Конечно же, Ян ей всё рассказал. Хотя деньги компании тратил не кто‑нибудь, а его родной дядя, Ян прекрасно понимал, где находится настоящая сила и власть «Файрклог индастриз». О, да, Бернард изо дня в день управлял всем и зарабатывал большие деньги. Все они – Бернард, Манетт, Фредди и Ян – действовали вместе, двигая дело, проводя модернизацию производства и занимаясь всем тем, чем Валери не особо интересовалась. Но когда дважды в год собирался совет директоров, именно Валери занимала главное место за столом, а не один из этих четверых, и так было всегда, и так должно было быть. Можно сколь угодно высоко подниматься по служебной лестнице, но всё равно есть некий потолок, и попытка пробиться сквозь него – это вопрос крови, а не силы.
– Тут что‑то странное и довольно неприятное, – вот что сообщал ей Ян. – Если честно, тётя Валери, я даже думал, что не стоит тебе об этом говорить, потому что… Ну, ты всегда была так добра ко мне, и дядя Бернард тоже, конечно, и я какое‑то время думал, что сумею как‑то покрыть эти расходы, но дело дошло до таких сумм, что я уже просто не представляю, как это сделать.
Ян Крессуэлл был милым мальчиком, когда переехал к ним после смерти его матери в Кении. И он превратился в милого молодого человека. Неприятно, конечно, что он причинил такую боль жене и детям, когда решил жить своей жизнью, той, для которой он был предназначен с рождения, но такое случается, и тут уж ничего не поделаешь. Поэтому Валери вполне понимала его сомнения, и уважала его решение, и была благодарна Яну за то, что он пришёл к ней с бумагами, показывавшими, куда именно уходят деньги.
Валери ужасно себя чувствовала, когда Ян погиб. Конечно, это был несчастный случай, но Валери казалось, что она недостаточно настойчиво говорила Яну о плохом состоянии причала, недостаточно убедительно. Зато его смерть дала ей возможность сделать то, чего она хотела. Она решила, что единственный правильный способ справиться с Бернардом – это унизить его на глазах всей семьи. Его дети должны были знать, что представляет собой их отец. После этого они должны были отказаться от него, предоставив ему наслаждаться обществом лондонской любовницы и незаконнорождённого ребёнка, и отдать всю свою преданность матери, – вот как Бернард должен был расплатиться за совершённые им грехи. Потому что их дети были по крови Файрклогами, все трое, и они ни на мгновение не приняли бы непристойную двойную жизнь отца. А потом, через некоторое время, достаточное для соблюдения приличий, она бы его простила. Да и в самом деле, после почти сорока трёх лет брака, что ещё оставалось Валери Файрклог?
Она подошла к окну спальни. Оно выходило на озеро Уиндермир. К счастью, подумала Валери, из него не был виден сад для детей, которому, наверное, теперь не суждено было быть завершённым. Из своего окна она могла смотреть на серый простор озера, похожего на лежащее на земле зеркало, отражавшего – как то и положено зеркалу – росшие на берегу ели, и склон на противоположном от Айрелет‑хауса берегу… Озеро было спокойным, как всегда после штормовых ночей. Стоял прекрасный осенний день, всё вокруг сияло чистотой. Валери смотрела на изумительный вид и знала, что всё это не для неё. Она была стара и измучена. И дух её был грязным.
Валери слышала, как Бернард вошёл в комнату, но не обернулась. Она слышала, как он приближается, краем глаза заметила, что муж принёс поднос и поставил его на полукруглый столик между двумя окнами спальни. Над этим столиком висело большое зеркало, и в нём отразились чай, тосты, варёные яйца… И ещё в нём отразилось лицо её мужа.
Бернард заговорил первым.
– Я сделал это потому, что мог это сделать. Вся моя жизнь была такой. Я делал то, что делал, потому что мог. Наверное, это нечто вызова самому себе, вроде завоевания тебя. И точно так же я сделал в фирме куда больше, чем могли сделать твои отец и дед. Я даже не знаю, что это значит, почему я делал то, что делал, но хуже всего то, что я мог бы сделать это снова.
– Не слишком утешающая мысль, – сухо откликнулась Валери.
– Я просто пытаюсь быть честным с тобой.
– Тоже не слишком утешает.
– Выслушай меня. Хуже всего то, что я не могу сказать, будто это ничего для меня не значит, потому что кое‑что это всё‑таки значит. Я только не знаю, что именно.
– Секс, – сказала Валери. – Половая зрелость, возмужалость. В конце концов, не хочется выглядеть незначительным человеком.
– Это ранит, – тихо произнёс Бернард.
– Я того и хотела. – Валери оторвалась наконец от пейзажа за окном. Ей нужно было узнать кое‑что ещё, прежде чем она примет решение, и она вполне в силах была это узнать. – И ты всегда это делал?
Бернард не стал делать вид, что не понял.
– Да, – ответил он. – Но лишь от случая к случаю. Ладно, часто. Обычно во время деловых поездок. В Манчестере. В Бирмингеме. Эдинбурге. Лондоне. Но никогда не со служащими, до Вивьен. И даже с ней поначалу это было нечто вроде отпуска. Потому что я мог. Но потом между нами дело зашло гораздо дальше, и я подумал, что вижу способ вести двойную жизнь.
– Умно с твоей стороны, – кивнула Валери.
– Умно, – согласился Бернард.
Наконец она посмотрела на него. А ведь он и в самом деле был маленьким человеком… Ниже её ростом почти на пять дюймов. Некрупный, хрупкого сложения, с мальчишеской внешностью, вечно усмехающийся… «Боже мой, – подумала Валери, – да ведь ему только и не хватает, что горба, камзола и плотных рейтуз – вылитый Ричард Третий!..» Он соблазнил её так же легко, как была сбита с пути леди Анна…
– Но почему, Бернард? – Видя, как прищурились его глаза, она добавила: – Зачем две жизни? Обычно людям более чем хватает одной.
– Я знаю, – ответил он. – Это моё вечное проклятие. Мне никогда не хватало одной жизни. Одна жизнь не… Я не знаю.
Но Валери знала, и наверное, она знала это всегда.
– Одна жизнь не доказала бы тебе, что ты не просто Берни Декстер с Блейк‑стрит в Бэрроу‑ин‑Фёрнес. Одна жизнь не могла бы тебя в этом утвердить.
Бернард промолчал. Снаружи донёсся крик уток, и Валери снова повернулась к окну. Клин птиц нёсся в небе по направлению к парку Фелл‑Рут, и Валери подумала, что на земле утки выглядят довольно глупо и неуклюже, но когда они мчатся вот так, они кажутся такими же грациозными, как любые другие птицы. И лишь достигнув цели, становятся нелепыми, непохожими на всех.
Бернард снова заговорил: – Да. Наверное, так и есть. Блейк‑стрит – это та яма, из которой я выбрался, но края у неё были очень скользкими. Одно неверное движение – и я свалился бы обратно. И я это знал.
Валери отошла наконец от окна. Посмотрела на поднос. Бернард принёс завтрак для неё одной. Одна чашка и блюдце, два варёных яйца, но только одна подставка для них, одинокая белая салфетка. Значит, не так уж он был уверен в себе. Это немного утешало.
– И кто ты теперь? – спросила она мужа. – И кем ты хочешь быть?
Бернард вздохнул.
– Валери, я хочу быть твоим мужем. Я не могу обещать, что всё это – и наши с тобой отношения, и всё то, что мы создали, – не рухнет через полгода. Но это именно то, чего я хочу. Быть твоим мужем.
– И это всё, что ты можешь мне предложить? После почти сорока трёх лет?
– Это всё, что я могу предложить, – ответил он.
– И какого чёрта я стала бы это принимать? Просто считать тебя своим мужем, без обещания чего‑то ещё, вроде верности, или честности, или… – Валери пожала плечами. – Я даже и не знаю теперь, Бернард.
– Не знаешь чего?
– Не знаю, чего бы мне хотелось от тебя. Я уже не знаю.
Валери налила себе чаю. Бернард принёс лимон и сахар, но не прихватил молока, потому что знал, что Валери оно не нужно. Принёс тосты без масла, потому что обычно она ела их именно так. Принёс перец, но не соль, потому что обычно Валери именно перцем посыпала варёные яйца.
Он сказал:
– Валери, мы так долго прожили вместе. Да, я ужасно поступил с тобой и нашими детьми, но я ведь знаю, почему это так, и ты тоже знаешь. Потому что я действительно Берни Декстер с Блейк‑стрит, и только это я и мог предложить тебе с самого начала.
– И я всё сделала для тебя, – тихо откликнулась Валери. – Для тебя, ради тебя. Ради того, чтобы доставить тебе радость… удовлетворить тебя…
– Это так.
– И чего мне это стоило… Ты не можешь этого понять, Бернард. И никогда не поймёшь. Так что пора подвести итог. Ты это понимаешь? Ты можешь это понять?
– Могу, – сказал он. – Валери, я могу.
Валери держала чашку с чаем у самых губ, но Бернард протянул руку и забрал её. И осторожно поставил обратно на блюдце.
– Прошу, позволь мне начать, – сказал он.
Камбрия, Грейт‑Урсвик
Полицейские сразу отправили Тима в госпиталь в Кесвике. «Скорую» вызвали по рации. Манетт настояла на том, что она поедет вместе с мальчиком; пусть она ничего не знала об истинном состоянии Тима и о том, какие прогнозы дадут врачи, зато знала другое: Тиму очень нужен кто‑то, кто достаточно близок к нему, ближе всех после биологических родителей. А это как раз и была Манетт.
Когда полицейские примчались на место событий, сигнализация продолжала выть, как трубы апокалипсиса. Манетт сидела на кровати, держа на коленях голову Тима, закрыв его тело ночной рубашкой, а Фредди метался вокруг, пытаясь найти кого‑нибудь из преступников (которые давно сбежали), а также доказательства того, что происходило в этом месте. Видеокамера исчезла, компьютера тоже нигде не было видно, но в спешке участники съёмок забыли такие вещи, как мужской пиджак с бумажником и кредитными картами, женская сумка с паспортом внутри, и ещё в фотоателье остался довольно тяжёлый сейф. Кто знает, что там было внутри? Но полиция должна была очень скоро это выяснить.
Тим за всё это время произнёс всего две фразы, едва шевеля языком. Первая была такой: «Он обещал», а вторая – «Пожалуйста, не рассказывай…» Но кто обещал, что и кому, осталось неясным. Что же касалось слов «не рассказывай», с ними всё было понятно. Манетт осторожно положила ладонь на лоб Тима (у него были слишком длинные и слишком грязные волосы, на них слишком долго никто не обращал внимания) и сказала:
– Не беспокойся, Тим. Не беспокойся.
Полиция сначала явилась в виде двух констеблей, патрулировавших неподалёку. Но когда патрульные увидели общую картину, они тут же схватились за рации, висевшие на их плечах, и вызвали детективов и офицеров из полиции нравов. Так что Манетт и Фредди снова очутились лицом к лицу с суперинтендантом Конни Калвой. Как только она вошла в заднюю комнату фотоателье и увидела декорацию викторианской спальни, с открытым окном и Биг‑Беном вдали, с собакой и разбросанными по полу костюмами, она быстро обернулась к констеблям и спросила:
– «Скорую» вызвали?
Патрульные кивнули.
Конни Калва шагнула к Манетт и сказала:
– Мне очень жаль, простите. Но у меня были связаны руки. Это закон…
Манетт отвернулась, не желая смотреть на офицера.
– Вот только не надо твердить нам об этом чёртовом законе! – резко произнёс Фредди.
И он говорил так яростно, что Манетт охватила волна нежности к этому человеку, и она подумала, что очень глупо с её стороны было до сих пор не замечать настоящего Фредди Макгая.
Суперинтендант Калва не обиделась. Она пристально посмотрела на Манетт и сказала:
– Вы ведь случайно на всё это наткнулись, я правильно поняла? Услышали сигнализацию, увидели вот это внутри и сразу поняли, что здесь происходит. Ведь так всё было?
Манетт посмотрела на Тима – он начал дрожать – и сразу всё решила. Она откашлялась и заявила, что нет, они не просто натолкнулись на всё это, хотя и спасибо вам большое, суперинтендант, за предположение, что это могло быть так. Они с мужем – Манетт забыла упомянуть о том, что Фредди – её бывший муж, – вломились сюда. Они решили сами стать законом и готовы принять все последствия. Они явились сюда недостаточно быстро для того, чтобы вовремя остановить всю эту грязь, не дать каким‑то мерзким извращенцам изнасиловать четырнадцатилетнего мальчика, но они с Фредди предоставляют эту часть дела полиции, и пусть полиция сама решает, что делать с тем фактом, что они с мужем – Манетт снова забыла слово «бывший» – вломились сюда, или как там назовут это полицейские.
– Полагаю, это, скорее всего, случайность, – сказала суперинтендант Калва. – Может быть, даже преднамеренное вторжение, учинённое неизвестными лицами. В любом случае муниципальным службам следует больше внимания обращать на то, как закреплены на местах мусорные контейнеры, проверить тормоза, полагаю, чтобы эти тяжёлые предметы не срывались с мест и не пробивали входные двери магазинов. – Она огляделась и приказала прибывшей с ней группе начать сбор улик. И закончила такими словами: – Нам понадобится заявление мальчика.
– Только не сейчас, – ответила Манетт.
После этого Тима повезли в больницу. В госпитале Кесвика им очень внимательно занялись врачи экстренной помощи, но в конце концов его отдали его двоюродной сестре Манетт. И они с Фредди привезли Тима домой, приготовили ему тёплую ванну, согрели суп, сделали сэндвич с маслом и копчёной сельдью, сидели рядом с ним, пока он ел, уложили в кровать… А потом разошлись по своим спальням. И Манетт провела в своей постели бессонную ночь.
Ранним утром, когда тьма ещё липла к оконным стёклам, Манетт спустилась вниз и приготовила себе кофе. Она сидела за кухонным столом и невидящими глазами смотрела на своё отражение в окне; за окном постепенно отступала ночь, и где‑то там был пруд, и где‑то у пруда спрятались в камышах лебеди, прижавшись друг к другу…
Манетт рассудила, что теперь необходимо позвонить Найэм. Ещё нужно было позвонить Кавеху, сообщить, что Тим в безопасности, что он находится в её доме, и нельзя ли сказать Грейси, чтобы она не беспокоилась о своём брате?
И ещё теперь нужно было что‑то предпринять относительно Найэм. Она ведь была матерью Тима, а значит, имела право знать о том, что произошло. Но Манетт гадала: а нужно ли Найэм знать об этом? Если ей обо всём сообщат, и Тим будет знать, что ей сообщили, и она ничего не сделает после того, как ей сообщат, – разве это не приведёт мальчика к ещё большему разочарованию? А разве ему и без того мало досталось? С другой стороны, необходимо всё же что‑то сказать Найэм, потому что она уже знает, что сын куда‑то пропал.
Манетт сидела за столом, раздумывая обо всём, так и эдак прикидывая, что лучше, что хуже. Она и помыслить не могла о том, чтобы предать Тима. С другой стороны, ему ведь понадобится помощь. В школе Маргарет Фокс, в принципе, помочь могут, если Тим захочет принять помощь их специалистов. Но захочет ли он? С чего бы ему этого захотеть? Кому он мог бы довериться?
«Боже, до чего всё запуталось», – думала Манетт. Она просто не знала, с чего начать, чтобы помочь мальчику.
Она всё ещё сидела на том же месте, когда в кухню вошёл Фредди. Манетт догадалась, что она, видимо, на какое‑то время задремала за столом, потому что снаружи уже было светло, а Фредди был одет и наливал себе кофе, когда она вздрогнула и очнулась.
– А, так она живая! – сказал Фредди, подходя к столу с чашкой кофе в руке. Поставив её на стол, он взял чашку Манетт, выплеснул в раковину остывшее содержимое и налил свежего кофе. Коснувшись плеча Манетт, он ласково произнёс: – Встряхнись старушка! Уверяю, тебе станет гораздо лучше, когда ты пробежишься на этом своём чёртовом тренажёре.
Когда Фредди сел напротив, Манетт заметила, что он надел лучший костюм, который никогда не надевал на работу. Фредди называл этот костюм «венчально‑похоронной одеждой», но сегодня именно этот костюм был на нём, вместе с белоснежной рубашкой с французскими манжетами и льняным платком в нагрудном кармане пиджака. Это был на все сто процентов Фредди Макгай, до самых носков отполированных ботинок, и выглядел он так, словно предыдущей день не был кошмаром, едва лишь начавшим подбираться к концу.
Фредди кивнул на телефон, лежавший на столе перед Манетт, и вопросительно произнёс:
– Э‑э?
В ответ на это Манетт сообщила, что звонила Кавеху.
– А как насчёт Найэм? – спросил Фредди.
Манетт сказала, что Тим просил ничего не рассказывать его матери. Он снова повторил: «Пожалуйста, не рассказывай», когда она зашла к нему в спальню, чтобы проверить, хорошо ли он устроен.
– Наверное, мне бы всё же следовало ей позвонить, – предположила Манетт. – Просто сообщить, что он у нас, но мне так не хочется этого делать!
– Почему?
– Но это же очевидно, – пожала плечами Манетт. – По той же самой причине, по какой Тим со вчерашнего дня просит ничего ей не говорить: иногда легче только предполагать, что могло с кем‑то случиться, чем узнать полную правду. Или как кто‑то может отнестись к этой правде. Тим может думать – или я могу думать, скажем так, – что ей будет всё равно, или она не захочет ничего предпринимать, или ей даже станет неприятно из‑за того, что на неё свалили подобную новость. Но он – и я – не хотим знать этого наверняка, так?
Поэтому он – и я – можем также предположить: возможно, если она всё узнает, то тут же начнёт как‑то действовать, сбросит наконец личину равнодушия, она… Я не знаю, Фредди. Но если я ей позвоню, мне не избежать того, чтобы узнать полную правду о Найэм Крессуэлл. А я совсем не уверена, что хочу узнать её прямо сейчас, и Тим тоже определённо не хочет этого.
Фредди выслушал всё это в своей обычной манере. И наконец сказал:
– Ну да… понимаю. Но ведь всё равно нужно… – И он протянул руку к телефону. Бросил короткий взгляд на наручные часы, набрал номер и добавил: – Немножко рановато, конечно, но хорошие новости хороши в любой час. – Умолкнув на мгновение, он продолжил: – Извини, Найэм. Это Фредди. Я тебя разбудил? А… Ночь тут была беспокойной… В самом деле? Рад слышать… Я хотел сказать, Найэм, что Тим здесь… Он решил немножко побродить… ну, мы просто наткнулись на него в Уиндермире, совершенно случайно. Манетт за ним присмотрит… Да‑да, он просто замёрз. Ты не могла бы позвонить в школу и дать им знать… А… Ну да, конечно. Уверен… Ты полностью предоставляешь это Манетт, да? Очень мило с твоей стороны, Найэм. И хочу добавить, что мы с Манетт были бы очень рады, если бы Тим и Грейси пожили какое‑то время у нас. Что скажешь на этот счёт? Хм… ну да. Отлично, Найэм… Манетт будет просто в восторге. Она очень любит их обоих.
На том разговор и закончился. Фредди положил сотовый на стол и налил себе ещё кофе.
Манетт наблюдала за ним, разинув рот.
– Какого чёрта ты делаешь?
– Договариваюсь.
– Это я поняла. Но ты не сошёл ли с ума? Мы не можем поселить здесь детей!
– Это почему ещё?
– Фредди, наша собственная жизнь – сплошная путаница! А чего совсем не нужно Тиму и Грейси, так это ещё одной непонятной ситуации, в которой они вдруг очутились бы.
– А, ну да. Путаница. Это я знаю.
– Тим думал, что тот человек собирается его убить! Ему нужна психологическая помощь!
– Ну, это ведь вполне понятно, разве не так? Я в смысле убийства. Он должен был очень испугаться. Он очутился в ситуации, которой не понимал, и…
– Нет. Это ты не понимаешь! Он думал, что тот человек собирается убить его, потому что они заключили именно такую сделку. Он мне рассказал вчера. Сказал, что согласился сниматься в порнофильме при условии, что этот тип, «Той‑фор‑ю», убьёт его после всего! Потому что у него не хватало духу самому покончить с собой! И кроме всего прочего, ему не хотелось, чтобы Грейси думала, будто её брат – самоубийца.
Фредди очень серьёзно выслушал всё это, потирая подбородок и губы большим пальцем. Потом кивнул:
– Да, понимаю.
– Отлично. И поскольку мальчик находится в таком состоянии, он запутался, он эмоционально оглушён, ему больно, и… Боже, я просто не знаю, что тут ещё… И переселять его сюда, при наших обстоятельствах, возможно, надолго… Как мы с этим справимся?
– Прежде всего, – заговорил Фредди после краткого раздумья, – он учится в очень хорошей школе, где у него есть возможность разобраться в себе, если он того захочет. Наша задача – поддержать его в этом желании. Ему нужно, чтобы рядом были мама и папа, чтобы они его понимали и верили в него, верили, что он может справиться со всем и продолжать жить.
– О, да, звучит очень, очень хорошо, но как долго он сможет жить здесь?
– Что ты имеешь в виду?
– Фредди, соображай быстрее, – терпеливо сказала Манетт, – не изображай из себя тупицу. Ты всё прекрасно понял, и ты знаешь, что одна из тех женщин, с которыми ты встречаешься, обязательно тебя окрутит. И тогда Тим и Грейси снова окажутся в ситуации развала, и что нам тогда делать? Разве мы можем снова заставить этих детей переживать подобное?
Фредди посмотрел на неё в упор и сказал:
– А… ну да. Значит, я ошибался?
– Ошибался насчёт чего?
– Насчёт нас. Потому что, если это так, я вернусь наверх и сниму этот венчальный костюм.
Манетт уставилась на него, но почти сразу перестала его видеть, потому что её глаза переполнились слезами. Она пробормотала:
– Фредди… Ох, Фредди… нет. Ты не ошибался.
– Вот и прекрасно. Я чувствовал… ну, может, это было чересчур, но мне казалось, что я должен это сделать, так что я позвонил чиновнику в бюро регистрации браков и объяснил ему всё, и он готов сделать для нас исключение и поженить нас прямо сегодня. Мне нужен шафер, а тебе понадобится подружка. Могу я разбудить Тима ради этого?
– Можешь, – кивнула Манетт. – А я позвоню Грейси.
Лондон, Сент‑Джонс‑Вуд
Зед Бенджамин оставил машину на парковке перед домом матери и долго стоял рядом с ней. Он знал, что ждёт его там, в квартире, и в общем даже не особо волновался из‑за этого. Его матери не понадобится много времени на то, чтобы осознать: Зед потерял работу, и им придётся туго. В придачу ко всему Зеду предстояло лицом к лицу столкнуться с Яффой, и вот чего ему действительно не хотелось, так это видеть выражение её лица, когда она выслушает его рассказ о том, как он сумел ошибиться везде, где только можно было ошибиться, пытаясь найти в Камбрии сюжет для статьи века.
Да уж, чувствовал он себя – хуже некуда. Утром Зед проснулся в дешёвой гостинице у дороги. Накануне он сразу же после разговора с Родни Аронсоном уехал из Камбрии и забрал свои вещи из Уиндермира. Он отправился в Лондон и ехал, пока хватало сил, а потом был вынужден остановиться на ночь. И эту ночь Зед провёл в убогой комнатке, похожей на те японские спальные кабинки, о которых он когда‑то читал. Ему казалось, что он пытается заснуть в гробу. В гробу с туалетом.
Утром Зед поднялся настолько отдохнувшим, насколько мог отдохнуть человек, которого в три часа ночи разбудил шум, устроенный полицией, почему‑то решившей провести облаву именно в этом отеле. Через полчаса он снова заснул, но уже в пять начали прибывать на дневную смену разные рабочие из магазинов и ресторанчиков, расположенных в зоне отдыха, и прибывали они под аккомпанемент хлопанья автомобильных дверей и приветственных возгласов, что продолжалось примерно полчаса. Зед наконец просто отказался от мысли о сне и пошёл в ванную комнату.
Он машинально выполнил весь утренний ритуал по порядку: бритьё, чистка зубов, одевание. Ему совсем не хотелось есть, но хотелось выпить кофе, и потому он сидел в кафетерии рядом с отелем, когда доставили утренние газеты.
Зед не смог удержаться. Это была сила привычки. Он купил экземпляр «Сорс» и вернулся за свой столик, чтобы обнаружить: газета продолжила историю о потрясающем факте рождения незаконного ребёнка, отцом которого был некий едва заметный член королевской семьи. На этот раз самым крупным оказался заголовок, сообщавший: «Он не скрывает свою любовь», и к статье прилагались фотографии. Похоже на то, что незначительный член королевской семьи – казавшийся к этому моменту ещё незначительнее – намеревался жениться на матери своего ребёнка, раз уж его отношения с этой женщиной перестали быть тайной, и всё это походило на третьесортный индийский фильм. Продолжение статьи было отодвинуто на третью страницу. «Интересно, что за мамаша у этого дитяти?» – подумал Зед. И увидел чувственную женщину с невероятно пышной грудью; она позировала перед объективом рядом со своим царственным дружком, и ребёнок сидел на коленях отца. Отец же ухмылялся вовсю, и на его самодовольном лице буквально было написано обращение ко всем мужчинам его страны: «Вы только посмотрите, что я сумел раздобыть, придурки!» И ведь действительно сумел. Впрочем, у этого идиота был титул, говоривший в его пользу. А вот имел ли он хоть каплю мозгов, оставалось загадкой.
Зед отодвинул газету в сторону. Что за вздор, думал он. Впрочем, он прекрасно знал, что даёт «Сорс» эта статья вместе с предыдущей. Торжество Мишеля Корсико, подтверждение его непревзойдённого дара вынюхивать подходящие истории. Далее – публичное обсуждение, и член королевской семьи – неважно, какого ранга, – будет вынужден сделать именно то, к чему его подталкивала бульварная пресса. А он, Зедекия Бенджамин, несчастный поэт, просто изгнан из рядов газетчиков.
Зед наконец тронулся с места. Он подумал, что невозможно уже откладывать встречу с неизбежным, но ему чертовски хотелось найти подходящие слова, чтобы объяснить этот перелом в своей жизни.
Он уже почти дошёл до двери, когда из здания вышла Яффа. Она как раз надевала на спину рюкзак, так что Зед решил: она идёт в университет. Яффа его не видела, и Зед как раз прикидывал, не нырнуть ли в кусты, чтобы спрятаться, но тут Яффа подняла голову и заметила его. И застыла на месте.
– Зед, ты… чёрт… вот сюрприз… – произнесла она, запинаясь. – Ты не говорил, что возвращаешься в Лондон сегодня. Какой приятный сюрприз…
– Он покажется не таким приятным, когда я тебе расскажу, почему я здесь.
– Что случилось? – Яффа выглядела обеспокоенной. Она подошла к Зеду и коснулась его руки. – Что случилось, Зед?
– Меня выгнали.
Яффа приоткрыла рот. Её губы выглядели очень мягкими. Она сказала:
– Зед, ты остался без работы? Но ты же так хорошо всё делал! А как же твоя статья? О тех людях в Камбрии? И все эти их тайны и то, что они скрывают? И что именно они скрывали, кстати?
– Да всего лишь то, как‑когда‑и‑каким‑образом можно обзавестись ребёнком, – ответил Зед. – И ничего больше.
Яффа нахмурилась.
– А Скотленд‑Ярд? Зед, они не могут заниматься такими вещами!
– Ну, вот это как раз и есть самое худшее, – признался Зед. – Если там и был кто‑то из Скотленд‑Ярда, я его даже не видел.
– Но тогда кем была та женщина? Женщина‑детектив?
– Она не из Скотленд‑Ярда. А кто она на самом деле, теперь значения не имеет. – Зед держал свой ноутбук и, прежде чем продолжить, взял его в другую руку. – Суть в том, что я просто наслаждался нашей маленькой игрой, Яффа. Телефонными звонками и так далее.
Яффа улыбнулась.
– Я тоже.
Зед снова переместил свой ноутбук. Он вдруг обнаружил, что совершенно не знает, что ему делать с собственными руками и ногами.
– Ладно. Хорошо, – сказал он. – Так когда ты хочешь объявить о разрыве? Лучше сделать это поскорее, если хочешь знать моё мнение. Потому что, если мы не разберёмся с этим в ближайшие день‑два, мама пойдёт говорить с рабби и испечёт халу.
Яффа засмеялась. И сказала так, словно поддразнивала Зеда:
– А что, это будет так уж ужасно, а, Зедекия Бенджамин?
– Что именно? – уточнил он. – Рабби или хала?
– И то и другое. Всё вместе. Это так плохо?
Входная дверь здания открылась. На улицу вышла пожилая женщина с миниатюрным пуделем на поводке. Зед отступил в сторону, давая ей пройти. Женщина посмотрела на него, на Яффу, снова на Зеда. И усмехнулась. Зед покачал головой. Ох, эти еврейские мамочки… И снова повернулся к Яффе.
– Не думаю, чтобы Михе это так уж понравилось, а?
– А, Миха… – Яффа провожала взглядом леди с пуделем, который как раз поднял лапу и оросил куст. – Зед… боюсь, что никакого Михи нет.
Зед недоуменно уставился на девушку.
– Что? Чёрт… Ты порвала с этим парнем?
– Он никогда не был моим парнем, – сказала Яффа. – Он… Вообще‑то его никогда и не было.
Зед не сразу понял сказанное ею. Потом он почувствовал себя так, словно вокруг начался рассвет, хотя стояло уже позднее утро и дом его матери освещало яркое солнце.
– То есть ты мне говоришь…
Яффа перебила его:
– Да. Я говорю тебе.
Зед начал расплываться в улыбке.
– Какая ты умная девушка, Яффа Шоу!
– Да, я такая, – согласилась девушка. – Но я всегда такой была. И, кстати, да.
– В каком смысле «да»?
– В смысле желания стать твоей женой. Если ты возьмёшь меня, несмотря на то что я тебя заманила в ловушку с помощью твоей собственной матери.
– Но зачем я тебе теперь? – удивился Зед. – У меня нет работы. У меня нет денег. Я живу с мамой, и…
– Таковы загадки любви, – ответила Яффа.
Камбрия, Брайанбэрроу
Грейси вылетела из дома в ту самую секунду, когда машина остановилась перед воротами. Девочка бросилась к Тиму и обхватила его за талию, и Тим даже слова вставить не мог в тот бешеный поток слов, что обрушился на него. Кузина Манетт позвонила в школу Маргарет Фокс и объяснила, где находится Тим; и она попросила разрешить Тиму пропустить ещё один день; и она обещала, что отвезёт его в школу завтра; и она наденет шёлковую юбку с рисунком из павлиньих перьев и сливочного цвета кашемировый пуловер, и ещё серый твидовый жакет, и шарф, и всё это потрясающе сочетается по цвету; и она сказала, что все отправляются на свадьбу, и что Тим должен быть шафером. То есть, конечно, если Тим сам того захочет.