ГОСУДАРСТВА И ОБЩЕСТВА
(к вопросу о классовой природе СССР)
Г. Касьянов
Возрождение и победа буржуазии в Советском Союзе, повлекшая за собой процессы катастрофического формационного регресса в целом ряде бывших «социалистических» стран, безусловно, является, и ещё долгие годы будет оставаться самой острой социально-политической темой для значительного числа учёных-гуманитариев на постсоветском пространстве и за его пределами. Для всестороннего анализа острейших политических драм, сопровождавших интересующий нас процесс классового перерождения советского общества, потребуются десятилетия кропотливой исследовательской работы. Но уже сейчас нам доступен вполне достоверный и упорядоченный материал, на основе которого мы можем не только усвоить хронологию основных вех социально-политческого противостояния в СССР, но и понять, хотя бы в общих чертах, сам смысл того, что совершалось в нашей стране на протяжении советской эпохи, создать устойчивый и гибкий понятийный каркас, обеспечивающий стройность наличному богатству конкретного исторического материала. При этом следует помнить, что такая система понятий не может быть создана «отдельно», «сама по себе» в отрыве от призванной заполнить её фактологии. Напротив, только логически взаимоувязанная деятельность по самому тщательному собору фактов – с одной стороны, и подчинённое внутренней логике этих фактов развитие метода – с другой, способны создать предпосылки для выявления объективной связности, всех традиционно прилагаемых к истории ценностных, телеологических, идеологических и иных спекулятивных категорий[54].
В вопросе о методе социально-исторических исследований советской эпохи научное сообщество современной России не проявляет ни малейшего признака единодушия. Тем больше оснований у автора категорично заявить свою собственную позицию и попытаться обосновать её «делом», т.е. в ходе конкретного научного исследования. Опыт философско-методологических поисков, осуществлявшийся мною в последние годы, убедил меня в том, что только материалистическая диалектика, в сочетании с политико-экономическим инструментарием марксизма, способны вооружить исследователя подлинно эффективным методом, позволяющим последовательно связать различные этапы развития российского общества в цельную и непротиворечивую картину, представить весь ход этого развития, как закономерный сценарий развёртывания известной культурно-исторической формы.
Степень адекватности и перспективности классового подхода, как для осмысления исторических коллизий России в XX веке, так и для общественной науки в целом, способна выявиться только в ходе конкретного социально-исторического и политико-экономического исследования. История советского общества предлагает нам в этом отношении уникально-благодатный материал.
Прежде чем приступить к анализу данной проблемы, уточним содержание ряда понятий, фигурирующих в статье: I. «Буржуазность», II. «Мещанство», III. «Предпосылки буржуазности».
I. Буржуазность – совокупность экономических, культурных и социально-психологических характеристик, присущих представителям буржуазного класса, а так же представителям иных классов и групп населения, тяготеющих к буржуазии и перенимающих её жизненные стандарты, цели и ценности. Как видно из этого определения, буржуазность, (как впрочем, и всякая другая классовая характеристика), может быть свойственна не только представителям самого класса буржуазии, но и тесно связана с таким социальным явлением как мещанство.
II. Мещанство. В прошлом, приблизительно до конца XIX века, мещанством называлось отдельное сословие патриархального общества, отягощенное неизжитыми пережитками феодализма. К мещанской массе могут быть отнесены как представители чётко оформленных классов: пролетарии, мелкая буржуазия, так и представители широкого спектра деклассированных элементов (маргиналов). Общую для всей мещанской массы особенность я усматриваю в её тяготении к мелкой буржуазии и частичном совпадении с ней. Мещанство надо рассматривать, как своеобразную неразвитую форму мелкобуржуазности, форму, возникающую при феодализме и генетически конвертируемую в мелкую буржуазию, по мере становления капиталистического общества. Как выясняется, даже после социалистической революции, мелкая буржуазия способна на протяжении нескольких поколений пребывать в форме мещанства, до тех пор, пока: либо 1 пролетарская диктатура окончательно вытравит её следы из общественного сознания и культуры и сделает воспроизводство этого социального слоя невозможным, либо 2 изменившиеся условия общественной жизни позволят ей выйти из «анабиоза» и активно участвовать в процессах классогенеза капиталистической формации, т.е. активно поставлять человеческий материал для формирования возрождающегося класса буржуазии.
Воспользуемся примером. На Кубе буржуазия крайне слаба и подавлена бюрократическим аппаратом кастровского режима. Но кто же бежит едва ли не каждый месяц с «Острова Свободы» в империалистические США? Угнетаемая буржуазия? Ни в коей мере. Слабая кубинская буржуазия глубоко интегрирована с режимом Рауля Кастро, кровно нуждается в нём, не способна пока существовать без его поддержки, подтверждением чему является отсутствие мощной либеральной оппозиции «коммунистам». Те несколько сотен «гусанос», стремящихся всеми правдами и неправдами сбежать из Кубы в капстраны – не буржуа, но носители буржуазности, мещане. В СССР, на большем отрезке его истории, буржуазии не было, но стоит посмотреть те же старые советские фильмы или почитать В.Маяковского, Ильфа и Петрова, чтобы обнаружить широчайшую палитру буржуазных пережитков, форм буржуазного сознания и культуры, не отмирающих, а лишь трансформирующихся в непривычных условиях советского строя. «А Надя: «И мне с эмблемами платья! Без серпа и молота не покажешься в свете. В чём сегодня буду фигурять я на балу в Реввоенсовете!?» (В.В.Маяковский). Принципиальное значение принадлежит тезису, о том, что буржуазность (как особая социо-психологическая особенность) способна существовать даже в отсутствие самого класса буржуазии. Разумеется, ошибочно было бы воображать себе эту социальную характеристику в виде улыбки Чеширского кота, которая висит в воздухе. В реальности советского общества 20-х 30-х годов, у этой «улыбки» (буржуазности) был свой вполне материальный носитель – мещанин. А сам общественный пласт мещанства, с необходимостью поддерживался потребностями и условиями того переходного способа производств а (уже не капиталистического, но ещё и не социалистического), который вынуждены были разворачивать большевики, создавая основу для социализма в отсталой стране, доставшейся им от предшествующих правителей.
III. Предпосылки буржуазности – совокупность экономических, социально-политических, культурных и идеологических факторов, формирующих экономическую базу буржуазно-капиталистических отношений, и, следовательно, активизирующих пробуржуазные настроения в обществе, т.е., в той или иной мере, обуславливающих формирование и пополнение класса буржуазии.
Открыв «Немецкую идеологию» К.Маркса и Ф.Энгельса мы обнаруживаем подробнейшим образом изложенную идею о том, что прогресс, (а если точнее – «развитие производительных сил») в ходе каждой очередной социально-экономической формации, создаёт предпосылки для образования тех или иных классов, и соответственно для перехода к следующей формации. Прогресс «как таковой», прогресс «вообще» – это бесплодная, лишённая научной ценности абстракция. В науке имеет смысл говорить только о конкретном прогрессе, т.е. о прогрессе определённой социально-экономической формации. Прогресс первобытного общества даёт основу для возникновения класса рабов и класса рабовладельцев; прогресс рабовладельческой формации, воспроизводя свои «базовые» классы – рабов и рабовладельцев, обуславливает в то же время, становление класса крепостных крестьян и класса феодалов; прогресс феодализма закладывает фундамент для формирования буржуазии и пролетариата, т.е. для утверждения капиталистической формации. Таким образом, мы видим, что в каждой предыдущей формации, в силу присущих ей противоречий, складываются условия для возникновения индивидов, выбивающихся из сложившейся классовой структуры общества и стремящихся (сознательно или полусознательно) к построению такого общества, в котором они могли бы стать представителями полноценного класса. Это стремление реорганизовать общество наталкивается на сопротивление уже сложившейся классовой структуры, что и обуславливает классовую борьбу и, как следствие – её положительное разрешение – смену социально-экономической формации. Все эти положения детально проработаны в сотнях научных монографий, у сотен авторов, причём, не у одних только марксистов. Однако, большинство исследователей, сосредотачиваясь на сложной проблеме формационной динамики[55], значительно меньше внимания уделяют более простому, но от этого не менее важному вопросу о самовоспроизводстве классов в рамках одной общественно-экономической формации. Развитие производительных сил во временных границах любой формации, прежде всего, обеспечивает воспроизводство своих определяющих, «базовых», классов, и лишь в качестве продукта противоречий, сопровождающих это воспроизводство, обуславливает возникновение индивидов, стремящихся к формированию новых классов и приводящих этим своим стремлением всё общество к смене формации. Так, скажем, феодальный способ производства, (как и всякий другой основной способ производства) на большей протяжённости своего исторического пути, работает в основном «сам на себя», т.е. на воспроизводство класса феодалов и класса крепостных крестьян, классов, обуславливающих само существование данного способа производства. Так же и в случае с капиталистическим перерождением каждой из стран, условно называемых «социлистическими»: любые, даже сравнительно мелкие, (жалкие, как казалось, на фоне советских индустриальных гигантов!) элементы капиталистических способов производства (уклады), в первую очередь формируют класс людей, необходимый для функционирования этих укладов – буржуазию. Если социалистическое государство и партия, называющая себя коммунистической, пускают этот процесс на самотёк, всё слабее контролируют частнособственническую стихию, позволяя ей разрастаться, то в скором времени эта стихия самоорганизуется, т.е. превращается из стихии в систему и обретает уже не только экономическое, но и политическое влияние. В результате, процесс деконструкции любой некапиталистической социально-экономической системы значительно ускоряется, приводя, в итоге, к окончательному восстановлению капитализма.
Именно так и случилось в СССР, где, по мере углубления хрущёвских реформ (реформ насаждавших т.н. «рыночные механизмы» элементы капиталистического способа производства в советской экономике), формировались материальные предпосылки для становления буржуазии. Можно достаточно наглядно проследить по документам, как каждая очередная либеральная реформа, начиная ещё с середины 50-х годов, производит на свет очередную кагорту буржуазных элементов.
Прогресс, сам по себе (и материально-технический и социальный), не может ещё выступать непосредственной причиной формирования буржуазии, поскольку, как показано выше, прогресс в рамках иных, более ранних социально-экономических формаций не приводил к её появлению. Следовательно, буржуазностью чреват не всякий прогресс, а только прогресс в рамках капиталистической формации, точнее – прогресс капитализма как такового. Но это, конечно, не означает, что прогресс возможен только на капиталистической базе. При этом надо понимать, что процесс обуржуазивания не стоит на старте, как спринтер, в ожидании выстрела, т.е. не ждёт до тех пор, пока капитализм окончательно утвердиться, а начинает пробиваться при появлении первых же его элементов. Буржуазия существует и развивается ровно в той мере, в какой государство допускает существование капиталистических форм производства. А государство – это не политологическая абстракция, а сложная социальная система, состоящая из конкретных людей, чьи действия и решения, а так же стоящие за ними мотивы, могут быть предметом отдельного рассмотрения. Следовательно, нет ничего ненаучного и субъективистского в том, чтобы возлагать значительную долю ответственности за прокапиталистический поворот в политике нашего государства на представителей высшего партийного руководства, а так же на экономистов-рыночников (товарников) вроде Л.И.Абалкина, Е.Г.Либермана, Н.Я.Петракова и других, т.е. всех тех представителей советского истеблишмента, которые формировали экономическую стратегию СССР, и принимали основные решения.
В то же время, следует отдавать себе строгий отчёт в том, что для научного исследования не допустимо сваливать всю вину на тех или иных людей, пусть даже очень влиятельных, связывать всё исключительно с именами, с личностями. Любые общественные вопросы, имеют двойственный, противоречивый характер, а значит ответ на извечный русский вопрос «кто виноват?», предполагает признание как коллективной, так и индивидуальной ответственности, и коллективной и индивидуальной вины. Диалектический подход к проблеме социальной ответственности, осуждает попытки сваливать всю вину на нескольких человек, делать из них "козлов отпущения", но, при этом, не позволяет этим людям и прятаться за спинами коллектива, растворять свою индивидуальную волю в безликости масс. Коллективная ответственность, ответственность тех или иных групп, классов, слоёв общества, не исключает, а дополняет и предполагает индивидуальную ответственность конкретных людей, которая непременно должна учитываться при выработке адекватных социально-политических оценок, выносимых тем или иным историческим деятелям: правителям, их советникам, всем, кто оказывал на них сколько-нибудь значимое влияние.
Однако, вернёмся к основной теме нашего исследования: как именно стало возможным возрождение буржуазии в СССР? Ведь частная собственность на средства производства – главная экономическая предпосылка существования буржуазии – ликвидирована, а борьба с буржуазными пережитками была поставлена во главу угла, как одна из важнейших задач социальной политики советского государства!
Для того, чтобы найти правильный подход к ответу на этот вопрос, следует, на мой взгляд, чуть более пристальное внимание сосредоточить на вторичных, надстроечных процессах, сопровождавших эволюцию советского социума. Эта немаловажная коррекция ракурса, позволит нам ясно увидеть, что одним их немаловажных факторов капиталистического ренессанса в нашей стране явилась инерция буржуазного сознания, которая, как показывает исторический опыт, может оказываться очень сильной и протяжённой во времени. Ошибка большевиков заключалась в том, что они недооценивали силы этой инерции.
Понятие инерции классового сознания требует дополнительных пояснений. История классовой борьбы демонстрирует нам, как отдельные формы коллективной психологии господствующего класса, ещё на протяжении целого ряда столетий, продолжают циркулировать в обществе, даже после того, как этот класс уже утратил своё господство. Надо отчётливо представлять себе, чем являлась Советская Россия, только-только вылупившаяся из скорлупы буржуазно-помещичьего строя и нёсшая в себе живую, некнижную память о нём! Преодоление буржуазности, как типа ментальности, способно растянуться на века и 10-15 лет пролетарской диктатуры, (чьё вырождение в СССР, на мой взгляд, следует отнести к периоду середины 30-х годов), – это чрезвычайно короткий, по историческим меркам срок. Классовая инерция буржуазности сравнительно легко может его перекрыть, что и произошло. Иными словами: буржуазия как класс при Сталине была снята, но следы её в коллективной психике масс сохранились, и, незамедлительно, дали о себе знать в определённых формах капиталистической самоорганизации, сразу же, как только им были предоставлены соответствующие экономические и политические условия. В границах партии этот процесс начался ещё в довоенное время, при Сталине, а в хрущёвские времена прогресс социализма уже по всем направлениям всё больше стал подменяться прогрессом капитализма, со всеми вытекающими последствиями, и в первую очередь – с буржуазным перерождением общества. Сталинская и послесталинская квазибуржуазная номенклатура на протяжении целого ряда послевоенных десятилетий упорно инициировала именно те стратегические решения и реформы, которые уводили нашу страну с пути построения социализма. Вот такого рода «прогресс» – прогресс капитализма – и породил буржуазию.
Здесь оппоненты могут упрекнуть меня, что автор, нашёл «крайних» в лице тех представителей прогнившей номенклатуры и экономистов-товарников, по злому наущению которых осуществлялись губительные для социализма реформы, что он опять всё связывает с именами, с личностями, хотя должен знать, что марксизм принижал роль личности в истории»... и т.д.
Во-первых, марксизм не принижает роль личности. Это расхожий предрассудок о марксизме, который следует жестко критиковать, всюду, где бы он не проскальзывал. В вопросе о роли личности в истории Энгельс и Маркс предельно диалектичны. История, с их точки зрения, не определяется всецело и прямо деятельностью каких-то особо выдающихся людей, возвышающихся над массой и управляющих ею. Это было бы повторением романтического культа героев в духе Карлейля, но делать из сказанного вывод о «принижении» роли личности в марксизме, было бы впадением в противоположную крайность. Личность у классиков, не теряется, и не растворяется в коллективной воле человеческих масс, не превращается в утлую скорлупку, влекомую беспощадной стихией эпохи. Более того, сам прогресс, всегда и везде выступает как результат коллективной деятельности совершенно конкретных личностей, которых при необходимости можно перечислить по именам. Прогресс не осуществляется и не проявляет себя в истории никак иначе как через людей, а значит и через конкретные исторические личности с именами, фамилиями и отчествами. Вся история науки и история технических изобретений полностью подтверждает такой подход. Историческая личность, становится таковой, в силу того, что в определённый момент, (благодаря вполне случайному взаимоналожению исторических обстоятельств и индивидуальных качеств данной личности), она обретает способность выразить в своей деятельности коллективную волю тех или иных общественных групп. При таком подходе, очевидно, что роль личности в истории может порой оказаться даже очень и очень велика. Главное, чтобы личность, попала в подходящие исторические условия, нащупала, так сказать, точку неустойчивости системы. А далее срабатывает известный синергетический принцип, согласно которому глубокие и необратимые изменения в системе могут быть вызваны не только каким-то мощным внешним воздействием, но и сравнительно слабым уколом, при том условии, если последний произведён достаточно точно и своевременно. Обнаружив узловую точку системы и ударив по ней, даже один человек способен порой породить мощный, лавинообразный процесс необратимых изменений. Такими «ударами» и явились для советской системы либеральные реформы экономистов-рыночников, возымевшие особый разлагающий эффект на фоне безответственной антипролетарской политики высших партийных функционеров и роковой пассивности масс. Разумеется, дело не в одних только плохих генсеках, но всё же и не в каком-то безликом «прогрессе».
Во-вторых, как я уже говорил выше, инициаторами рыночных преобразований в Союзе выступали представители весьма высокопоставленной партноменклатуры. Они и являлись той общественной группой, чей социальный заказ выполняли упомянутые мной экономисты, обретая тем самым статус «исторических личностей» в соответствие с изложенной мною выше теорией о роли личности в истории. И не «связывать» процесс деградации социализма с совокупной активностью представителей этой группы (с именами, с личностями), было бы опрометчиво, равно как и снимать с этих людей ответственность за совершённое ими зло.
Такие эмоционально окрашенные слова как «предатель», «изменник», «перевёртышь» – с трудом интегрируются в стилистику научной работы, но оказываются совершенно необходимыми для первого приближения к той социальной реальности, к анализу которой мы приступили на страницах этой статьи. Всем, кто считает данные этико-социальные определения слишком грубыми, посоветую прочесть книгу бывшего сотрудника КГБ, а в последствие диссидента и эмигранта Михаила Восленского «Номенклатура»[56], прекрасно иллюстрирующую процесс становления антинародного, квазибуржуазного блока в коммунистической партии. Там многие названы прямо по именам: именно они и зависимые от них люди, натуральные предатели – достаточно многочисленная и, что самое главное, влиятельная группировка, – положили начало демонтажа советской системы.
Какая же картина вырисовывается у нас в итоге? А получается у нас картина скрытой, тщательно замаскированной, но чрезвычайно острой политической борьбы в КПСС, в ходе которой правая, реакционная «фракция», одерживает победу над левой, прогрессивной и социально ориентированной. И в этой исторической модели нет ничего особо оригинального, уникального или выходящего за пределы компетенции марксистского обществоведения. Каков же сценарий этой внутрипартийной борьбы? Конфликты каких общественных сил могли отражаться в партийных распрях при отсутствии классовых противоречий в безантагонистическом обществе? Или всё-таки М.Восленский прав и советский народ представлял собой специфическую разновидность классово-антагонистического общества?
Не будем спешить с категоричными выводами. Причина вышеупомянутых проблем советского государства и общества – не «злой Сталин» и не «злые большевики», а реальное столкновение прогрессивных общественных сил с ретроградными, консервативными, контрреволюционными силами этого же самого общества. Столкновение коммунистов, строящих мир социальной справедливости, осознанно противостоящих буржуазному перерождению советского общества, и мещанства, бессознательно и полусознательно тяготеющего к мелкобуржуазным формам классового самоопределения и цепко хватающегося за любые, благоприятствующие этому экономические условия. Итог нам известен: бессознательная стихия победила разум. Но является ли это основанием для того, чтобы впредь всегда ставить на бессознательную стихию и рынок, а не на разум и план? Едва ли.
Да, все активные члены партии понимали, что внутрипартийная борьба – это реальность, и что от исхода каждого очередного её раунда зависит развитие всего общества. Но вот как вести её в условиях нового политического строя, как добиваться принятия прогрессивных решений, реализации подлинно дальновидных планов, не сбиваясь при этом в мелочное интриганство, карьеризм, принципиально пренебрегая всеми низменными приёмами, которыми охотно пользуются твои противники!? И вот в этом-то пункте классический марксизм, действительно оказался совершенно недостаточным. Истинные коммунисты на тот период были практически лишены сколько-нибудь работоспособного учения об «этике и тактике» внутрипартийной борьбы. Глубокие, вдумчивые статьи Георга Лукача, по этому вопросу, не могли, на том этапе, заполнить имеющегося дефицита и в должной мере способствовать консолидации левого фланга[57]. В то же время, сознательные враги коммунистических преобразований охотно пускали в ход весь набор тактических и организационных приёмов из арсенала старой царской и общеевропейской буржуазной бюрократии. «Старое, доброе оружие» ещё долгое время оказывается более работоспособным, нежели новое, но ещё мало опробованное. Нарождающаяся протобуржуазная номенклатура не брезгует даже самыми низменными, подлыми приёмами: клеветой, доносами, провокациями, в то время как настоящие коммунисты пытаются биться по-рыцарски, и потому проигрывают. Таков, по всей видимости, преобладающий порядок вещей: всё новое, но ещё не зрелое, и не успевшее выработать своей исторической ниши, как правило, терпит поражение в схватке со старым, но утвердившимся и привычным для миллионов людей. К этому всегда следует быть готовым. Но, как сказал Эрнесто Гевара за несколько часов до своего расстрела: «То, что мы проиграли, не значит, что мы не могли победить». Эти оптимистичные слова были обращены Геварой не столько к своим палачам, сколько к коммунистам будущего.
Контрреволюция победила. Коммунисты оттеснены от власти. Дорога буржуазному разложению открыта, и оно идёт полным ходом. Советское государство миновало свой полдень и близится к закату. Но означает ли это, что победа буржуазии в СССР была неизбежной? Значит ли это, что коммунисты ничего не могли и впредь не смогут противопоставить стихийным процессам буржуазного перерождения? Решительно нет!
Каким же образом должна осуществляться эта борьба? Практика борьбы с буржуазностью предполагает мобилизацию широкого спектра разнообразных, экономических, психологических, идеологических и социально-политических средств, но главный, фундаментальный принцип, вырабатывающийся в процессе преодоления буржуазно-капиталистической формации и закладывающий основу для осуществления всех прочих антибуржуазных проектов и практик – един и однозначен – это ДИКТАТУРА ПРОЛЕТАРИАТА.
Уже в сталинские времена подлинный смысл этого великого принципа начал постепенно утрачиваться, а само словосочетание превратилось в своеобразную мантру. «Диктатуру пролетариата» всё чаще стали поминать по традиции, не вникая в суть этих слов. Почему именно «пролетариата»? Зачем нужна эта «диктатура»? И, наконец, самое главное «диктатура пролетариата» над кем? Теперь далеко не каждый взрослый человек может уверенно ответить на этот вопрос. Ответ, между тем, очевиден. Имелась в виду – диктатура пролетариата над буржуазией!
Здесь уместно привести цитату из статьи китайского коммуниста Чжана Чуньцяо «О всесторонней диктатуре над буржуазией» (1975 г.), в которой предельно точно выражена моя собственная позиция по отношению к борьбе с буржуазностью. «Председатель Мао Цзэдун, – пишет Чуньцяо, – рассказывал: в 1936 г. недалеко от Баоаня, местонахождения ЦК партии, была деревня, обнесённая земляным валом. Укрывшаяся за этой крепостной стеной горстка вооружённых контрреволюционеров упорно отказывалась сдаться. Вопрос был разрешён лишь, когда туда прорвалась Красная армия. В этой истории заключается всеобщая истина, которая гласит: НИЧТО РЕАКЦИОННОЕ НЕ РУХНЕТ, ПОКА НЕ НАНЕСЁШЬ ПО НЕМУ УДАРА. Это нечто вроде подметания пола: где не пройдёшься веником, там сор ни при каких обстоятельствах не исчезнет сам собой ». В настоящее время, – продолжает Чуньцяо, – есть ещё много крепостных стен буржуазии, снесёшь одну, появляется (курсив мой – К.Г.) другая, и даже когда останется всего лишь одна такая стена, а все другие будут уничтожены, она всё равно не исчезнет сама собой, пока не пройдёшься по ней железной метлой диктатуры пролетариата»[58].
Я не случайно выделил в этой цитате слово «появляется». Чуньцяо верно улавливает здесь, присущую буржуазии способность к регенерации. Советский опыт наглядно продемонстрировал нам, что буржуазия и буржуазность – крайне устойчивые явления. Они способны пробиться из-под земли, даже после того, как их срубили под самый корень. Именно по этой причине непрерывная, жёсткая, всесторонняя диктатура пролетариата над буржуазией необходима, и те коммунисты будущего, которым посчастливиться вновь «штурмовать небо», обязаны будут прибегнуть к ней со всей возможной решимостью.
АКТУАЛЬНАЯ ПОЛИТИКА