Я стоял на ярком свету, и с полдюжины Доков обступили меня, глядя так, словно видели какую‑то диковину. Потом тот, который помог выбраться из машины, заговорил.
– Вы Даннерман, – сообщил он мне – точнее, она: я лишь немного позже научился разбираться в их половой принадлежности. – Меня зовут…
Произнести ее имя было очень нелегко, а написать еще труднее: оно начиналось с урчащего звука, похожего на тот, который получается, когда прочищаешь горло, а заканчивалось шипящим. Нечто вроде «Пиррахис».
– Здесь вы в безопасности, – продолжала она. – Вы знаете, что это за место?
Я нахмурился. Приятная расслабленность, овладевшая мной после оздоровительной процедуры, быстро растворялась, а ее вопрос показался мне глупым. С какой стати это место должно быть знакомым?
Однако, осмотревшись повнимательнее, я его узнал.
Неподалеку стояли два необычного вида строения, которых я прежде не видел. Сверкающие. Желтые, как стены в комнате для допросов. Высотой пять‑шесть метров и с сужающимися кверху стенами. Более всего они напоминали изображение броненосца времен Гражданской войны, которое я видел в каком‑то журнале.
Но это было еще не все. В десяти метрах от нас протекала речушка, перейти которую можно было по выступающим из воды камням. Вдали виднелись деревья. Было еще что‑то, похожее на древнее каменное кострище. И наконец, какое‑то жилище, схожее с вигвамом. Но не вигвам. Джимми Лин дал ему другое название – юрта.
– О Боже, – прошептал я, узнавая место. – Я ведь жил в этой юрте, когда был в плену у Возлюбленных Руководителей.
– Правильно, – мягко сказала Пиррахис. – Вы жили здесь раньше. И теперь тоже останетесь здесь, а пока мы накормим вас и постараемся вылечить.
Глава 13
Несколько следующих дней я занимался в основном тем, что отсыпался. Насколько я мог понять, Пиррахис вообще не спала. Стоило мне проснуться, как она уже была рядом, относила меня в туалет, кормила с ложечки давно знакомой пищей, растирала мою поясницу, после чего я опять засыпал.
Так что по меньшей мере сорок восемь часов – а может быть, и больше, – я главным образом отдыхал. До моего сознания смутно доходило, что она делает со мной и что‑то еще: массаж, растирания. Я не знал, для чего это нужно, но после ее процедур мне становилось лучше. Иногда в юрту заходили другие, в основном Доки, но дважды, как мне казалось, заглядывал хорш. В себя я приходил ненадолго, да и то видел все как в тумане. Обнаружив, что пациент очнулся, Пиррахис легко касалась меня когтем, и я снова отключался.
Однажды, когда период бодрствования затянулся примерно на час, я постарался получше осмотреть свою «палату».
Постель, на которой я лежал, была достаточно удобной, разве что немного жестковатой. Но сделана она была явно не в расчете на человека – почти четыре метра в длину и более двух в ширину. Соответствующе выглядела и комната. На стенах висело несколько фотографий, но, возможно, это были фрески. На одной дети‑Доки играли в какую‑то игру, другая изображала идиллическую сцену: берег с накатывающими на него мягкими волнами. На стенных полках лежали одежда и разные вещи, принадлежавшие, очевидно, Пиррахис. А также катушки со стеклоподобной лептой (заменявшие хоршам, как я узнал позже, книги).
Стоявшая у окна цилиндрическая штуковина гнала в мою сторону воздух. Наверное, ради моего же блага. В нише стены я увидел нечто похожее на хромированную тарелку для супа, примерно около метра в диаметре, стоявшую на боку, и еще несколько поменьше, наполненных чем‑то вроде торфяного мха. Из мха торчали незнакомые голубовато‑зеленые бутоны. В целом комната имела явно обжитой вид. Вполне естественный. Комната Пиррахис, которую она отдала мне.
Придя проверить пациента, мой доктор удивилась, увидев, что я стою. Прежде чем что‑либо сказать, она ощупала меня всего и затем, удостоверившись, что я более или менее в порядке, позволила самому сходить в туалет.
Я еще не сказал, что представлял собой этот туалет. Их было три, огромных, рассчитанных на Доков, напоминавших домики на сваях. Они стояли прямо над речушкой, и добраться до них можно было только по мостику. Должно быть, я отпустил какое‑то замечание, удивившее Пиррахис, потому что она посмотрела с любопытством.
– Вы недовольны санитарно‑гигиеническими условиями?
– Нет‑нет. Хотя… немного удивлен. Они представляются мне не очень гигиеническими. На Земле многие огорчились бы, обнаружив туалет над рекой. Это ведь грозит распространением инфекции.
Это ее просто повергло в шок. Белые, похожие на мох брови взлетели на лоб.
– Вы хотите сказать, – с оттенком недоверия сказала она, – что ваши экскременты могут содержать живые культуры?
– А у вас разве не так?
На ее лице появилась гримаса отвращения.
– Какое отвратительное предположение! Нет, конечно. Нам придется принять меры… ради защиты тех, кто живет ниже по течению. А вы… вы больше не испражняйтесь в воду.
К тому времени, когда Пиррахис стала позволять мне питаться самостоятельно и уже не укладывала спать сразу же после еды, я снова вспомнил наставление инструктора. Вспомнил, что я на службе. Пришло время провести рекогносцировку, и я настоял на том, чтобы мне разрешали выходить из юрты.
Физически я чувствовал себя неплохо, даже, пожалуй, лучше, чем за все последнее время, хотя все еще был слаб. Когда мы подошли к небольшой лестнице – ступеньки были очень высокие, – Пиррахис, не колеблясь, подхватила меня на руки и отнесла к двери. Я не возражал.
Оказывается, уже наступила ночь.
Если у меня и оставались какие‑то сомнения относительно того, где мы находимся, то они исчезли при взгляде на небо. Моя дорогая Пэт, астроном‑эксперт, высказала предположение, что эта планета‑тюрьма находится где‑то в середине сферического скопления, состоящего из тысяч звезд, движущихся по сплошной орбите. В небе над нами, совсем‑совсем близко, висели сотни ярких светил, голубых, красных, желтых и белых. По крайней мере с десяток из них были такими же яркими, как Луна, а пара сияли так, что приходилось щуриться. В углу неба поблескивала белая пленка паутинки, более яркая, чем Млечный Путь. Пэт говорила, что это совсем другое. Млечный Путь состоит из миллионов отдельных звезд, настолько далеких, что их свет сливается в пятно. Здесь же, как она считала, имелась масса газа и плазмы, оттягиваемых звездами друг у друга.
Пэт говорила кое‑что еще. В сферических скоплениях появление новых и сверхновых – относительно обычное явление, и при взрыве звезды может возникать поток опасной радиации, создающий угрозу всему живому.
Когда я поделился этими соображениями с Пиррахис, она сказала:
– Конечно, это так, Даннерман. Такое случается довольно часто. Поэтому, захватив базу, хорши первым делом восстановили защитный экран вокруг планеты. Его не было всего несколько дней, но и за это время умерли очень многие. – Она дотронулась рукой до моего горла и нахмурилась. – Вы слишком активны для первого выхода. Возвращаемся. Поешьте, а потом вам следует отдохнуть. Впереди еще много времени. Успеете.
* * *
Время мне не требовалось. Я уже знал, где нахожусь. Перед тем как вернуться на Землю – я имею в виду тех, кому это удалось, – мы провели здесь немало дней. Планета была тюрьмой и чем‑то вроде зоопарка, где Возлюбленные Руководители держали образцы представителей встретившихся им разумных существ, в том числе тех, которых они уничтожили. Мы жили в юртах, но построили их другие. Кто‑то жил в них до нас и умер, оставив после себя только эти жилища.
Теперь поселок принадлежал освобожденным Докам, тем двум или трем десяткам, которым удалось избежать смерти в бою. Эти Доки выглядели иначе. Те, которых мы встречали прежде, были молчаливыми, повиновались приказам, а при отсутствии таковых застывали в ожидании следующего распоряжения. Эти Доки не замирали неподвижно, а работали по расчистке поселка, оживленно переговариваясь. Они были полностью одеты: брюки и нечто вроде свободных ярких блуз с рукавами для всех шести рук. На головах большие широкополые шляпы для защиты от солнца.
Вглядываясь внутрь одной из сохранившихся юрт – она была похожа на ту, в которой мы хранили пищу, но сейчас пустовала, – я почувствовал легкое прикосновение к шее и повернулся. Конечно, это оказалась Пиррахис, которая проверяла мой пульс.
– Устали? – обеспокоенно осведомилась она.
Я уверил ее, что все в порядке, хотя Пиррахис, конечно, знала мое состояние гораздо лучше. Я указал на юрту:
– Почему вы оставили эту?
Она, похоже, слегка смутилась, по крайней мере я так понял выражение большого, покрытого растительностью плоского лица.
– Нам показалось, что сносить все неправильно. Те, кто построил их, мертвы, и ничто уже не напоминает о них. Знаю, это неразумно… – Она похлопала меня по плечу. Жест был не медицинский и даже не дружеский. Так могла сделать мать, чтобы привлечь ваше внимание. – У меня есть вопрос, Даннерман. Вы здесь все обошли, все осмотрели. Но вы уже почти все видели раньше, так что вы ищете?
Правдивый ответ прозвучал бы так: ищу выход отсюда, чтобы вернуться домой. Наверное, Пиррахис об этом догадывалась. Но я не собирался подтверждать ее догадки, а кроме того, было еще кое‑что, что я надеялся выяснить.
Поэтому мой ответ прозвучал так:
– Могилу. Здесь умер мой друг. Ее звали Пэтси, а убили ее какие‑то амфибии. Мы похоронили Пэтси где‑то тут.
Могила была чуть дальше от юрт, чем мне представлялось. Но я сразу узнал место. Земля просела – наверное, прошло какое‑то время, прежде чем хорши воссоздали мою копию, – но я узнал. Кто‑то – готов поклясться, что Пиррахис, – поставил на нее одну из виденных мною ваз с цветами.
Но рядом с той могилой была другая, осевшая поменьше и тоже с цветами.
Я повернулся к Пиррахис и встретил ее печальный взгляд.
– Он был еще одной твоей копией, Даннерман. Джабертаприч выпросил его для себя, когда машины решили, что лучше сделать новую копию. Они отдали его Джабертапричу, но было уже поздно. Он умер, и мы похоронили его рядом с твоим другом.
Из всех чужаков, которые мне встретились, Пиррахис была самой тактичной. Не такой уж комплимент, учитывая, каковы были другие, но… Она отошла в сторону, оставив меня у могилы самого себя.
Не думаю, что я его оплакивал. Я думал о том, как хоронят агентов Бюро.
Им положены похороны по‑военному, с прощальным залпом почетного караула, горнистом и всем прочим. Это, конечно, в том случае, если есть что хоронить.
Я не мог оказать погибшему себе такие почести, но музыка звучала в моей голове. К этой мелодии есть слова, чего, похоже, многие не знают, и последняя строчка такова: «Все хорошо. Покойся с миром. Господь с тобой».
Наверное, уроки бабушки Даннерман все же не прошли даром, потому что я надеялся – Господь с ним.
Глава 14
По мере того как возвращались силы, я стал всерьез заниматься тем, что пристало делать агенту НБР. Я знал, что должен быть в хорошей физической форме, если представится возможность бежать, поэтому приступил к занятиям. Поначалу это немного беспокоило Пиррахис, потому что ей казалось, что прыжки и приседания пойдут мне во вред, но потом и она перестала возражать. Не оставлял я и такую сферу деятельности, как сбор информации.
Пиррахис была права, когда заметила, что большую часть поселка я уже видел. А вот проникнуть внутрь двух высоких строений мне не удавалось. Я предполагал, что там может быть кое‑что интересное, какая‑то неизвестная техника, поэтому пытался придумать план проникновения.
Назначение предметов домашнего обихода мне удалось выяснить довольно легко. Письменный стол – это письменный стол… возможно. Его крышка представляла собой мозаику небольших, размером с ладонь, квадратов, но на нем не было ничего, кроме продуктовых пакетов. Никаких выдвижных ящиков я не обнаружил. Предмет, похожий на тарелку, который стоял в нише, оказался чем‑то вроде телевизора, хотя я не знал, как его включать. Цилиндрическая штука у окна, как я и предполагал, была кондиционером. Кое‑что в этом кондиционере меня удивило: он не только гнал в комнату теплый или – в зависимости от температуры – холодный воздух, но и испускал различные запахи. По ночам – теплые, почти сладкие, днем – свежие, бодрящие.
Интересно, конечно, но вряд ли в Бюро придут в восторг от такой технологии… если я когда‑то вернусь в Арлингтон. Самым любопытным в этой машине было отсутствие внешнего источника энергии. Никаких розеток на стене, никаких проводов, но при этом она работала.
Я спросил об этом Пиррахис. Мое любопытство не показалось ей странным, но помочь она не смогла. Похоже, ее заботило что‑то другое, потому что она не сводила глаз с двух Доков, стоящих у реки.
– Я занимаюсь только биомедициной, Даннерман, – пояснила Пиррахис, – и ничего не знаю о механических приспособлениях. Мррантохроу, вот кто может знать.
– А кто это Мр… Мрр…
– Мррантохроу. Друг. Он иногда приходит сюда, и вы можете спросить у него. А пока… не хотите узнать, как работает аппарат, называемый вами телевизором?
Она по‑прежнему смотрела в сторону реки.
– Да, конечно, – ответил я и вдруг увидел то, на что смотрели Доки. Сначала мне показалось, что это плоский камень, один из тех, по которым можно было перейти реку, только он был какого‑то странного зеленого цвета.
Камень шевельнулся. Из него поднялись два отростка с глазами. Потом существо встало и пошло прочь. Я повернулся к Пиррахис:
– Это что за чертовщина?
– А, – протянула она. – Вы ведь еще не видели панцирных, не правда ли?
Я спросил, что этот панцирный делает среди Доков, но Пиррахис покачала головой.
– Разве так уж трудно понять, Даннерман? Все мы когда‑то были порабощены Другими. Почему бы иногда не поговорить с ними?
Интересно, подумал я.
– А мне тоже можно с ними поговорить?
– В данном случае нет. Вы не можете понять ее язык. Когда придет кто‑то, с кем можно общаться, я вам скажу. Итак, давайте я покажу вам, как работает телевизор.
Телевизор включался просто, если только знать, как это делается. Я искал кнопки на аппарате, а пульт оказался на столе. Сдвинув один из квадратов, я обнаружил что‑то вроде циферблата с маленькими дырочками по кругу. На каждой был какой‑то значок, возможно, цифра. Но от дырочек тоже было мало толку. Пиррахис показала, как они работают, но у меня‑то когти отсутствовали.
Сначала Пиррахис продемонстрировала планету, на которой мы оказались. Изображение было трехмерным, его можно было поворачивать.
– А вот где находимся мы.
Сверху это выглядело как парк. Я узнал знакомые шестиугольники, ограниченные силовыми барьерами, которыми Возлюбленные Руководители отгораживали нас друг от друга. Теперь энергетические стены исчезли, но их следы остались в виде прямых линий, прочертивших зелень растений.
Мне показалось, что растительность от чего‑то пострадала, и когда я сказал об этом Пиррахис, она ответила:
– Конечно, Даннерман. Когда исчез энергетический шит, радиация убила многое, не только растения. В резервации Возлюбленных Руководителей находилось девять групп существ. Некоторые из них попали сюда из миров с более высоким содержанием кислорода, поэтому в их анклавах создавалась особая атмосфера. Когда подача кислорода прекратилась, представители одной группы, – Пиррахис назвала их Живущими‑на‑Деревьях, – задохнулись и умерли. Еще две группы нуждались в дополнительной влажности. Большинству из них удалось пережить катастрофу, но им живется не очень хорошо в непривычных условиях, – сообщила моя собеседница, – поэтому вы их здесь не увидите.
Я смотрел на изображение планеты. За пределами анклавов пейзаж производил гнетущее впечатление: камни, скалы, песок… Не очень‑то приятная планета.
– Как вы думаете, зачем хоршам понадобился этот мир? – спросил я.
Пиррахис вздохнула:
– Не знаю. Хорши ничего нам не говорят. Наверное, только потому, что им владели Другие.
– Тогда зачем его захватили Возлюбленные Руководители? – подавляя зевок, поинтересовался я.
– Может быть, потому что он настолько не подходит для живых существ. Пленникам просто некуда бежать из своих резерваций, – ответила она, не пропустив мимо внимания мой зевок. – Вы устали. Держитесь.
Пиррахис осторожно ущипнула меня за живот, и на ее лице появилось неодобрительное выражение.
– Вам надо набрать больше веса, Даннерман. Ешьте побольше.
– Мне уже надоели кукурузные хлопья и спагетти, – пожаловался я.
– Я добавляю воду и нагреваю их, как и написано на пакете, – обиженно сказала она.
Я пожал плечами. Некоторое время Пиррахис задумчиво смотрела на экран, потом отключила телевизор. Она открыла несколько пакетов, доставленных из запасников «Старлаба», вытряхнула из каждого немного крошек, попробовала на вкус.
– Понятно. Подождите минутку, Даннерман.
Ее не было довольно долго, а когда она вернулась, то принесла целую кучу пакетов и пучков каких‑то странного вида овощей.
– Попробуйте. – Пиррахис протянула мне нечто, похожее на кукурузный початок, из которого выбрали зерно.
Я с сомнением покачал головой.
– А это меня не отравит?
Она удивленно посмотрела на меня.
– Разве вы не видели, что я уже провела анализ вашей пищи? Все это вполне совместимо с вашей пищеварительной системой. А если возникнут какие‑нибудь нежелательные последствия, то я рядом.
Оказалось, что «кочерыжка» не так уж плоха. На вкус она напоминала очень мягкий лук. Пиррахис предложила мне также кастрюлю с каким‑то веществом, похожим на мед, и посоветовала обмакивать в него початок. «Мед» был острым и довольно вкусным. Я решил рискнуть и протянул руку за фруктом округлой формы с колючками на кожуре и красноватой мякотью, но Пиррахис остановила меня.
– Подождите.
Я снова увидел, как работают ее когти. Выпустив их, она быстро извлекла из сердцевины с десяток косточек‑семян и протянула плод мне. Влажный и прохладный на ощупь, он напоминал вкусом жареный каштан. Пиррахис одобрительно кивнула.
– Теперь все в порядке, Даннерман, но не ешьте семян. Тот, другой, съел одно по ошибке. Возможно, если бы не это, он прожил бы дольше. Попробуйте вот это. – Она протянула мне картофелину цвета лимона. – Лучше будете спать, а отдых вам нужен.
Изменение в питании было приятным улучшением условий заключения, как и телевизор. Для шпиона это просто золотая жила: переключая каналы, я собирал все больше информации о хоршах. Примерно тем же занимался Чудик, следивший за Землей со «Старлаба».
Но то, что пошло на пользу Чудику, ничем не помогло мне. Я мог переключать каналы, пользуясь керамическим обломком, который нашла для меня Пиррахис. Делал я это наугад. Большая часть того, что появлялось на экране, оставалась непонятной. Значительную долю программ составляли развлекательные передачи вроде хорового пения. Но мне они не доставляли никакого удовольствия. Иногда попадались репортажи с других планет или из неизвестных мне районов этой планеты. Они сопровождались наложенными звуковыми комментариями, содержавшими, должно быть, массу полезных сведений, но я‑то их не понимал. Язык Доков оставался для меня китайской грамотой.
Да, источник информации был у меня под рукой, а я просто не мог им пользоваться. И вот однажды, когда я смотрел на двух хоршей, молча игравших в какую‑то настольную игру, экран внезапно мигнул. Игроки исчезли, а из телевизора на меня в упор смотрел другой хорш.
– Привет, Дэн, – сказа он, и я понял, что это мой друг – или тюремщик, или спаситель – Джабертаприч.
Очевидно, в телевизоре имелось какое‑то коммуникационное устройство.
– Привет, Берт, – настороженно сказал я.
Если он и заметил мою сдержанность, то не подал виду.
– Извините, но я не мог навестить вас лично. Я сейчас очень занят важными проектами. Но у нас будет побольше времени на общение, когда вы будете здесь.
Впервые я услышал о том, что меня собираются снова перевезти куда‑то.
– Когда это будет?
– Когда вы полностью поправитесь. Вы ведь уже чувствуете себя лучше?
– Намного.
– Хорошо. – сказал он, думая, похоже, о чем‑то другом. – Я сейчас хочу познакомить вас кое с кем еще. У меня есть на это свои причины. Выходите. Пиррахис отведет вас к нему. До свидания.
На этом разговор закончился. Берт исчез, а на экране снова появились игроки.
Включив телевизор, я спустился по высоким ступенькам и увидел спешащую мне навстречу Пиррахис.
– Это Влажный, Даннерман, – сказала она, беря меня за руку и увлекая за собой. – Он знает язык, так что вы сможете поговорить. Пойдемте быстрее, он на реке.
Наверное, это должно было послужить мне предупреждением. Но не послужило. Мы уже почти достигли реки, когда я увидел существо, наполовину погруженное в воду. Оно было синевато‑серое и размером с гиппопотама. Возле рта изгибались тонкие щупальца, на толстой шее красовался металлический обруч. Я узнал его, а потому вырвал руку из когтей Пиррахис и, пошатываясь, отошел в сторону.
Она подбежала ко мне, потрогала горло и заглянула в глаза.
– Вы расстроены, Даннерман. В чем дело? Я кивнул в сторону амфибии.
– Вот в чем. Эти твари убили Пэтси. Ту, которая здесь похоронена. Она купалась, даже не зная, что в воде кто‑то есть. Они убили ее электрическим разрядом.
Пиррахис молча посмотрела на меня, потом на амфибию. Ее лицо помрачнело.
– Так вы не будете с ним разговаривать?
– Нет.
– Этого хочет Джабертаприч. – Нет.
Она вздохнула.
– Тот эпизод – просто несчастный случай, но ведь он уже в прошлом. Да, они используют электрический заряд для самозащиты, но лишь тогда, когда существует угроза. На вас никто не нападет.
– Я не хочу рисковать.
Она все еще смотрела на меня, словно надеясь, что я передумаю.
– Не можете простить? Я покачал головой:
– Не могу забыть. Простить? Может быть, позже. Но не сейчас. Пиррахис помолчала, потом грустно сказала:
– А меня вы можете простить?
Я посмотрел на нее с недоумением.
– За что?
Похоже, ей не очень хотелось рассказывать, но, вздохнув, Пиррахис сказала:
– Вы знаете, что существовали другие копии? Ваша и ваших друзей. Их исследовали.
Это я знал. Как знал и то, через что прошла, например, Пэт‑5, которая рассказала мне обо всех мучениях. Воспоминания пробудили злость.
– Их подвергли вивисекции.
– Да, – печально признала Пиррахис. – И я была одной из тех, кто этим занимался.
Глава 15
Разозлился ли я на Пиррахис? Уж конечно. «Разозлился» – слишком слабо сказано. Меня охватил гнев. Мой врач, моя сиделка была среди тех, кто резал моих живых, кричащих от боли друзей. Первым импульсом было схватить какой‑нибудь камень и размозжить ей голову.
Я этого не сделал. Я действительно поднял камень, но не напал на Пиррахис. Просто запустил его изо всей силы в ближайшее дерево и ушел, чувствуя на себе ее тоскливый взгляд.
Я не оглянулся. Я шел и шел, покинув поселок, по следу, оставленному стоявшей здесь когда‑то энергетической стеной. Ночью прошел дождь, и земля была скользкой. Наверное, Пиррахис шла за мной, но я не оборачивался. Я не испытывал желания разговаривать с теми, кто резал моих друзей – и меня! – на части. Резал их, живых, кричащих, агонизирующих, только ради того, чтобы посмотреть, как они сделаны. Так ребенок разбирает будильник, горя желанием выяснить, что там тикает, и не обращая внимания на чувства будильника. То, через что прошел я, побывав в руках «рождественских елок», не шло ни в какое сравнение с муками моих товарищей. Думать об этом было невыносимо.
Я изо всех сил старался не думать. Это не имело значения.
Значение имело другое: вырваться отсюда. И путь был только один. Машина‑телепортатор, очевидно, еще работала – роботы хоршей воспользовались ею, чтобы скопировать меня. Моя задача – вернуться к ней и убраться отсюда.
Но в одиночку рассчитывать мне было не на что. И помочь могла только та, которая шла следом за мной, метрах в восьми – десяти.
Я остановился и повернулся к Пиррахис:
– Извините. Я не сдержался. Для меня это стало шоком, вот и все. Понимаю, вы ничего не могли поделать.
Она настороженно посмотрела на меня:
– Вы понимаете?
Я потрепал ее по руке.
– Да, Пиррахис. Вам в мозг имплантировали контроллер, и вы делали то, что приказывали Возлюбленные Руководители.
– Да, но понимаете ли вы? Знаете ли, что это такое, когда вы не властны над собой?
На ее лице появилось выражение, которого я никогда прежде не видел: то ли печаль, то ли гнев.
– Ну… может быть, не вполне.
– Вам обязательно надо это знать, – твердо сказала Пиррахис. – То, что случилось с нами, может случиться и с вашим народом. Мы не всегда были рабами Возлюбленных Руководителей. Мы жили своей жизнью, на своей планете – теперь об этом уже никто не помнит, так как прошло много времени, сменились поколения. Но я думаю, мы жили хорошо. А потом пришли Возлюбленные Руководители и нашли нам свое применение. Мы были умным народом. Мы и сейчас такие.
Она с вызовом посмотрела на меня.
– Конечно, – сказал я. – Я это знаю.
– Но знаете ли вы, что такое быть умным и одновременно подчиняться чужой воле? Возлюбленные Руководители позволяли нам делать только то, что было выгодно им. Мы не могли даже разговаривать друг с другом. Это позволялось только молодым и тем, кто готовился дать потомство.
Я удивился:
– Дать потомство? Не знал…
– Нет, вы не знали. У меня было трое детей, но мне позволили быть с ними только до того времени, пока они не подросли. На моих глазах им имплантировали контроллеры. Они были совсем дети и очень боялись. Мне пришлось солгать. Я сказала, что им не причинят никакого вреда! Никакого вреда! Слышите, Даннерман? Я до сих пор не знаю, что стало с ними. После прихода хоршей я ни разу их не видела, как не видела и их отца. Возможно, они погибли.
Она отвернулась и замолчала. Я подумал, что, может быть, Пиррахис плачет, если Доки вообще плачут. Я коснулся ее плеча.
Нет, я не забыл о вивисекции, но не мог не почувствовать сострадания.
– Мне очень жаль.
– Да, – приглушенно сказала она и повернулась – глаза сухие, злость прошла. – Мне тоже жаль. Жаль, что с вашими друзьями случилось такое несчастье. И жаль, что это произошло с вашим народом.
Я пристально посмотрел на нее.
– С моим народом? Пиррахис кивнула.
– Вы тоже будете служить им, если они этого захотят. Я вдруг почувствовал неприятную горечь во рту.
– Зачем мы им нужны?
– Не знаю, Даннерман, но… – Она задумалась, вздохнула. – Вы когда‑нибудь видели солдат Других?
Я вспомнил полуразложившийся труп, попавшийся нам на глаза во время бегства.
– Нет. Да. В общем, я видел тело… Подожди! Ты хочешь сказать, что они превратят нас в таких же послушных…
– Я не знаю, кого ты видел, но они вполне могут использовать вас для войны. Известно, что вы хорошо деретесь и склонны к насилию. Разве не поэтому вы выбрали ту работу, которой занимались раньше?
Это меня взбесило.
– Нет! Мы не допустим! Если придется сражаться, мы будем сражаться!
– Конечно, будете, Даннерман, – хмуро согласилась Пиррахис. – Мы, наверное, тоже сражались. Давным‑давно. Даже сейчас, иногда… понимаете, каналы контроля очень эффективны, но не совершенны. Если одного из нас окружить металлической сеткой… не знаю, как это называется…
– Клетка Фарадея? Она пожала плечами.
– Возможно. Тогда контроль становится значительно слабее. У нас даже может хватить воли, чтобы попытаться оказать сопротивление. Но из этого ничего не получится. Как только произойдет нечто подобное, нас захватят наши соотечественники, подвластные Возлюбленным Руководителям. Захватят или убьют. У них нет выбора, как не было и у меня, когда Возлюбленные Руководители заставили нас резать ваших друзей.
Она вопросительно посмотрела на меня.
– Так поступали не только с вами, но и со многими другими, даже с пленными хоршами. Просто вы последние. И в каждом случае… – В ее взгляде появилось какое‑то иное выражение. – В чем дело, Даннерман?
– Что вы имеете в виду, говоря «с пленными хоршами»? Пиррахис удивилась.
– Но я думала, вы знаете. Кто, по‑вашему, Джабертаприч?
– Хорш, конечно.
В ее голосе проскользнуло нетерпение.
– Разумеется, хорш. Но до недавнего времени он тоже был пленником. Он и все его близкие. Посмотрите, вон там, за деревьями, ферма, где его держали. Там жили его предки, захваченные давным‑давно. Их изучали, на них проводили эксперименты, как и на вас.
Новость была неожиданной. Я думал о хоршах просто как о хоршах. Завоевателях. Мне и в голову не приходило, что Берт сам был когда‑то во власти Возлюбленных Руководителей.
Я посмотрел сквозь деревья, туда, где, по словам Пиррахис, все еще жили близкие Берта. Никакой фермы я не увидел, но понял, что нужно делать. Все возможное, чтобы предотвратить подчинение.