– Мне неизвестно, кем были эти террористы, но это, бесспорно, была организованная группа, – говорит Райд Джарвис. – Они выкрикивали исламские лозунги. У некоторых были на головах повязки с исламской символикой, но я точно не могу сказать, кто организовал этих погромщиков.
Через час после полночи агрессивный молодняк был в Дохуке, где находились множество курдских военных. В клубе оставался один-единственный охранник, и Райд Джарвис ему позвонил и попросил покинуть пост. Он не хотел испытывать судьбу, оставляя его одного против разъяренной толпы.
Нападавшие окружили клуб со всех сторон, и вскоре он запылал. На пожарных, прибывших тушить пожар, также было совершено нападение. Полиция так и не смогла навести здесь порядок.
– Многие были арестованы, – вспоминает Джарвис, – в основном подростки. Однако никого так и не наказали.
Он говорит, что курдское правительство впоследствии предоставило христианам компенсацию размером в четверть стоимости клуба.
В тот же вечер кто-то поджег штаб-квартиру курдских исламистов, было решено возбудить официальное обвинение против молодых христиан, которые якобы сами за себя отомстили. Но христиане говорят, что за поджогом штаб-квартиры исламистов стояли те же самые молодые люди, которые поджигали христианские лавки.
Теоретически курдское правительство ищет возможность избавиться от исламистов, которые воспринимаются как угроза стабильности Курдистана. Правительственная партия использует нападения на христиан как повод для расправы с радикальными мусульманами, поэтому вполне вероятно, что организуются они самой курдской верхушкой. Не исключено, что за три дня до нападения курдский комитет безопасности собственноручно составил список с адресами магазинов, гостиниц, казино, баров и бизнес-центров, которые впоследствии были уничтожены. Райд Джарвис считает, что вряд ли мы когда-либо узнаем, так ли это – или возникла очередная теория заговора, которыми так славится Ближний Восток:
– Это ведь Ирак, а не Дания, – резюмирует он.
Я отмечаю, что эти предположения мне кажутся гротескными.
– То, что у вас считается гротеском, у нас таковым не является, – качает головой Джарвис.
Изложенная им версия находит поддержку и у иракской организации по правам человека Организации Здравоохранения Хаммураби (Hammurabi Health Organization), которая занималась расследованием этого дела. По словам Хаммураби, имам, с проповедей которого все началось, был членом Демократической партии Курдистана, возглавляемой президентом Барзани, чье правительство использует методы, которые, по словам моих собеседников, мало отличаются от используемых в свое время Саддамом Хусейном.
Истинное оно или ложное – но это объяснение наглядно показывает, с каким подозрением христиане относятся к курдам, когда те заявляют, что берут их под свою защиту. Можно только гадать, почему никого не осудили за акцию, в которой приняло участие более тысячи человек, ведь видео имама с его помощником разошлось по всем каналам YouTube.
С целью разрешения данной ситуации президент Курдистана Барзани создал специальный комитет[220]. Прошел уже целый год, а христиане и езиды до сих пор от него так ничего и не слышали.
Покинув Дохук, мы едем в христианский поселок Шиоз, чтобы встретиться с Тамиром Мароги. Этот почтенный отец семейства, с черными, красиво уложенными волосами, в пурпурной рубашке с короткими рукавами, поджидает нас перед церковью неподалеку от въезда в поселок. Указывая на длинную прямую дорогу, по которой мы сюда приехали, он припоминает, что в тот день видел, как в сторону деревни направлялось до 700 машин с разъяренными юнцами, выкрикивавшими «Аллах Акбар».
– Зная о том, что происходило в других городах, мы закрылись у себя в домах. Несколько прибывших заранее курдских политиков сказали, что будут нас защищать, но люди им не верили. Все считали, что они-то и руководили нападавшими, – говорит он.
Он указывает на большой сарай, в прежние времена служивший складом алкогольных напитков и сгоревший дотла. Сейчас он заново отстроен. Погромщики пытались атаковать и церковь, но жители деревни поставили перед воротами вооруженную охрану. Именно это ее и спасло.
– Молодые люди, сопровождаемые полицейскими машинами, были вооружены, но наши охранники их остановили. Мы вызвали курдскую полицию, которая прибыла только через четыре часа после того, как они убрались отсюда, – объясняет Тамир.
Мы заходим в его маленький домик, он приглашает нас в гостиную, где его жена угощает нас апельсиновым напитком. Входят две дочери Тамира и садятся ему на колени.
– Через два дня было принято решение о том, чтобы все мужчины в поселке незаконно приобрели оружие и могли себя защитить, если все это снова повторится. Раньше здесь имели оружие не более десяти человек. А сейчас уже сотни. То же самое происходит во всех христианских поселениях. Мы не верим в защиту правительства.
Он снимает девочек с колен и уходит, чтобы достать свой автомат Калашникова, который разрешает нам подержать.
– Мы купили его без лицензии. Сначала он стоил 300 долларов, а сейчас цена удвоилась, потому что слишком много желающих.
Я прошу его спуститься в сад, чтобы сделать несколько фотографий. Развешенное на протянутой вдоль стены веревке белье: детские пижамки, бюстгальтеры, кухонные полотенца, трусы и отец с заряженным автоматом Калашникова. Оружие в руках меняет его на глазах: в начале фотосъемки его лицо выражает самоиронию, словно он сам не принимает себя в роли деревенского вояки среднего возраста. Затем он подтягивается, и поза его становится более твердой и внушительной.
Когда мы снова заходим в гостиную, он со смехом, словно извиняясь, кладет автомат на кушетку неподалеку от себя и позволяет девочкам снова влезть к себе на колени.
– После той атаки деревню покинуло десять семей. Я и сам стал подумывать, чтобы уехать отсюда.
Перед нашим отъездом он сообщает, что в поселке нет мусульман и ни один из жителей не будет продавать им ни землю, ни дома. Во время поездки мне не впервой доводится слышать о подобных установках: держите мусульман подальше; не продавайте им никакого имущества; никогда не доверяйте властям; защитой своих поселений должны заниматься сами христиане. Христиане в иракском Курдистане постоянно чувствуют, что окружающие их мусульмане – от самых юных с коктейлями Молотова в руках и вплоть до самого президента Барзани – находятся в сговоре. От них нужно держаться подальше любой ценой.
* * *
Мы возвращаемся в Алькаш. Пока на улице светло, мы хотим взглянуть на здание, которое несет свидетельство о людях, бывших когда-то частью населения этой страны, пока 65 лет назад их судьба здесь резко не оборвалась.
В этом месте предположительно находится захоронение одного из ветхозаветных пророков, Наума. Над могилой возвышалась синагога, которую иудеи, проживающие не только в Алькаше, но и по всей стране, почитали на протяжении многих веков, пока их отсюда не изгнали в 1948 г.
Сегодня синагога наполовину разрушена: часть крыши и стены утрачены, а в углу, освещаемая ярким солнечным светом, лежит куча обломков. В центре руины возвышается могила, все еще покрытая зеленой тканью. Ее защищает железная решетка. На уцелевших в синагоге столбах, поддерживаемые извитыми ржавыми крючьями, висят старые масляные лампы, вдоль того, что осталось от стен – выцветшие тексты на иврите. Библейские послания для ушедшей конгрегации.
В первый раз евреев из Израиля изгнали ассирийцы в VIII в. до н. э., после чего те переместились на территорию современного Ирака. Во второй раз это сделали вавилоняне в VI в. до н. э. Считается, что с тех пор евреи и появились в Алькаше и в остальной части страны. Во время Первой мировой войны евреи составляли приблизительно треть населения Багдада[221]. Даже первый министр финансов Ирака был евреем. Предполагается, что христианство в этом регионе зародилось именно в их среде.
У ворот во внутренний двор, окружающий синагогу, виднеются остатки синей краски, напоминающие о лазурных отпечатках, которые неоднократно попадались мне на глаза на известняковых стенах в старых еврейских кварталах Иерусалима. Считается, что они способны удерживать злых духов. Однако здесь им это не удалось.
После того как в 1948 г. был основан Израиль, Ирак вступил в войну против нового государства. Сионизм находился под запретом, евреев сняли со всех государственных постов, был введен ряд антисемитских законов, а премьер-министр Ирака открыто заявил, что «евреи всегда были источником зла и вредили Ираку. Это шпионы». В те годы эти места покинуло около 12000 иракских евреев, а все их имущество было экспроприировано государством[222]. После Второй мировой войны в Западной Европе в какой-то мере прекратились преследования евреев, а на Ближнем Востоке они продолжаются и по сей день.
По просьбе человека, у которого хранится ключ от синагоги, прежде чем уйти, мы делаем запись в гостевой книге. В ней можно найти записи на всех языках мира, в том числе и на иврите. Я пишу по-датски о необходимости оказать поддержку этому месту, свидетельству присутствия евреев на этой территории на протяжении нескольких тысяч лет. Но на самом деле я сейчас думаю о другом – о явном антисемитизме христиан арабского мира, с которым мне довелось столкнуться. Но не пишу об этом, как и о том, насколько было бы знаменательно, если бы здешние христиане восстановили синагогу в знак понимания того, что нечто подобное может случиться и с ними.
* * *
Перед отъездом в Багдад меня приглашают на свадьбу свояченицы Амира. Его кузен Хальдо, который держит у себя кубинские сигары и виски Chivas Regal и владеет изысканным ливанским рестораном в Эрбиле, одалживает мне свой черный в тонкую полоску костюм, чтобы я не появлялся на празднике в затрапезном виде, в запыленной репортерской одежде.
В церкви халдейский священник сурово отчитывает невесту за то, что та на протяжении нескольких лет была прихожанкой иракской церкви евангелистов, практиковавшей обращение мусульман в христианство. По этой причине евангелистов все ненавидят, даже христиане в арабских странах – в Ираке подобная деятельность приравнивается к действиям группировок Аль-Каиды против иракского народа, совершенных ими за последние 10 лет. Словно террор и религиозная свобода – явления одного порядка. Именно на евангелистов возлагают вину за нарушение хрупкого баланса между мусульманами и христианами[223].
После окончания церемонии несколько мужчин из семьи Амира хотят побить священника. У невесты вид несчастный, ее, наряженную в невообразимое белое шелковое платье, проводят под дождем к машине, которая отвозит нас в огромный зал, где уже собрались сотни приглашенных. Столы украшают бутылки с виски Блэк Джек из Иордании, мои анкавские друзья отказываются их открывать и звонят, чтобы сделать заказ на более качественный западный алкоголь. Диск-жокей пытается извлечь хит I Will Always Love You из расстроенного синтезатора, но тут вдруг начинается буря, гаснет свет и прерывается музыка. Правда, вскоре задействуют генератор и веселье продолжается.
Перебои с электричеством не в состоянии прервать ликование публики. После наступления темноты мы включаем фонарики на наших мобильниках и продолжаем разговоры в световых конусах, ожидая включения генератора.
Во всех иракских населенных пунктах уличные столбы обвязаны мотками сотен извивающихся проводов, которые провисают в опасной близости ко всем, кто в данный момент проходит по улице. Правительство этой богатой нефтью страны не в состоянии обеспечить постоянный приток электроэнергии, она все время отключается, в некоторых местах по нескольку раз на день. В каждом квартале есть генератор, причем за альтернативный источник энергии плата взимается с каждого дома.
Эта система электроснабжения действует во всем Ираке. Властям здесь никто не доверяет: если вам нужны услуги, вы сами и должны их организовать. К этому давно все привыкли, так что никто даже не возмущается.
Я присаживаюсь рядом с бизнесменом, которого встретил накануне, сообщаю ему, что собираюсь в Багдад. Вроде как в шутку он говорит мне, что ему придется искать деньги на выкуп, если меня вдруг похитят. Все мои собеседники считают поездку в этот город настоящим безумием и пытаются как могут отвратить меня от этой затеи. Зная, что в последние годы в арабских странах гораздо больше людей гибнут по причине похищений, чем в результате терроризма, я прошу у бизнесмена номер мобильного, just in case [224].
У Солаки Полиса – так его зовут – аристократическая внешность и умиротворенный вид. Сам он более 30 лет живет в Багдаде, считая, что главная причина, из-за которой люди не хотят оставаться в стране, – иракская коррупция. В 2012 г. в ежегодном списке коррумпированных стран Transparency International Ирак занимает 169-е место из 176[225]. Иракское правительство называют «институционализированной клептократией».
Мне доводилось слышать о заключенных, которые, даже будучи признаны невиновными в суде, вынуждены были заплатить, чтобы выйти из тюрьмы. Слышал я и о министрах, которые создают на свое имя компании, а затем переводят туда миллиарды долларов из государственной казны. Например, в 2003 г. в Багдаде было выделено 7 млрд на поддержание канализационных систем, однако до сих пор они либо не функционируют, либо вообще отсутствуют[226].
– Партия Баас развратила иракцев, но коррупцию спровоцировали американцы. Распустив после войны силы безопасности, они дали добро иракцам на грабежи и похищения людей. Этот менталитет уже невозможно упразднить, – сетует Солака.
Он объясняет мне, что в 2005 г., после того как в иракскую конституцию была введена 2-я статья, по которой закон шариата признан основополагающим, трудно себе представить, что здесь когда-либо восторжествуют настоящие демократия и права человека.
– На исламе демократию никак не построишь. Не построишь ее и на коррупции, – говорит он.
Кроме того, иракцы всегда голосуют за политиков, которые принадлежат к той же секте, что и они сами. Это относится и к христианам:
– Если бы христианин был поставлен перед выбором между коррумпированным христианским политиком и благочестивым мусульманином, он выбрал бы христианина. Все мыслят сектантски.
Солака считает, что в Курдистане такие же коррупция и сектантское мышление. Демократией это никак нельзя назвать.
В 2005 г. он сам был похищен в Багдаде. Похитители продержали его пять дней. Изначально они затребовали миллион долларов, но потом сошлись на сумме в 170000.
– Я не пожелал бы такого и злейшему врагу, – говорит он. – Они похитили меня во имя Бога. Что это у них за Бог такой?
А между тем свадебные гости начали танцы. Множество людей сделали большой круг и, зацепив друг друга мизинцами, пошли в пляс. Играла иракская музыка. Я уже было собрался броситься в это живое море, но тут ко мне подсел человек по имени Фаузи. У него костлявое лицо и пронизывающий взгляд.
Фаузи не понимает, зачем я еду в Багдад. Он хватает меня за руку и рассказывает свою историю, слегка посмеиваясь, словно стал жертвой остроумного розыгрыша.
Фаузи с семьей после серии анонимных угроз вынужден был бежать из столицы. Он оставил дом у Палестинской дороги, в одном из лучших районов Багдада, стоимостью около 900000 долларов, под присмотром своего соседа-мусульманин а, которого считал старым другом.
Дружба соседа оказалась не настолько глубокой, как считали Фаузи и его семья. Вскоре «друг» переехал в освободившийся дом без намерения его освободить по требованию хозяина. Теперь он предупреждает Фаузи, что если тот осмелится приехать в Багдад, чтобы продать дом, то будет убит. Угроза стоит того, чтобы ее воспринимали всерьез. Немало было тех, кто, пытаясь вернуть имущество, лишился жизни. Я слышал историю одной пожилой супружеской пары; муж и жена приехали в Багдад из Курдистана, чтобы убедиться, что их недвижимость продана. Их нашли мертвыми на полу в злополучном доме. Убийцы ножами вырезали на их телах кресты.
Сосед Фаузи предложил купить дом за 200000 долларов, что на 700000 ниже стоимости. Фаузи, конечно, отказался от такой невыгодной сделки. Сегодня у него нет сомнений, что угрозы ему посылал не кто иной, как этот сосед. Он снова хватает меня за руку, пытаясь объяснить, что чувствуют люди, которые, подобно ему, такое пережили.
– Кто станет воровать дом у своего соседа? Как вы думаете, как я теперь могу смотреть на мусульман? – спрашивает он.
Две его дочери, 14 и 16 лет, преподают мне азы христианского учения, к познанию которого даже на датском языке я не прилагал ранее никаких усилий. А теперь, слово за слово, они обучают меня на арамейском – языке, на котором говорил Иисус. Если мне когда-либо суждено было получить такое знание, то это должно было произойти непременно в такой стране и на таком языке, находясь среди таких людей.
Наконец, решив освободиться хоть на час от всех этих страшилок, связанных с имевшими место в последние 10 лет гонениями на христиан, я позволяю полосатому костюму от Халдоса отдаться танцам до полуночи с семейством Амира и сотней других гостей на свадьбе. Пускаясь в пляс под звуки арабской музыки, я с радостью забываю о предстоящем дне. Такое впечатление, будто сегодня вся Анкава оказалась в этом танцевальном кругу, похожем на огромный фонтан, пульсирующий то в центр, то от него, то снова в центр.
* * *
На следующее утро я встаю рано, чтобы отправиться в аэропорт Эрбиля и совершить перелет в Багдад. Во время этой короткой поездки я словно попадаю в совершенно иное измерение. Для христиан арабского мира Багдад представляет собой современный эпицентр гонений: согласно оценкам, город уже покинули 75 % христиан. Он словно точка отсчета для остальных иракцев, хотя никто не уехал в таком количестве, как христиане. Считается, что после 2003 г. в Ираке погибли более 112000 мирных жителей, половина из которых – в самом Багдаде[227].
В самолете я сажусь рядом с женщиной в хиджабе, которая работает в министерстве жилого фонда Ирака. Она сообщает, что хотя иракские города все еще получают иностранные дотации на перестройку и модернизацию, инвестиции в столицу уже прекратились. Все опасаются вкладывать деньги в этот город. В течение доброго десятка лет Багдад пребывает в разрухе.
Цель моей поездки – встреча с человеком, который вызвал у меня восхищение в тот самый момент, как я узнал о нем. Эндрю Уайт служит священником англиканской церкви в Багдаде с 2002 г., он автор нескольких книг, в которых описывает свое пребывание в этой заварухе. На обложке одной из них – его фото с безоблачной улыбкой на лице, в пуленепробиваемом жилете. Есть в этом человеке какое-то презрение к смерти, что-то очень трогательное и одновременно безумное, что вызывает у меня желание задать вопросы.
Эндрю Уайт пообещал встретить меня в аэропорту и отвезти в свою резиденцию в центре Багдада. Он уже успел позвонить в департамент по выдаче виз, чтобы облегчить мне прохождение нескончаемых бюрократических препон. Благодаря его предупредительности на этот раз мне удается довольно легко от них отвертеться. Очевидно, ему удалось подергать за правильные ниточки.
Машина подбирает меня перед залом транзита, оттуда, проехав около 5 км, я попадаю в контрольно-пропускной пункт, который фактически является въездом в аэропорт. По соображениям безопасности для проезда прямиком в аэропорт необходимо получить специальное разрешение, так что подавляющее большинство людей вынуждены топтаться здесь, ожидая своей очереди вывернуть карманы в пользу охранников служб безопасности, прежде чем им будет открыт въезд или выезд. Иракская коррупция начинается уже в аэропорту.
Меня встречает Дауд, приемный сын пастора, которого тот подобрал в американском танке. Мальчику исполнилось 10, когда он бежал от своих родителей. Узнав о том, что Дауд христианин, американские солдаты передали его Эндрю Уайту, который с тех пор о нем заботится.
Мы оказываемся в просторном салоне автомобиля, Дауд садится на переднее сиденье рядом с водителем, я занимаю заднее. Перед нами – большая белая Тойота с прицепом. В салоне четверо иракских солдат; в прицепе еще двое в оранжевых солнечных очках; они смотрят по сторонам. Все вооружены до зубов, на бронежилетах надпись «SWAT». Это моя охрана по дороге на Багдад. Мы трогаемся с места, и машины, разогнавшись до 150 км/час, одна за другой следуют по шоссе. Все попадающиеся на встречке автомобили, завидев солдат в Тойоте, уступают нам дорогу.
На случай если придется быстро выскочить из машины, я не пристегиваюсь ремнем безопасности и откидываюсь на спинку сиденья, готовый встретить любую неожиданность лицом к лицу. Вот только не вполне уверен, что комплексная защита такого рода способна предотвратить атаку – может она, наоборот, ее только притягивает.
Американские военные прозвали дорогу в аэропорт «Аллея РПГ»[228], «Аллея гранатометов», потому что в первый год войны она была одной из самых опасных. Сегодня шоссе огорожено высокими бетонными плитами, принявшими на себя самый тяжелый удар. В настоящее время на этом участке затишье, поэтому, сидя в машине, я невольно думаю о священнике, который, зная о любви к драме со стороны СМИ, устроил такой спектакль в честь моего приезда.
Однако не проходит и 10 дней, как две начиненные взрывчаткой машины убивают 3 человек на контрольно-пропускном пункте в аэропорту – именно в том месте, где я пересаживался в другой автомобиль. Этот теракт был частью скоординированной атаки, которая оборвала жизни 62 человек в разных концах страны, послужив еще одной «изюминкой» предстоящих выборов. Так что нельзя сказать, что эта дорога так уж безопасна.
Мы въезжаем в узенькие городские улочки, затем, промчавшись на красный свет, минуем многочисленные контрольно-пропускные пункты. Сегодня пятница, мусульманский праздник, поэтому движение спокойное, и наш переезд, который в другие дни занял бы целую вечность, проходит в быстром темпе. Наконец мы оказываемся в безлюдном центре Багдада. Свернув с дороги, останавливаемся перед крупным постом охраны. Здесь солдаты нас покидают. Несколько охранников производят обыск в машине, прежде чем мы, обогнув здание, въезжаем в железные ворота, за которыми стоит англиканская церковь.
На военном языке эта территория именуется «красная зона», она находится за пределами простирающейся на 10 км2 «зеленой зоны», где расположены посольства Ирака и США и проживает большинство иностранцев. Зеленая зона служит им укрытием, и они ее, как правило, никогда не покидают.
Находящаяся в красной зоне церковь тоже надежно защищена. Вдоль дороги стоят стены. Вряд ли можно сыскать где-либо в мире более строго охраняемый храм. Эндрю Уайт выходит навстречу, тепло нас приветствуя.
– Ну… вот… Вы… и… в Багдаде, – говорит он, пробуя на вкус каждое слово, с дразнящим оттенком британского сарказма. Ему прекрасно известно, какой эффект производит на путешественника подобное военное сопровождение.
Рядом с церковной оградой стоит разбомбленный в 2003 г. иракский национальный театр, от него остался только остов из ржавого железа да разбитые стены. Поздоровавшись, я интересуюсь, была ли бомбардировка театра делом рук американцев.
– Его… разбомбили… мы, мой датский друг. Мыыы!
Он строго смотрит мне в глаза, прежде чем залиться громким смехом.
Эндрю Уайт – человек-колосс. Он огромен и кругл во всех отношениях. Круглое лицо-мяч, круглые очки, круглый нос, когда он улыбается, его щеки тоже становятся круглыми. У него самые большие ноги, которые мне когда-либо доводилось видеть. Он похож на младенца-переростка.
Уайт страдает склерозом, и вообще в нем есть что-то от инвалида: передвигается с помощью трости, каждые несколько шагов норовит присесть. Здесь, в Багдаде, он выглядит Гулливером в довольно злобной версии страны лилипутов.
Эндрю Уайт подводит меня к скромному мраморному монументу. Это единственный памятник на территории церкви. На мраморе выбита цитата из Евангелия от Иоанна. Иисус сказал: «Я есмь воскресение и жизнь; верующий в Меня, если и умрет, оживет. И всякий живущий и верующий в Меня не умрет вовек». Ниже обозначены ранги, имена, принадлежность, возраст и время смерти восьми датских солдат, павших во время войны в Ираке:
OKS-1 Пребен Педерсен, Ютландский драгунский полк, 34 года, убит 16 августа 2003 г.;
PL-R Бьярке Ольсен Киркман, 22 года, Ютландский драгунский полк, убит 1 октября 2005 г.;
KS Йеспер Нильсен, Королевская охрана, 20 лет, убит 23 марта 2006 г.;
OKS Деннис Ове Хансен, телеграфный полк, 23 года, убит 6 июня 2006 г.;
FLSP Ким Вадим, ВВС, 36 года, убит 23 сентября 2006 г.;
KS Мартин Хьюорт, Ютландский драгунский полк, 20 лет, убит 5 октября 2006 г.;
KS Хенрик Нёббе, Ютландский драгунский полк, 20 лет, убит 14 мая 2007 г.;
ОК Джонни Миккельсен, военно-морское оперативное командование, 51 год, убит 22 января 2008 г.
Мемориал установлен в мае 2008 г. при участии тогдашнего датского посла в Ираке Бо Эрика Вебера. Под ним три венка: от Королевского посольства Дании, Оперативного руководства армии и Датского мандата по защите человека в Багдаде. Иракский церковный хор Эндрю Уайта уже разучил песню «Прекрасная страна» – разумеется, на датском языке. Эндрю Уайт, припомнив пару первых куплетов, мне их напевает.
Я спрашиваю, почему здесь нет памятника павшим во время войны англичанам; Уайт отвечает, что любит Данию особенной любовью. Именно поэтому.
Он сопровождает меня в отведенное мне для ночлега крыло здания, мы присаживаемся на большой кожаный диван. На кухне хлопочет старушка, готовя завтрак. Дауд, тот самый парень, который подобрал меня в аэропорту, отпрашивается, чтобы пойти купить сестре обувь. Его отпускают.
Эндрю Уайт рассказывает, что приехал в Ирак в 1998 г., тогда его приход состоял только из проживавших в Багдаде западных граждан, однако после войны англичанам и другим иностранцам стало опасно покидать зеленую зону.
– Они перестали здесь появляться, и вместо них сюда пришли иракцы, – говорит пастор.
Узнав о том, что новые прихожане нуждаются в питании, медицинском обслуживании и подходящем образовании, он стал еженедельно раздавать еду, построил клинику и небольшую школу с маленькими разноцветными стульями; он мне ее показывает. А еще здесь есть небольшая стоматологическая и медицинская клиника, которая обслуживает всех, не только христиан.
Уайту пришлось завести знакомства с лидерами Ирака, включая тех, кто запятнал себя кровью – такими, как бывший министр иностранных дел Ирака Тарик Азиз, который сейчас сидит в тюрьме в ожидании казни. За неделю до моего приезда пастор посетил его. Дважды он встречался с Саддамом Хусейном. Сегодня у него есть контакты даже в среде самых жестоких мусульманских лидеров, находящихся по обе стороны конфликта; он рассказывает, что встречался с ними, чтобы убедить оставить христиан в покое.
Мы проходим мимо гуляющего по саду подстриженного ежиком человека в голубой футболке сборной Дании с именем Питера Шмейхеля.
– Никто не спас здесь столько жизней, сколько Дания, – замечает Эндрю Уайт, когда мы возвращаемся в помещение.
Пастор рассказывает о встречах во время двух круглых столов, проведенных в Копенгагене в 2008 и 2011 гг., на которые были приглашены и суннитские, и шиитские лидеры[229]. Последняя встреча состоялась после самого жестокого теракта против христиан. Тогда, 31 октября 2010 г., во время нападения на сирийский собор в Багдаде погибли 58 человек, более 100 были взяты в заложники.
– После этого теракта в церкви единственной страной, которая действительно оказала помощь, была Дания, – говорит он.
Уайт считает, что обе встречи были настоящим прорывом. На них впервые была сформулирована распространенная шиитская и суннитская фатва, запрещающая убийство меньшинств; после нее, по словам Уайта, количество убийств христиан значительно снизилось.
– До этого никакой общей суннитско-шиитской фатвы и в помине не было, – говорит он. – Это стало огромным событием. Она сработала немедленно. Благодаря фатве и датчанам в тот же самый день прекратились убийства наших людей. Возможно, это звучит нелепо, но можно сказать, что это был вопрос жизни и смерти. Ваша страна нас спасла. Этого мы никогда не забудем.
Как я довольно скоро понял, Эндрю Уайт считает, что преувеличение способствует взаимопониманию, в особенности когда речь идет о датских усилиях для помощи христианам в этой стране. Я спрашивал иракских христиан, которые ежедневно пишут обо всем происходящем, таких как архиепископ Эрбиля, Башар Варда и Амир, разделяют ли они подобное мнение о важности встреч в Копенгагене и договоренностях, достигнутых в их ходе. Нет, они считают, что все, к сожалению, наоборот: общественные диалоги между христианами и мусульманскими лидерами не оказывают вообще никакого влияния на то, что происходит на улицах Ирака.
– Инициатива в подобных мероприятиях всегда принадлежит христианам, а не мусульманам, – сказал Варда, когда я нанес ему визит в Анкаве. – И если я устраиваю такую встречу, то мне приходится приглашать тех мусульманских знакомых, о которых я точно знаю, что они доброжелательно ко мне настроены. Присутствующих на этих встречах имамов вообще не нужно ни в чем убеждать.
Я рассказываю Эндрю Уайту о точке зрения архиепископа.
– Есть некоторые люди, до которых никогда не достучаться. Представители Аль-Каиды не заинтересованы во всех этих встречах перемирия, – отвечает он. – Но мы должны достучаться до суннитов, в противном случае они перейдут в Аль-Каиду Нам удалось предотвратить крупные теракты, но убийства и похищения продолжаются до сих пор. Большинство христиан мы подвозим в нашу церковь на специальном автобусе. На них продолжают нападать.