Тяжело сглотнув, Грейнджер развернула бумагу.
Дорогая Гермиона!
Какое облегчение после стольких лет получить от тебя весточку. Мы с отцом много раз хотели с тобой связаться. По правде говоря, просто не знали, живешь ли ты еще по старому адресу. Но это просто оправдания — мы могли бы написать в школу и спросить. Мы не знали, захочешь ли ты еще с нами разговаривать. Мы так резко распрощались, и хотим попросить прощения.
Это звучит так жалко! Папа читает, что я пишу, и смеется. Но одних извинений недостаточно. Мы не понимали, что ты сделала и зачем, но ты наша дочь и нам следовало довериться тебе и позволить все объяснить. Я знаю, ты пыталась. Мы лишь поняли, что в тяжелые времена тебе пришлось принимать непростые решения. Может, теперь ты сможешь нам все рассказать?
Ты стала учительницей! Мы всегда думали, что государственная служба не для тебя, но и представить не могли, что ты будешь преподавать. Расскажешь, чему ты учишь или мы этого не поймем? Когда ты писала нам о своих уроках, это всегда звучало так фантастически.
Мы с папой так хотим попытаться наладить с тобой отношения, мы так много упустили, столько всего накопилось… Как ты сумела нас найти? Мы оставляли адрес нашему адвокату в Англии, но он бы никому его не дал без разрешения. Дорогая, пожалуйста, дай знать, как ты поживаешь, как твои друзья.
С любовью, мама и папа.
Вернувшись в реальный мир, Гермиона обнаружила, что компанию ей составляет только Крукшанкс, сидящий на ручке софы. Северус тактично исчез.
На столе возле нее стояла кружка. Гермиона, даже не глядя, знала, что там кофе с обезжиренным молоком и ложечкой сахара, точно такой, как она любит, зачарованный, чтобы не остывал. На видном месте — пара салфеток; Гермиона не удержалась от улыбки, вытерла глаза и шумно высморкалась.
— Он слишком хорошо меня знает, Крукс, — доверительно улыбнулась она коту, потянувшись за кофе. — Впрочем, как и ты. Это письмо от мамы и папы. Не знаю, простили ли они меня до конца, но мы хотя бы начали разговаривать — уже что-то. Пошлю им от тебя привет в следующем письме, хорошо?
Кот заурчал, прошелся по спинке дивана и обнюхал ее ухо.
Приглушенно хихикая, Гермиона обернулась его погладить.
— Не делай так, ты меня усами щекочешь. Северус пошел в лабораторию?
— Пошел, — лично подтвердил Северус, возникший в дверном проеме. — И был бы счастлив там остаться, но к его огорчению у третьего курса Хаффлпаффа и Равенкло сегодня контрольная — не повезло бедолагам. — Гермиона взглянула на него: профессор уже облачился в мантию преподавателя, а в руке держал толстую папку. — Надеюсь, тебе лучше?
— Глупая гриффиндорка выплакалась и больше не опасна для окружающих.
— Вздор.
Улыбаясь, Гермиона встала, подошла к нему, запустила руку в его волосы, притянула к себе и поцеловала.
— Спасибо, Северус.
— За что же?
— Если бы ты их не нашел, я бы точно не решилась… — Зная, что профессору все еще неловко выслушивать благодарности, она не дала ему вставить и слово, вновь поцеловала его и сказала: — Теперь пойди, замучай какого-нибудь третьекурсника. Повеселись, но помни: никакого членовредительства.
Снейп фыркнул.
— Раз уж я смог сдержаться и не перебить весь ваш факультет во главе с тобой, поверь, c этой шайкой карапузов я как-нибудь справлюсь. Увидимся позже.
Улыбаясь ему вслед, Гермиона решила оставить дверь в кабинет полуприкрытой: иногда можно было услышать, как профессор ведет занятия — она обожала слушать, как он читает лекции.
Грейнджер устроилась за столом и принялась строчить ответ:
Дорогие мама и папа! Я не сразу решилась вам написать и рада, что наконец это сделала... Да, нам нужно поговорить. Оглядываясь назад, могу сказать: отчасти и я виновата в произошедшем, немудрено, что все так повернулось.
Но сначала о главном.
Крукшанкс все еще со мной, он и правда оказался магическим зверем. Все так же бодр, как и раньше. Вот и сейчас, вскочил мне на колени и мешает писать.
Последняя строчка твоего письма, мам, меня рассмешила. Под “моими друзьями” ты имела в виду “моего парня”? Мне очень жаль, но нет. Мы с Роном расстались.
Решили, что лучше остаться друзьями. У него все в порядке, работа ему нравится. У Гарри тоже все хорошо, он женат, у них двое детей (а может быть, скоро родится еще один). Знаю, тебе интересно, нашла ли я себе кого-то — так и вижу, как вы переглядываетесь. Не смейся, папа!
Лучше сначала отвечу на другой ваш вопрос: как я вас нашла. Так вот, я не находила. Один мой хороший знакомый постарался, как раз перед Рождеством. Я не просила его, он сам так решил... У меня чуть не разорвалось сердце, когда он дал мне ваш адрес. Точно не знаю, как он вас отыскал. Подробности мне неизвестны, но чтобы найти вас, он отправился в саму Австралию. Вы правильно поняли — у меня кое-кто есть. Только ситуация запутанная. Он… не тот мужчина, которого вы представляли со мной рядом. Может быть, с первого взгляда вы его не одобрите, но в конце концов он вам понравится.
Будет нечестно на этом закончить, правда? Расскажу про него еще кое-что. Он волшебник, полукровка — не знаю, помните ли вы это слово. Оно означает, один из его родителей был чистокровным волшебником, а другой обычным человеком. Он старше меня (вот одна из причин, по которой я боюсь, что он вам не понравится). Я давно с ним знакома, но мы начали встречаться только в июне. Он очень умный... Я ему не говорила, но он намного умнее меня. У него довольно ехидное чувство юмора. Я могу описывать его часами, но лучше продолжу в другой раз. Мам, я знаю, ты жаждешь деталей, но обо всем остальном в следующем письме, просто знайте, что он высокий (но не такой как ты, папочка) черноглазый брюнет.
Ну и хватит о нем! Понятно, что вы удивились моему выбору профессии. Никогда не думала, что стану учительницей, а сейчас преподаю и мне очень нравится. Веду я Магловедение — рассказываю юным ведьмам и волшебникам, как люди живут без магии. Не знаю, помните ли вы, но сама я забросила этот предмет конце третьего курса, потому что наш учитель нес полную чушь. Работаю пока на полставки, но мы с директором разрабатываем новую программу, и через пару лет этот предмет станет обязательным для всех.
А что вы делаете во Франции? Я знаю, что вы открыли свой стоматологический кабинет, это просто замечательно и я ужасно рада за вас, но почему именно Франция?
Пожалуйста, поторопитесь с ответом.
Люблю, Гермиона.
Гермиона перечитала законченное письмо и удовлетворенно кивнула. Она хотела бы рассказать родителям все-все про Северуса, но лучше действовать постепенно. Известие, что она живет со своим учителем, который преподавал у нее шесть лет подряд, их и так не обрадует. А уж что они скажут, когда узнают, что он всего лишь четырьмя или пятью годами моложе них самих? Нужно время, чтобы их подготовить. Вываливать все подряд Гермиона не собиралась — как, например, объяснить, что он был массовым убийцей? Сказать, мол, это только с технической точки зрения? Мол, для пыток и убийств у него имелись веские причины? Мир маглов устроен совершенно не так, как Волшебный, она просто не сможет им это растолковать.
И все равно, запечатывая конверт и подписывая адрес, Гермиона ужасно радовалась. Раньше она даже не отдавала себе отчета, как соскучилась по родителям. Чем теперь отплатить Северусу... После всех этих лет наконец появился шанс вернуть все на круги своя!
Все утро Гермиона разбирала письма, и настроение ее только улучшалось. От Рона на сей раз пришло совершенно безобидная весточка. Он восторгался подарком и поделился парой забавных историй из жизни семьи. Полумна написала в своем обычном стиле; в ответ Гермиона дала ей отзыв на несколько статей из “Придиры”, а потом рассказала о родителях. Прочитав письмо Джинни, Грейнджер завизжала от радости, перепугав спящего Крукса. Кот от страха на нее зашипел, а Северус, который только что вернулся с занятий, наградил удивленным взглядом.
— Неужели действительно необходимо так орать? — укорил он.
— Да! — ликовала Гермиона, размахивая письмом. — Это от Джинни, она подозревает, что снова ждет малыша!
Снейп нахмурился.
— Снова?!
Гермиона недоуменно моргнула.
— О… Я думала, ты знаешь. У них двое детей, мальчик и девочка.
— Зачем мне это знать?
— И правда. Мне казалось, я тебе говорила.
Снейп пожал плечами, выгрузил стопку контрольных в лоток для бумаг, чтобы проверить позже, и стал снимать форменную мантию.
— Радость-то какая: через несколько лет мне придется учить отпрысков Поттера.
Гермиона поморщилась.
— Ты даже не представляешь... — осторожно начала она, понимая, что на самом деле он не желает слышать эти новости.
Черт, она-то думала, он все знал!
— Почему? — подозрительно прищурился Снейп.
— Они назвали их Джеймс и Лили.
Мало того, дети как две капли воды походили на Джеймса и Лили! Правда ни у одного из детей не было знаменитых поттеровских зеленых глаз.
К облегчению Гермионы, Снейп просто напустил на себя высокомерный вид и отвернулся, чтобы повесить мантию на спинку стула.
— Парень всегда отличался недостатком воображения. Хотя от Джиневры я ждал большего.
— Третьего они хотят назвать не так банально, — заметила Гермиона, вспоминая разговор с Джинни перед Рождеством. — Вообще-то… если родится мальчик… они хотят назвать его в твою честь.
Снейп застыл.
Гермиона с опаской поглядывала ему в спину. Она сказала Джинни правду: у нее не было ни малейшего представления, что скажет Северус, узнав об их идее.
Плечи Северуса напряглись: плохой знак.
— Извини, что? — тихо переспросил он.
Гермиона поглубже вдохнула и отчетливо повторила:
— Гарри и Джинни хотят назвать своего третьего ребенка в твою честь, если родится мальчик.
Прошло совсем немного времени и профессор сухо прокомментировал:
— Какой кошмар. Бедный ребенок.
— Северус!
— Я совершенно серьезно, — отрезал он. — Для малыша это неподъемное бремя. То же самое, как если бы магловское дитя назвали Адольфом...
— Боже, что ты несешь?!
— Что несу? Чистую правду. На улицах люди кидают в меня камни и плюются вслед, Гермиона. Я Пожиратель смерти, убийца. От моего имени мальчик пострадает сильнее, чем если бы расхаживал с Меткой на руке. В школе он пройдет через ад, как и я, и в этом не будет ни капли его вины. Ни один ребенок не должен сталкиваться с подобным.
Давно Гермиона не замечала во взгляде профессора такой горечи и гнева. И что самое мерзкое, он говорил правду. Дитя, названное в его честь, будет страдать. Малыш проведет всю жизнь, пытаясь смыть позорное пятно, ведь мир не знает, что из себя представляет Снейп. Ужасно несправедливо, но такова реальность.
Кстати, вот одна из миллиона причин, почему Северус не хочет заводить собственного ребенка…
— Северус…
Профессор покачал головой.
— Не надо, — устало сказал он. — Ты знаешь, я прав. Оставь это. Ответь Поттеру, если хочешь… Скажи ему… Да что угодно скажи. Что я оценил жест и даже прослезился, мне все равно. Просто убеди его не делать это, хотя бы ради ребенка.
— Ладно, — тихо кивнула Гермиона, глядя, как он исчезает в дверях лаборатории.
Вздохнув, она повернулась к столу.
— Напишу-ка я Джинни, — негромко сообщила она Крукшанксу.
* * *
Через пару дней подруги отправились выпить кофе.
— Ну?
— Ложная тревога, — рассмеялась Джинни. — Но ты же знаешь мои гены — это не займет много времени. Как я поняла, Снейп не в восторге от нашей идеи? Ты не стала вдаваться в подробности...
— Нет. Я решила, лучше поговорим лично. Он… немного странно себя повел. Гордись, Джинни, кажется, тебе удалось всерьез шокировать профессора.
— Но он все же против?
— Против, но не совсем по тем причинам, о которых я думала, — вздохнула Гермиона. — После того, как профессор понял, что расслышал меня правильно, его первые слова были “Какой кошмар. Бедный ребенок.”
— Да ладно? — недоуменно заморгала Джинни.
— Да. Неприятно признавать, но в этом есть смысл. Его все еще ненавидит практически каждый. Мальчика, которого назовут в его честь, мягко говоря, ждет нелегкая жизнь. — Гермиона понизила голос: — В феврале на него набросились в Хогсмиде. Меня там не было, но поверь, это ужасно. В местах вроде Косого переулка его узнают, плюются в него, бросают камни...
Джинни зашипела, как рассерженная кошка.
— Я и не знала! Он мне не нравится, вряд ли я когда-нибудь стану относиться к нему с симпатией, но я уважаю его поступок. Нельзя так обращаться с человеком! Надо все это как-то прекратить!
— Если только приставить к нему телохранителей. Да нет, он и сам может за себя постоять, охрана ему не нужна. Кажется, в глубине души он считает, что другого и не заслуживает. В общем, он думает, что если вы назовете сына его именем, мальчику придется тяжко. Он не хотел бы такого ни одному ребенку, даже сыну Поттера, — с грустной иронией добавила Гермиона.
Она знала, Северус больше не питает ненависти к Гарри, но просто перешагнуть через все эти годы он не мог. Тяжело расставаться со старыми привычками.
— Ну и тараканы у него в голове! — тихонько вздохнула Джинни.
— Ты даже не представляешь! — прочувствованно выпалила Гермиона. — Это был бы прекрасный жест с вашей стороны. Наверное, по-своему он тронут — хотя никогда в жизни в этом не признается — но это будет несправедливо по отношению к мальчику.
— Не знала, что все так плохо. Видимо, ты права. Я поговорю с Гарри. Черт, он ужасно расстроится. Понимаешь, он чувствует себя виноватым за все, что случилось со Снейпом. Надо придумать другой вариант — на самом деле, я-то от имени “Северус” не в восторге, — поджала губы Джинни. — Особенно, если учесть, что у других самые обычные имена. А как звали его отца?
— Только не это! Северус ненавидел своего папашу, и у него на это есть веские причины.
— А кого он в своей жизни не ненавидел, кроме мамы Гарри?
— Так нечестно, Джинни...
— Да, прости. Но это не тебе пришлось жить с Гарри после того, как он узнал правду. Его это просто... уничтожило. Гарри вообще плохо справляется с чувством вины, а ведь он столько раз ошибался насчет Снейпа. Все мы ошибались, но мой муж сильнее всех.
— Знаю, — вздохнула Гермиона.
— Как там сейчас профессор?
— Мы редко видимся. Пока я не завела с ним этот разговор, настроение у него было очень даже веселое. Ты его просто убила своим предложением. Видимо, это напомнило ему о родителях, о том, как его травили в школе... Точно я не знаю, а сам он вряд ли признается. Скорее, Хогвартс вдруг превратится в гигантский зефир.
— Разве вас собрался навестить Джордж? Если нет, вы в полной безопасности.
— Очень смешно.
— Ну ладно. У тебя-то что нового? Ты вроде говорила, что написала родителям…
Гермиона улыбнулась.
— И они мне ответили.
— Правда?! — изумленно воскликнула Джинни. — Чудесно! И как все прошло?
— Продвигаемся маленькими шажками. Нам слишком много всего надо рассказать друг другу, прежде чем поговорить всерьез. Но главное ведь начать, понимаешь? Очень надеюсь, что все пройдет хорошо. Самое сложное — рассказать о моем друге… Им не понравится разница в возрасте. Ведь он всего на несколько лет моложе них самих.
Не говоря уже о куче других проблем, которыми с Джинни не поделишься!
— Ничего, у тебя все получится, — заверила Джинни. — Если твоя маменька похожа на мою, она будет просто пищать от восторга, что ты нашла своего “единственного”. Ей будет все равно, какой он там на самом деле — она будет занята приглашениями на свадьбу.
Несмотря на свои сомнения, Гермиона не удержалась от смеха.
— Очень похоже на правду. Не собираюсь пока сообщать ей, что он мой “единственный” как раз по этой самой причине. Думаю, максимум, назову его “кое-кто близкий”, а подробности будут попозже.
— Ничего себе! — восторжествовала Джинни. — Ты наконец признаешь, что он — тот самый?!
— Ой, перестань, — слабо запротестовала Гермиона. — Говорю тебе: все сложно.
— Хватит пороть чушь. Ты же не дурочка, чтобы так глупо оправдываться. Я тебя ни с кем такой не видела. Просто признайся: ты по уши в него втрескалась.
— Не в этом дело...
Джинни посмотрела на нее без тени улыбки.
— Ты так и не скажешь мне, кто он?
— Пока нет, Джин. Хочу утрясти все с родителями, до того как рискну потерять друзей.
— Боже, что за отъявленного мерзавца ты себе завела... Из твоего рассказа ни черта не понятно.
С досады Гермиона закусила губу. Джинни не идиотка, стоит ей взять и немного подумать, она придет к тем же выводам, что и Невилл. На свете есть лишь один человек, который соответствует описанию. Внезапное прозрение накрыло Гермиону — она страшно хотела, чтобы они сами обо всем догадались... Тогда бы ей не пришлось стоять, хлопать глазами и каяться, не пришлось бы стать центром возмутительного скандала.
Черт, конечно, Северус решил, я его стыжусь.
— Обещаю, скоро все расскажу, — примирительно сказала Гермиона. — Мне нужно немного времени, вот разберусь с родителями, а потом сядем с тобой и Гарри и обо всем поговорим. Надеюсь, вы меня не возненавидите. Может, после разговора с вами, осмелюсь и с остальными поделиться.
— Ладно, — кивнула Джинни. — Не знаю, почему это тебя так волнует, но — ладно. Ловлю на слове!
— Пока не ушла, скажи, какие новости у Уизли?
— Ничего особенного. Неужели тебе пора? Мы и так почти не видимся!
— Таков уж преподавательский крест! Хотела бы я посидеть подольше, но только что вспомнила — надо извиниться перед одним волшебником, это очень важно. Нам с ним в любом случае пора поговорить, он и так последнее время постоянно на взводе. Посмотрим, получится ли выяснить, что его так расстраивает.
— Ну что ж, весьма честно, — улыбнулась Джинни. — Мне с ним не тягаться. Держи меня в курсе насчет родителей, хорошо? Еще увидимся.
— Пока, Джин.
— Пока.
* * *
Зайдя в кабинет Снейпа, Гермиона обнаружила, что профессор с головой ушел в проверку контрольных. Она еще с порога увидела, что это работы первого или второго курса; Северус мог выставить им оценки с закрытыми глазами.
Поэтому Грейнджер не слишком удивилась, когда он, не поднимая головы, заметил:
— А ты сегодня рано.
— Да, — спокойно отозвалась она. — Вспомнила, что должна перед тобой извиниться.
Зельевар посмотрел на нее заинтригованно.
— Бога ради, за что на сей раз?
Гермиона присела на угол его стола.
— Обсуждала с Джинни, что про тебя скажут мои родители и вдруг поняла, почему на самом деле до сих пор не рассказала о тебе друзьям.
— И-и? — Лицо профессора оставалось нарочито безразличным.
— Хочу иметь возможность обвинить их, если все покатится в тартарары. Если они сами поймут, что к чему, если сами полезут в бутылку, я останусь ни в чем не повинной жертвой. Это выглядит так жалко... Да и по отношению к тебе нечестно.
— Как будто ты не знаешь: мне все равно, что ты там кому говоришь. Не могу утверждать, что с нетерпением жду, когда же Поттер сотоварищи примутся совать нос в мою личную жизнь, — скривился Снейп.
— Ну да, но это все равно нечестно. И что бы они ни подумали, ради выяснения отношений не станут брать приступом Хогвартс. Им придется иметь дело со мной, не с тобой. — Она улыбнулась: — Прости, но у тебя не будет ни единого шанса драться с ними до победного конца.
Его губы дернулись.
— Какая досада!
— Безмерно жаль лишать тебя такого удовольствия, — невозмутимо продолжила Гермиона. — Но в ближайшее время я планирую всю себя посвятить восстановлению отношений с родителями. Сначала с этим разберусь, а потом поговорю о тебе Гарри и Джинни. Посмотрим, что они скажут. Как ни странно, похоже, их реакция окажется самой сдержанной.
— Если ты называешь реакцию Поттера сдержанной, значит, мы обречены на провал, — протянул профессор.
— Гарри не так уж плох.
— В противном случае он бы не выжил, — отрезал Северус, вычеркивая целый абзац из работы какого-то бедного студента и царапая на полях нечто, без сомнения, крайне уничижительное.
— Кстати, Джинни не беременна, ложная тревога. Но я с ней все равно поговорила про имена, и она обсудит с Гарри другие варианты. — Гермиона пристально наблюдала за Северусом, но он только плечами пожал и взял следующую работу из стопки, продолжая проверку.
Грейнджер все еще колебалась: не была до конца уверенна.
— Да спрашивай уже, что тебе так не терпится узнать, — мимоходом буркнул профессор, не отвлекаясь от контрольной. Холодный тон чуть смягчила толика юмора: — Боюсь, в один прекрасный день ты лопнешь от любопытства.
Ненавижу, когда он так делает.
Печально покачав головой, Гермиона устроилась поудобнее на его столе. Разговор предстоял долгий.
— Вообще-то я хотела спросить, все ли в порядке. С тех пор, как ты узнал, что Джинни и Гарри собираются назвать ребенка в твою честь, настроение у тебя престранное. Ты точно не расстроен, не злишься?.. Может еще что-то?
Она ждала, что профессор рявкнет в ответ, мол, все, в порядке или вовсе пропустит ее слова мимо ушей, поэтому удивилась, что он спокойно ответил:
— Это не единственная причина моего “престранного”, как ты его назвала, настроения, хотя, конечно, выходка Поттера усугубила хандру. За все эти годы я стал просто докой в умении в упор не замечать его нелепые гриффиндорские фортели. А так же оставлять без внимания воспоминания о днях своего ученичества. — Профессор помедлил, отложил перо, осторожно заткнул пробкой чернильницу, откинулся на спинку кресла и взглянул на Гермиону с отчужденным выражением лица. — Если я и чувствовал себя странно, так это от того, что не привык думать о родителях. Твое письмо, твое счастье от общения с семьей — крайняя противоположность обычаям Снейпов. Если бы вдруг домашним вздумалось разорвать со мной все связи, я бы и глазом не моргнул.
Поняв, что на профессора нашел чрезвычайно редкий для него приступ откровения, Гермиона промолчала. Она просто выжидающе глядела на него, надеясь, что взгляд ее выражает в равной степени искренний интерес и беспокойство.
Черные глаза Снейпа задумчиво всматривались в нечто, видимое только ему.
— Не уверен, много ли ты знаешь (или думаешь, что знаешь), о моем детстве, но твои представления, скорее всего, ошибочны. И мать, и отец не обращали на меня внимания и злоупотребляли своей властью, но эти слова сами по себе вне связи с ситуацией ничего не значат. Тебе будет сложно понять: для этого нужно родиться в шестидесятых-семидесятых годах прошлого века в рабочем городишке северной Англии. Увы, для того времени и обстоятельств мое воспитание было удручающе нормальным.
Мать не работала — тогда работали немногие женщины. Кажется, до моего рождения она трудилась в магазине, но после стала сидеть дома. Якобы следить за ребенком, но на самом деле, понятия не имею, чем она занималась с утра до вечера. Уж точно не мной. Ко мне она была безразлична... Вспоминая те дни, всё гадаю, не принимала ли она наркотики — я бы не удивился, если так. Магии она уделяла ничтожно мало времени, но я всегда знал, что она ведьма, а мне, возможно, суждено быть магом. Помню, как она варила зелья. Подозреваю, на продажу маглам, а ведь во все времена это строго преследовалось по закону.
Отец происходил из рабочего класса. Квалификации у него не имелось, образование лишь начальное. Он нанимался за сущие гроши на черную работу. Магию папаша на дух не переносил. Тем более странно, что ему взбрело в голову жениться на матери — он даже колдовать в своем присутствии запрещал. И жутко злился, что я на него не похож. Традиционное волшебное имя он позволил мне дать только при условии, что вторым именем будет Тобиас. По началу он ни на меня, ни на мать не обращал внимания. До моего рождения родители уже жили вместе несколько лет, кажется, они и детей-то не хотели. Впрочем, мать была отличным зельеваром, при желании могла бы избавиться от… “последствий”. Я рос с ощущением, что их нисколько не заботит где я и что делаю. По большому счету, я был предоставлен самому себе.
Жилось в нашем районе нелегко. Вряд ли ты можешь представить, каково тогда приходилось ребенку в бедном рабочем квартале, особенно, если ты тощий маленький мальчик с длинными волосами, дурацким с точки зрения маглов именем "Северус" и вся твоя одежда с чужого плеча… Поверь, приятного было мало. Я быстро выучился избегать излишнего внимания к своей персоне.
Когда мне было семь или восемь, фабрика по соседству закрылась. Производство по нынешним меркам совсем крохотное, но для нашей маленькой общины разразилась поистине катастрофа. Больше половины соседей потеряли работу. Автомобиль в нашем районе никто не мог себе позволить, так что куда-то ездить тоже не получалось. С тех пор все пошло прахом. Отец часто злился, напивался как свинья и вымещал недовольство на жене и сыне. Он винил нас за сам факт нашего существования, за то, что мы ждем от него денег... Когда мне исполнилось семь, мать стала прикрываться мной как щитом, — бесстрастно продолжил Снейп. — Я прятался в спальне: притворялся, что не слышу, как отец бушует внизу. Поначалу мать звала меня, когда папаша, наконец, вырубался или отправлялся в паб. А потом — истинная слизеринка — начала использовать сына, чтобы отвлечь внимание мужа. Он часто на нее нападал и жестоко бил, а всерьез лупить ребенка ему не позволяла гордость. Я отделывался синяками, разбитой губой или носом, считай, почти не страдал. Насколько я понимаю, мать сильно изменилась за время замужества. Я застал лишь самый конец ее падения. Думаю, невозможность практиковать магию, оторванность от семьи и друзей, а также жизнь в нищете исподволь ее подкосили.
Она никогда не была особенно сильной женщиной. Но к тому моменту как я родился, почти пала духом и просто делала, как велел муж.
В начале мама пыталась меня защитить, старалась за мной ухаживать... Я бы не выжил в тех условиях, если бы не она. Я любил ее — как любит мать любой ребенок. Но мало-помалу она слабела, теряла ко всему интерес, казалось, ее внутренняя сила иссякла. Когда закрылась фабрика, и у нас почти не осталось денег, нрав отца окончательно испортился, а матери не доставало сил с ним бороться.
До того мы жили более-менее сносно — могло быть и хуже. Примерно в то же время у меня начала проявляться магия. К счастью, в первый раз папаша где-то прохлаждался. Мать это событие взбодрило, она стала учить меня скрывать и контролировать волшебство. Дала почитать свои старые учебники. Имелись у нее и книги по Темной магии — их она получила в наследство от какого-то далекого дядюшки; так я начал учиться магии. Тогда мы впервые сблизились по-настоящему. Длилось это примерно год.
Затем отец выяснил, кто я... Говоря его языком, отродье дрянной суки, на которой он женился. Сказать, что он был не рад, значит не сказать ничего. Он пришел в самое дурное расположение духа — его сын оказался сплошным разочарованием. Отец стал сильнее распускать руки, я для него был больше не дитя, он считал меня никчемным созданием, уродом. Мать старалась меня защитить, и он избил ее так, что она попала в больницу. Пока она там отлеживалась, я нашел её палочку и попытался использовать против отца. Лет мне было восемь или девять... Палочку папаша отобрал и уничтожил, а потом для острастки сломал мне руку и челюсть.
Без палочки мать потеряла остатки душевных сил и оставила попытки унять его выходки. Она сдалась и позволила ему делать с нами все, что он пожелает. Ни одного из них не волновало, где я шляюсь, жив ли вообще их сын, так что я свободно бродил по улицам и осматривал окрестности. Так я встретил Лили. Та история тебе хорошо знакома, добавить почти нечего.
В семьдесят первом году, на своё одиннадцатилетие, я получил письмо из Хогвартса. Тот день запомнился, как один из самых счастливых в жизни — ведь я понял, что могу покинуть дом. Мать радовалась за меня, последнее время она стала совсем нерешительной и отстраненной. Я ужасно злился, что она не пытается спастись и не хочет спасти меня. Папаша радовался, что мы будем видеться только на летних каникулах и что за школу не надо платить, потому что меня взяли на полный пансион.
И правда, с тех пор мы с ним встречались всего на пару месяцев в году. Они не писали мне в школу, я тоже им не писал. Каждый раз когда я возвращался, дома были немыслимые скандалы. Когда я учился на третьем курсе, мать совсем ушла в свою раковину и не делала попыток остановить отца, который стал законченным алкоголиком, к тому же чрезвычайно жестоким.
Тем летом мне пришлось на своей шкуре испробовать кулаки отца... По иронии судьбы, эти уроки здорово пригодились мне позже. Смешно, но я не помню, что пытался применить против него магию, хотя к двенадцати годам уже знал Непростительные. В последний раз живыми я видел родителей летом семьдесят четвертого года, между четвертым и пятым курсами. К этому времени мы с матерью питали друг к другу лишь безразличие — никаких проблесков других чувств. Она едва ли помнила о моем существовании, а я презирал ее за слабость. С отцом мы яро друг друга ненавидели. Для своего возраста я был очень хлипким, но ростом его превзошел; наши драки становились все ожесточеннее. Кстати, он не всегда побеждал. Вот и вся история, — почти обыденно закончил Снейп.