– Молодец, Данно, – похвалила она меня. – Судя по тому, как ловко ты отфутболивал вопросы, на которые не хотел отвечать, со временем из тебя может получиться неплохой администратор.
Зам хмуро посмотрел на нее, но сказал лишь:
– Ты уже подготовила для Даннермана график?
– Работаю над ним, Маркус. Но прежде Дэну надо бы поесть. Пелл выглядел удивленным, будто такого рода баловство – в смысле поесть – никогда не приходило ему в голову.
– Ладно, – наконец буркнул он. – Позаботься об этом сама. С этими словами Зам вышел, вне всякого сомнения, чтобы устроить нагоняй еще кому‑нибудь.
Я взглянул на Хильду. Только теперь я почувствовал, насколько голоден.
– Вы упомянули о еде?
– Пошли, – бросила она и покатила к выходу.
Я последовал за ней по длинному коридору, и вскоре мы очутились в маленькой комнатке – как я предположил, бывшей гардеробной, – где теперь стоял столик с четырьмя стульями. Три из них были уже заняты: Пэт в комбинезоне, другой Даннерман и старушка Розалина Арцыбашева.
– Я подумала, ты будешь не прочь отобедать в компании, – снисходительно сказала Хильда, потом добавила: – У вас сорок пять минут.
Когда она уехала, я воззрился на Пэт.
– Пэтрис? – попробовал догадаться я, хотя уже понял, что ошибаюсь. Она покачала головой.
– Нет, Пэтрис вернулась в обсерваторию к работе с «Дозором». Я – Пэт, Пэт‑1… ну, может, и я пока на что‑то сгожусь?
Обед состоял из типичных дежурных блюд Бюро: тарелки с сандвичами, большая чаша с салатом, кофе, фрукты на десерт. Основательно проголодавшийся, я принялся за еду, но мало обращал внимания на ее вкус. Мне еще никогда не доводилось сидеть за столом с самим собой.
Они сразу же начали пересказывать мне все новости, которые я не успел услышать от Пэтрис, далее – о том, какой переполох произвело их возвращение, как этому Дэну и этой Пэт была поручена забота об их Чудике и Мяу.
– На самом деле его зовут Мррантохроу, – сообщил я им, после чего они попрактиковались в произнесении этого чудного имечка, без особого, впрочем, успеха. И все это время я не спускал глаз с них двоих, Дэна и Пэт, пытаясь разобраться в том, что я чувствую.
Странно. Вот как я себя чувствовал. Не неудобно, нет. Просто странно. Полагаю, это проявилось у меня на лице, поскольку другой Дэн то и дело ухмылялся, глядя на меня, потом, посерьезнев, произнес:
– Чудно, правда? Ничего, привыкнешь. А Пэт добавила сочувственно:
– Мы все привыкли.
– Кроме меня, – вставила Розалина. – Потому что мне и привыкать‑то было не к чему. Возвратившись, я узнала, что другая я умерла, пока мы отсутствовали. Это нечто гораздо больше, чем просто странное чувство, Дэн. Это было горе. Но, как говорит Дэн…. Дэн У… ко всему привыкаешь.
Затем Пэт – Пэт‑1 – показала фотографии тройняшек, которых родила Пэт‑5; детишки показались мне обычными маленькими девочками, разве что с несколько странными чертами лица. Этого, впрочем, ожидали, принимая во внимание то, что Пэт‑5 забеременела в результате какого‑то эксперимента Возлюбленных Руководителей со спермой одной из копий Джимми Лина, который умудрился обеспечить себе право на посещение детей после долговременных дипломатических консультаций на самом высоком уровне между США и КНР и который удивительным образом оказался нежно любящим папашей. С Пэт‑5 тоже все было в порядке, за исключением того, что вследствие приема препаратов, увеличивающих интенсивность потока молока – для трех малышей, сосущих грудь шесть раз в день каждый! – ее груди стали настолько чувствительными, что Пэт‑5 жаловалась на постоянное сексуальное возбуждение.
Потом она рассказала мне, насколько загружены работой в обсерватории Пэтрис и Пи Джей, и о том, как ропщут специальные сотрудники обсерватории, поскольку у них совершенно не остается времени на свои собственные исследования после того, как почти все телескопы мира стали охотиться за кометами, которые могут представлять угрозу.
Краешком глаза я все время наблюдал за Пэт, возлюбленной моей, по которой я так долго скучал, мечтая о скорейшей встрече. И чем больше я смотрел на нее, тем больше отмечал, как сильно они с Пэтрис похожи друг на друга – каждой черточкой лица, каждым взглядом, каждым движением.
– Как думаете, – спросил я, прочистив горло, – она скоро вернется?
Они переглянулись и ответили не сразу.
– Я не знаю, – наконец сказал Дэн У.
А Пэт прикусила нижнюю губу, потом доверительно склонила голову в мою сторону.
– Думаю, ты знаешь, – начала она, – что там, на тюремной планете, Пэтрис, ну, несколько увлеклась тобою… то есть вами, я имею в виду. – Пэт указала пальцем на каждого из нас, Дэнов Даннерманов.
Я удивленно заморгал:
– Неужели?
Розалина засмеялась старческим сухим смешком:
– Естественно, она запала на тебя, Дэн, как и все мы. Впрочем, не особенно заблуждайся на сей счет. Ты просто был единственным стоящим мужиком в пространстве площадью в множество световых лет, во всем пространстве. А чего ты хотел? – Розалина лукаво прищурилась. – Наверное, следует признаться, что даже я имела некоторые сумасбродные мыслишки насчет тебя.
– И ты? – с глупым видом уставился я на нее.
– У Пэтрис это еще не прошло, – продолжила Пэт. – Когда она услыхала, что ты здесь… ну, понимаешь, я как бы немного сплетничаю, но мы ведь что‑то вроде семьи, правда? Она очень обрадовалась. А ты ее немного обидел, знаешь ли.
Это вообще сбило меня с толку.
– А чего я такого сделал?
– Ты что‑то не так сказал. Не говорил ты ей, что она всего лишь копия меня? Видишь ли, мы все довольно чувствительны на этот счет.
Я вспомнил, что сказал о Патриции Берту – «более или менее» моя женщина… Ну и что здесь такого? Это ведь правда, разве пет?
Они всё продолжали говорить. Дэн У рассказал мне о религиозной фанатичке, которая вкралась в доверие к Хильде и отплатила ей, застрелив ее и еще трех или четырех человек. Я слушал и отвечал. Но по‑прежнему размышлял над проблемой Пэтрис, когда в комнату вкатилась Хильда.
– Насытился, Данно? – спросила она. – Стряхни крошки с губ, поскольку семейный обед закончен и следователи ждут не дождутся, чтобы наброситься на тебя.
Часть десятая
САМАЯ ВАЖНАЯ ПЕРСОНА НА ЗЕМЛЕ
Глава 44
Человек десять нетерпеливо ожидали меня в комнате для допросов – несколько мужчин, несколько женщин, некоторые в голубых беретах ООН, остальные в желтовато‑коричневой форме Бюро. Времени они не теряли и немедленно приступили к делу.
– Опишите подробнее роботов, которых вы называете рождественскими елками, – скомандовал один из них, и мы пустились во все тяжкие.
После столь резкого старта участники марафона расспросов не то чтобы стремились к финишу, а даже временной остановки ни себе, ни тем более мне не позволили. Поначалу я объяснил им, как действуют роботы, потом мне пришлось рассказать, на что похожи ощущения, когда прикасаешься к иголкам «елок», и что со мной сделали инопланетяне посредством своего чертова шлема, и что они делают с каждым Чудиком. В расспросах даже не было паузы для передышки – я имею в виду моей передышки. Сами следователи могли перевести дыхание, поскольку допрашивали меня по очереди – пока в комнату снова не вкатился большой белый «холодильник» с Хильдой внутри.
– Время данного этапа истекло, – заявила она. – Сейчас ты отправляешься на подлодку, Данно.
– Сбавь обороты, Хильда, – взмолился я. – Мне нужно отлучиться в ванную.
– Само собой, Данно. У тебя будет время сходить пописать, сразу же после следующего этапа. А пока ты ведь сможешь потерпеть, правда?
И она покатила к выходу, даже не дождавшись ответа.
* * *
На борту подлодки вопросов тоже была масса, но на сей раз не ко мне. Они адресовались двум Докам – Пиррахис и инвалиду Врарргерфужу, – и от меня требовался лишь перевод. В качестве старшего следователя здесь выступала рыжеволосая средних лет дама, которую я немного знал, – Дейзи Феннел, занимавшая весьма высокий пост в Бюро. Вопросы она начала задавать еще до того, как я спустился в подлодку. У кого‑то достало сообразительности оставить люк открытым, так что вонь немного выветрилась. Кто‑то также убрал последствия казуса с сержантом‑охранником, а в остальном практически ничего не было тронуто. Какая‑то женщина манипулировала тремя или четырьмя видеокамерами, методически сканирующими внутренний периметр лодки.
– Смотрите, в каком направлении они снимают, – приказала мне Феннел. – Нужно разобраться в функциях каждого предмета оборудования на этом судне. Насколько эти… э‑э… субъекты смогут рассказать нам, как то или иное приспособление работает. Начнем вот с этого. – Она указала на штуковину, напоминающую китайский фонарик, 10–15 сантиметров высотой, закрепленную на стене. «Фонарик» мерцал бледно‑зеленым светом и что‑то тихо жужжал сам себе. Я переадресовал вопрос Пиррахис, Пиррахис промяукала его Врарргерфужу, который через некоторое время ответил. Когда Пиррахис перевела мне, получилось следующее:
– Врарргерфуж говорит, что это контролирует систему освещения. Не знаю, почему вам надо знать об этом. – Пока я переводил ее слова на английский язык, она продолжила: – Он также рассказал мне о внутреннем устройстве прибора, но я не поняла использованных им терминов.
– Одну минуточку, пожалуйста, – недовольно перебила нас одна из следователей. – Удостоверьтесь, пожалуйста, – попросила она меня, – что в каждом случае вы даете нам точную формулировку. Попросите также Пир… Пиррахис, чтобы она делала то же самое, когда переводит для нас.
Я открыл было рот, чтобы спросить зачем, но Дейзи Феннел не дала мне такой возможности.
– Делайте, как она говорит, Даннерман. Доктор Хаусман и доктор Тьемпе – лингвисты. Заместитель директора дал им разрешение записывать ваши переводы с тем, чтобы они могли начать работу по изучению языков.
– Как в случае с Розеттским камнем; знаете, что это такое? – с интересом произнесла доктор Хаусман. – Вот почему дословные переводы столь важны. Распознав отдельные слова, мы сможем составить словарь, а там уже начнем разбираться с практикой. Мы попытались предпринять это, общаясь с Мяу, но он слишком медлителен…
– В другой раз, доктор Хаусман, – прервала ее Феннел. – Сейчас у нас дела более важные. Даннерман! Я думала, здесь должно быть что‑то вроде карты, которая показывала бы, где находятся остальные лодки, но я ее не вижу.
Я огляделся вокруг и обнаружил место, где прежде висела карта, но теперь там осталось только что‑то вроде стекловидного овала, ничего не отображающего.
– Вон там. Думаю, она отключилась по какой‑то причине.
– Почему она отключилась?
Я задал вопрос Пиррахис и получил ответ от Врарргерфужа.
– Он говорит, это из‑за того, что системы зацеплены таким образом…
– Прошу вас! – взмолилась лингвистка. – Только точные слова! Также и слова Дока, когда он говорит с Пиррахис, если не возражаете.
Я‑то, собственно, и не возражал. Пиррахис же оказалась менее услужливой.
– Очень уж утомительно, – фыркнула она. – Если эти самки желают говорить на языке хоршей, почему бы вам не имплантировать им такие же языковые модули, как у вас?
Когда я перевел это, окружающие весело захихикали, хотя Пиррахис вовсе не шутила. Феннел тоже не развеселилась.
– Не валяйте дурака, Даннерман, – нахмурилась она. – Прекратите комедию!
И не думал ее начинать, подумал я, но промолчал. А Пиррахис оказалась права: перевод слово в слово более чем утомителен. Наконец общими усилиями мы прояснили вопрос. Врарргерфуж полностью отключил коммуникационные системы подлодки, когда мы захватили ее. С одной стороны, это хорошо, поскольку Страшилы перестали получать информацию о нас и, следовательно, не узнали, что произошло, но, с другой стороны, плохо, потому что мы больше ничего не получали от них. Ни переговоров между подлодками, ни данных для локации других подлодок на экране. Абсолютно ничего.
Но когда я спросил у Пиррахис, та, посовещавшись с Врарргерфужем, сообщила, что да, он никогда прежде не делал этого, но ему кажется, он сможет снова запустить коммуникационные системы лодки так, чтобы мы могли принимать передачи. Работа трудная, но если бы ему дали в помощь Мррантохроу, то через день‑другой…
Феннел такое предложение не одобрила.
– Мяу нужен в другом месте, – категорично заявила она. Я пожал плечами.
– Вам виднее. Если хотите знать мое мнение, я бы сказал, что Мяу нужен именно здесь. Нам же неизвестно, что сейчас делают Страшилы, так ведь? Если бы Пиррахис смогла подслушать их разговоры, нам, возможно, удалось бы выяснить, действительно ли они купились на нашу уловку с подлодкой.
Полагаю, говорил я тоном не очень‑то почтительным, поскольку Феннел смотрела на меня сурово.
– Я согласую это с заместителем директора, – молвила она, выслушав меня. – Продолжайте работать.
Я продолжил, и мы всей компанией дали наименования и более или менее описали около половины видимых приспособлений на подлодке, и тут нас навестила Хильда, чтобы сказать, что мне пора на следующую встречу. Когда я спустился по лестнице, Хильда с минуту изучала меня.
– Ты нарочно старался вывести Дейзи Феннел из себя? Я пожал плечами.
– Нет.
– Ну, все равно у тебя это неплохо получилось. – Хильда издала звук, похожий на хохоток. – Впрочем, это не имеет особого значения, потому что ей без тебя не обойтись. Скажи‑ка, на что это похоже, чувствовать себя самой важной персоной в мире, а?
Самая важная персона в мире…
А что, звучит приятно – размышлял я по пути к следующей остановке.
Я видел судебно‑медицинскую лабораторию Бюро в арлингтонской штаб‑квартире. Но здешняя, в Кэмп‑Смолли, была гораздо больших размеров. Работа здесь шла круглые сутки, и лаборатория прямо‑таки бурлила всеми видами деятельности. В одной из комнат физики проводили массированную спектроскопию; дверь была закрыта, но оттуда все равно доносился отвратительный, как у бормашины, звук, с которым проводилось отслоение ионов от образчиков металлов Страшил. В следующей комнате химики терзали другие образцы, пузырящиеся и шипящие под стеклянными колпаками. Нас Хильда привела в самую большую комнату, заполненную рядами верстаков. На каждом из них находился какой‑то отдельный узел от подвергшихся исследованию хитроумных приспособлений Страшил. С десяток спецов колдовали над внутренностями внеземной техники.
Мы остановились у одного из верстаков, где нас ждал Мррантохроу с двумя или тремя техниками, на одном из которых красовался голубой ооновский берет. Пока Пиррахис приветственно обнималась со своим вновь обретенным бойфрендом, я взглянул на то, что лежало на верстаке. Это была огромная штуковина размером с Хильдин мобильный ящик, но этот не имел колес и вместо белизны холодильника бросался в глаза нескромной зеленоватостью. Вырвавшись наконец из объятий Пиррахис, Мррантохроу взял со стола стопку тщательно выполненных рисунков и сунул ее мне, настойчиво мяукая.
– Это деталь транспортационной машины Других, – перевела Пиррахис. – Она доставлена с человеческой орбитальной станции, называемой «Старлабом», и Мррантохроу сделал зарисовки ее деталей, которые эти люди желают обсудить, когда прибудет еще одна персона.
К тому моменту, как я все это перевел, «еще одна персона» прикатила на инвалидной коляске, с извиняющимся выражением на лице.
– Извините, если заставила вас ждать, – сказала Розалина Арцыбашева. – Я не думала, что вы придете так быстро. Привет, Мяу.
К вящему моему удивлению, гигант ответил «привет, Розалина» по‑английски. Ну, почти по‑английски. Получилось у него что‑то вроде «пьюивей, Воззавлина», но достаточно похоже.
Хильду, разумеется, все эти сантименты ничуть не тронули.
– Вы опять опоздали на семь минут, доктор Арцыбашева, – жестко произнесла она. – Пожалуйста, впредь не задерживайте нас.
– Конечно, – смутилась Розалина. – Еще раз извините. Смотри, Дэн. Вот здесь. – Она взяла у меня пару рисунков и указала на круглый предмет с частично зазубренным краем. – Спроси его, предназначена ли эта штука для соединения вот с этой… – Розалина показала другой листок с деталью, похожей на раковину моллюска.
И так далее, и тому подобное. Знаете, нет смысла подробно описывать эту рутинную работу, продолжавшуюся не один день.
Видите ли, я оказался единственным человеком, способным поговорить с Бертом и Пиррахис, а через нее – с другими Доками. А разговоров предстояло еще очень много, и в каждом требовалось мое участие.
Пожалуй, со стороны Хильды не было таким уж большим преувеличением назвать меня самым важным человеком в мире. Во всяком случае, самым занятым я точно был. Поэтому неудивительно, что какие‑то действительно важные дела просто не удержались у меня в памяти.
Глава 45
Не знаю, доводилось ли вам сталкиваться с ситуацией, подобной той, в которой оказался я. Представьте, вы возвращаетесь на свою родную планету именно тогда, когда почти расстались с надеждой снова увидеть ее. И снова встречаетесь с девушкой своей мечты… более или менее. И вы обеспокоены тем, что ваши товарищи из числа людей намереваются сделать с лучшим другом, которому случилось родиться хоршем. И пытаетесь отъесться, отоспаться и переварить все мировые новости, накопившиеся за многие месяцы вашего отсутствия. И днями напролет отвечаете на вопросы и задаете их – с Пиррахис и Бертом, – и постоянно, чуть ли не каждую минуту, вас понуждают перемещаться из одного места допроса в другое, так что вы едва успеваете перекусить на скорую руку и почти не имеете времени для сна.
Эти постоянные перемещения изматывали меня больше всего. К примеру, только мы начинаем выяснять, говорит ли Мррантохроу о магнетизме или электричестве, либо имеет в виду нечто совершенно иное, как нам нужно срочно отправляться на подлодку, где Дейзи Феннел впала в истерику из‑за того, что Док принялся отдирать от стены целую панель. К тому моменту, когда мы заканчиваем убеждать ее в том, что он просто делает то, о чем его попросили по цепочке связи (Врарргерфуж, Пиррахис, я, Феннел), и она выдвигает требование, чтобы он позволил механикам Бюро наблюдать за ним и фиксировать его движения (обратно по той же цепочке, четыре или пять раз в обоих направлениях), Хильде уже телефонируют механики из бригады монтажа с жалобами о том, что выделенное им время растрачивается по мелочам. А когда мы возвращаемся к телепортатору Страшил, то застаем Мррантохроу в процессе предпринимаемой им попытки объяснить принципы действия лазероподобного оружия установки, тогда как Розалина Арцыбашева умоляет гиганта рассказать ей, откуда берется энергия для питания вышеуказанного средства транспортировки. И пока мы пытаемся разобраться со всем этим, появляется руководитель ооновских наблюдателей, дабы выразить протест насчет того, что некоторые из полуорганических тканей Страшил издают шипящие шумы и, похоже, загнивают, и почему мы тратим время на аппаратное оборудование, когда пропадают ценные материалы, о способе сохранения которых они, представители ООН, понятия не имеют?
Короче говоря, повсюду царило какое‑то болезненное возбуждение. Уж поверьте мне. Только лингвисты чуть ли не наслаждались этой лихорадочной суматохой. После месяцев героических усилий они сумели выудить у Дока всего несколько слов, теперь же они получили свой Розеттский камень, то есть меня, и совершенно новый язык, хорш. Два новых языка! Не просто «новые» в том смысле, что язык какого‑то недавно обнаруженного африканского горного племени является новым для по крайней мере западных лингвистов, но языки, абсолютно новые для людей по происхождению, языки, которые развились, не имея общих предков ни с одним из языков, когда‑либо слышимых человеческим существом, начиная с первобытных дочувственных воплей и мычания. Я почти ощущал запах их восторженных мечтаний о статьях, которые они в один прекрасный день опубликуют в лингвистических журналах.
Я в какой‑то степени понимал их воодушевление. Чего нельзя было сказать о моем друге Берте. Когда меня привели для беседы с ним, он лежал ничком на своей армейской койке, удрученно склонив голову.
Причина его уныния была для меня ясна: спартанские условия существования и никакого уединения – объективы двух установленных на стене видеокамер следили за каждым его перемещением. Впрочем, куда особенно двигаться в камере площадью примерно два на три метра? Когда мы ввалились в нее, там стало и яблоку негде упасть.
– Они хотят задать тебе несколько вопросов, Берт, – сказал я ему.
Его шея повернулась в сторону двух вооруженных охранников в голубых ооновских касках.
– Да, я полагаю, они хотят, – отозвался он, потом спросил: – Эти персоны с голубым металлом на головах… Они твои родственники?
– Что‑то вроде того. – Я сдержал улыбку.
Просто поболтать по‑дружески нам не позволили. И прежде чем мы приступили к делу, лингвисты снова предупредили меня о необходимости дословного перевода.
Несмотря на подавленное настроение, Берт отвечал на вопросы достаточно учтиво, однако толку от этого «интервью» было мало. Прежде всего следователей интересовало оружие, но Берт пожаловался, что у него нет опыта в этой области.
– У моего робота, вероятно, есть какие‑то данные по этому вопросу, – промямлил он, – но я не думаю, что их очень много.
Когда я перевел это, Хильда предупреждающе кашлянула.
– Поскольку здесь нет его робота, – заявила она, – давайте перейдем к какой‑то другой теме.
Я понял намек. Когда разочарованные дознаватели переключились на вопросы о других отраслях технологии хоршей, Берт несколько раз жалобно повторил, что именно у его робота следует спрашивать о подобных материях, но я просто не стал переводить. Даже когда у Берта все же что‑то получалось с ответом, он употреблял термины, которые для меня ничего не значили. Равно как и для следователей.
Это, однако, не заставило их прекратить расспросы. Согласно графику, заявили они, в нашем распоряжении целый час. И они использовали каждую минуту этого часа, хотя меня уже клонило в сон, и я вовсю зевал задолго до того, как Хильда возвестила, что время истекло, и вытолкнула меня из комнаты.
Единственный раз лингвисты не последовали за мной. Это меня несколько озадачило, но, когда я спросил Хильду, та усмехнулась.
– Ты что, хочешь взять их с собой в постель?
– Постель? – Я уже почти расстался с надеждой получить разрешение на сон.
– Постель, Данно, – подтвердила Хильда. – Тебе необходимо отдохнуть. Завтра у тебя долгий и трудный день. – Затем она одобрительно добавила: – Ты правильно себя вел, Данно. Только помни: о Страшилах и их прибамбасах говори все, что тебе заблагорассудится. Что ты видел, что делал – все что угодно. Но о штуковинах хоршей – ни слова.
– Угу, – кивнул я, поморщившись – мол, ты мне уже сто раз об этом говорила, и я чертовски устал, чтобы выслушивать это снова. Вслух же сказал: – Нельзя ли подыскать для Берта жилье поприличнее? Вы не забыли, мы ведь обязаны ему…
– Я помню, – жестко прервала она меня. – Мы делаем все, от нас зависящее. Не заостряй проблему.
Я немного наклонился и вперил взгляд в полароидное стекло на ее ящике. Внутри него вроде бы что‑то шевельнулось.
– Чего тебе, Данно? – требовательно спросила Хильда.
– Пытаюсь разглядеть, осталось ли у вас сердце.
– Будь спокоен, оно на месте, – огрызнулась Хильда. – Не дури, Данно. Тебе не удовлетворить твоего гаденького любопытства насчет того, как я выгляжу внутри этой коробки. Я вижу все, что снаружи, а ты заглянуть ко мне не можешь, и меня это вполне устраивает. А теперь ступай спать. Говорю тебе – завтра будет трудный день.
Когда дверь за мной закрылась, я оглядел комнату – немногим лучше, чем Бертова камера, только имеется телевизор да крышка на унитазе. Я подумал было о том, что, может, включить телевизор и посмотреть немного новости, прежде чем уснуть, но, едва прилег на койку, вставать снова мне уже не хотелось. Я попробовал представить, чем сейчас занимается Пэт. Потом – что делает в данный момент Пэтрис. Потом попытался понять, что это, такое назойливое, привлекает мое внимание на самом краешке сознания. Потом я провалился в сон, а когда проснулся, то уже напрочь забыл об этом.
Глава 46
Я отдавал себе отчет в том, что моя новая жизнь в Бюро будет далеко не легкой. Подтверждение тому я получил почти сразу же после того, как проснулся. Я без особого аппетита поглощал доставленный ординарцем завтрак – остывшую до комнатной температуры глазунью и недостаточно прожаренный бекон, – когда мой телеэкран издал громкое «би‑ип» и выдал мое расписание на день.
07:00 – подъем
08:00–09:15 – допрос (одиночный)
09:15–10:00 – перерыв и медицинское обслуживание
10:00–11:30 – допрос (с хоршем)
11:30–14:30 – обед
14:30–15:00 – допрос на подлодке (с Доками)
15:00–17:15 – технический перевод (с Доками)
17:15–17:30 – перерыв и медицинское обслуживание
17:30–19:30 – допрос(одиночный)
19:30–21:00 – ужин
21:00–22:00 – допрос на подлодке (с Доками)
22:00–22:30 – административная конференция
22:30 – медицинское обслуживание и отход ко сну.
Выглядело весьма устрашающе, с одним довольно приятным исключением. Когда Хильда прикатила, чтобы отвести меня на допрос (одиночный), я благодарно сказал ей:
– Думаю, у вас наверняка есть сердце, Хильда. Спасибо за столь продолжительный обеденный перерыв.
– А, это… – Она слегка повернулась, чтобы посмотреть, одни ли мы. Мы были не одни. Тогда она помолчала немного, потом сказала тихим голосом: – Да. Ну, насчет этого отрезка я объясню, когда наступит время.
Хильда оставалась Хильдой. В ее неслыханной щедрости содержался какой‑то подвох. В чем я позже и убедился.
Мы прошли через допрос (одиночный) с его миллионом вопросов о технологии хоршей в целом и лаборатории Берта в частности; и перерыв, и медицинское обслуживание с моей пятиминутной отлучкой в ванную и еще десятью минутами для пары медиков, которые, осмотрев мое горло, впрыснули в него какую‑то жутко пахнущую гадость, дабы я не потерял голос; и допрос (с хоршем), где мне задавали все те же вопросы о Берте и использовали меня в качестве переводчика. И, конечно, куда бы мы ни шли, нас сопровождала наша «свита».
Лингвисты изо всех сил старались не мешать нам, но теперь к ним присоединился дополнительный эскорт, состоящий в основном из сотрудников полиции ООН. Эти ребята не носили голубых беретов, как техники, на них были голубые каски, и они присутствовали повсюду, за всем наблюдая, постоянно бормоча донесения в свои портативные видеопередатчики, проявляя подозрительность ко всему, что делалось с материалами Страшил. Подозревать Бюро! Смех, да и только.
Но они не остались, когда допрос Берта закончился. Хильда их шуганула.
– Агенту Даннерману нужен отдых, – твердо заявила она, и голубые каски убрались восвояси. – Мы уезжаем, – бросила мне Хильда. – Бери с собой своего дружка хорша.
– Что… – начал было я, но передумал. В тот момент Хильда явно не намеревалась отвечать на мои вопросы. Вздохнув, я сказал Берту, что он идет со мной, и когда он спросил меня о том, о чем я собирался спросить у Хильды, я лишь покачал головой. Парочка подошедших охранников Бюро повела нас к выходу. Снаружи ждал фургон, который и доставил нас на вертолетную площадку.
Тут я догадался.
– Мы летим в Арлингтон, так ведь? – спросил я Хильду.
– А куда же еще? – только и сказала она.
В Арлингтоне мы и пообедали. Угощение от Бюро ограничилось «фирменными» сандвичами и кофе для меня да несколькими кусочками чего‑то, похожего на тушеный ревень, для Берта – все, что Пиррахис успела отобрать для него за предоставленное ей время.
Исследовательская лаборатория Бюро создавалась с таким расчетом, чтобы удовлетворить любые потребности организации при расследовании того или иного дела. Здесь занимались всем – от вскрытия пульверизаторной бомбы, полной радионуклидов, до анализа токсинов в игольчатом наконечнике зонтика киллера или досмотра внутренней обивки чемодана контрабандиста. Место, где нас кормили, воняло древним прахом и кислотами, но во время нашего обеда здесь ничего не делали. Ничего особенного не происходило и в помещениях, мимо которых мы проходили по пути сюда, но когда Хильда, объявив, что время обеда истекло, провела нас в запертое крыло лаборатории, там кипела бурная деятельность. Стоящие у трех или четырех верстаков техники (все – люди Бюро, ни одного голубого ооновского берета) осторожно расчленяли погибших боевых роботов Страшил. На паре других столов исследовались вещички, которые я умыкнул у Берта и Пиррахис: ее книги, его инструменты. Увидев их, Берт печально всхлипнул, но Хильда не позволила нам задерживаться.
– Пошли дальше, – приказала она. – Посмотрим на живых.
С «живыми» роботами у специалистов тоже, похоже, не особо получалось. Боевая машина и «рождественская елка» содержались в комнате со стеклянными стенами. Двое техников Бюро высшего разряда ожидали нас у экрана монитора, позволявшего им смотреть внутрь, где два снайпера держали под прицелом обе инопланетные машины на тот случай, если любая из них совершит какое‑то незаконное враждебное действие. Таковых или каких‑либо других действий механизмы не предпринимали, а лишь время от времени подергивались.