О мудрости
< О том, что есть два вида мудрости >
21. Тем, которые совершают несправедливость и предпочитают лгать, свойственно, и притом по собственной, конечно, воле, стремиться давать одно объяснение двум вещам в отношении двух вещей, хотя и одноименным: дело в том, что число тотчас же вводит различие, а не единственность. Итак, хотя Фома, конечно же, знает об этих [вещах], тем не менее, с этого времени имея намерение говорить ложь и вывести логически не существующее, он в качестве одной посылки предлагает две эти [вещи][73]. И вслед за этим он говорит: «Из различных предметов [усердного] стремления Забота о мудрости совершеннее, возвышеннее, [Iβ 6v] полезнее и приятнее других стремлений »[74]. Есть ли другой такой вот [человек], хотя бы из язычников, который так беззаконно поступает против очевидного? О какой мудрости ты говоришь, что забота [о ней] является более полезной? Не одна ведь мудрость, а две двояка под одним именем.
22. И Божественнейший Павел говорит: «Мудрость же мы проповедуем между совершенными, но мудрость не века сего и не властей века сего преходящих, но проповедуем премудрость Божию, тайную, сокровенную, которую предназначил Бог прежде веков к славе нашей, которой никто из властей века сего не познал О мудрости мы говорим среди совершенных, однако не о мудрости века сего и [бесовских] властей века сего, обреченных на упразднение, но говорим о мудрости Божией в тайне, сокровенной прежде веков, которую предназначил Бог к славе нашей, которой никто из властей века сего не познал »[75]. Следовательно, хотя, как ты слышишь, есть два вида мудрости, однако тот, кто сильно любит истину и укрепился в ней оперся на нее как следует, когда собирается сказать нечто о мудрости, разумно использует уточнение: как священный Павел, когда сказал в данном месте: «Мы говорим о мудрости », тут же уточнил, о какой [именно] он говорит] мудрости. И богослов Григорий, когда говорит: «Первая мудрость — презирать мудрость »[76], тотчас же использует уточнение, показывая, о какой мудрости он говорит, а именно утверждает: «Которая состоит в одних словах и оборотах речи, в ложных фальшивых и бесполезных противоположениях »[77]. Тот же, кто находит удовольствие в хитрости и склонен ко лжи, не желает делать уточнения и ясно не говорит, так как он естественным образом «ненавидит свет — истину — и не идет к истине, чтобы не были изобличены слова его, потому что они приведены ложно»[78].
|
|
23. «предметов [усердного] стремления Забота о мудрости [Iβ 55r*]», говорит он,«совершеннее, возвышеннее, полезнее и приятнее других стремлений »[79]. Итак, во-первых, просто так выдвигая в виде посылки то, что не определено, ты представляешься невежественным бестолковым и необразованным [человеком], как [уже] было сказано. Во-вторых, я спрошу у тебя: о какой мудрости ты говоришь? Если «о мудрости века сего и властей (архонтов) века сего (то есть демонов) преходящих »[80], то утверждение твое — очевидная ложь, так как она (то есть такая мудрость) не только ничуть совсем не полезнее всех «других стремлений предметов [усердного] стремления »[81], но даже просто не полезна наряду с «другими различными предметами [усердного] стремления »[82]. Ведь из того, что было сказано, ты видел, что это «стремлениепредмет [усердного] стремления »[83]свойственно «властям (архонтам) века сего преходящим »[84].
|
|
24. Те же, кто [в свою очередь] устремляются к неподвижным и вечным [вещам] и усердно занимаются ими, полагают, что она (то есть мудрость века сего) является напрасным бременем и далеко [ее] отбрасывают, так как «мудрость первая — презирать » именно ту «мудрость, которая состоит в одних словах и оборотах речи, в ложных фальшивых и бесполезных противоположениях »[85], как ты слышал от [Григория] Богослова. Если же ты говоришь о надмирной мудрости, что «из различных предметов [усердного] стремления забота о ней — полезнее других стремлений »[86], то твое утверждение совершенно бессмысленно, а вместе с тем — ложно. И в самом деле, каждому наиболее полезным является то, что [ему] необходимо; предмет же изучения наднебесной мудрости необходим не всем; следовательно, Фома высказался вопреки здравому смыслу.
25. Говорит же великий [в богословии] Григорий: «Говорить о Боге — великое дело, но гораздо больше — для Бога себя очищать »[87]. Так же считает и Василий Великий: «Сперва следует исправить [Iβ 55v*] действия телесные, чтобы они совершались в гармонии с Божественным словом, а затем восходить к созерцанию умопостигаемого »[88]; равным же образом и предстоятель кафедры Нисс [заявляет]:«{“ При многословии не миновать греха ”[89]...}[90] прежде всего и особенно о Боге и о Божественных догматах говорит он (то есть Соломон); ни в коем случае [91] не следует несовершенным, еще не очищенным и не достигшим вершины Божественной любви, ну и, конечно, не удостоенным приобщиться вышней благодати, быть многословными в наставлениях Божественным догматам, но возвещать устами своими только то исповедание, которое передано учителями Церкви »[92].
|
|
26. Однако Фома и латиняне, как и язычники, думают, что такие вот подлинные слова истины они говорят впустую. О Василий священный и Божественные Григории[93]! И притом эти злосчастные, как [мне] кажется, предполагают, что Бог не погубил мудрость мудрецов, да и разум разумных не отверг[94], как предупреждали Божественные проречения оракулы (то есть предсказания), но слова те просто были бесполезными угрозами. Поэтому и Фома, доверяя во всем Аристотелю и подобным ему язычникам (эллинам) и следуя им, не различая, говорит о мудрости, а лучше сказать, думая, что тождественны обе [мудрости], Божественная и человеческая, надмирная и мирская, говорит одним образом: «Из различных предметов [усердного] стремления Забота о мудрости совершеннее, возвышеннее, полезнее и приятнее других стремлений »[95]. И еще: [Iβ 7r] «Насколько человек усердно предается мудрости, настолько он уже стяжает часть истинного блаженства »[96]. И снова: «Забота о мудрости более всего связывает человека [неразрывной] дружбой с Богом »[97]. Кто из мудрецов-язычников, которые, как говорит Павел согласно Павлу, «ищут мудрости »[98], сказал или написал бы такое о мудрости, чтобы доказать, что она является одной и тождественна надмирной, очевидней его, который, сорвав одежды со своего пагубномыслия, приводит [следующее], утверждая: «С христианской верой согласуется аподиктическая истина »?[99]
27. Так неистовствует и безумствует он насчет доказательств, и притом явно противоречит истине и святым, а [философствующим] язычникам и Аристотелю со всем рвением следует. И с одной стороны, он лжет, когда следует зломыслящим тем, кто имеет худую славу, а с другой стороны, лжет, когда становится на защиту язычников и мыслит явно то же, что они, хотя ранее сам и пообещал, что будет говорить против [философствующих] язычников. Послушайте — прошу вас, — что за нечувствительность и что за жалкое состояние у человека, ученого, взявшегося философствовать и мнящего, что верит в Самоистину, во Христа: «Из различных предметов [усердного] стремления Забота о мудрости совершеннее, возвышеннее, полезнее и приятнее других стремлений »[100].
< Для кого полезна мудрость >
28. Все неразличимо;, а именно: ни относительно мудрости он не дает определения, о какой [именно] он говорит, ни для кого она полезней. Впрочем, даже если, как он сам заявляет, из всех это стремление совершеннее [прочих]этот [Iβ 7v] предмет [усердного] стремленияявляется более совершенным, то ясно, что не просто и не для всех он более полезен, но только для совершенных, как изрек священный Павел: «Мудрость мы проповедуем О мудрости мы говорим, однако не просто [среди всех людей], но между совершенными »[101]; «поскольку твердая пища свойственна совершенным »[102], и она которая, согласно [Григорию] Богослову, не полезна для слабых и нуждающихся в молоке. Следовательно, и в отношении этого Фома лжет, заявляя, что мудрость, которая предназначена для более совершенного [усердного] стремления [людей], всегда более полезна.
29. Также и от Фомы не укрылись эти слова апостолов и учителей, однако он им не повинуется они [его] не убеждают. Так вот, все то, что он говорит о в отношении нашей Святой Церкви и прославленных богоносных [отцах], вредоносно и неверно; однако оно [все же] а вторит оно Аристотелю и подобным ему язычникам и соответствует их учению. «Насколько человек усердно предается мудрости, настолько он уже стяжает часть истинного блаженства »[103]. Видите языческий образ мыслей, который не только лишь нагло превозносится [на словах], но и записывается тем, кто [помимо прочего] обещал писать против язычников?
30. А если ты предполагаешь, что мудрости, о которой ты говоришь, свойственна именно такая сила, что, насколько кто-нибудь обладает ею, [настолько] он будет блаженным и святым, то совершенно ясно, что вся совокупность добродетелей пропадет, равным образом напрасными будут наставления об исполнении заповедей Христовых, которые записаны и с усердием изложены духоносными [отцами], которые, между прочим, с проклятьями далеко отбрасывали [Iβ 8r] именно эллинскую (языческую) мудрость, так как она легковесна, презренна и вообще несравнима с добродетелью и истиной.
31. И великий Василий говорит: «Человеческая мудрость и рассудительность ведет к суетному превозношению и доставляет неистинную высоту »[104]. Также и Златоуст [пишет]: «Внешней мудрости, подобно некой ничтожной прислужнице, не было дозволено входить внутрь и вникать в тайны Владыки »[105]. И еще: «Внешняя мудрость не только не научила нас Божественным тайнам, но и мешала, и препятствовала »[106]. Таким вот именно образом они высказываются об языческой мудрости, а о Божественной и надмирной [мудрости] они говорят, что она никоим образом никому не достается без законного, посредством Христовых заповедей, очищения и жительства в душе святого, животворящего и боготворящего Духа, так как Он, то есть Утешитель, путеводствует, побуждает чистых [сердцем] ко всякой истине и подготавливает их к видению Бога. Потому что «блаженны, говорит Он, чистые сердцем, ибо они Бога узрят »[107].
32. В конце концов, они и есть причастники надмирной мудрости в Духе Святом, Который превышающим естество образом указывает путь к истине[108], они и есть те, кто созерцают [вещи] Божественные и Бога. Однако Фома, даже и в сновидении не сумев воспринять тень такой вот мудрости, — так как он ей не доверяет — настолько отстоит от нее, насколько небо отстоит от земли. А желая завладеть той [мудростью], что свойственна [философствующим] язычникам, он — поскольку сам целиком присоединился к ней и, откровенно говоря, [Iβ 8v] не придерживается находящегося превыше нее в Церкви Бога — со всей страстью подражает похитителям одежд[109]. И как те, поскольку они союзники тьмы, любят облекаться [как в одеяние] во тьму, чтобы тайно и безбоязненно причинять вред прохожим, так и он, желая — несчастный [человек]! — у тех, кто идет по более простому пути, похитить веру, священное одеяние [святых], словно к тьме, прибегает ко лжи. И к тому же, притворно говоря о мудрости, он представляет себе ту, что свойственна язычникам, хотя открыто и не говорит, и чтобы остаться незамеченным, на самом деле притворяется и обходит [это] молчанием, а именно: многократно сказав о мудрости, он [отказывается] сказать, о какой [именно] мудрости он говорит.
33. Затем он оттуда, из укрытия, чтобы довести до конца ранее таким образом замышляемое, открыто извергает собственный яд порока и ереси, и утверждает: «С христианской верой согласуется аподиктическая истина »[110]. И еще: «Невозможно, чтобы истина веры противополагалась тем принципам, которые познаются естественным образом »[111]. И еще: «Невозможно, чтобы то, что было познано по вере из Божественного Откровения противоречило противополагалось естественному знанию »[112]. И еще: «Ни одному человеку [никогда] не будет вложено Богом мнение или верование, противоречащее противополагающееся его естественному знанию »[113]. И утверждая это таким образом заявляя, он [следовательно] считает, что естественные [вещи] соответствуют вышеестественным, и тот, кто утверждает, что говорит против язычников, отгоняет от слушателей то, что является истинным. «Насколько человек усердно предается мудрости, [Iβ 9r] настолько он уже стяжает часть истинного блаженства »[114]. И еще: «Забота о мудрости более всего связывает человека [неразрывной] дружбой с Богом »[115].
34. Ох, в сколь великое безбожие впадает этот злосчастный [человек]! О наибезумнейший, если мудрецам свойственно блаженство и, особенно, [неразрывная]дружба с Богом, то Аристотель, и Платон, и другие языческие мудрецы более блаженны и посредством дружбы — увы, о безумие! — более, чем ученики Спасителя Петр и Павел и все другие апостолы Христовы, соединены с Богом. И отныне пусть прыгают от радости чада (то есть последователи) язычников, поскольку таким образом, посредством мудрости, которую, как говорил Павел, «Бог обратил в безумие »[116], они наследуют Царство Божие. А большей нелепостью пусть будет то, что наш единственный Учитель[117], считая, что на земле есть блаженные, при указании нам на некоторых, говорит о нищих духом, о плачущих, о кротких, об алчущих и жаждущих правды, о милостивых, о чистых сердцем, о миротворцах, и о других, кого он там перечисляет[118], о мудрости же Он вообще и не вспомнил, а лучше сказать, Он благодарит Бога Отца за то, что Тот утаил таинства веры «от мудрых и разумных и открыл их младенцам »[119], а тех, кто желает наследовать Царство Небесное, Он учит обратиться и стать «как дети »[120]. Также иПавел говорит: «Бог избрал немудрое мира [Iβ 9v], чтобы посрамить мудрых »[121].
35. Разве не вопреки словам Христа и христоносного Павла мыслит и пишет Фома? Не явный ли он богопротивник? Ведь то, что́ Христос и Павел, который идет на проповедь веры«не в премудрости слова, дабы не упразднить креста Христова »[122], всеми силами ниспровергают, он неразумно пытается восстановить соединять и таким именно образом дерзко упраздняет таинство домостроительства воплощения [Сына Божия]. В самом деле, если одно только иудейское обрезание, хотя оно и дано Богом, приводит к этому[123] (несогласию с откровением Иисусовым), то насколько более, думаешь ты, приводит к этому «мудрость властей века сего преходящих обреченных на упразднение »[124], которую Бог пообещал погубить?[125] К тому же великий Павел проповедует, что Бог «обратил ее в безумие »[126] и отверг, по словам богоносных [отцов], как безумную и «ничтожную прислужницу »[127]; и она является не только погубленной, обращенной в безумие, — и к тому же Богом — презренной и оставленной без внимания служанкой, но и неслыханной похитительницей истины[128], как снова говорит колоссянам Павел: «Смотрите, чтобы кто не увлек вас мудростью и пустым обольщением »[129]. Ибо нет вора, который не был бы и обольстителем; следовательно, внешней мудрости, которая обращена в безумие, погублена, презренна, обречена на упразднение и отвергнута, подобно служанке, вместе с воровством свойственно и обольщать.
36. Поэтому и брат Господень Иаков, никакой упрек не считая чрезмерным не пренебрегая никакой [Iβ 10r] чрезмерностью [речи] для упрека, обличает земную мудрость как бесовскую сообщает, что земная мудрость является душевной и демонской[130]. И в самом деле, что может быть хуже бесовского [именования] «демонская»? Так вот она, будучи бесовской демонской, на беду зловеще завладев и Фомой, склоняет его говорить многие еретические, языческие и просто смешные и жалкие достойные сожаления и смеха [речи]. Жалки они потому, что Достойными сожаления они являются, потому что он говорит то, что не соответствует словам Христа и христоносных [мужей], а смешны достойными смеха потому, что, желая быть христианином и в то же время безумно придерживаясь языческой мудрости, он все время пытается смешивать то, что не может быть смешано, и безбоязненно заявляет то, что чуждо хору святых. Поэтому, если кто внимательно прочтет то, что у него высказано о мудрости и о других вещах, в отношении которых я в ближайшем буду размышлять, а затем рассмотрит то, что говорит Христос и апостолы с богоносными [отцами], тот, поистине, обнаружит, что между ними есть значительное противоречие.
37. И если бы он не считал слова Христа и святых [апостолов] невежественными или ложными неосведомленностью или неправдой, то он не брался бы так явно им возражать. И точно так же если бы он не имел языческих убеждений, то никогда бы во всех своих [сочинениях], а тем более в богословских, не использовал Аристотеля в качестве руководителя и свидетеля. И к тому же Господь наш изрек Свои заповеди, потому что они делают нас совершенными, и притом настолько, что удивительным и непознаваемым образом соединяют нас с Богом, Отцом и Сыном, несомненно в Духе, а именно Он говорит: «кто исполняет заповеди Мои, тот любит Меня; а кто любит Меня, тот возлюблен будет Отцем Моим »[131], и: «Я и Отец приидем [Iβ 10v] и обитель у него сотворим »[132].
38. А этот нечестивый [человек], попирая Божественные речения и следуя язычникам и Аристотелю, говорит: «Насколько человек усердно предается мудрости, настолько он уже стяжает часть истинного блаженства »[133]. Итак, кому он явно вторит и кого попирает, пусть рассудят добросовестные слушатели. Я же утверждаю: насколько верные Богу люди предписали следовать словам Христа, а слова Аристотеля и язычников предавать анафеме, настолько этот порочный [человек] усердно позаботился показывать себя мятежником [выступающим против] слов Христа, а то, что свойственно Аристотелю и язычникам-философам, расхваливать.
< О философах, которые любят ум >
39. И притом настолько он обезумел, лишился надлежащего образа мыслей и принял сторону аристотелевских пустых измышлений, что дерзает писать: «Философ в двадцатой книге “ Этики ”[134] говорит, что о тех, кто любит ум (νοῦν), Бог заботится в высшей степени, словно о Своих друзьях »[135]. Чьи уста так злобно изрекли несправедливость против высоты истины учения ристова? Чье сердце, так озаботившись, изрекло лукавые слова, слова языческого сборища фратрии, которое почитает демонов и считает себя богами после Бога? Действительно, если Бог заботится о тех, кто любит ум и притом столь [сильно], то совершенно ясно, что вместе с язычниками-философами и демоны — друзья Бога, и даже в большей степени.
40. Ибо заболевшие себялюбием и полюбившие, по причине приязни, которую они соответственно обрели к своему [Iβ 11r] уму, собственные мысли, естественно удалились от любви к Богу. А если бы они не испытывали приязни к своему уму, то очень скоро сделали бы его рабом Бога; однако себялюбие слишком далеко удаляет от желания поступать так и становиться рабом [Бога]. Поэтому они стали противниками добра и истины, влюбленными в ум и лелеющими собственные измышления испытавшими приязнь (пристрастие) к уму и полюбившими (στέργοντες) собственные мысли. Также и язычники, по своему себялюбию и пристрастию к уму, то есть к их собственному мышлению, низвергли себя в мириады зол.
41. Скажи-ка ты мне, почему Бог не заботится о тех, кто любит Христа и Его заповеди, и при том как о Своих друзьях, а [заботится] о тех, кто любит[136] ум? Кто из святых научил тебя этому? Из какого [места] Священного Писания ты приобрел такие [мысли]? Да что за ужаснейшее безрассудство! Восприняв и это из аристотелевского вздора о [вещах] природных, ты нечестиво переносишь это на Божественные [предметы], к тому же (следуя твоей логике) не должно, чтобы и диавол назывался умом, и притом великим ассирийским умом[137]. Действительно, если «Бог в высшей степени заботится, словно о Своих друзьях, о тех, кто любит ум »[138], следовательно, [согласно твоим рассуждениям] Бог в высшей степени, и притом настолько же, заботится о тех, кто любит дьявола. Следовательно, еще нет порицания демонским жертвоприношениям, совершаемым из любви к демонам!
42. А если считать, что для любящих свой ум себялюбие есть наилучшее, то и демоны, как я говорил прежде, оказались бы друзьями Бога, так как никто, как демоны, не себялюбив, не высокомерен, даже среди самих язычников, которые страдают неподчинением Священным Писаниям и по необходимости [Iβ 11v] питают страсть и любовь к своим суждениям и [своему] уму.
43. Так, конечно, и Фома, этот злополучный, вопреки долгу без необходимости презрев учение истинного Слова Божиего и Его учеников, и [безрассудно] последовав своему уму, и став самолюбивым и самодовольным, связался с подобными ему демонами и друзьями демонов, язычниками[-философами]. Поэтому и он, находясь во власти демонов, будучи по нраву их другом, в совершенном умопомешательстве ужасно недугуя умопомешательством, как язычники, говорит, пишет и даже пытается дерзает доказать то, что никогда не пришло бы на ум христианину. И притом Он, безумец, посредством софистической болтовни и хитростей уловки — чтобы не сказать, [сознательного] сопротивления [истине] спора — рассчитывает превосходить Божественную заботу и любовь. Но пусть этот осуетившийся [человек] послушает, что не тот, кто любит [свой падший] ум, заботу в высшей степени обретает от Бога. Но, как говорит священный Павел: «Если кто не любит Господа нашего Иисуса Христа, да будет анафема »[139].
О промысле
44. Хотя Писание и является словом, все же оно — слово двоякое, и притом намного достовернее всякого нашего внутреннего слова (ἐνδιαθέτου λόγου). Поэтому [и] написано: «Сказал безумец в сердце своем: “ нет Бога ”»[140]. Он изрек беззаконие в сердце, [однако] еще не написал, так как не дерзнул открыто возвестить это, и вместо произнесения вслух промолчал, вероятно, по осторожности или убоявшись неуместности. Фома же, не имея никакой осторожности или страха в отношении Божественных [вещей], а лучше сказать, чтобы прослыть совершенным безумцем, [Iβ 12r] не только в сердце [своем] и устами изрекает нечестивое и беззаконное, но безбоязненно предает это и письму, не доверяя и не следуя переданным от Бога Писаниям.
< О том, что небо, будучи перводвижущимся, одушевлено >
45. Вследствие чего он и об ангелах, и о небе, и о небесных телах говорит, а, пожалуй, несет такой вздор: «Перводвижущееся (τὸ πρώτως κινητόν)[141], то есть небо, по мнению Аристотеля, одушевлено. Поэтому во второй книге “ О небе ” определенно говорится, что “ небо одушевлено ”[142]»[143]. Действительно, писатель этот не стоек [в суждениях] и далек от здравых мыслей. В самом деле, что общего между христианами и Аристотелем, который настолько отстоит от нас, что и мудрость его считается [у нас] внешней, а он, будучи язычником (то есть язычником, пресытившимся языческими ересями, и их защитником [человеком] и идущим впереди воином [, сражающимся за них], как было сказано прежде, настолько заслуживает порицания, что по справедливости называется и чуждым нашей Божественной общине? О чем же нам с ним говорить? А с чего ты решил, что [из всех язычников] именно этого мужа нужно привлечь в своих сочинениях в качестве дидаскала, свидетеля и заступника? О, не имеющий основания (то есть Христа) христианин! И поэтому ты, будучи в их (то есть язычников) власти, пишешь заглавие книге «Против язычников »? Действительно, твое знание явно осуетилось[144]. Неужели у нас нет множества великих святых и богоносных [отцов], которые значительны и велики? Как же вместо них ты выбрал язычника, по мысли [совершенно] чуждого истине и священной Церкви? Разве не очевидно, что «ты думаешь не о том, что Божие », принадлежащее вере, «но о том, что человеческое »[145], земное и находящееся во власти доказательства?
< Какой душой одушевлено небо >
46. [Iβ 12v] «Перводвижущееся, то есть небо, одушевлено по мнению Аристотеля »[146], а не по мнению священной Церкви. Затем, считая для себя вопросом чести говорить как бы по-язычески и гордясь тем, что мыслит не согласно с мнением верных не мыслит о том, о чем думают верные, он (Фома) говорит: «Итак, давайте исследуем, какой душой, по мнению Аристотеля, одушевлено небо. Ведь в одиннадцатой книге “Метафизики” [Аристотель] доказывает, что в движении неба можно созерцать то, что движет, являясь полностью неподвижным, и то, что движет, само двигаясь. То, что движет, являясь полностью неподвижным, движет как желанное – желанное для желания ума в одиннадцатой книге “ Метафизики ” доказывает, что в небесном движении можно созерцать [одно] движущее, которое полностью неподвижно, а другое движущее, которое и само движется, однако [при этом] то, что движет, является полностью неподвижным; как например, [таковое] движет то, что желанно для [сильнейшего] разумного желания »[147]. Это он говорит не сообразно с истиной ради истины, но ради доказательства использует новые слова, поскольку все движущее приводит [другие тела] в движение движет разумным устремлением, как устремляющееся к чему-то, [а] не как то, что составляет предмет устремлений.
47. Поскольку и Ангелы, которых в их собственном совершенстве Фома считает неподвижными, приводят нас в движение не как предметы устремлений, но как устремляющиеся к Богу и к нам, и поэтому они из-за подчинения лучшему подвигают [нас сильнейшим] разумным желанием. Но ты все так же, как обычно, опровергая собственные [утверждения], словно [утверждения противника], говоришь в шестьдесят четвертой главе третьей книги [«Суммы »]: «Считается, что предмет устремлений движет устремляющегося »[148]. Следовательно, и это высказывание Аристотеля и Фомы ложно. Впрочем, для верующих в Божественные Писания, даже небо не является перводвижущимся, так как они (Писания) говорят, что небо возникло из вод, и притом существующих по природе раньше, чем небо[149]. А поэтому думать, что оно есть перводвижущееся — дело языческого уклонения [с прямого пути] и неподчинения святым Писаниям.
48. «Итак, [Iβ 13r] давайте исследуем, — говорит он (Фома), — какой душой, по мнению Аристотеля, одушевлено небо »[150]. По справедливости, ум твой погиб, а точнее — воистину [погиб], поскольку он лукавит. Ведь если это мнение Аристотеля и язычников, а ты при этом мыслишь не как язычники, то почему не стремишься опровергнуть не упразднить его, как не вторящее нашему Писанию и [нашей] вере, но [напротив] даже исследуешь, «какой душой одушевлено небо »[151]? Если бы ты был не согласен с язычниками и Аристотелем, ты не стремился бы[152] исследовать такие вот [вещи] и не советовался бы [с ними]. Ибо [только] тот, кто, поверив сказавшему, полагает, что небо одушевлено, соответственно, исследует и то, какой душой одушевляемо небо; а кто не верит в первое, ничуть не исследует и второго, каковое явно исследуя, ты являешься открытым последователем Аристотеля, мыслящим по-язычески, и будучи чуждым истине, вводишь в заблуждение [словно актер], играя [в] веру.