В исследовании, опубликованном в 2015 году, психолог Пол Пифф и его коллеги изучили вопрос о том, может ли встреча с природой оказать такой эффект потрясения и озарения на испытуемых. Почувствуют ли они себя после прогулки по лесу, подобно Эмерсону, прозрачным оком? Чтобы проверить это, исследователи отвели одну группу испытуемых, состоящую из 90 студентов, по одному, в эвкалиптовый лес – величественную чащу, где высились деревья-великаны. Этим людям предстояло провести несколько минут, глядя на деревья шестидесятиметровой высоты. Вторая группа столько же времени смотрела на высотное здание в городском пейзаже.
Цель эксперимента испытуемым заранее не объясняли – им сказали, что ученые исследуют особенности зрительного восприятия. Но даже в таких условиях несколько минут созерцания у подножия гигантских деревьев перевернули участникам всю душу.
После того как созерцание завершалось, к испытуемым подходил экспериментатор и просил заполнить анкету. Он протягивал бумагу и ручки, но как бы случайно рассыпал ручки наземь. Пифф и его коллеги предположили, что созерцание величия природы настроит испытуемых на иной лад: они будут больше думать о благе других и мира в целом, нежели о своем. Так оно на поверку и оказалось. Студенты, которые смотрели на деревья, тут же бросались помогать экспериментатору поднять ручки – и подбирали в большем количестве, чем студенты из контрольной группы, созерцавшие высотный дом. А анкета, которую испытуемые заполнили потом, объяснила, почему так произошло.
Исследователи обнаружили, что под влиянием благоговения перед природой испытуемые почувствовали себя менее значимыми в сравнении с окружающими, а потому охотнее пошли им на помощь. Созерцание природы уменьшило эгоцентризм и способствовало альтруизму – точно так же, как отмечал в своем опыте Эмерсон. От соприкосновения с природой у этих людей исчезло ощущение, присущее многим, будто ты – пуп Вселенной. Вместо этого они вышли за пределы своего «Я», чтобы сосредоточиться на окружающих и помочь им.
Утрату личности, которую человек переживает в трансцендентном опыте, зачастую называют «смертью эго». Она готовит к последней и окончательной утрате личности, которую рано или поздно испытаем мы все: к смерти. Психолог Майк Лири пишет: «Большинство людей, размышляя о смерти, думают о том, что сознание, „Я“, которое они считают средоточием своего существования, со смертью исчезнет». Утрата личности в смерти большинству людей кажется ужасной перспективой. Но тот, кто уже испытал смерть «эго» во время трансцендентного опыта, куда лучше подготовлен к такой утрате, к тому, чтобы встретить и принять ее.
Возьмем для примера историю Жанин Делане, которой в 2005 году диагностировали лейкемию в терминальной стадии. Жанин выросла в Мичигане, в глубоко верующей семье христиан, но в конечном итоге отошла от религиозности и церкви. Став взрослой, она считала себя духовной личностью и черпала вдохновение в буддизме, но никаких религиозных правил и ритуалов не соблюдала, медитацией не занималась. Узнав о своем диагнозе, Жанин ощутила, как остро ей не хватает хоть какого-то подобия веры. «Мне было не на что опереться, у меня не было никакой системы верований, и это меня беспокоило», – рассказывала она.
Диагноз «рак» никогда не бывает уместным и всегда становится тяжелым ударом, но у Жанин он пришелся на особенно непростой период в жизни. За два года до этого она перенесла операцию на открытом сердце и еще не успела полностью оправиться после этой травмы, как узнала, что смертельно больна. Это был сокрушительный удар. «Каждый раз, когда я сталкивалась с очередным тяжким испытанием, я знала, что все равно справлюсь, – вспоминала Жанин. – Но когда мне поставили этот диагноз, я спросила себя: сколько испытаний может выдержать человек? Сколько раз он найдет в себе силы восстать? Я ощущала, что теряю связь с миром, но не понимала почему. Я словно попала в пустыню».
В 2008 году Жанин узнала об исследовании, которое проводил университет Джона Хопкинса. Ученых интересовал вопрос о том, может ли трансцендентный опыт, вызванный приемом наркотического вещества псилобицина, оказать терапевтический эффект на тех, кто обречен на скорую смерть. Псилобицин – активный ингредиент в галлюциногенных грибах, который помогает войти в мистический транс и вызывает у принимающего ощущение трепета и восторга. Как и многие галлюциногены, он уже давно применяется в религии. «С того момента, как я прочла об исследовании, – вспоминала Жанин, – я, даже не успев набрать номер ученых, уже знала: вот то, что мне нужно сделать».
С древнейших времен мистики, искатели духовных откровений и шаманы по всему миру принимали галлюциногенные вещества в ходе своих ритуалов. Например, многие коренные жители Северной Америки принимали пейотль (вытяжку из кактуса) и «волшебные грибы». Есть основания считать, что галлюциногены задействуются в религиозных ритуалах современной Индии и Ирана, а также использовались в элевсинских мистериях Древней Греции. Эти растения бережно выращивали и высоко ценили как священные: считалось, что они открывают прямой путь в мир духов и богов. Те, кто принимал их, попадали в трансцендентный мир, где наблюдали видения и слышали голоса, которые затем толковали как божественные. Ацтеки именовали галлюциногенные грибы «теонанакатль», то есть «плоть Бога».
Рональд Гриффитс, возглавлявший группу исследователей эффекта псилобицина на неизлечимо больных, не приписывает наркотику никаких божественных и священных качеств. Но он 20 лет занимался медитацией и глубоко заинтересовался мистицизмом, а также тем, как это вписывается в его светское мировоззрение психофармаколога. Может ли трансцендентальный опыт уменьшить страх и тревогу у раковых больных, узнавших смертельный диагноз?
Чтобы ответить на этот вопрос, исследователи основательно подготовили каждого из участников программы. Перед каждой дозой псилобицина они помещали испытуемого в удобную отдельную комнату, вручали ему маску для сна и наушники.
Маска позволяла блокировать отвлекающие зрительные факторы, чтобы они не мешали внутренним впечатлениям. В наушниках играла музыка, подобранная исследователями таким образом, чтобы соответствовать пикам и плато трансцендентальных ощущений, вызванных приемом наркотика. Испытуемых предупредили, какие примерно ощущения они почувствуют после приема псилобицина. Во время сеансов в помещении с каждым испытуемым всегда находились двое исследователей, которые были готовы в любой момент оказать помощь и поддержку. В целом ученые сделали все возможное, чтобы участники эксперимента чувствовали себя спокойно и уверенно и чтобы наркотический транс их не пугал и не травмировал.
Подготовка была такой основательной во многом потому, что Гриффитс и его команда хотели избежать той участи, которя постигла харизматичного психолога и кумира контркультуры 1960-х годов Тимоти Лири. Этот психолог, работавший в Гарвардском университете, узнав о применении галлюциногенных грибов в Мексике, летом 1960 года отправился туда и попробовал грибы в компании друзей. На тот момент Лири остро переживал кризис среднего возраста. Вскоре ему должно было исполниться 40, и он жаловался: «Я был мужчиной среднего возраста, вовлеченным в процесс умирания. Моя радость жизни, открытость чувств, творческое начало – все угасало». Но трансцендентный опыт, который пережил Лири, вкупе с психоделическими видениями, вернул его к жизни. «За четыре часа, проведенных у бассейна на мексиканской вилле друзей, – пишет Лири в своей автобиографии, – я узнал о сознании, мозге и его структурах гораздо больше, чем за последние 15 лет старательной научной работы». Лири вспоминал, что с глаз его будто упала завеса и он преобразился.
К моменту возвращения в Гарвард профессор Лири истово уверовал в то, что галлюциногены – добрая сила. Он запустил Гарвардский псилобициновый проект, чтобы определить условия, в которых это вещество можно применять для расширения и углубления человеческого восприятия и опыта, а также начал публично агитировать за прием психоделических веществ. Однако восторженное отношение Лири к галлюциногенам привело его к ошибкам в исследовательской методологии. И, как только ЛСД превратился в популярное средство для отдыха, это негативно отразилось на самом Лири и наркотиках: в 1963 году профессора уволили из Гарварда, а галлюциногенные вещества несколько лет спустя признали незаконными. Президент Ричард Никсон назвал Лири «самым опасным человеком в Америке».
Спустя 50 лет Гриффитс и его сподвижники осторожно прокладывают путь для подобных исследований с одобрения правительства. Они изучают воздействие, которое псилобицин оказывает на четыре группы испытуемых:
1) здоровых добровольцев;
2) раковых пациентов в терминальной стадии, страдающих от тревожности или депрессии;
3) людей, стремящихся бросить курить;
4) религиозных профессионалов – представителей духовенства и им подобных.
Открытия, сделанные исследователями, снова и снова подтверждали то, насколько сильно трансцендентный опыт способен помочь в обретении смысла жизни. Жанин вскоре предстояло в этом убедиться.
Приняв капсулу псилобицина, Жанин пробыла в комнате под наблюдением исследователей примерно 8 часов, лежа на кушетке и слушая подготовленную ими подборку музыки. За это время она пережила классический мистический опыт. Жанин чувствовала, что время остановилось, ощущала свою связь с чем-то необъятным, находящимся за пределами обыденной жизни и чувств, ее затоплял благоговейный восторг. «Каждым атомом своего тела я слилась с божественным, – рассказывала она потом. – О таких вещах можно размышлять теоретически, можно обладать каким-то небольшим трансцендентным опытом, но, когда на тебя обрушивается настоящий мистический транс, это неописуемо».
Самый драматичный момент настал, когда в наушниках зазвучало «Адажио для струнных» Самюеля Барбера, – как раз когда Жанин достигла пика своего транса. Она сосредоточилась на том, как прекрасна музыка, и тут осознала, что дышит в такт мелодии. По мере того как музыка достигала кульминации, мелодия поднималась все выше и выше. Когда она достигла высшей точки, Жанин задержала дыхание. «А потом музыка закончилась, и в этот момент я поняла, что можно больше не дышать – и ничего страшного в этом нет. Это было странное и удивительное откровение. Осознать, что можно больше не дышать, – для меня это стало событием огромной важности», – вспоминала она.
Как и многие другие раковые пациенты, которые прошли эксперимент Гриффитса, Жанин избавилась от тревожности. Теперь она стала меньше бояться смерти. «Когда у тебя за плечами такой мистический опыт, – говорила она, – то страх уходит. Это вовсе не означает, что я не боялась удаления почки или агрессивности рака. Но я теперь напоминала себе о том, что ощутила и осознала во время транса: когда доходишь до самого конца, можно прекратить дышать, и это нормально, не страшно».
Сам разработчик эксперимента объясняет: «Если вы прочно придерживаетесь материалистического мировоззрения и считаете, что с физической смертью все заканчивается, что никакой надежды на загробную жизнь нет, тогда смерть кажется ужасной перспективой. Однако, если ты получил трансцендентальный опыт, в котором ощутил, что все сущее взаимосвязано и ты един со Вселенной, то начинаешь по-новому ценить жизнь. И неважно, поверишь ты после такого опыта в рай, карму или загробную жизнь, но обязательно поймешь, как мало мы знаем о потрясающей тайне того, что значит быть живым и обладать осознанностью». В случае Жанин этот мистический опыт помог ей примириться с близкой смертью.
«Сейчас я сижу у себя дома на крылечке, – говорила Жанин в 2014 году, – и смотрю, как растут цветы и растения, которые сама посадила. Все, на что падает мой взор, – это и есть Вселенная. Я понимаю, что и я – Вселенная, часть великого целого». Осознав, что она сама – часть великого целого, Жанин утешилась. Это помогло ей выработать новое отношение к смерти и воспринимать ее лишь как один из шагов в великом цикле.
По словам Жанин, чтобы наглядно пояснить эту мысль, буддисты используют образ облака. «Умирает ли облако, исчезнувшее с неба?» – спрашивают они. «Рано или поздно, – рассуждает буддийский монах Тит Нат Хан, – облако изменится и превратится в дождь, снег или лед. Если пристально вглядеться в дождь, различишь в нем облако. Облако никуда не исчезло, оно преобразилось в дождь, а дождь превратится в траву, а трава – в коров и затем в молоко, а из него в мороженое, которое ты ешь». Облако не умерло. Оно всегда остается во Вселенной – в том или ином виде. Точно так же трансцендентальный опыт помог Жанин увидеть, что и она всегда останется во Вселенной в том или ином обличье. И потому, когда пришел ее срок, она мирно встретила смерть, зная, что перестать дышать – нормально. Жанин скончалась в 2015 году.
Глава 6
Рост
– Ты часто видишь ее во сне? – спросила Сара. – То есть она является тебе и говорит, что все будет хорошо?
– О, да. Примерно такие сны мне и снились. Но более обыкновенные тоже, – ответила Кристина. – Однажды, например, мне приснилось, что она моет посуду, а я подхожу к ней и говорю: «Да не беспокойся ты о посуде, я сама вымою». Вот и все, очень короткий и простой сон. В другой раз мне приснилось, что я сижу на скамейке, а она подходит и садится рядом. Кладет руку на мою и говорит: «Все будет хорошо». Это было очень сильное впечатление. Я по-настоящему, физически чувствовала ее прикосновение. – Кристина положила одну кисть на другую. – А потом, – продолжала она, – я проснулась и подумала: «Я никогда больше не увижу маму». Время от времени эта мысль накрывает меня ни с того ни с сего, как внезапный удар. Скажем, я просто иду по улице и все как обычно, но что-то происходит – и я думаю: «Надо будет рассказать маме», – а потом вспоминаю – не получится. Потому что она умерла.
Кристина подвигала кусочки еды вилкой по тарелке.
– Она была здесь. Я могла видеть, как она входит в комнату. А теперь, – Кристина покачала головой и опустила глаза, – я больше ее никогда не увижу.
– Мне про папу ничего такого не снилось, – сказала ее собеседница Сара.
Я сидела за маленьким обеденным столом в манхэттенской квартире Сары. Всего нас на ужине было пятеро: Сара и ее друг Рауль, Кристина, еще одна молодая женщина по имени Санди и я. Был прохладный октябрьский вечер. Уже два часа мы сидели за столом, когда Сара и Кристина завели беседу о снах и умерших родителях. Отужинали вином, картошкой в соусе гуакамоле и яблочным пирогом, а также мусакой и коктейлями. Кувшины с коктейлями из текилы все еще стояли на боковом столике. Горел неяркий свет, негромко играла инструментальная музыка. Время от времени по комнатам проносились две хозяйских кошки.
Добро пожаловать на «Задушевный ужин», международный молодежный клуб, члены которого пережили внезапную смерть близкого и хотят поделиться своими чувствами. По всей Америке люди собираются вот так, чтобы разделить трапезу и поговорить о том, как утрата повлияла на их жизнь. Хотя я своих четверых сотрапезников видела впервые, они уже несколько недель собирались на «задушевные ужины» у Сары и Рауля дома. В отличие от них, я не переживала такую потерю, но меня пригласили в компанию, чтобы я могла увидеть, как люди нашли еще один способ совместными усилиями отыскать смысл жизни в страдании, а также новые пути духовного роста.
Каждый из нас несет на плечах тот или иной эмоциональный груз – тяжесть, которая приводит с собой страх, боль, вину, тревогу. У большинства из нас есть как минимум один конкретный источник боли, который живет внутри и влияет на наше восприятие мира. Воспоминание о пьющей матери или о жестоком обращении со стороны отца, о школьной травле, об ужасе потери ребенка, о травме изнасилования, о беспомощности, какую чувствует пленник депрессии, рака, зависимости или других телесных и духовных болезней – все эти воспоминания, весь опыт страдания крайне трудно преодолеть.
Более того, подобный опыт, если он не преодолен и не «переварен», как правило, мешает найти смысл жизни. Он искажает восприятие, в том числе наши самые фундаментальные представления о мире: неизжитая боль мешает верить и видеть, что люди добры, что мир справедлив, безопасен и предсказуем. Неизжитая боль порождает в душе людей цинизм и ненависть. Она погружает нас в пучину отчаяния и порой даже толкает на мысли о самоубийстве. Эта боль заставляет нас застревать в неблагополучных отношениях, утрачивать себя и свое чувство идентичности, а также цель и смысл жизни, отказываться от веры и решать, будто жить незачем, будто жизнь пуста и бессмысленна. Из-за неизжитой боли мы, говоря словами шекспировского Макбета, начинаем верить, что «жизнь – это история, рассказанная идиотом, полная шума и ярости, но лишенная всякого смысла».
Однако и это еще далеко не полная картина всех проблем, которые приносит с собой неизжитая боль. Травматический опыт способен оставлять глубокие раны, иногда неисцелимые. Тем не менее борьба с ними нередко помогает вырасти в том направлении, которое в конечном итоге делает нас мудрее, а жизнь нашу – более полноценной и осмысленной. Это происходит, когда мы находим опору в сопричастности и единстве с другими, в целеполагании, в рассказывании историй и трансцендентности. Если эта опора достаточно прочна, то мы находим в себе силы в трудную минуту удержаться на ногах с ее помощью. Если же опора хрупка или рушится из-за опустошающей травмы, в наших силах выстроить ее заново, чтобы она стала более прочной и надежной.
Именно этим у меня на глазах и занимались Сара, Кристина, Санди и Рауль, когда мы сидели за общей трапезой «Задушевного ужина».
Общество «Задушевный ужин» было основано в 2010 году, когда две женщины, Леннон Флауерс и Карла Фернандес, познакомились в Лос-Анджелесе и вскоре осознали, что их объединяет сходная утрата: обе недавно похоронили родителя. Отец Карлы умер от рака мозга, а мать Леннон – от рака легких. На тот момент Карле и Леннон было по двадцать с небольшим лет – опыт утраты сблизил и объединил их особенно потому, что обе чувствовали: у них нет сил говорить о своей утрате с друзьями. И Леннон, и Карла отмечали, что в компании друзей им становилось не по себе, если разговор заходил о смерти и утрате. Друзья не знали, как реагировать, начинали выдавать стандартные формулировки про глубокие соболезнования и «ах, как жаль» и быстренько меняли тему. Но девушки согласились между собой, что друзья ни в чем не виноваты, ведь они хотели как лучше. Просто такая реакция с их стороны заставляла и Карлу, и Леннон острее чувствовать свое одиночество. Именно так рассказывала мне Карла, когда мы общались с ней в Нью-Йорке. А потому для обеих осиротевших девушек было большим облегчением, когда они смогли найти кого-то, кто пережил то же самое и не понаслышке знает, что такое утрата и скорбь со всеми эмоциональными перепадами.
Карла составила список еще нескольких знакомых ровесников, которые тоже потеряли близких, и пригласила их всех на ужин к себе домой. Пришли пять девушек. В итоге беседа их затянулась до двух часов ночи, словно они были лучшими подругами. Леннон и Карла осознали, что в тот вечер создали особое сообщество, какого прежде не существовало, и задумались о том, как распространить о нем весть на всю страну, чтобы помочь скорбящим сверстникам.
К 2016 году то, что начиналось с неофициального ужина в квартире у Карлы, превратилось в масштабную некоммерческую организацию, которая собирает такие компании по всей стране. Благодаря Карле и Леннон скорбящие молодые люди теперь собираются на «задушевные ужины» более чем в 60 городах Америки, а также по всему миру: от Сан-Франциско до Вашингтона, от Ванкувера до Амстердама. Я побывала на одном из таких ужинов.
Также Леннон и Карла проводят духовные практики (ретриты) для тех, кто, как Сара, организует «задушевные ужины». Кроме того, они устраивают большие мероприятия, посвященные исследованию того, как люди переживают скорбь, справляются с ней, проходят процесс горевания. Но все-таки основная деятельность общества – организация «задушевных ужинов». Как правило, такие собрания проходят в довольно камерной обстановке, за стол садятся 6-10 человек, при этом нередко составляют список ожидания, чтобы участники могли записаться на следующий ужин.
Четко определенной темы или программы у «задушевных ужинов» нет. Задушевные сотрапезники, как называют себя участники, могут беседовать о чем пожелают – например, о проблемах отношений, о стандартах красоты в средствах массовой информации – именно эти темы затрагивались на ужине, где побывала я. Но в конечном итоге беседа сворачивает на тему смерти близкого человека. Как жить, когда он покинул этот мир? Что теперь делать, если тот, кто всегда меня поддерживал и давал советы, умер? Как справиться с чувством вины за то, что я обращался с близким не так хорошо, как он заслуживал, при жизни? Существует ли бессмертие души: обратился мой близкий во прах или все еще наблюдает за мной? Как мне осмыслить внезапную утрату и потрясение? Вот лишь некоторые вопросы из числа тех, что вновь и вновь обсуждаются на «задушевных ужинах».
Матери Кристины не стало пять лет назад, когда девушка училась на инженерном факультете в Мичиганском университете. Ее мать возвращалась домой с работы, но на переходе ее сбил грузовик. Она погибла мгновенно.
У Кристины с матерью были очень близкие и теплые отношения. Они регулярно встречались, чтобы вместе приготовить ужин и посмотреть кино. В свое время женщина успела попасть в тяжелую автокатастрофу, после чего перестала водить машину. Тогда ее дочь перестроила свое учебное расписание, чтобы большую часть недели возить маму по ее делам. Одна из причин, по которой Кристина решила стать инженером, заключалась в том, что она хотела найти хорошо оплачиваемую работу, чтобы помогать матери.
Кристина была так сосредоточена на учебе, что у нее не было почти никакой жизни за пределами университета. Хотя мать никогда не настаивала, чтобы девушка училась прилежнее, Кристина зачастую жертвовала общением с ней ради учебы: «Бывали случаи, когда я просто не могла оторваться от учебы и выкроить время для мамы, и тогда я звонила ей и говорила: „Мам, я не смогу увидеться с тобой, мне надо заниматься“. И она отвечала: „Конечно, занимайся, ничего страшного“. Она всегда меня понимала».
В тот вечер Кристина ходила на свидание в музей изобразительных искусств – это был нетипичный для нее перерыв в учебе. Девушка заранее предупредила маму, что не сможет забрать ее с работы и отвезти домой на машине, как делала обычно. Та ответила: не проблема, доеду автобусом. Позже тем же вечером у Кристины зазвонил мобильный, и на дисплее высветился мамин номер.
«Я не люблю говорить по мобильному в музеях, – рассказывала позже Кристина, – поэтому, увидев ее звонок, я отклонила его и решила – перезвоню потом».
До самого позднего вечера Кристина уже не проверяла входящие звонки. «А потом увидела десять пропущенных вызовов и голосовых сообщений с незнакомых номеров, – вспоминала она. – Это всегда дурной и тревожный знак. Я перезвонила, и оказалось, что попала в больницу. Кто-то из персонала ответил: „Ваша мама попала под машину. Срочно приезжайте“. Я спросила: „Как она, цела? Что случилось?“, – а мне ответили: „Срочно приезжайте. И лучше не садитесь за руль, а поезжайте с кем-нибудь“».
О внезапной смерти матери Кристина рассказывала:
– Я до сих пор не могу это осмыслить. Я такой человек, который всегда все старается осмыслить. Найти во всем логику. Но тут – не получается, не могу.
– А тут и не должно быть смысла и логики, – откликнулся Рауль. – Иногда беда просто случается, и все. Нужно уметь отпускать это. Принять, что в жизни много хаоса и случайностей. Мы живем и с трудом примиряемся с тем, что жизнь непредсказуема и хаотична. Однажды нам удается почти полностью справиться с неуверенностью, но потом в один несчастный день находится безответственный водитель и сбивает твою маму.
– Я вот о чем, – продолжала Кристина. – Ее убил какой-то идиот. Какой-то безответственный идиот. Он даже не знает, что разрушил жизнь целой семьи, причинил такую боль. Как он живет дальше, когда моя мама умерла? Меня после всего этого накрыла такая безнадежность. Казалось, жизнь вообще лишена смысла и логики. Мама просто исчезла. Как? И я разрываюсь между гневом и желанием жить дальше, оставить это в прошлом и строить свою жизнь. Двигаться вперед. – Кристина с силой стукнула ладонями по столу и воскликнула: – Я так ненавижу людей! И в то же время надо жить своей жизнью и двигаться дальше.
– Вот для этого и нужен нигилизм, – заметил Рауль.
Чуть раньше в тот же вечер Рауль рассказал, что утратил веру в человечество, когда умер его друг. В то время Рауль учился в колледже на Аляске. Они с другом пошли купаться в карьер, и у обоих в холодной воде начались судороги. Друг стал тонуть, и Рауль попытался его спасти, но вскоре стал терять силы. Он звал на помощь людей, которые были на берегу, но никто не откликнулся и не помог. Отдыхающие решили, что двое юношей их разыгрывают и притворяются тонущими. Рауль едва не утонул сам, потому что друг утягивал его под воду, опираясь на него, чтобы остаться на плаву. Наконец Рауль осознал: если сам не поплывет к берегу, то неизбежно потонет. Он был уже так измучен, что сил у него хватило только плыть на спине. Рауль направился к берегу и видел, как его товарищ еще какое-то время боролся за жизнь, то выныривая, то погружаясь под воду. Он предпринял несколько отчаянных попыток, пока, наконец, не утонул.
Когда Рауль наконец доплыл до берега, он был на грани безумия. Первые, кого он увидел, были мать с ребенком, игравшие с надувным матрасом. Рауль, сам не свой, попросил у них матрас, чтобы спасти тонущего друга. Ему не поверили. Мать сказала: «Ну так плывите и спасайте его сами, в чем проблемы». Однако было уже слишком поздно – спасать было некого. Тело нашли только через три дня. Рауль считал, что гибель его друга была бессмысленной, и впал в нигилизм.
– Я интересовалась этой философией, – отозвалась о нигилизме Кристина. – Но она показалась мне неплодотворной, тупиковой.
Девушка закончила учебу и переехала в Нью-Йорк, где забросила планы стать инженером. Вместо этого она решила заняться тем, что считала своим подлинным призванием: стать кондитером и заниматься выпечкой. «Я бы не сделала этого, если бы мама не погибла, – объяснила Кристина. – Но после такого события начинаешь размышлять о своей жизни, о своей истинной сути и о том, чем хочешь заниматься в жизни. Примерно 95 % моих нынешних решений определяются тем фактом, что мамы нет в живых. Так что я решила стать кондитером».
Я сидела за столом и слушала сотрапезников «задушевного ужина», смотрела на них… Иногда они говорили гневно, иногда печально, порой с глубокой скорбью и виной, но меня поражало вот что: каждой своей фразой они боролись за то, чтобы осознать и принять свою утрату и то, как она повлияла на их нынешнюю жизнь. Кто-то из собеседников продвинулся по пути исцеления больше, кто-то меньше. Но каждый из них держался за какую-то из опор смысла, а то и за все сразу. Эти люди сплотились в сообщество. Они старались понять, каков смысл и цель их жизни теперь, с учетом пережитой потери. Они старались осмыслить случившееся. И они участвовали в ритуале, который помогал им на некоторое время выпасть из жизненной круговерти и суеты и обрести душевное равновесие.
Для этого-то Карла и Леннон и создали «Задушевные ужины»: они хотели вернуть смысл тем, чья жизнь дала трещину или развалилась после утраты и скорби. «Мы хотим создать движение, – пояснила Леннон, – в рамках которого люди смогли бы стать сильнее и масштабнее, а не мельчать, не рассыпаться и не ломаться, как бывает после утраты».
Благодаря испытаниям человек начинает глубже понимать жизнь и распоряжаться ею более осмысленно. Идея эта очень древняя и уже давно находит воплощение в литературе, религии и философии. Например, широко известно высказывание немецкого философа Фридриха Ницше: «То, что меня не убивает, делает меня сильнее». Однако в популярной психологии эта идея относительно нова и еще не вполне прижилась. До недавнего времени многие психологи считали, что травма – это катастрофа, которая главным образом служит пусковым механизмом для стресса. Они утверждали, что одна из основных характеристик травмы – тот психологический и физический вред, который она причиняет человеку, порой до полной недееспособности. В 1980 году Американская ассоциация психологов добавила ПТСР (посттравматическое стрессовое расстройство) в «Диагностическое и статистическое руководство по душевным заболеваниям», то есть в реестр, с помощью которого психологи и психиатры ставят диагнозы. С тех пор ПТСР уделяют много внимания – и ученые, и средства массовой информации, и обычные люди. Все пытаются понять, что происходит с человеком после травмы и кризиса.
Наглядным примером посттравматического стрессового расстройства служит история Боба Карри, ветерана войны во Вьетнаме, уроженца Милуоки в штате Висконсин. Карри вырос в американской глубинке среди «синих воротничков», то есть рабочего люда. О родном городе он говорил так: «У нас едят много яблочных пирогов и смотрят много вестернов». В детстве Бобу запала в душу речь, произнесенная президентом Джоном Ф. Кеннеди на инаугурации, и особенно фраза: «Что бы от тебя ни просила родная страна, выполни это».
Подростковые годы Боба совпали с самым пиком протестов против войны во Вьетнаме. Несмотря на это, антивоенные настроения Боба не затронули – он горел желанием послужить родине, поэтому, едва окончив школу, пошел в армию. «Я думал, что поступаю правильно, что распоряжаюсь своей жизнью именно так, как надо. Это был достойный период в моей жизни. Я был готов сделать все, что прикажут. И был уверен, что спасаю более слабых или помогаю их спасти».
Во время войны Боб совершал разведывательные вылазки по всему Вьетнаму и Лаосу. По его словам, это был мучительный и страшный опыт. Самолет, на котором он летал, часто подвергался вражеским бомбардировкам, а сам Боб несколько раз оказывался на краю гибели. Ужас, испытанный во время войны, остался в его душе навсегда. Никуда не делось и острое чувство вины за то, что он сам уцелел, в то время как многие другие, включая его товарищей, погибли. Боб демобилизовался в 1971 году и вернулся домой совершенно другим человеком. Он попытался забыть пережитое и вести нормальную обычную жизнь, и поначалу ему это удавалось. Боб завел семью, купил дом, работал в фирме IBM. Военные воспоминания время от времени посещали его, но в основном ему удавалось подавлять вину и страх.