– Знаешь, Дмитрий, ты вовремя! – вырвалось у меня.
– Ничего странного и удивительного, – парировал Гор. – Я за тобой приглядывал. Я знал, что Кукловод попытается до тебя добраться.
– Знал… что… – пролепетал я. Мои смутные страхи обретали плоть и кровь.
– Ага. Он же разглядел тебя тогда на лестничной площадке. До меня ему так просто не добраться, а вот ты… Но ты молодец, предпринял кое-какие шаги, чтобы скрыть информацию о себе.
– А я-то думал, что я – параноик…
– Лучше паранойя, чем безалаберное отношение к безопасности, – менторским тоном сказал Гор. – В районе твоей бывшей квартиры рисоваться он не рискнул, опасаясь меня, а найти тебя в инете оказалось непросто. Ты удалил все аккаунты.
Я истово закивал. Приятно слушать человека, который полностью одобряет твои действия; особенно те, что даже мне самому представлялись шизоидными.
– Что теперь будем делать? – спросил я.
– Держать ухо востро, как всегда, – отозвался Гор. – Предлагаю переходить к активным действиям. Пора начинать охоту на нашего полосатика.
Меня затрясло от возбуждения. Активные действия – это хорошо, хоть и страшно. В любом случае они лучше, чем ожидание, когда ощущаешь себя свиньей на бойне.
– Кирилл, – сказал Гор, и я с удивлением отметил, что он смущен. – Знаешь, мы встречаемся уже во второй раз, и это неспроста. Случайностей, как говорят, не бывает. Я, конечно, не вправе чего-то от тебя требовать, но, думаю, ты тот самый человек, который может сменить меня… Когда я выйду из игры.
Я захлопал глазами. От потрясения перестал смотреть на дорогу и, споткнувшись о камень, чуть не растянулся на пыльной дороге возле самых ворот родительского дома.
– Как это ты выйдешь из игры?
|
|
– Я могу погибнуть в любой момент, – сказал Гор с таким видом, как будто обсуждал планы на вечер. – Естественно, у всех людей есть риск умереть в любой момент жизни, но у меня эта вероятность просто зашкаливает. Я с этим давно смирился. Но мне было бы приятно знать, что в случае моей гибели кто-то перехватит палочку эстафеты. Продолжит мое дело.
Я открыл рот, но так и не сказал ни слова. Я был горд и потрясен этим откровением. Неужели он настолько высокого обо мне мнения? Не обману ли я его ожиданий?
– Ты думаешь, что я смогу продолжить эстафету? Но я ничего не знаю о всех этих жутких штуках… Кроме того, что ты мне рассказал! И не умею ничего… Как вообще это делается? Как живет охотник за нечистью?
– Я тебе объясню. Это не проблема. Для начала предлагаю вместе прогуляться завтра в одно место. Сегодня ложись спать и ничего не бойся. Полосатое лицо убьет не тебя.
Мы попрощались, и я вошел в дом, полный впечатлений. Гор остался на темной улице. С опозданием я вспомнил, что не спросил его, где он остановился. Но решил, что Гор не пропадет.
Как ни странно, в ту ночь я спал крепко и без кошмаров – впервые за много ночей. Парадокс, но осознание того, что я начинаю действовать, меня успокаивало лучше, чем что бы то ни было.
*
На другой день Гор приехал ближе к вечеру. Я к тому времени весь издергался. Когда за воротами посигналили, я буквально вылетел на улицу.
Возле ворот была припаркована старенькая машина марки «BMW». Гор молча мотнул головой, чтобы я садился.
Как только я сел рядом с водителем, Гор тронулся. Несколько минут мы молчали. Автомобиль проехал по улице, свернул на окраину и, разбрызгивая лужи после вчерашнего дождя, помчался в лес.
|
|
– Куда едем? – наконец заговорил я.
– К бабе Клавдии, – ответил Гор. – Она должна кое-что знать.
Мне хотелось забросать его вопросами, но я промолчал. Скажет, когда будет надо. Поэтому я постарался по возможности расслабиться и любоваться окружающей природой. После дождя лес выглядел словно отфотошопенный, сиял яркими красками, от свежей зелени пестрело в глазах. Небо просто ослепляло чистейшей синевой. В лесу пели птицы и цокали белки.
Но когда впереди и слева показалась развалюха – дом Клавдии, я забыл про природу, мысленно собрался.
Гор и я выбрались из машины. Тропинка, ведущая к дому, почти заросла травой; под слоем глины и дерна проступало древнее цементное покрытие. Дом – старый, заброшенный, темный – на фоне яркого леса казался чем-то чужеродным и зловещим. Гор поднялся по трухлявому крыльцу, грозившему обрушиться под нами, и постучал по растрескавшейся деревянной двери. Я стоял за спиной Дмитрия и озирался с ошеломленным видом. Никогда не встречал такого убогого жилища. Как мне повезло, оказывается, в жизни!
По обеим сторонам от крыльца валялись разные предметы: чашки, проржавевшие ведра, тазики без дна. Двор, видимо, недавно, подметали, но лучше он от этого не стал. От стены до ближайшего дубка протянулась веревка, на которой сушилось выцветшее постельное белье. Боже мой, зачем этой Клавдии жить в этой дыре?
На стук внутри дома заскрипели половицы. Целых три минуты царила тишина, нарушаемая лишь звуками леса, потом знакомый старческий голос рявкнул:
|
|
– Уходите! Нету никого дома!
– А кто говорит? – шепнул я и нервно захихикал. Впрочем, сразу прикрыл рот ладонью.
– Мы хотим поговорить об убийствах, – сказал Гор.
– Уходите! Проваливайте! – отозвалась негостеприимная хозяйка.
Снова заскрипели половицы – баба Клавдия уходила вглубь дома.
– Ничего не выйдет, она не в себе, – сказал я Гору.
– Просто надо ее заинтересовать, – безмятежно ответил тот. Повысил голос: – Баба Клавдия! Мы хотим знать правду о том, кого зовут Полосатым лицом. О чудовище, что живет в лесу.
Опять воцарилась тишина. Затем – скрип половиц, загрохотала задвижка, и дверь с ужасающим скрипом распахнулась. На пороге стояла баба Клавдия в чистом халате и переднике. Руки у нее были в муке. Из дома пахнуло жареными пирожками и характерным запахом старости.
Старуха оглядела нас слезящимися глазками. Пожевала губами, что-то обдумывая.
– Он не всегда был чудовищем, – сказала она.
Через несколько минут мы сидели на кухне. Внутри дом был в миллион раз лучше, чем снаружи. Да, печать старости и тления наблюдалась всюду, но бабка, по крайней мере, следила за порядком и старалась создать уют. На старой советской газплите скворчала сковорода, в которой жарились пирожки с картошкой. На маленьком столике возле оконца с уже знакомыми мне занавесками, лежали куски теста и высилась горка муки. С краю стояла чашка с картофельным пюре. Кухню покрывали обои с цветочками, с потолка свешивалась старомодная люстра. В протертый линолеум пола въелась черная грязь – надо полагать, сажа от железной печи в углу.
Необычной частью интерьера были рисунки в самодельных рамках, развешанные по стенам. На них довольно искусно изображались люди: в основном девушка с длинными косами, иногда бравый мужчина в милицейской форме.
Бабка долго отмывала руки от муки в рукомойнике, в который воду надо наливать сверху из ведра. Закончив это дело, молча утопала в соседнюю комнату, вход в которую прикрывала занавеска.
Вскоре она вернулась, держа плоскую коробку. Села перед нами, положив коробку на колени.
– Еще никто меня не спрашивал о Полосатом лице, – заявила она не без удовлетворения. – Думают, выжила бабка из ума, какой от нее прок? А вы… Тебя я уже видела, сынок, – она кивнула на меня.
– Да, – сказал я.
– Пятьдесят лет назад здесь двенадцать человек убили, – продолжала бабка. Она переводила лихорадочный взгляд с меня на Гора и обратно. – Мой муж, Царствие ему Небесное, работал участковым в этой деревне. В этой самой, от которой только мой дом и остался. Артем нашел убийцу. Лучше бы он этого не делал, ей-богу!
Она смахнула слезу и протянула Гору коробку. Тот схватил ее и открыл. В коробке лежали старые полуистлевшие тетрадные листки.
– Дневники мужа моего, Артема Павловича Викентьева, – пояснила бабка. – Читайте, что поймете. Может, какая польза вам будет.
Она снова занялась стряпней, а мы с Гором погрузились в чтение.
Листки чуть ли не разваливались в руках, чернила – писали, судя по всему, стальным пером – наполовину выцвели, некоторые слова прочитать было невозможно. На титульной странице было тщательно выведено: «А. П. Викентьев, 1965 г.» Дневник, вероятно, валялся где попало, прежде чем его уложили в коробку. На нем желтели пятна неизвестного происхождения, углы кое-где были оторваны.
По большей части записи носили бытовой характер: как они с друзьями, некими Савченко и Хурмой, ходили на рыбалку, как Артем купил мотоцикл, как с женой Клавой ездили в Геленджик… Некоторые записи были посвящены работе: как Артем отвозил пьяницу и тунеядца Василия Рыбникова в вытрезвитель уже пятый раз за полгода, как выслеживали вора-форточника, который в итоге застрял в очередной форточке, и его пришлось спасать от разъяренной хозяйки. Много было записей об отношениях с начальством. Отношения эти дружескими назвать было трудно. Артем, как я понял, был упрямым малым, мнения менять не привык и иногда даже прямо нарушал приказы. Но его не увольняли, следовательно, он был хорошим участковым.
– Вот смотри, – прошептал Гор, тыкнув пальцем в одну из записей.
«Одиннадцатая жертва – Виолетта Милизиди, 28 лет. Нашли в лесу возле старой мельницы. Горло перерезано, следов пыток или изнасилования нет. Опять на новолуние! Что за странная любовь к новолунию у этого убийцы? Ремизов давно на этапе, значит, не он. Конечно, так просто его уже не выпустят, скажут, мол, у него подельники были. Что за глупости? Подельники – это когда есть какая-то выгода от преступления. А тут какая выгода? Клаве не стал говорить, так она у соседки Шурочки узнала. Откуда только эти женщины всё узнают?»
– Тогда тоже были аресты людей, которые не совершали этих убийств на самом деле, – сказал я.
– Прочитай вот это, – перебил Гор.
«Завтра новолуние. Пошел патрулировать ночью с Хурмой. Он, кстати, до сих пор обижается на это прозвище. Специально заехали в лес. Хурма наелся днем арбузов в участке с Павленко, побежал за кустики отлить. Вот тогда я и увидел Полосатое лицо. Оно глядело на меня из-за кустов. Вот я страху натерпелся! Но крикнул: «Стоять! Ни с места!» и вынул табельный «ТТ». Лицо исчезло. Я бросился вслед – никого не было. Хурма говорит, мне померещилось. Но я-то уверен, что нет».
Запись оказалась последней. Гор поворошил страницы – да, это была последняя.
– А дальше что случилось? – спросил он.
– А ничего! – зычным голосом ответила бабка Клавдия. Она достала шумовкой из сковородки очередную порцию пирожков и вывалила их на тарелку. – На следующий день пропал без вести.
Мы с Гором переглянулись. Клавдия выключила газ и, прислонив клюку к газовому баллону, присела на краешек стула. Теперь она сидела на фоне окна, и я видел лишь темный силуэт.
– Пропал, вишь, он, – повторила она непривычно тихо. – Я как чуяла. Он на дежурстве был опять, на вторую ночь пошел, всё хотел душегуба этого словить. У Павленки дежурство выпросил, а тот и рад, ирод… Ночью проснулась я, сна – ни в одном глазу. Тихо как-то, даже собаки не брешут. И темно, ни зги. Новолуние, вишь ты. И словно потянуло меня чего-то из дому. Вышла я, значит, во двор – как щас помню. Лампочку зажгла над крыльцом. Гляжу – стоит кто-то за изгородью, вроде как глядит на меня. Я кричу, кто, мол, такой? А он молчит. Я, дура молодая, взяла и пошла к нему. Палку хоть прихватить додумалась…
Старуха задумалась, погрузившись в воспоминания пятидесятилетней давности. Мы слушали внимательно, не шевелились. В полутемную кухню залетела муха и с неуместно бодрым жужжанием принялась кружиться над столом.
– Подошла, значит, к изгороди, – продолжала бабка. – Гляжу: мой Артемка стоит, смотрит на меня. А на лице поперек черная полоса. Думаю, где это он измазался? Фу, говорю, напугал, дурак, чего стоишь? С дежурства погнали, что ль? И чевой-то лицо измазал? А он мне шепотом: Клава, прощай, говорит, нет меня больше. Убил я чудище, и сам им стал. Эстафета это, оказывается, такая. Сам дьявол придумал. И ножом как взмахнет! Я этот нож хорошо запомнила. Будто фотография в мозгу отпечаталось. Я ойкнула, моргнула, а Артемки нет!
Клавдия вздохнула.
– И нет его вот уж полвека.
Она замолчала и снова принялась за стряпню. Рассказ ее особо не взволновал, в отличие от меня.
– То есть как эстафета? – спросил я, вскочив. – Он убил чудище и сам им стал? Это как?
– Вы можете рассказать о ноже? – громко спросил Гор, не обращая на меня внимания. – Как он выглядел?
Бабка оторвалась от пирожков. Уставилась на Гора. Между ними будто происходил неслышный диалог. Или же они как-то понимали друг друга без слов. Бабка молча вышла из кухни, вернулась с листком бумаги, подала его Гору.
Я наклонился над рисунком. На нем простым карандашом был нарисован изогнутый нож с затейливой рукояткой. На широком лезвии тянулась вязь причудливых узоров.
– У вас хорошая память, – сказал Гор бабке уважительно. – И рисуете вы неплохо. Это всё ваше? – он показал на рисунки на стенах.
Бабка заулыбалась, махнула на него рукой, дескать, не смущай.
– Пирожков поешьте, – сказала она.
– Нам надо идти, – отказался Гор. – Вы лучше с собой заверните.
Баба Клавдия не настаивала. Завернула солидную порцию пирожков в чистый платок, и я принял его, чувствуя себя солдатом времен Второй мировой, которого бабушка провожает на войну. Клавдия еще сунула мне в руку пару яблок.
Мы ее поблагодарили и двинулись на выход.
– Вы помните, где нашли служебную машину вашего мужа, когда он пропал? – спросил Гор.
– Возле болота. Недалече.
Когда уже садились в машину, баба Клавдия, наблюдавшая за нами с крыльца, крикнула:
– Найдете его – не жалейте. Не человек он боле. Но если человеческую речь он еще не забыл, скажите, что Клава его помнит и до смерти не забудет…
Гор коротко кивнул, мы отъехали, а бабка скрылась в глубине своей захолустной хибары. Меня переполняло возбуждение. Я обрушился на Гора с вопросами.
– Так это ее муж – Полосатое лицо? И она знает? Что за нож? Ты откуда вообще узнал, что Клавдия что-то знает?
– Видишь ли, Кирилл, я за прошедший год сделал много полезных дел, – сказал Гор. Разговаривал он до того размеренно и спокойно, почти полусонно, что я поневоле успокоился и стал слушать. – Побывал в разных городах нашей необъятной страны, искал следы деятельности Кукловодов. Не буду вдаваться в подробности. Я выяснил, что Кукловоды – это, скорее всего, последователи более древнего Ордена Танатофилов, который берет начало в Византийской империи. Византия образовалась, как ты знаешь, после распада Римской империи в пятом веке и просуществовала до пятнадцатого, рухнув под натиском турок-османов…
– Из нас двоих я – ботаник, – сердито прервал его я. – Хватит лекцию читать. Давай по существу.
– В общем, и те, и другие владели методами создания не-жизни. Уверен, и Танатофилы – не первые в этом деле. Танатофилы были известны тем, что умели создавать артефакты эреба…
– Вот тут поконкретнее…
– Эреб у древних греков дохристианской эры – вечный мрак. Олицетворение зла. Эти артефакты могли без квинтэссенции порождать нежить – не знакомых нам с тобой марионеток, не химер, не зомби, а нечто среднее… Один из артефактов выглядел как нож. Этот нож, попадая в руки человека, превращал его в чудовище, которое было обречено убивать по одному человеку в месяц, в ночь новолуния. Жертв было двенадцать, а тринадцатый человек сам убивал чудовище. И становился монстром. С каждым убитым на лице появлялась черная линия. Это было что-то вроде метки.
– А что он пятьдесят лет делал? Где находился?
– В спячке. Не могу сказать, какой у них цикл, но думаю, его разбудили. – Гор достал яблоко бабы Клавдии и откусил кусочек.
– Кто? Кукловод?
Я вжался в сидение. У меня волосы на затылке вздыбились, словно Кукловод уже дышал мне в спину леденящим дыханием.
– Не исключено. Не уверен. Если бы это был он, и если бы он пробудил Полосатое лицо для того, чтобы убить тебя, ты был бы мертв вместо Евгения Пономарева. Вряд ли монстр упустил бы шанс зарезать тебя в лесу той ночью. Кукловод очень осторожен, настоящий лис. Подумать только, я уже полтора года охочусь за ним, а до сих пор не знаю, как он выглядит! Это меня очень… расстраивает.
В голосе Гора не прозвучало ни малейших намеков на злость или досаду, но стальные пальцы, державшие яблоко, сжались, и яблоко вылезло сквозь пальцы в виде пюре. Гор поглядел на кашу на ладони и выкинул остатки яблока в окно.
– А как ты узнал, что Клавдия в теме? – прошептал я.
– Кривой помог. Это мой приятель, специалист по всяким полезным штукам. По совместительству хороший программист и хакер. Он нашел засекреченные файлы об этом деле. Там указывалось имя Викентьева.
– Подожди! – спохватился я. – А скольких он уже убил? Я видел Полосатое лицо, полос было много!
– Послезавтра новолуние – время двенадцатой жертвы. После этого его можно будет убить.
Я кивнул. Потом опять подскочил на сиденье.
– Как убить? Тогда кто-то из нас станет очередным чудищем, что ли?
Гор пожал плечами, не отрывая взгляда от дороги.
– Что-нибудь придумаем. Но эту эстафету надо прекратить.
Несмотря на жару, меня покрыло холодным потом. Гор чего-то недоговаривал, а у меня не хватало духу настаивать. Подозреваю, что я боялся услышать ответ.
– Откуда тут артефакты Византийской империи только взялись? – пробормотал я.
– Когда-то в здешних местах проживала большая греческая диаспора. Возможно, кто-то привез… даже не подозревая, что это за нож. А может быть привезли монахи еще при потомках Донского.
Гор притормозил. Мимо нас, переваливаясь на ухабах, проехала заляпанная грязью «Нива». В ней сидела куча народа, и все уставились на нас. Грибники, понял я. После дождя в лесу с самого утра шастает куча народа. И маньяк-убийца им нипочем.
Когда «Нива» скрылась за деревьями, я спросил:
– Что будем делать?
– Поглядим, – ответил Гор.
Он потянулся к бардачку, отчего мне пришлось отодвинуть колени вправо, и вынул холщовый мешочек, из которого извлек три знакомые мне сушеные головы. Гор аккуратно пристроил их возле рычага переключения скоростей. Потом он вышел из машины, порылся в багажнике и вернулся с круглой матовой лампой, которую установил рядом с головами.
– Ты всегда ездишь с сушеными головами в бардачке? – спросил я.
– Не всегда. Сегодня тсантса нам может понадобиться. Это отличный детектор нежити. И лампу Кривого тоже используем. Он ее переработал, чувствительность у нее сейчас намного лучше, чем тогда, когда мы ловили марионетку. Если наш полосатый приятель объявится, мы будем в курсе.
– А ты не думал, что баба Клавдия может прятать чудовище у себя дома? – сказал я и вздрогнул от собственной догадки. – Это ж ее муж, хоть и бывший.
– Думал. Но дома у нее нет нежити.
Гор вынул из одного из накладных карманов три тонкие стальные спицы с крючками на концах.
– Это еще один детектор. Получше лампы и голов. Называется «струны Эхэ бурхан», их сделал Этигел, знакомый шаман. Я за ними специально ездил на Байкал. Они звенят при появлении нежити и накапливают довольно сильный статический заряд.
– Круто! – восхитился я, разглядывая спицы, которые ничем особенным не отличались.
– Я заходил к бабе Клавдии с этими струнами, и если бы она прятала в соседних комнатах или в погребе бывшего мужа, ставшего чудовищем, мы бы узнали.
Пока мы сидели у бабки в гостях, а потом ехали на болота, сгустились синеватые сумерки. В лесу стемнело быстрей и сильней, чем на открытом пространстве. Гор вышел из машины и принялся вроде бы бесцельно бродить среди подлеска на границе с болотом. Я стоял возле «бэхи» и озирался по сторонам. Поэтому и первым заметил вспышки света на болоте.
– Эй, Дмитрий! – зашипел я. – Смотри!
На болотах метрах в сорока-пятидесяти мигал огонек. Это был свет от какого-то необычного квадратного фонарика. Или, скорее всего, от фонаря с четырьмя светодиодами. До нас долетел слабый женский крик.
– На кого-то напали! – Пульс у меня подскочил, наверное, до полутора сотни ударов в минуту.
– Спасите! – будто подтверждая мои слова, крикнула женщина.
Гор не торопился бежать на помощь. Поглядел еще раз на детекторы – они не подавали признаков жизни. Вынул и поднес к уху «Струны» какого-то там Эхе… И лишь после всего этого ритуала выскочил из машины. Протянул мне знакомую телескопическую дубинку, которая мне не пригодилась год назад. Сам Гор выхватил откуда-то пистолет и бросился в болота.
Как это обычно со мной бывало, страх вытеснило более сильное чувство – почти болезненное возбуждение, азарт погони. В крови клокотал адреналин.
Через десяток шагов мы с Гором уже по щиколотку шлепали по болотистой почве. Мы одновременно остановились, переглянулись. Если бежать дальше, можно остаться здесь навсегда.
– Спасите! Я тут! – снова крикнула женщина. Или девушка. И было в ее голосе такое отчаяние, что мы побежали дальше.
Мы продирались сквозь редкий уродливый кустарник в синеватых сумерках, кроссовки с хлюпаньем проваливались в пропитанный влагой дерн, поросший сверху травкой; ноги приходилось выдирать из грязи, рискуя оставить обувь в болоте. Черная жижа выворачивалась под нашими шагами наружу, шипела пузырями вонючего газа, словно газировка. Но впереди мигал фонарь, и мы, как два рыцаря-идиота, продолжали ломиться в самую топь.
Я к тому времени сообразил, что, скорее всего, никто на девушку не нападал. Очевидно, какая-то грибница провалилась в болоте и не может выбраться. Мы с Гором притормозили, крикнули ей, что идем на помощь, и дальше продвигались с осторожностью.
К сожалению, ни Гор, ни я раньше никогда не бывали в здешних болотах, мест не знали, да и вообще, не умели передвигаться по болотам. Лужайка перед нами выглядела вполне мирно: вся заросла травой и казалась надежной. Но впечатление было обманчивым, так что мы оба с ходу ухнули в жижу сразу по пояс.
Я задергался, стал выдирать одну ногу, потом другую, но от этого еще больше погрузился в топь. Вокруг наступила тишина, будто болото прислушивалось, как мы с Гором сопим и пыхтим, стараясь выбраться из ловушки. Мне припомнились передачи по телику – о том, как выживать в условиях леса и болота. Нам крышка, подумал я, это как раз та самая ситуация, когда из болота уже не выбраться. До ближайших кустов слишком далеко, не дотянуться; лечь плашмя на хлипкую поверхностью невозможно – лицо погружается в воду. Я пока не паниковал, но ощущал, как паника уже подкатывает к горлу, чтобы вырваться на белый свет диким воплем.
В эту секунду меня озарило: если бы девушка тонула в болоте по-настоящему, она кричала бы не так… Она кричала бы совершенно иначе, сволочь…
Кстати, она сразу же замолкла, и свет фонарика погас. Ловушка!
– Гор, Дмитрий… – бормотал я все более и более высоким голосом. Сам не понимал, что хотел сказать.
– Спокойно, не двигайся, – отозвался Гор тихо и бесстрастно. Подумать только, он и сейчас не потерял всегдашней невозмутимости! Это не человек!
Он уже погрузился по грудь. Я тоже. Гор ухитрился достать из накладного кармана моток тонкой веревки и закинул ее на куст. Удалось не с первой попытки. И не со второй.
Я никогда так не переживал за успех мероприятия! Всё же веревка зацепилась специальным крючком на конце, и Гор медленно и меланхолично вытянул себя на относительно твердую почву. Вот тогда я поверил, что не умру. К тому времени из болота торчала лишь моя голова и руки, которыми я пытался совершать плавательные движения.
Гор забросил мне веревку – это прекрасное, полезное, восхитительное изобретение человеческого гения. И я спустя минуту лежал на твердой земле, хрипло дыша, дрожа, весь в черной грязи.
Болото, из которого мы чудом выбрались минуту назад, разочаровано булькало и вздыхало, точно живое существо. В пробитой нашими телами ряске пузырилась вода, поднимались какие-то хлопья, всплыла темная коряга…
Гор, сидевший рядом со мной и сворачивавший веревку, привстал и присмотрелся к коряге. Опять развернул веревку и забросил на корягу. Не успел я спросить, зачем ему понадобилась болотная деревяшка, он потянул за веревку, и я тотчас понял, что никакая это не деревяшка. Коряга не такая мягкая и гибкая… И не имеет пальцев на конце.
Рискуя снова провалиться в болото, Гор сделал шаг вперед и без малейшего трепета или брезгливости схватил руку мертвеца за кисть. Грязь вспучилась – там, внизу, было тело, и болото не желало его отпускать. Гор очистил кисть утонувшего от черной жижи, что-то блеснуло. Я разглядел браслет из хирургической стали.
– Это Егор Максимов, – сказал я.
*
Гор откинул полусгнившую руку, не пытаясь вытащить всего мертвеца. Я был ему за это благодарен.
– Определенно, – сказал Гор.– Пропал без вести еще весной. Уверен, у него перерезано горло. Вот только сейчас этого уже не понять… Пропал он на новолуние. Девяносто девять процентов: он – жертва Полосатого лица. – Гор нахмурился, думая о чем-то. Я тем временем потихоньку отодвинулся от того, что осталось от Егора Максимова. – Странные вкусы у нашего монстра. Он выбирает людей примерно одного возраста, все – жители пригорода…
– И связаны с Дианой Сафиной, – добавил я шепотом. – Вот этот… Егор… был ее одноклассником.
– Не все, – возразил Гор. – Если только она не водилась с местными бомжами… Среди пропавших и погибших были бомжи, верно? Но, скорее всего, мы не видим всех связей. Думаешь, она умеет управлять монстром?
– Так она Кукловод, что ли? – усомнился я.
– Всё возможно. Или помощник Кукловода. Она может выполнять его задания, даже не подозревая об этом. Кукловоды – искусные манипуляторы. Большинство жертв были своего рода пристрелкой для Дианы. Она сводила счеты с врагами или просто наугад выбирала жертву. Я изучил ее психологический профиль – она это может. Психопатическая личность, совести нет, эгоизм в высшей степени, коэффициент интеллекта низкий… Не пойму, зачем она вообще понадобилась Кукловоду?
– А может быть, он ни при чем? – с надеждой спросил я. – Диана нашла где-то нож, оживила монстра и сделала заказ. Хотя я не могу вообразить, как она до этого дошла.
Гор поднес к глазам «струны». Темнело стремительно, в двух шагах не было видно ничего. Мне было не по себе, хотелось поскорей уйти подальше от болот и разложившегося тела. Хотя, к гордости моей, страх был не таким большим, каким был бы года два назад. Знакомство с Гором и злоключения последнего времени вроде бы меня закалили.
– Егора пока оставим, – решил Гор, поднимаясь. – Пусть полежит. В полицию сообщать не будем. Лишний шум нам не к чему. Надо разобраться с нашей Дианой. Нас заманила в болото некая женщина, и хотела она от нас избавиться. Это факт. Хотеть избавиться от нас может только Кукловод или связанный с ним человек. Это тоже факт. Настоящий Кукловод натравил бы на нас какую-нибудь дохлую тварь, заманивать в болота – это как-то не в их стиле… М-да, твою Диану определенно надо проверить.
– Когда?
– Завтра.
Когда мы въехали в поселок и попали в зону доступа мобильной связи, ко мне на телефон пришло сообщение, что родители трижды звонили мне с домашнего и четырежды со своих мобильных. Мне даже дурно стало при мысли, какая паника сейчас творится дома. Показываться грязным им ни в коем случае не стоило. Мы с Гором притормозили возле колонки в конце улицы и старательно очистили одежду. Грязь уже засохла и отваливалась кусками. Я надеялся, что в полумраке мой вид сойдет за нормальный. К родителям близко подходить нельзя – от меня несло болотной тиной.
К счастью, всё прошло как нельзя лучше. Гор высадил меня у дома и укатил. Я прошмыгнул во двор, отбился от нежностей Билли, крикнул родителям, сидевшим на кухне, что это я, что сейчас буду, и понесся в комнату – переодеваться. Пока родители соображали, что это пронеслось мимо них, издавая болотные ароматы, я успел надеть чистое и вернулся на кухню.
Прежде я почти никогда не врал родителям. Последний год мне приходилось делать это слишком часто, и я приобрел некоторые навыки. Сказал, что гулял с другом, который приехал в гости, а телефон разрядился. К моему удивлению, родители отнеслись к этому более чем спокойно. Мать упрекнула, что я мог бы и оставить записку или отправить СМС.
Назавтра Гор опять приехал ближе к вечеру. Понятия не имею, что он делал целый день. Я-то ранняя пташка и был вынужден протомиться весь день в ожидании. Гор не оставил свой номер и не указал, когда именно приедет. Когда он наконец соизволил явиться, я весь изнервничался.
Гор объявил, что надо будет приглядеть за Дианой. Мы поехали к ней домой и припарковались на другой стороне улицы. Забор у Сафиных был, в отличие от большинства заборов на нашем пригороде, низким; за ним находился красивый садик с беседкой. Вся усадьба указывала на то, что хозяева не страдают от бедности.
Когда мы подъехали, в беседке сидела какая-то компания. Из-за вишен и яблонь трудно было что-либо рассмотреть. Зато по голосам я сразу узнал Диану и Катю.
– Интересно, как она отреагирует, когда узнает, что мы живы-здоровы? – пробормотал я.
– Если она действительно психопатка, – сказал Гор, – то очень даже спокойно. Просто она попытается прикончить нас еще раз. Но мы пока точно не знаем, кто нас заманивал в болото, так что спешить с выводами не нужно.
Я приготовился ждать неизвестно чего долго и упорно, рассчитывая на то, что Гор знает, что делает. Но спустя полчаса ворота открылись, и вышла Диана. Она сразу направилась прямо к нам. Я заерзал на месте. Гор не моргнул и глазом. Диана подошла к нам и, наклонившись к окну в машине так, как это делают героини боевиков или проститутки – чтобы была видна грудь, – сказала: