи подряд, с высунутым языком и вертикально стоящим, как антенна, хвостом.
К тому времени, когда эффект кокса прошел, клянусь, пес похудел килограмма на два. При этом, правда, реально подсел на порошок и все время искал, где бы им поживиться.
Свадьбу мы сыграли на Гавайях по дороге на концерт в Японии. Устроили небольшую церемонию на острове Мауи. Приехал даже Дон Арден, но только затем, чтобы Шерон подписала какие-то бумаги. Моя мама и сестра Джина тоже приехали. Томми был моим шафером. Самое смешное в свадьбе в Америке то, что нужно сдать анализ крови, прежде чем вам выдадут свидетельство. Я бы не удивился, если бы парень из лаборатории перезвонил и сказал: «Мистер Осборн, кажется, мы нашли следы крови у вас в алкоголе».
На свадьбе было много выпивки, не говоря уже о семи бутылках «Хеннесси» в свадебном торте. Если после кусочка такого торта пройти на дороге проверку на алкоголь, то можно запросто угодить за решетку. А еще мы курили какую-то убийственную траву.
«Мауи-вауи», – назвал ее местный дилер.
Мальчишник – просто прикол. Я так нажрался в отеле, что пропустил его. Есть фотография, где я лежу трупом в номере, а все собираются выходить. Классика жанра. Брачная ночь была еще хуже. Я даже не дошел до номера, чтобы провести ночь со своей женой. В пять утра менеджеру отеля пришлось позвонить ей в номер и сказать: «Вы не могли бы забрать своего мужа? Он заснул в коридоре и не дает горничным пройти».
* * *
Вскоре после того, как я чуть не обоссал своего тестя, он перестал называть меня Оззи. Вместо этого он стал звать меня овощем. Типа «отвали, овощ», или «сдохни, овощ», или «убирайся на хер из моего дома, овощ». Я понимал, почему парень так расстроился, – никто не любит, когда кто-то ссыт в его сторону, – но, по-моему, это было уже чересчур.
И, кстати, это еще ничего по сравнению с тем, как он разговаривал с Шерон. Я даже представить себе не могу, каково это, когда собственный отец беседует с дочерью в таком тоне. Но Шерон воспринимала это нормально. Она была невероятно жесткой. И, думаю, просто к этому привыкла. В основном расстраивался я: сидел и удивлялся, как вообще человеку в голову приходит такое дерьмо? Не говоря уже о том, как у него поворачивается язык говорить все это своему собственному ребенку. Это были самые подлые слова из самых темных уголков души. А потом они снова становились не разлей вода. Так была воспитана Шерон – и в этом ее особенность.
Но мне в жизни нужен был кто-то с таким характером, потому что она могла меня поддержать. На самом деле, поддерживать меня – ничто по сравнению с тем, чтобы поддерживать ее отца.
В конце концов, то, что произошло между Шерон и ее стариком, было трагично. В то время я постоянно был пьян или под наркотой и точно не понимал, что происходит, да и сейчас я не вправе многое об этом рассказывать. Мне только известно, Шерон узнала, что Дон завел роман с девушкой моложе нее. Мы ушли из «Jet Records», из-за чего Дон обосрался от злости настолько, что нам пришлось выкупать у него за 1,5 миллиона долларов свой контракт, чтобы он перестал доводить нас до банкротства своими исками. Между ними всегда было не всё гладко, но на этот раз просто вышло из-под контроля. В конце концов они перестали общаться и не разговаривали почти двадцать лет.
Если что-то хорошее и можно найти в этой ситуации, так это то, что мы заняли столько денег, сколько смогли, и выкупили все мои контракты, так что нас больше никто не контролировал. Помню, как Шерон пришла на встречу с «Essex Music» и сказала: «О’кей, сколько нужно, чтобы вы отвалили? Игра становится грязной, потому мы больше не играем. Просто назовите цифру, и мы заплатим».
Через неделю все права на мои песни были у меня.
Дон, возможно, и считал меня овощем, но с того момента, как Шерон выкупила мой контракт, он всё время пытался его вернуть – попутно пытаясь, к чертям, разрушить наш брак. Мой тесть быть очень хитрым, когда хотел. Например, как-то раз мы с Шерон остановились в отеле «Беверли-Хиллз» и арендовали броский белый «Роллс-Ройс Корниш», чтобы ездить по городу. Но потом я нажрался, мы сильно поссорились из-за чего-то, Шерон свалила и сказала, что возвращается в Англию. Буквально через две минуты после того, как она ушла, позвонил телефон. Это был Дон. «Мне нужно с тобой поговорить, ово… э… Оззи, – сказал он. – Это срочно».
Сейчас я понимаю, что, должно быть, он заставил кого-то следить за отелем, и этот кто-то увидел, как Шерон едет в «Роллсе» одна. Иначе откуда бы он узнал, что я один? Разговор с ним был последним, чем бы мне хотелось заняться в этом мире, но я не смог отказать. Этот парень меня пугал. Если верить слухам, у него в столе лежал заряженный пистолет.
Дон пришел и начал рассказывать о моей жене самые гнусные вещи, которые только можно себе представить. Это самые отвратительные слова, какие я только слышал. То, что он говорил, было просто омерзительно. А ведь он говорил о своей собственной дочери.
В конце концов он остановился перевести дыхание и спросил: «Ты это знал, Оззи? Ты знал, какая твоя жена на самом деле?» – Очевидно, он хотел, чтобы я взбесился, ушел от Шерон, вернулся в «Jet Records» и начал всё сначала.
Но я не собирался доставлять ему такое удовольствие.
Он не имел права приходить ко мне в номер и выдумывать всю эту отвратительную херню о моей жене. Я не поверил ни одному гребаному слову. Во всяком случае, что бы там ни делала Шерон, это не могло быть хуже того, что делал я. И уж точно ее жизнь и близко не была похожа на то, что совершил сам Дон. Но я подумал, что лучший способ взбесить его – сделать вид, что в этом нет ничего страшного.
– Ага, Дон, – ответил я. – Я это всё про нее знаю. – Правда?
– Ага.
– И?
– И что, Дон? Я ее люблю.
– Если хочешь расторгнуть брак, то мы всегда можем это устроить, знаешь?
– Нет, спасибо, Дон.
Поверить не могу, как этот парень готов был так поступить со своей семьей. Несколько лет спустя мы узнали, что, когда он был моим менеджером – и еще до того, – то использовал Шерон в качестве прикрытия. Все его компании, кредитные карты, банковские счета и кредиты были оформлены на ее имя. В общем, сам Дон на бумаге даже не существовал, ему не нужно было оплачивать счета, и на него нельзя было подать в суд. В том числе и налоговые счета, которые он, мать его, просто игнорировал, тоже были не на его имя – и в Англии, и в Америке. И оказалось, что за всё отвечает Шерон, хотя сама она об этом даже не догадывалась. И вдруг ни с того ни с сего ей приходит письмо от «IRS», в котором говорится, что она должна им крупную сумму. Когда мы посчитали сумму всех неуплаченных налогов, процентов и штрафов, число стало семизначным. Дон ее просто развел.
«Не знаю, из чего сделан твой отец, – сказал я ей, – но я бы никогда так не поступил со своими детьми».
Шерон чуть с ума не сошла из-за этой налоговой задолженности.
В конце концов, я сказал: «Послушай, сколько бы там ни было, заплати, потому что я не хочу жить ни дня, когда над нами висит эта гребаная штука. Налогов не избежать, поэтому просто заплати их, а мы урежем расходы и как-нибудь да выкрутимся».
Такое часто случается в музыкальном бизнесе. Когда умер Сэмми Дэвис-младший, он оставил своей жене налоговый счет на семь миллионов долларов, и его выплата заняла у нее целую вечность.
С этим ничего не поделаешь. Нужно просто собраться с силами и хорошенько поработать.
Но моя свобода стоила того, чтобы пройти через всё это дерьмо с Доном. Вдруг я наконец смог делать всё, что захочу, положив с прибором на его мнение по этому вопросу. Например, однажды я встречался в Нью-Йорке со своим адвокатом Фредом Эйсисом – отличным парнем и бывшим военным. Он сказал, что потом у него встреча с другими клиентами – группой Was (Not Was), которые вне себя от того, что их вокалист не пришел на запись в студию.
– Я могу его заменить, если хочешь, – сказал я полушутя. Но Фред воспринял меня серьезно.
– Хорошо, я их спрошу, – ответил он.
И вот я уже в студии в Нью-Йорке – читаю рэп в песне «Shake Your Head». Я хорошенько посмеялся – особенно когда услышал финальную версию песни, в которой поют молодые горячие бэк-вокалистки. До сих пор люблю эту вещь. Забавно, потому что я всегда восхищался тем, что The Beatles начинали как попсовая группа, а потом с каждым альбомом становились всё тяжелее и тяжелее, а я вот почему-то двигался в противоположном направлении.
Но всю историю целиком я услышал только спустя годы. Я жил в отеле «Sunset Marquis» в Западном Голливуде, и там же жил Дон Уоз. К тому времени он уже стал одним из величайших продюсеров в музыкальной индустрии, и Was (Not Was) были очень популярны. Помню, как он подбежал ко мне, задыхаясь, и сказал: «Оззи, мне надо рассказать тебе кое-что про ту песню, которую мы записывали, «Shake Your Head». Тебе просто башню сорвет».
– Давай, – ответил я.
– Помнишь, у нас там были бэк-вокалистки?
– Ага.
– Одна из них сделала сольную карьеру и записала несколько альбомов. Возможно, ты о ней слышал.
– Как ее зовут?
– Мадонна.
Я не мог в это поверить: я записывался с Мадонной. Предложил Дону переиздать этот сингл, но по какой-то причине он не смог получить разрешение. Так что в итоге мы ее перезаписали, и место Мадонны заняла Ким Бейсингер.
В восьмидесятых у меня было несколько дуэтов. Один с Литой Форд – «Close My Eyes Forever», – который вышел в топ-10 синглов в Америке. Я даже исполнял песню «Born to be Wild» с Мисс Пигги, но очень расстроился, когда узнал, что мы не будем находиться в студии одновременно (возможно, она узнала, что я работал на скотобойне Дигбет). Я просто развлекался, понимаете? Не денег ради. Хотя, когда мы выкупили контракт у Дона Ардена и издателей и оплатили налоговые счета, у нас наконец-то появились деньги. Помню, как однажды открыл конверт от Колина Ньюмана и боялся, что там будет какой-нибудь очередной иск. Но там был чек на авторский гонорар размером 750 тысяч долларов.
Это самая большая сумма денег, которая у меня когда-либо была.
Когда развод с Тельмой закончился, меня хотелось ей сказать: «Пошла к черту. Посмотри на меня – у меня всё супер!»
Так что я купил дом под названием коттедж Аутлендс в Стаффордшире, недалеко от нее. У него была соломенная крыша, и первым делом, сразу после переезда, я поджег эту гребаную крышу. Не спрашивайте, как я это сделал. Всё, что помню, – как приехал пожарный на своем грузовике, насвистывая сквозь зубы, и сказал мне: «Вечеринка по случаю новоселья, да?» А потом, когда он потушил огонь, мы с ним вместе нажрались. С таким же успехом лучше бы он дал чертову дому догореть, потому что вонь от паленой соломы просто ужасна, думаю, что она до сих пор так и не выветрилась.
Шерон ненавидела коттедж Аутлендс с самого начала. Она сваливала в Лондон и не желала возвращаться домой. Думаю, какая-то часть меня ждала, что Тельма позвонит в слезах и будет умолять вернуться к ней. Но она не звонила. Хотя неправда – однажды позвонила, сказала: «Вижу, ты снова женился, ГРЕБАНЫЙ УБЛЮДОК», – и повесила трубку.
В конце концов, я стал понимать, что, насколько бы мне ни нравилось жить под боком у Джесс и Луиса, жить рядом с бывшей женой – плохая идея. В какой-то момент даже пытался выкупить коттедж Булраш. Я совершил ошибку, взяв с собой Шерон, когда навещал детей. Всё было хорошо, пока мы не отвезли их домой и не пошли выпить в отеле. Тогда я напился и расчувствовался. Я сказал Шерон, что не хочу возвращаться в Америку, что скучаю по детям, скучаю по пабу «Hand & Cleaver» и хочу уйти на пенсию. Когда я отказался садиться в машину и ехать домой – вообще-то это была «БМВ» нашего бухгалтера Колина Ньюмана, которую мы взяли у него на денек, – Шерон слетела с катушек. Она села за руль, завела машину и опустила педаль газа в пол. Было чертовски страшно. Помню, как отпрыгнул с дороги и упал на газон перед отелем. Но Шерон переехала клумбу и надвигалась на меня, колесами взрыхляя газон и разбрасывая всюду куски дерна.
И я был не единственным, кого она чуть не убила.
Тогда на меня работал парень по имени Пит Мертенс. Он был старым школьным приятелем – тощий, забавный, и всё время носил дикие клетчатые пиджаки. В общем, когда Шерон переехала клумбу, Питу пришлось броситься в сторону, и он упал в розовый куст. Помню, как Пит встал, отряхнул пиджак и сказал: «К черту всё – это не стоит двух сотен фунтов в неделю. Я ухожу». Правда, потом он передумал и вернулся. Полагаю, работать на нас было хоть и опасно, зато интересно.
В конце концов, вышел менеджер отеля, а кто-то вызвал полицию. Я спрятался в живой изгороди. Шерон вышла из машины, подошла к ней и выбросила все свои кольца и украшения. Потом развернулась, потопала к дороге и поймала такси.
На следующий день, вонючий и с похмелья, я просеивал там землю в поисках камня от «Тиффани» за пятьдесят кусков.
В коттедже Аутлендс тоже происходили всякие дикости, пока я наконец не понял, что Шерон была права и нам стоит переехать. Однажды вечером я встретил в пабе очень строгого парня – кажется, он был бухгалтером, – а потом он пришел со мной в коттедж выкурить косячок и вырубился на диване. И, пока он спал, я снял с него одежду и бросил в огонь. Бедный парень проснулся в шесть утра совершенно голый. Я отправил его домой к жене в одном из своих костюмов-кольчуг. Мне до сих пор смешно представлять, как он поплелся, гремя кольчугой, к машине, придумывая на ходу, как будет объясняться дома.
Еще одно мое любимое развлечение в коттедже Аутлендс – сбривать людям брови, пока они спят. Поверьте, нет ничего смешнее, чем парень без бровей. Обычно люди не осознают, что брови отвечают за большинство выражений лица, так что, когда их нет, очень сложно выразить опасение, удивление или любую другую из основных человеческих эмоций. Но требуется какое-то время, чтобы понять, что именно здесь не так. Сначала они смотрят в зеркало и думают: «Боже мой, дерьмово же я сегодня выгляжу». Один парень, над которым я так подшутил, в конце концов пошел к врачу, потому что четко понимал, что что-то здесь не так, но так и не понял, что именно
С кем только я не проводил сеансы терапии бровей: с агентами, менеджерами, помощниками, ассистентами, друзьями, друзьями друзей. Всякий раз, когда кто-то приходил на собрание к руководству с лицом, с которым что-то не так, было понятно, что они провели выходные у меня дома.
Пит Мертенс часто оказывался невольным сообщником в моих пьяных розыгрышах. Например, как-то на Рождество мне стало интересно, что будет, если напоить собаку. Мы с Питом взяли кусок сырого мяса и положили его на дно миски с хересом, потом позвали Баблса – йоркширского терьера Шерон – и ждали, что же будет. Естественно, Баблс вылакал миску хереса, чтобы добраться до мяса. Примерно через пять минут он окосел, начал сшибать углы и подвывать музыке, которая у нас играла. Мы сделали это: Баблс был в говно. Это было блестяще – пока бедный старый Баблс не вырубился посреди гостиной. Я испугался, что убил его, поэтому снял гирлянду с ёлки и обмотал пса, чтобы сказать Шерон, что он случайно ударил себя током. Но, слава Богу, с ним всё было в порядке – правда, на следующее утро у него было страшное похмелье, и он очень сердито смотрел на меня, как бы говоря: «Я знаю, что это всё ты, ублюдок».
Баблс – не единственное животное у нас в коттедже Аутлендс. У нас еще была ослиха по имени Салли, которая любила посидеть со мной в гостиной за просмотром по телевизору «Матча дня». А еще немецкий дог и немецкая овчарка. Мое самое яркое воспоминание об этих собаках – когда я принес домой из мясной лавки свиные ножки и положил их в банку на кухонном столе, планируя сделать хорошенькую поджарку. Но, когда вошла Шерон, то закрыла рукой нос и сказала: «Оззи, какого черта так воняет? И что это за отвратительные штуки на столе?» А когда я ей объяснил, ее чуть не вырвало.
– Ради Христа, Оззи, – сказала она, – я не смогу это есть, лучше отдай собакам.
Я отдал ножки собакам, и им сразу поплохело. Потом одну вырвало, а вторая уделала все стены дерьмом.
Бедный Пит Мертонс дошел до того, что больше не мог этого выносить. Ведь он с нами жил, а сумасшествие просто не прекращалось. Последней каплей для него стало то, что как-то раз я принял слишком много снотворного после того, как всю ночь пил, и меня пришлось везти в больницу прочищать желудок. Когда доктор спросил, как меня зовут, я сказал: «Пит Мертенс», – а потом об этом забыл. Но через пару месяцев, когда Пит пришел к врачу проверить здоровье, доктор отвел его к себе в кабинет, закрыл дверь и сказал ему: «Ну, мистер Мертенс, вам стоит себя поберечь».
Пит не понял, какого черта врач имеет в виду, а врач решил, что Пит притворяется, будто ничего такого не делал. Кажется, доктор даже заставил его проконсультироваться с психотерапевтом. В конце концов, Пит нашел свою карту, в которой наверху было написано «передозировка снотворным», и чертовски разозлился на меня.
Клевый парень, этот Пит Мертенс. Очень клевый.
После коттеджа Аутлендс мы столько переезжали, что я не помню половины мест. Примерно тогда я понял, что мою жену хлебом не корми – дай купить и обустроить новый дом. А так как ремонтировать и обустраивать дом очень долго, в итоге мы всегда снимаем другое жилье, пока в доме всё не будет готово. Потом, примерно через три секунды после переезда, Шерон становится скучно, мы продаем этот дом и покупаем новый – и снова снимаем жилье, пока не доделают дом. Так продолжается уже несколько десятков лет. Иногда кажется, что все наши деньги уходят на ремонт домов всего гребаного Западного полушария. Как-то раз я заставил Шерон сосчитать все эти дома, и оказалось, что за двадцать семь лет брака мы переезжали двадцать восемь раз.
Как я уже говорил, сначала Шерон не смущало, что я пью. Она считала, что, когда я пьяный, то очень забавный – возможно, потому, что она тоже была не прочь попарить на синих крыльях. Но скоро она изменила точку зрения, и выпивка стала казаться ей таким же страшным врагом, как и кокс. Утверждала, что если я раньше пьяным был добрым и веселым, то сейчас превращаюсь в озлобленного алкаша. Но одна из многих проблем алкоголиков в том, что, когда люди говорят тебе, какое ты дерьмо, когда пьяный, ты уже обычно в дерьмо пьяный. Так что ты просто продолжаешь пить.
Самое смешное, что мне даже не нравится вкус выпивки. Если только он не теряется в каком-нибудь фруктовом соке или другой сладкой херне. Мне всегда нравился именно эффект. То есть время от времени я мог насладиться кружкой хорошего пива. Но я никогда не ходил в паб, чтобы просто выпить, я ходил с одной целью – нажраться в говно.
Я долго пытался пить как нормальные люди. Например, когда я еще был женат на Тельме, то ходил на дегустацию вин в Национальный выставочный центр в Бирмингеме. Тогда там как раз была рождественская ярмарка или что-то вроде того. Я подумал: «Ни черта себе, ведь дегустация вин – это то, чем развлекаются взрослые цивилизованные люди». На следующее утро Тельма спросила: «Что ты купил?» А я ответил: «О, да ничего». Она не поверила: «Ой, правда? Ты точно что-то купил». И я сказал: «Да – кажется, я купил пару ящиков».
Оказалось, я купил 144 ящика.
Я так нажрался, что думал, что покупаю 144 бутылки. А потом у ворот коттеджа Булраш остановился грузовик размером с танкер, и из него стали выгружать ящики с вином, которых хватило бы, чтобы заставить все комнаты коттеджа до потолка. Несколько месяцев понадобилось нам с техниками, чтобы выпить всё это вино. Когда мы, наконец, опустошили последнюю бутылку, то отправились это отметить в паб «Hand & Cleaver».
Кстати, вино – какое-то полное разводилово, да? Это же какой-то уксус с пузырьками, что бы там ни говорили дегустаторы. Я-то знаю, у меня как-то даже был винный бар: он назывался «Osbourne’s». Ну и дерьмовое же место. Помню, как спросил одну продавщицу: «Послушайте, объясните, как отличить хорошее вино?» А она ответила: «Мистер Осборн, если вам нравится «Блю Нан» за два фунта, то это хорошее вино. А если вам нравится «Шато Ванкер» за девяносто девять фунтов, то тогда это хорошее вино». Я ее не слушал. Тогда вино заказало мое эго. Я взял самую дорогую бутылку из имеющихся в наличии, просто чтобы хвастаться. Утром я проснулся с похмельем на двести фунтов. Но, в конце концов, я понял кое-что о похмелье за двести фунтов: оно, мать его, точно такое же, как и похмелье за два фунта.
Только когда Шерон узнала, что беременна, она решила всерьез изменить мой образ жизни.
Мы тогда были на гастролях в Германии. «Кажется, что-то не так, – сказала она. – Мне в последнее время как-то нехорошо». Я поплелся покупать тест на беременность, и он показал, что моя благоверная в положении. Я не мог в это поверить, потому что всего несколько месяцев назад у Шерон случился выкидыш после того, как на нее напала собака ее мамы. Я получил за это хорошую взбучку, потому что стоял прямо за ней, когда это произошло. Я услышал, как доберман зарычал, и застыл на месте, не двигаясь, вместо того, чтобы броситься на пса и откусить ему голову. Я не знал, что Шерон беременна. Мы узнали об этом, только когда поехали в больницу, и это сообщили врачи.
Так что в Германии, после того, как выяснилось, что тест положительный, это стало большим событием. «Давай сделаем еще один тест, чтобы убедиться окончательно», – предложил я.
И в этот раз результат тоже был положительный.
«Вот что я скажу, – сказал я, держа эту бумажку на свет. – Давай пройдем еще один, чтобы убедиться наверняка».
В общем, мы сделали пять тестов. Когда мы наконец удостоверились, что это правда, Шерон сказала мне: «Хорошо, Оззи, я скажу это тебе всего один раз, так что лучше послушай. Если ты когда-нибудь, хоть когда-нибудь принесешь в этот дом кокаин, я сама вызову полицию, и тебя посадят в тюрьму. Понял меня?»