Дубин бросился к ней.
– Хорошие ученые, – продолжал Феникс-Леха, ничуть не смущенный тем, что его по-прежнему держал Гор. – Когда они пришли ко мне в составе своей дурацкой экспедиции, я сразу нашел им дело. Сосновская – инженер, Дубин – биолог. Сразу поняли, что мне нужно. Даже ухитрились починить артефакт Танатофилов «Алтарь Владыки Смерти».
Марионетки преградили дорогу Дубину. Супруги глядели друг на друга через головы мертвецов, и я понял, что никогда не видел во взгляде столько боли.
– А, вижу, ты принесла алтарь! – воскликнул Рейн. – Починили уже? Знаешь, Гор, а ведь я нашел способ воскрешать людей. Не так, как обычно, без всех этих уродств, гниющих глаз и прочей дохлятины… По-настоящему. Хочешь, я воскрешу Кристину? Ее тело у меня. Это ведь моя химера явилась к вам десять лет назад. Представь, ты и она – живы, дружны, сидите дома, пьете чай и разговариваете… Прямо слеза прошибает!
У Гора дернулась щека, он явно растерялся. Рейн воспользовался заминкой и вырвался из хватки Гора. Тотчас марионетки пришли в движение, окружили Гора, отрезав его от своего господина. Гор вырывался и раздавал удары направо и налево, но марионетки повалили его на землю. Меня тоже схватили за плечи, руки и ноги.
Рейн подбежал к Рите Сосновской и выхватил круглый предмет. Поднял его над головой, сияя безумной улыбкой, – и швырнул об асфальт.
У меня снова случилось дежавю: когда-то давно Кукловод уже разбил некий объект в квартире бабы Гали. Тогда квартиру окутал ядовитый зеленый газ.
На сей раз из разбитого предмета, который Рейн назвал Алтарем Владык Смерти, вырвались клубы черного дыма. Он как-то нереально быстро окутал всю площадь. Пала неестественная тьма, хоть глаз выколи, даже звуки слышались как сквозь вату. Я перестал ощущать мелкие капли дождя, перестал слышать лязг марионеток. Тьма давила на глаза и барабанные перепонки. Я будто оказался один в бесконечном космосе, наполненным всеми ужасами мира.
Меня охватил панический страх – никогда прежде я так не боялся. Это был первобытный страх, исходящий из самых темных уголков бессознательного; страх ребенка, проснувшегося среди ночи и не нашедшего мамы рядом; страх пещерного человека пред разгневанным ликом бога молний. Этот древний ужас живет в каждом, в самых примитивных генах, полученных еще от гоминидов, и ждет своего часа. Мы взрослеем и считаем себя свободными от детских страхов, наслаждаемся деньгами, властью, положением в обществе, но однажды наступает час, когда хлипкие покровы иллюзорного мужества спадают с нас, и мы превращаемся с трясущихся от страха детей. Детей, которые вспоминают, почему раньше мы так боялись темноты.
Я упал на колени, потом сел, обняв колени. Мне хотелось сжаться в комочек, чтобы то, что явится из тьмы, не заметило меня. Я уже чувствовал его приближение – некоей сущности из вечного мрака, воплощения истинного кошмара. Где-то вдали с лязгом падали марионетки – наверное, они также падали ниц перед жутким повелителем.
Оно стояло над нами, заслоняя весь мир. Тьма укутывала его, но я был только этому рад. Откуда-то был уверен, что один вид этого существа убьет меня на месте и низвергнет душу в глубины ада.
Неожиданно я услышал иступленный вопль Рейна:
– Хорджахас! Хорджахас! – вопил он как заведенный. – Император Иентайеров, Владыка Смерти! Возьми свою жертву! Вот он – Дмитрий Го-о-ор!
Космический монстр отвел свой взгляд от меня: я ощутил, как спало страшное ментальное давление на психику. Я поднялся на дрожащих ногах. Гору грозит опасность! Я заковылял в сторону Гора вслепую, по памяти, но не дошел.
Тьма рассеялась так же внезапно, как и наступила. Я снова стоял посреди площади, в кольце из марионеток, под нудным дождем в дебрях тайги. Дубин обнимал сбоку скорченную Риту, ее рвало – видимо, от ужаса перед Владыкой Смерти. Рейн стоял на одном колене совсем рядом, опустив голову, как паладин перед сюзереном.
А Гор лежал на спине с открытыми глазами, в которых уже скопилась дождевая вода и выливалась на виски, словно слезы, что он копил всю жизнь.
Я услышал чей-то дрожащий голос: «Нет, нет, нет, как это? Не может быть». Это я сам говорил, не понимая, что делаю. Гор мертв? Он умер? Не может быть! Он не может – не должен умирать, война еще не закончена!
Мой взгляд упал на марионетку слева – она держала длинный кухонный нож в металлических пальцах. Тот же чужой человек, что вселился в меня и бормотал белиберду, рванулся вперед. Я выхватил нож у странно неподвижной нежити и с ревом прыгнул на Рейна.
Кукловод откатился в сторону и ощерился. Его черные зрачки буравили меня, зубы скалились. Марионетки задвигались, сужая круг, чтобы схватить меня.
– Все вы сдохнете, – прошипел Рейн. – А я создам новую Империю некромантов. Квинтэссенции хватит на всех! Я состряпал бомбочку и заложил в катакомбах вашей гнилой столицы. За один день я получу тринадцать миллионов верных мне марионеток! Она рванет очень скоро, часики тикают… Стоять!
Нежить вокруг застыла. Мы с Рейном кружили друг вокруг друга. Я не обращал внимания на мертвецов, готовых растерзать меня в любой момент. Сейчас меня занимал один лишь Рейн.
– Маменькин сыночек Кирюша, – пропел Рейн. – Интеллигентик долбанный! Я просто восхищен, что ты так долго жил после встречи со мной! Наверное, до сих пор поминаешь свою подружку, бабу Галю? Или тех сопливых детишек? А тупого барана Женю Пономарева вспоминаешь? Признай, ты был рад, когда Клинок Двенадцати Смертей вспорол ему горло? А по этой шлюхе, Кате, тоскуешь?
Я зарычал и сжал нож покрепче.
– О, наш ботаник угрожает мне! – сказал Рейн. – Что ты можешь теперь, когда твой защитник склеил ласты? Ты сможешь убить меня? Я ведь не марионетка какая-нибудь, я – живой человек, блин! Сумеешь проткнуть живую плоть? Духу хватит стать убийцей? Это ведь не каждому дано.
Я выпрямился и опустил нож. Действительно, это дано не каждому. Рейн закис от смеха.
– Вот-вот, правильно.
«Когда настанет момент, – раздался в голове знакомый спокойный голос. Это был голос того, кто лежал под дождем бездыханный. Но каким-то образом я понимал, что он еще долго будет со мной разговаривать – в голове. – Когда настанет момент, ты не должен тормозить и рефлексировать, понял? Стреляй прямо в голову, в лицо, в глаза. Или бей ножом прямо в сердце. Минуту промедлишь, поплатишься головой. Убить человека не так-то просто, как думают. Слишком сильно в нашей голове табу на убийство. Ну как, сможешь?»
– Смогу, – сказал я вслух.
Рейн удивленно приподнял брови и улыбнулся. Эта улыбка еще тлела на его лице, когда я воткнул нож ему в сердце по самую рукоятку. Я повернул клинок, заскрипевший о ребра; Рейн охнул. Я выдернул нож, и кисть залило теплым и липким. Кровь хлестала как из шланга, необычайно яркая и светлая, почти розовая. Рейн прижал ладонь к груди, постоял качаясь с полминуты. Открыл рот, чтобы что-то сказать.
Я не дал ему этой возможности. Толкнул окровавленной рукой прямо в физиономию. Рейн рухнул назад, как столб.
– В аду тебе гореть, тварь, – тихо сказал я.
*
И снова старая машина Гора мчалась по неровной дороге, а по обеим сторонам от нее тянулась и тянулась бесконечная тайга. Снова холодный ветер с ревом залетал в оконную щель, и снова мотор ровно и убаюкивающее гудел.
Но за рулем сидел не Дмитрий, а я. Сам хозяин машины лежал на заднем сидении, завернутый в палатку.
Во мне больше не было ни боли, ни страха, ни радости. Я перегорел. Чувств больше не осталось. Но осталась решимость. Мне нужно было сделать важные дела.
Проклятый «Дар» продолжал гнить и разлагаться где-то далеко за спиной. Когда Рейн умер, нежить застыла и, видимо, поныне стоит под открытым небом, обреченная медленно разваливаться на куски. Мы с Дубиным перенесли тело Гора к окраине Осиновки, я забрал у доброго и гостеприимного сибиряка дяди Гриши машину, наврав, что Гор ждет меня у моста. Дубин и Сосновская по плану должны были выйти из тайги позже, с готовой легендой о плене у местных головорезов, которых в тайге, кстати, развелось. Якобы они протомились в плену, в рабстве, но потом их хозяева срочно покинули эти места, а Дубин с женой остались предоставленными самим себе. Было уже неважно, что найдёт здесь полиция и чээсники: лично я не сомневался, что «Дар» и все его ужасы будут надежно засекречены на самом высоком уровне.
Пока мы шли ночью по тайге из последних сил, волоча Гора, Дубин рассказал, что им довелось пережить. Рейн использовал их как ученых, они занимались в основном починкой Алтаря по схемам Танатофилов. Рейн многое поведал Дубину и, когда на горизонте появились мы с Гором, разработал план, согласно которому Дубин будет изображать Кукловода, а сам Рейн – дурачка-уфолога. Его главной целью было выяснить имя основателя Фонда, спонсирующего борьбу с Кукловодами по всему миру. Я пытался радоваться, что это ему не удалось, а сам он гниет под равнодушным сибирским небом в окружении созданных им монстров. Но радость не была полной. Да и не могла быть.
Выехав из Осиновки, я нашел в бардачке записную книжку, о которой упоминал Гор еще в моем пригороде, при схватке с монстром Полосатое лицо. В нем был номер Кривого – Романа Мельникова. Как только возле более-менее крупного городка появилась связь, я позвонил по этому номеру с телефона Гора.
– Привет, Димка! – заорали на том конце.
– Привет, – ответил я. – Это Кирилл Ратников.
После паузы мне ответили:
– М-да, слышал о вас, мон шер ами. А где Гор?
– Мертв. Убит Кукловодом.
Снова пауза.
– Ясно. Кукловод что?
– Тоже мертв.
– Ясно. – Кривой, видно, не привык тратить зря время. – Ты где?
– В двухстах километрах от Тобольска.
– На машине Гора? А тело его где?
– Со мной, на заднем сидении.
– Парень, у тебя железные яйца! Гайцы не докапывались?
– Как видишь, нет. Повезло.
– И правда, повезло. Значит, так, Кирилл. Припаркуйся где-нибудь незаметно и жди, сейчас к тебе выедут. Дальше ехать не рискуй. С тобой труп и, надо полагать, оружие? Телефон не вырубай, мы по сигналу тебя вычислим, если что.
Я последовал совету. Прождать пришлось до вечера. Несколько раз звонил Кривой, выяснял подробности. Когда на западе разлился кровавый закат, к обочине подъехал черный джип «Инфинити». Из него выбрался очень презентабельный господин в годах, с седой гривой, бородкой и в очках, в дорогом пальто и сверкающих ботинках. Я уже видел его на фото с Гором. Со стороны пассажира выскользнула девушка, стройная, словно античная статуэтка, одетая в короткую курточку темно-зеленого цвета, джинсы и зеленые же кроссовки. У нее были волосы до плеч, безмятежный взор светло-карих глаз, тонкий острый носик и тонкие красивые губы, которые то и дело складывались в милую кривоватую улыбку.
– Добрый вечер, – сказал мужчина, протягивая руку. – Кирилл? Меня зовут Артур Григорьевич Иноземцев, я возглавляю психиатрическую лечебницу, где в свое время лечился Дмитрий. Мне очень жаль, вы, верно, были друзьями.
Я молча кивнул. Я не мог заставить себя обернуться к машине, где лежало тело Гора.
– По совместительству я – основатель Фонда, – сообщил Иноземцев. – Чтобы вы знали.
– Он погиб из-за вас, – вырвалось у меня.
Иноземцев потупился. Девушка смотрела на меня с жалостью и состраданием. У меня подозрительно засвербило в носу, в горле застрял горький комок.
– Простите, – сказал я.
– Мне очень жаль, – повторил Иноземцев. – Дмитрий был мне почти как сын. Он был одним из лучших охотников. Кстати, – спохватился он. – Позвольте представить вам Винсенту, она тоже охотник.
Я удивленно посмотрел на хрупкую девушку. Она продемонстрировала кривоватую улыбку.
– Зовите меня сокращенно: Винни, – попросила она с мягким непонятным акцентом.
– Хорошо, Винни. – Я повернулся к Иноземцеву. – Почему вы сразу сказали мне, что вы глава Фонда?
– Понимаете ли, война продолжается, несмотря на гибель воинов и их врагов. Вы сообщили Роману, что под Москвой заложена бомба с квинтэссенцией, которая превратит город в обитель марионеток. Мы должны ее найти непременно. Это самая важная цель на сегодня. У нас не хватает оперативников, а вы – ученик одного из лучших… Кирилл, если вы откажетесь, я пойму, но скажу честно: я как психолог почти на сто процентов уверен, что вы согласитесь стать одним из нас.
– Вы такой же манипулятор, как Кукловод, – хмыкнул я. Пожал плечами. – Свой выбор я уже сделал. Гибель Гора ничего не меняет. Я остаюсь. Кто теперь будет у меня напарником?
– Я, – отозвалась Винни мелодичным голоском. – Надеюсь, вы не против?
– Не против, – буркнул я. – Ты, по крайней мере, симпатичнее Гора. Надеюсь, и разговорчивее.
Винни выглядела сбитой с толку. Не поняла юмора, догадался я. Она почесала затылок детским жестом.
– Э-э… Спасибо. Наверное…
– Гор бы промолчал, – сказал я. – Он иногда выводил меня своим молчанием и серьезностью.
Голос у меня сорвался. В огромных глазах Винни заблестели слезы. Казалось, она читает если не мои мысли, то мои эмоции точно.
Иноземцев положил руки на наши плечи.
– Мы переживем это, – сказал он негромко. – Пока мы вместе.
Мы втроем обнялись. Солнце последний раз озарило небосвод червонным золотом и погасло. Вся моя жизнь катилась в тартарары, близкие и знакомые погибали один за другим, но в этот миг заката, когда я ощутил, что не один в мире, в моей душе, подобно последнему и самому прекрасному лучу угасающего дня, вспыхнула надежда на счастливое будущее.
Часть четвертая
КАТАКОМБЫ
Я стоял на вершине пирамиды Высшей Справедливости, позади меня замерли Шиокха-Дахана в ожидании приказов жрецов. Руки у меня были скованы, но глаза не завязаны, и я глядел в этот последний день жизни не на переполненную людьми площадь, а на серебристые облачка, подсвеченные снизу золотом близкого заката, что плыли по опаловому небу. С высоты пирамиды можно было разглядеть океан за частоколом башен и зданий Х`рокхаса, столицы Империи Иентайеров; на востоке высился Храм Первых Богов; картина была прекрасна – особенно прекрасна, потому что я видел ее в последний раз. Над Усыпальницей Гриик`хтахенов прямо в воздухе висел огромный жемчужный шар с тремя желтыми огнями внутри – Око Смерти.
Прежде я страшился глядеть в этот желтый взгляд, принадлежавший тем, кто давно переступил священную черту; тем, кто никогда не принадлежал нашему миру, но всё же оказал на него неимоверное влияние. И даже сейчас, на пороге моей собственной смерти, мне было трудно смотреть на эти огни, чуждые нашему миру. Когда я пересеку призрачную грань между миром живых и миром мертвых, а это произойдет через несколько десятков ударов сердца, этот взгляд по-прежнему будет наблюдать за мной…
…Я вскрикнул и покачнулся, в последний момент осознавая, что стою на слякотной земле, а не на горячем камне, закованный в цепи. Залитый тропическим солнцем остров и вычурные очертания древних зданий растворились в бело-серой мути реального мира.
В нем было холодно, и шел мелкий колючий снег. Вокруг высились черно-белые скелетообразные силуэты деревьев, между ними из земли торчали надгробья и чугунные оградки. Я стоял на кладбище. Прямо передо мной снег тонким слоем покрывал груду взрыхленной земли, а за ней темнела продолговатая яма для гроба.
Гроб был тут же. Чуть в сторонке стояло человек десять – все в черном, нахохлившиеся, под зонтами.
– Ты в порядке? – раздался под ухом тихий голос, говорящий с легким, едва уловимым акцентом.
– Я громко крикнул? – прошептал я, незаметно озираясь. Вроде бы никто на меня не смотрел: видимо, люди решили, что я сломлен горем, оплакивая смерть друга.
– Nu, – произнесла Винни. Она была в черном приталенном пальто и сером шарфе. Короткие светло-каштановые волосы не были прикрыты, но в руке Винни держала зонт. – То есть нет. Негромко. Так ты точно в порядке, Кирилл?
– Ты мне не веришь, что ли? – проворчал я, перехватив взгляд Иноземцева. Основатель Фонда охотников за Кукловодами, как обычно, выглядел солидно в дорогом пальто, с тростью, в очках и при профессорской бородке. Он негромко разговаривал с каким-то плюгавеньким типом лет пятидесяти, этот тип держал над Иноземцевым зонт, как какой-то лакей. Иноземцев совсем не смотрел в сторону того, кто лежал в гробу. Похоже, смерть одного из оперативников его нимало не огорчила. При мысли об этом во мне потихоньку закипала злость, и злость эта требовала выхода.
– Говорю тебе, всё о`кей, – раздраженно ответил я Винни.
Она не обиделась.
– Poate, – отозвалась она. Я не понимал румынского, но интуитивно сообразил, что она мне не совсем доверяет.
А мне вовсе не хотелось делиться с кем-либо тем, что мне мерещится черт-те что. Эти видения стали возникать в моем мозгу сразу после возвращения из проклятого поселка Дар несколько дней назад. Я подозревал, что не обошлось без воздействия того чудовищного существа, что вызвал Рейн… Видения были очень детальными, подробными, яркими, – более яркими, чем сама реальность. Я словно был там… Был другим человеком, который жил на этой земле много тысяч лет назад…
С Иноземцевым я тоже пока этим секретом не делился, боялся, что психолог обнаружит у меня банальную шизофрению, и мне не придется больше гулять на свободе. Я был уверен: если меня запрут в четырех стенах, я свихнусь уже стопроцентно.
Четверо крепких ребят опустили гроб в яму. Священник – молодой еще парень с жидкой бородкой – затянул «Трисвятое». Сразу после священника я бросил в могилу горсть земли.
– Прощай, друг, – сказал я.
Я отметил, что на похоронах никто не плакал. У Гора не было родственников? Я почти ничего не знал о его семье, кроме того, что у него была сестренка Кристина. Среди присутствующих большинство было мужчинами среднего возраста, и все стояли с равнодушными минами. Похоже, Иноземцев, организовавший похороны, просто пригласил статистов, для вида.
Исключением была девушка, стоявшая в отдалении – среднего роста, в черной куртке с капюшоном; черные же длинные волосы были, насколько можно было разглядеть, крашенными. Настоящий цвет должен быть посветлее, судя по мраморно-белому лицу. Она молча, нахохлившись, наблюдала за погребением и, когда подошла ее очередь, кинула горсть земли в могилу, после чего сразу отошла в сторону. Она не проронила ни слова, но большие темные глаза ее были полны слез.
После похорон мы с Винни двинулись вслед за Иноземцевым к его джипу «Инфинити», припаркованному возле главного входа на кладбище. «Лакей» куда-то подевался, наверное, уехал на своей машине. Мы с Винни уселись на заднее сидение.
– Кирилл, Винсента, – заговорил Иноземцев, когда джип выехал с парковки и понесся, набирая скорость, по трассе в сторону города. – Надеюсь, вы понимаете, что у нас катастрофически мало времени. Время горевать по павшим кончилось, пришло время действовать. Если Кукловод Рейн не соврал, а у нас нет причин думать иначе, то в ближайшее время в Москве произойдет взрыв бомбы с квинтэссенцией, которая превратит столицу в обитель нежити. От нас зависит жизнь тринадцати миллионов человек.
– Я так понимаю, именно мы с Винни поедем разруливать это дело, – сказал я грубее, чем мне того хотелось. Я даже использовал сленговое слово «разруливать», чего раньше за собой не замечал. Не то, чтобы я был недоволен, что меня отправляют в горячую точку. Мне не нравилась холодность Иноземцева, если не сказать, черствость, которую он проявлял все время и особенно – на похоронах. Он не произнес речи над могилой Гора, даже не смотрел на гроб, а разговаривал с соседом. А ведь Гор погиб, так и не выдав его!
Винни поглядела на меня полусочувственно-полуукоризенно.
– Именно так, – спокойно сказал Иноземцев, его пронзительные глаза в зеркале заднего вида впились в меня. – Будут задействованы все оперативники. Вы, Кирилл, согласились участвовать в игре, неужели у вас сейчас возникли какие-то сомнения?
– Никаких сомнений, Артур Григорьевич. Просто… мне хотелось бы знать, о каких еще оперативниках речь. О Кривом?
– Господин Мельников – не оперативник, он помогает нам в других делах. Хотя и подвергает себя не меньшей опасности, чем остальные, оставаясь в Москве. Что касается других оперативников, то в целях безопасности вы обладаете друг о друге минимумом информации.
Объективно Иноземцев был прав, он не хранил все яйца в одной корзинке, что бы эти яйца себе не воображали. Крыть мне особо было нечем, спорить смысла не было, и я умолк, следя в окно за убегающим назад городским пейзажем. После гибели Дмитрия Гора на душе остались пустота и горечь; пустоту заполнить было нечем, а горечь иногда не вовремя изливалась, как сейчас на Иноземцева.
Отныне мне нужно было находить общий язык с новыми соратниками, потому что старый остался позади в холодной черной земле.
*
После того, как я вернулся в родной город из мертвого поселка Дар в таежной глуши, минуло четыре дня. Это был достаточно долгий срок, и, если бы не смерть Гора, Иноземцев вряд ли дал бы нам его. Но, поторопи он нас, от меня было бы мало толку, а он, как я догадывался, возлагал на меня определенные надежды.
Меня поселили на съемной квартирке на окраине города, возле психиатрической клиники, которую возглавлял Иноземцев. Квартирку, как я понял, сняли на деньги того же таинственного Фонда. Собственно, мне было глубоко начихать, на чьи деньги я живу эти дни; я ходил, ел и разговаривал, точно во сне. Квартирка чем-то напоминала ту, где всё начиналось; где я впервые столкнулся с чудовищной стороной нашего мира. Где познакомился с Дмитрием.
Ни родители, ни Даша Комиссарова понятия не имели, что со мной происходит. Они не знали даже, что я в городе, а не в Лондоне – учусь в Школе Журналистики. Где живет Винни, то есть Винсента Энеску, я не представлял. Да меня это и не волновало.
Я рассказал Иноземцеву обо всем, что случилось в Даре и его окрестностях. Без утайки поведал обо всех деталях, не скрыл даже то, что убил человека, пусть человек этот был хуже дьявола. Иноземцев выслушал, не перебивая, но после рассказа задал много вопросов. Особенно его обеспокоила новость о Тени Владыки Смерти, что проникла в наш мир благодаря реконструированному алтарю Танатофилов.
Теперь моим напарником стала Винни – хрупкая девушка лет двадцати, не старше. Не красавица – лицо тонкое, нос длинный и острый, губы тонковаты, улыбается криво. Глаза, впрочем, были выразительными, глубокими, светло-карими, в обрамлении густых ресниц. Да и фигурка была изумительна и в другое время надолго привлекла бы мое внимание.
Не представляю, как мы будем с ней противостоять нежити. Я и сам-то до сих пор не научился владеть собой в полной мере при стычках с разнокалиберными монстрами, при виде которых и у бывалых бандитов застыла бы кровь в жилах… Раньше я во всем полагался на Гора, а теперь – что делать теперь? Прятаться за девчачью юбку, что ли?
Да, Винни вряд ли заменит Дмитрия. Она покладиста, спокойна и совсем не похожа на охотника за нежитью. Я пока не составил о ней никакого мнения, не было возможности, разве что заметил, что иногда она, казалось бы, читает мои мысли.
Мы приехали в клинику. Иноземцев припарковал свой навороченный джип, и мы гуськом прошли через контрольно-пропускной пункт на территорию клиники. Психиатрическая больница состояла из двух корпусов: один – административный, выкрашенный в розовый цвет, другой – для пациентов, пастельно-зеленоватый. Зеленоватый располагался посреди двора, огороженного высокой сеткой-рабицей, с колючей проволокой наверху. В больнице содержались буйные помешанные, которые могли совершить побег. Внутри корпус для больных делился еще и на мужскую и женскую части. Я там ни разу не был и побывать желанием не горел.
В приемной главного врача рядом с секретаршей стоял высокий широкоплечий тип в белом халате, темноволосый, с открытым лицом, лет тридцати или около того. Судя по форме носа, его как минимум один раз ломали. На подбородке белел короткий шрам. Врач передал Иноземцеву какую-то бумагу, окинул нас любопытным и испытующим взглядом и ушел. Мы сняли верхнюю одежду и последовали за Артуром Григорьевичем в его просторный кабинет.
Иноземцев не стал садиться за дубовый стол с компьютерным моноблоком, а сразу подошел к лакированному шкафу. Основатель Фонда вынул из него две увесистые пачки рублей, одну карту «Сбербанка России», завернутые в пергаментную бумагу струны Эхе-Бурхан и пластмассовый футляр. Когда Иноземцев раскрыл футляр, я увидел изогнутый золотистый кинжал.
Я вздрогнул. Это был хорошо знакомый Клинок Двенадцати Смертей.
– А это еще зачем? – вырвалось у меня. Мне вспомнились злоключения в пригороде, монстр Полосатое лицо, Катя и ее глаза, когда она смотрела на меня, прежде чем исчезнуть под землей…
– Самолет в Москву вылетает сегодня вечером, в десять тридцать, – пояснил Иноземцев. – Этот Клинок возьмете с собой. Рейн упоминал о Катакомбах, и я уверен, что он имел ввиду вовсе не канализацию и не метрополитен. Уже известные вам Танатофилы в начале девятнадцатого столетия построили под Москвой разветвленную сеть подземных переходов – они провернули строительство почти в то же время, когда Неглинку заточили под землю. Там были их лаборатории и своего рода убежище. Они боялись в те времена – кого-то или чего-то… Есть достоверная информация, что артефакт Танатофилов, похожий на кинжал, способен открыть дверь в Катакомбы.
– А как мы найдем эти Катакомбы? – растерянно спросил я. До меня только сейчас дошла вся сложность замысла. Огромная и опасная Москва, еще более огромные и опасные подземелья, построенные сумасшедшими некромантами…
– Как мы провезем Клинок через аэропорт? – удивилась Винни почти одновременно со мной. Она обычно говорила по-русски правильно, но иногда ставила слова как попало.
Иноземцев взял клинок и повертел в пальцах. Белый свет люминесцентных ламп отражался на его гладкой поверхности золотистыми искорками.
– Катакомбы вы найдете с помощью одного моего старого знакомого по имени Владислав Столяров. Когда-то он был посвящен в планы Кукловодов и был знаком с Себастьяном Рейном, но позже переосмыслил жизнь и отрекся от пути Кукловодов. Он поменял имя и фамилию и ухитрился уйти от всевидящего ока Кукловодов. Много лет он не участвовал ни в делах Кукловодов, ни в делах их противников, хотя я часто просил его помочь в нашей войне. Но… – Иноземцев зыркнул на меня исподлобья. – У меня есть надежда, что вас он послушает…
– Почему нас он послушает? – спросил я. У меня возникло ощущение, что, говоря «вас», он подразумевал одного меня.
Но Иноземцев уже отвечал на вопрос Винни.
– Клинок вы провезете в нашем специальном чемодане. Он с легкостью просвечивается в аэропортах, вот только видны там вполне безобидные вещи. Это разработка наших специалистов. Не беспокойтесь о Клинке. Как только приедете, с вами на связь выйдет Кривой и скажет, что делать дальше. Никаких особых советов дать я не могу, уж простите. Просто будьте всегда начеку. Оружие вам тоже выдаст Кривой. Когда найдете квинтэссенцию, дайте ей испариться. Квинтэссенция воскрешает мертвых, но для живых безвредна. Это значит, что Кукловод планировал умертвить жителей города каким-то орудием массового поражения. И это орудие – явно не атомная бомба, после которой не отыщется подходящих тел для воскрешения. Скорее всего, это какая-то химическая бомба или несколько бомб, и находятся они в тех же Катакомбах. Как ее нейтрализовать, вам придется разбираться на месте.
*
Собственно, на этом инструктаж и завершился. Винни не задала ни одного вопроса, я тоже промолчал – мне что, больше всех надо? Если среди охотников полагается помалкивать и разбираться на месте, значит, так и поступим. Мне не терпелось поскорей приступить к активным действиям, ожидание меня убивало.
До выезда в аэропорт у нас оставалась пара часов. Это время я провел на своей съемной квартире. Снова мне подумалось, что всё началось именно в такой квартире, когда мне приспичило проявлять самостоятельность и селиться отдельно от родителей. Что было бы, если бы я не настоял на своем и в прошлом году остался жить с родителями? Скорее всего, учился бы на журфаке, ухаживал – безрезультатно – за Дашей, ходил бы с приятелями в пивную возле универа… Жил бы обычной, ничем не примечательной жизнью. Боже, до чего хороша обычная, ничем не примечательная жизнь! И до чего она скучна и бессмысленна…
К чему эти размышления? Толку от них никакого.
Тем более что, хотя квартира напоминала мне первую, сам я уже определенно был другим. Прежний Кирилл Ратников, ботан, зубрила, знаток античного мира и нескольких европейских языков, не умеющий драться, курить и материться, уже умер; вместо него родился другой Кирилл, тот самый, кто видел больше трупов и чудовищ, чем кто бы то ни было, зарезал человека кухонным ножом и не чувствует ни капли раскаяния по этому поводу.
Я улегся на кровать и стал думать о Даше. Где она сейчас, чем занята? По-прежнему ли обожает экстремальные виды спорта?
Так, размышляя о всякой ерунде, я задремал. И опять на меня накатили видения.
…Я снова стоял на вершине пирамиды Высшей Справедливости, жаркий воздух был наполнен светом багровеющего вечернего солнца и запахом океана. В четырехстах локтях к северу чернел силуэт Храма Гриик`хтахенов, а над ним медленно вращалось Око Смерти…
Первые Боги, Гриик`хтахены, принесли из-за края мира свое мрачное искусство и подарили людям – к счастью ли, к беде ли? За свою пока еще короткую жизнь я, Ролас Безумный, пришел к выводу, что умение оживлять умершее или никогда не жившее и заставлять их служить принесло людям одни лишь страдания. Конечно, беснующаяся толпа у подножья пирамиды не была со мной согласна: все они имели воскрешенных рабов и с нетерпением жаждали казни того, что осмелился посягнуть на святое, на сами основы их жизни – моей казни, Роласа Безумного. Они вопили и стенали, брызгая слюной, словно гигантские гиены с Восточного Материка, их бронзовые тела блестели на солнце, а белоснежные накидки резали глаз. Они проклинали меня, осмелившегося покуситься на жизнь их обожаемого Императора Хорджахаса.