ГРИФФОНЧИКУ ПО ИМЕНИ «БОНЬКА». 2017 год
Из легенды
«Когда животное умирает, оно попадает на Мост Радуги (это место на самом краю небосклона). Там бескрайние луга и холмы, по которым наши друзья могут бегать и играть все вместе, там изобилие пищи, воды и солнечного света, и там нашим любимцам тепло и комфортно… В этом краю все больные и старые животные превращаются в молодых и полных энергии, они счастливы и довольны всем, кроме одного – каждый из них ушёл раньше и оставил кого-то очень дорогого ему…
На Мосту Радуги животные беззаботно играют все вместе, но приходит день, когда кто-то из них неожиданно останавливается и смотрит вдаль… И вдруг он покидает своих собратьев, летит над изумрудно-зелёной травой всё быстрее и быстрее. Он заметил вас; и когда вы и ваш любимец наконец встретитесь, то крепко обниметесь, счастливые оттого, что соединились и больше никогда не расстанетесь. Он будет, одурев от счастья, лизать ваше лицо, ваша рука снова будет любовно ласкать его голову, и вы ещё раз взглянете в преданные глаза своего любимца, покинувшего вашу жизнь, но никогда не покидавшего вашего сердца… Теперь вы сможете пересечь Мост Радуги вместе…».
| Слева, справа, впереди́ – бьют слова́ нао́тмашь: почему – иду один, «ну а где дружо́к ваш»? Комом в горле – слово «где»; ком сглотнуть пытаюсь… «Он – на Радуге-дуге́», – тихо улыбаюсь… I Он визжит радостно, лает так звонко, – на Мосту Радуги наш дружок Бонька. А внизу – истины, там от слёз – мо́кро… А внизу – мы́ стоим, в небеса смотрим. II Город – как выжженный, и такой нервный!.. Где же ты, рыженький, наш дружок верный? Под Мосто́м – родина, там Иртыш с Омкой. | Звёзды все – ро́зданы, В небесах – звонко!.. III И уже́ надо бы о другом – Слово… Но на Мост Радуги всходим мы снова. Всходим мы – мысленно, смотрим вниз с кромки… Там внизу – мы́ стоим. Только нет Боньки. IV Под окном – дерево, и оно – в цвете!.. …А потом де́нь придёт – Бонька нас встретит. …Он визжит радостно, лает так звонко – на Мосту Радуги наш дружок Бонька. |
Елизавета ВИТМАН-ИВАНЦОВА
(Омск)
СОБАЧЬЯ ДРУЖБА
Рассказ
Чем больше узнаю людей,
тем больше я люблю собак.
Мари де Рабютен-Шанталь де Севинье
Летом в нашем посёлке поселилась женщина с ротвейлером. Жили они на первом этаже, и часто я видела грустную собачью морду в окне. Видимо, она становилась на задние лапы. Скоро все узнали, что хозяйку зовут Роза, сын-малолетка в колонии, замужняя дочь живёт в городе, а сама она приехала к нам из деревни. Людей настораживало, что собака не лает.
– Соседка-то новая, всё рыщет, рыщет…и собака какая-то… цельный день одна. Вечером выведет по нужде… и всё. Ночью, однако, уедет, а зверюга молчит, – удивлялся Митрич, сосед по прозвищу «Однако». Он часто сидел у подъездов и знал про других чуть больше, чем про себя.
– Моей дочке однажды подарили щенка. Пока малой был, она с ним цацкалась, а подрос, одного стала оставлять… Он так выл… весь дом, однако, на ушах стоял. Дык Венька, сосед напротив, его пристрелил, прям из форточки. А там детская площадка, между домами-то. Как никого из детишек не задел, гм… Болел с похмела, однако, а пёс всю ночь выл. Того, слышь, выпустили одного, а он его и жахнул, со злости-то. Дробью. Всё равно, грит, никому не нужен. А дочка плакала, да… Ента же вообще не лает, но к ним лучше не соваться. Пацаны возле их всё лазили, вынюхивали, а один на спор в форточку залез… Потом грил, что она пустила его, да… однако, – по всей квартире шастал. А как в холодильник полез, ощетинилась. И шагу ступить не дала. Да молча, главное, только рыкала. Передрейфил сильно, однако. Впотьмах чо не привидится, грил, глаза у неё как у сатаны, и пасть тоже. В огне. Так и просидел до утра, как в штаны не наделал… Пока хозяйка не появилась. Такая вот история… – немного помолчав, он назидательно сказал, – однако: не бойся той собаки, которая лает, а бойся той, которая молчит.
Вскоре и я невольно увидела, как женщина тянула собаку, пытаясь затолкнуть в подъезд, но та упиралась. Не изворачивалась, вырываясь из ошейника, не скулила, – она просто взъерошилась, напрягаясь всем корпусом, и не двигалась с места. Происходило всё при полном молчании. Кто кого?! В конце концов, хозяйке это надоело, и она стала бить упрямицу, приговаривая:
– Ах, ты же сука! Падла упрямая, а ну домой!
– Что, и вправду сука?! – вмешалась я, придя на помощь собаке.
– Ну, конечно! Самая настоящая! – сконфузилась новая соседка.
Её можно было бы назвать красивой: правильные черты лица, тонкий профиль, большие зеленовато-карие глаза с золотистой искоркой… Но, как только она заговорила, очарование исчезло: скрипучий голос, напоминающий несмазанную телегу, и частая улыбка с полным набором золотых зубов говорили об отсутствии интеллекта и вкуса. Из разговора выяснилось, что около двух лет назад, по случаю, она приобрела щенка на приплод, мечтая таким образом сорвать свой куш. Это была чёрная, с желтыми подпалинами рослая самка ротвейлера, у которой ещё не было щенят. И целыми днями Рикла, так звали собаку, сидела взаперти.
Как-то я увидела новых знакомцев и, оставшись незамеченной, решила понаблюдать. Они только что вышли из подъезда, и первой напрашивалась мысль: «пошли гулять». Но…бедная собака так хотела справить нужду, что приседала тут же, на асфальт. Роза силком тащила её, подталкивая ногой и брезгливо морщась, до торца здания, где была трава и, подождав, сразу же развернула назад.
– Домой!
Вид несчастной был жалок. Сердце моё не выдержало: я вышла из своего укрытия.
– Что-то она не жрёт ничего, – заскрипела Роза.
– Да она болеет. Депрессия. Собаку нужно выгуливать по-настоя-щему. Посмотрите, как она смотрит вокруг, как ноздри трепещут! Ей надо бегать!
Та словно поняла, о чём речь: подняла голову и хмуро, как человек, который не верит своему счастью, посмотрела на меня, слегка вильнув хвостом. От взгляда умных глаз мне стало не по себе, и я, неожиданно для себя, выпалила:
– Давайте я буду с ней гулять! – Рикла при слове «гулять» сейчас же приняла стойку.– Нет–нет, милая, не сейчас, говорила я, чувствуя неловкость, – сейчас мне нужно будет уйти на работу. – Собака стояла, во все глаза глядя на меня. Я опустилась на корточки так, что моё лицо оказалось напротив, – мне нужно уйти, а ты жди. Ждать!
«Мистика…– нахлынули мысли по дороге,– при моей работе, внучонке (с ним надо гулять), и как это вылетело! Собачий гипноз… Нет, надо отказаться!».
Ноги повернули назад, но собачьи глаза смотрели с укоризной: «Я так и знала…».
На другой день пошла к собаке. Да, да, именно к ней. Хотя я в первый раз переступала порог этого дома, она не залаяла; послышалось то ли негромкое ворчание, то ли скулёж: «Ходят тут добррр…охоты» Когда хозяйка открыла двери, Рикла с достоинством взглянула на меня и неторопливо прошла в глубь большого Г-образного коридора, словно приглашая за собой. Некоторое время мы изучали друг друга, не обращая внимания на Розу, хлопотавшую на кухне.
– Удивительно! – донёсся голос с кухни, – обычно она на порог не пускает, а тут как будто подменили.
– Знает, кого пускать, кого нет. Умница.
– Да, умная. У неё и родословная есть, сейчас покажу.
И Роза принесла паспорт, из которого следовало, что и папа, и мама её были ротвейлерами и членами клуба. Папа даже имел какие-то медали, т. е. Рикла была из семьи настоящих собачьих аристократов.
– Какой чай предпочитаете?
– Мне всё равно, не беспокойтесь, – ответила я громко.
Рикла вскочила и тявкнула, отвечая на мой голос, но тут же легла и снова то ли заворчала, то ли заскулила, беспокойно ёрзая.
– Ты, оказывается, лаять умеешь? – удивилась хозяйка, внося поднос с чаем.
– Это она разговаривает, – поправила я.
– Вы не пугайтесь, она не укусит. Раз пустила в дом, значит, приняла.
– Конечно, не укусит,– засмеялась я и, обращаясь к Рикле, продолжила – ты же помнишь, что с тобой обещано гулять.
Собака, глядя на меня всё так же, во все глаза, принесла в зубах поводок, но вмешалась Роза.
– Место, шалава! – окрик заставил остановиться в дверях. Нервно подрагивая, она всё-таки не уходила, несмотря на ругань хозяйки, пока я тихо не подтолкнула: «Иди на место. Место».
Собака сникла и ушла. «Ого, – неуставные взаимоотношения! »
После неловкого молчания Роза повернулась ко мне с натянутой улыбкой.
– Не знаю, что с ней делать…– На мой вопросительный взгляд она придвинулась ко мне и очень тихо, словно не желая, чтобы её услышала Рикла, продолжила, – бесплодная она. Уже два раза вязала, только без толку.
«Кондовый прагматизм. – подумала я. – Умная собака досталась дуре. Не может связать причину и следствие».
– Рикле обязательно нужны хотя бы часовые прогулки, чтобы появился вкус к жизни и, как итог, щенки.
– Правда, щенки будут?– воспрянула духом Роза, – с трудом верится. А то я уже хотела её усыпить. Кому она нужна… бесплодная.
– Да вы что! Если уж вы так не любите собак, то отдайте её назад, в клуб. Там её продадут. Она стоит немалых денег.
– Да?! – Брови Розы озадаченно поползли наверх.
– Её просто надо выгуливать.
В конце разговора подошла Рикла и, напряжённо переводя глаза с хозяйки на меня, застыла.
– Если щенки будут, я вам одного подарю, – расплылась в улыбке Роза и, испугавшись собственной щедрости, осторожно спросила, – вы не передумали?
Вместо ответа Рикла доверчиво положила голову мне на колени.
– Конечно… – рука сама легла на собаку, и больше слов не нашлось, но навернулись слёзы.
Два дня хозяйка честно гуляла вместе с нами, но потом всё чаще и чаще у неё стали появляться неотложные дела.
– С поводка не спускай, а то убегёт, испугает кого! – напутствовала она.
Часто из неё вырывались подобные, коробящие слух слова. И ещё была манера громко шмыгать носом, уводя рот на щёку.
Мы часто приходили в берёзовую рощу на окраине посёлка. На 3-ий день я отпустила её. Ошалев от лесного, напоённого ароматом осени воздуха, от свободы, которую никогда не видела, собака превратилась в щенка, который радостно прыгал, неистово катался по земле, носился по роще, исчезая за деревьями. Даже мой зов возвращал к реальности не сразу, но всё же она прибегала, виновато заглядывая в глаза и виляя хвостом, словно осознавая степень своей ответственности.
Она же росла у этой сколопендры, лишённая собачьего детства.
Кому из нас эти прогулки доставляли больше удовольствия, сказать трудно.
Прошёл месяц, золотая пора осени сменилась слякотью. Рикла окрепла и повеселела. Каждый день мы играли, а когда выпал снег, барахтались в сугробах. Я, несмотря на запреты хозяйки, подкармливала её костями, взятыми в столовой. Несколько раз Роза возила её на свидание и однажды радостно сообщила, что весной будут щенята.
– Я их продам и выручу кругленькую сумму, – мечтала она.
Приближалось время родов, и наши отношения день ото дня становились прохладнее. Даже прогулки с собакой почти прекратились. Роза больше гуляла сама, объясняя это тем, что у неё появилось время. Я догадывалась о причине.
«Подарит она щенка, – жаба задавит. Ну, пожуём, проглотим! Не впервой! Не поя, не кормя, не наживёшь врага!»
Однажды после полудня прибежала девочка. Из сбивчивого рассказа я узнала, что Рикла стала мамой, но что-то пошло не так… Через несколько минут я была на месте. Собака судорожно облизывала самого маленького. Он почти не шевелился. Ещё трое рядом сплелись клубком. «Странно, – подумала я, – они должны быть под брюхом». Рикла подняла голову, мне показалось, в её глазах мелькнула искра надежды, и она заскулила, заплакала, как плачут люди в подобной ситуации, увидев близкого человека.
– Ну что ты, милая, всё будет хорошо! – успокаивала я, как могла.
Щенок, действительно, был холодный и почти не подавал признаков жизни. Ощупав остальных, мои руки потрогали нос мамы, пробежали по животу, и всё выяснилось: у собаки жар, молоко перегорело.
– Быстро за молоком, – скомандовала я, – они с голоду сдыхают. Ей – антибиотики. Срочно! Корми лучше, от твоей овсянки они все ноги протянут.
Оказалось, что предвестники начались ещё вечером.
– Она, дурында, выла, – нехотя рассказывала Роза, чаще обычного шмыгая носом, – пришлось поддать, чтоб заткнулась. Да на меня бы соседи ополчились.
– Значит, она промучилась ночь?
– Да чего б ей мучиться, не баба, чай, – собака! Поскулила немного. В первый раз всем страшно! А под утро завыла, когда началось это… разбудила меня. Сука.
– Да! Сука-то как раз ты! – заорала я. От гнева у меня пересохло во рту, – она же не дворняга! Ротвейлер, – искусственно выведенная порода, нервная система особенная, а ты… – я прикусила язык, чтоб не выпустить на волю объёмных русских слов, – теперь вот и температура, и молоко сгорело!
Рикла прислушивалась к нашему разговору, подняв морду. Успокоилась она, лишь когда принесли молоко. Подогрев, я надела на бутылочку резиновый напальчник, и безусловный рефлекс не подвёл! Щенята быстро освоились, лишь последыш был так слаб, что не мог сосать.
– А его надо кормить через велосипедный ниппель. Одень его на шприц и… на здоровье. Начни с 2-х граммов, только часто. А как он повеселеет, прибавишь до 5-ти. Недели через две начинай наливать им молоко в миску. Только свежее давай и обязательно тёплое.
Перед уходом, я погладила голову собаки:
– Ну всё, милая, теперь у вас будет всё хорошо. В ответ она лизнула мою руку.
«… Не повезло тебе с хозяйкой, – рассуждала я по дороге домой, – перенервничала, температура поднялась, молоко сгорело. Прямо как человек…У дворняг такого не бывает. Ощенится на морозе, и хоть бы хны. А может и бывает, – противоречила я сама себе. – Кто у них роды принимал, у этих дворовых мам?!»
Больше меня не приглашали в дом Розы. «Стало быть, у них всё хорошо», – думала я, поглядывая на окна.
Земля слухами полнится, вскоре докатились они и до меня. Роза очень выгодно продала щенков. «Надо же, и с тобой не проконсультировалась, – ехидно засмеялось моё изображение в зеркале, – видно, побоялась, что ты потребуешь обещанного щенка».
Однажды я увидела привязанную у магазина Риклу. Не удержалась, обняла свою подружку. Она радостно заскулила и облизала моё лицо, став на задние лапы.
Вскоре вышла Роза, как всегда, фальшиво улыбнулась и, извинившись, что торопится, попыталась увести упирающееся животное. Но не тут-то было! Она не слушалась.
Тогда Роза прикрикнула на Риклу, замахнувшись концом вожжи. Собака ощетинилась и зарычала. Я стояла тут же, мучительно соображая, что делать. В конце концов, взяв у Розы поводок, скомандовала: «Гулять!». Рикла радостно запрыгала.
– Рядом! – она послушалась, умильно поглядывая на меня снизу вверх.
– Интересно, кто из нас хозяйка? – хмуро бросила Роза.
– Она выбрала… и, если бы могла, обязательно бы ушла ко мне. Правда, отдай её.
– Да что ты говоришь! А ты знаешь, сколько такая собака стоит?! – и она заломила такую цену, от какой у меня сразу упало настроение.
Так мы и шли по направлению к роще, и со стороны можно было подумать, что две подруги прогуливаются с собакой. Вскоре Роза, сославшись на занятость, ушла, попросив через полчаса привести свою невольницу.
Мы остались одни впервые после тех прогулок. Рикла тихо шла рядом, словно предчувствуя расставание. Даже когда мы пришли на наше место, в роще за клубом, и я отпустила её с ошейника, ничего не поменялось: она не убегала, как прежде, а доверчиво льнула ко мне, утыкаясь в ладошку на несколько мгновений, втягивала воздух. Она забегала вперёд и, поднявшись во весь рост, опускала лапы мне на грудь, преграждая дорогу. Как будто что-то хотела сказать мне. И почему собаки не умеют говорить…Она бы многое рассказала… Хотя бы о своей хозяйке.
От былого её радостного щенячества не осталось и следа. Я присела на свежесрубленный пенёк, и Рикла тут же просунула голову под мои руки, бессильно лежащие на коленях. Нам не нужны были слова. Так мы и просидели время, отведённое нам для прогулки, думая, скорей всего, об одном и том же: почему так несправедливо устроен мир и почему хорошие души должны попадать в плен к нехорошим… Мне было стыдно смотреть в преданные собачьи глаза.
Через полчаса я отвела упирающуюся подружку на квартиру и ушла, чувствуя себя последней предательницей.
Может, эта история так бы и закончилась, если бы… Спустя полгода в дверях появилась Роза с лучезарной улыбкой во весь золотой рот. Оказалось, у сына осложнились дела там, где он отбывал наказание. Срочно надо ехать.
– Я заплачу, – заискивающе скрипела она, суетливо доставая деньги, – сколько скажешь! Поживи у меня недельку, страшно квартиру оставлять, да и за собакой никто лучше не присмотрит.
«Да уж, – не плюй в колодец, – подумала я, взяв деньги на еду для собаки. Как можно было отказать себе в радости общения с такой умницей!»
Перед отъездом Роза, наконец, решила познакомить меня со своей квартирой.
В спальне над изголовьем висело воронкообразное сооружение из алюминиевой проволоки.
– Здесь я отдыхаю, а это,– царским жестом она дотронулась до воронки, – вытягивает негативную энергию. И ты можешь почиститься здесь.
Вместо ковра на стенке висели линялые фотообои, когда-то изображавшие зелёную рощу. По ним вились живые комнатные растения с вставленными бумажными цветами, украшая плохо намаранный портрет женщины, в котором с трудом можно было узнать черты хозяйки.
«Безвкусица. Как на кладбище». Иконы и иконки, во множестве висевшие слева и справа от портрета, делали комнату похожей на мемориальную выставку. Самые крупные из них были вполовину меньше портрета. Не доставало только траурной ленты на уголке рамки. «Однако… мания величия, что ли?!».
Но Роза, не давая опомниться, тем же царским жестом открыла одёжный шкаф, где висела всевозможная одежда. Бросился в нос резкий запах нафталина. Я отшатнулась, а она перечисляла своё богатство, любовно перебирая пальцами.
И только сейчас, выводя эти строчки, я поняла, что таким образом она пыталась обезопасить себя от возможной (с моей стороны!!!) кражи. А как она могла ещё думать с нищенским запасом интеллекта и духовности?
– В другую комнату лучше не ходить, – неуверенно сказала она, но, в ответ на недоумевающий взгляд, всё-таки решилась.
В дверях меня встретило мелодичное позвякивание хрустальных палочек, непременной атрибутики восточных магазинов. Угол был отгорожен двумя шкафами. На стенах тоже висели иконы, правда, не в таком количестве, как в спальне, зато было несколько изображений Будды и Сатьи Саи-Бабы, католических статуэток святых, ритуальных африканских масок и пр. и пр. Царила полная неразбериха. На столике с гнутыми ножками красовалась открытая библия в хорошем переплёте. К маленькой иконке прикрепилась помятая фотография под двумя перекрещенными палочками, обмотанными не внушающей доверия тряпицей. Угол её был сожжён до пепла, поэтому изображённая пара казалась несчастной. Тут же стояли оплывшая свеча и большой серебряный крест, закапанный воском. Пахло прогорклыми благовониями.
– Я могу лечить людей, – наконец «разродилась» Роза.
Мне даже показалось, что тембр её скрипучего голоса как-то изменился.
– И как давно? Ты где-то училась?
– Нет! Это у меня от бабушки моей, кержачки. Она, умирая, передала мне всё. Я матери не помню, а бабушка меня вырастила.
– В деревне жили?
– Даже не в деревне, на заимке. Там всего три дома и было. Тайга кругом.
– А в школу ты ходила?
– Школа-интернат у нас была, по месяцу, а то и по два жила там, – она замолчала, словно переводя дух, а потом разом выпалила, – я проучилась 7 лет, а потом сбежала. Меня поймали, привезли назад, а я опять сбежала. Попала в аварию. Переломала обе ноги. Потом бабушка меня забрала. Я не ходила нормально, сильно стеснялась, что хромала. Больше учиться не пришлось. Когда мне было 17 лет, бабушка умерла.
– И ты осталась совсем одна?! А эти книги, – я указала на шкаф, забитый всевозможной литературой оккультного толка, – ты их все прочитала?
– Ну… нет, – потупилась Роза, – да не нужны они мне, я знаю всё и без них.
– Вот эта пара, – решив переменить тему, она суетливо схватила со стола фотографию,– живёт за 300 км отсюда. Один раз ко мне приезжали, и всё. Мы договорились на зорьке связываться, и я с ними работаю.
– А не бывало ли у тебя случая, когда ты не могла помочь?
– Не бывало! – и Роза поджала губы, резко оборвав разговор.
Моё внимание привлёк один из двух стульев: он был в середине круга, очерченного мелом. На мой вопрос она просто выключила свет, – круг засветился!
Я провела пальцами, и они тоже засветились.
– Это же флюоресцирующий мел!
– Да… всё просто! – она поспешила вывести гостью из комнаты.
– Именно так «просто» ты перепугала пацана, который на спор залез в форточку!– покачала я головой.
Она сделала вид, что не понимает, о чём речь.
– Да ладно тебе! Другим неповадно.
– Говорят, он писаться стал после встречи с твоей собакой Баскервилей.
«Что же в следующем номере нашей программы?»
Отвечая на мой невысказанный вопрос, она выключила потолочную люстру.
– Смотри! Смотри внимательней!
Пока глаза привыкали к темноте, я ничего не видела, кроме восторженного лица Розы, стоящей рядом. Она смотрела в направлении стены и, удивляясь моей бестолковости, подталкивала в спину. Наконец, из полумрака выступили звёзды Большой медведицы и восточные символы мужского и женского начала: Ян и Инь.
– Да… – хмыкнула я, – потрудилась, чувствуется. Хотя, надо было добавить и другие созвездия, которые видны в нашем Северном полушарии, это выглядело бы ещё более впечатляющим: Малая Медведица, Дракон, Кассиопея, Орион, – я поковыряла звёздочку, – обоев не хватило, что ли?
Хозяйку унесло, словно ветром. С кухни потянуло сигаретным дымом.
Мы остались одни. Каждый день я приходила утром и вечером, но, как не любила Риклу, заставить себя заснуть среди икон в чужой постели под алюминиевой воронкой не могла. А о безопасности квартиры не приходилось беспокоиться: – тот парнишка сделал хорошую рекламу Розиной охраннице – больше охотников залезать в форточку не было.
Обычно, покормив собаку, мы ходили на прогулку. Так было и на этот раз…
Стоял конец ноября. Дорога заледенела, а в дешёвых сапожках КНР можно было кататься, словно на коньках. Рикла пёрла, как добрая лошадка. Сравнение напрашивалось потому, что к ошейнику прикреплялась настоящая конская вожжа, конец которой обматывался вокруг кисти. Так мы и веселились, катаясь по большаку. Справа и слева тянулись дачные постройки. Рикла слушалась хорошо, машин почти не было, как вдруг… она ощетинилась и грозно зарычала. Я осмотрелась и увидела метрах в двадцати стаю. Похоже, это была «собачья свадьба». Рикла напряглась, шерсть её вздыбилась, собака готовилась дать бой, – она же должна меня защитить! Но я не думала о себе, а боялась за неё, – ведь она одна, а их шесть… нет, их восемь. Есть среди них и крупные!
– Фу! Рикла! Домой!
Она неохотно послушалась, но стая не унималась: псы бежали параллельно, не приближаясь, но и не отставая и тявкая на разные голоса.
В следующий миг Рикла яростно рванула им наперерез. Дальше всё произошло так быстро, как в кино, когда быстро прокручивается лента. Меня понесло в кювет. Ноги запутались в замёрзших зарослях полыни, росшей на обочине дороги, а животом и лицом я исследовала саму канаву, слегка покрытую снегом. С неестественно вытянутой рукой, захлёстнутой вожжой, словно арканом. Рикла, не замечая своего груза, с завидной лёгкостью волокла меня. Спасло то, что петля ослабла и высвободила руку. Как сквозь сон слышала собачьи разборки: знакомый рык своей любимицы, вой и визг других.. Через несколько мгновений всё стихло, и я, ещё не успев опомниться: лёжа ничком и отплёвываясь от грязного снега, увидела свою спасительницу, которая уже подползала на брюхе. «Боже, её покусали», – пронеслась первая мысль, но отступила. Рикла, виновато заглядывая в глаза и беспрерывно скуля, облизывала меня. Я попыталась подняться: ноги выше головы, правая рука не слушается. Собравшись с силами, я кое-как встала и с удивлением обнаружила, что правая рука висит плетью, да ещё, как мешок, наполняется кровью. «Внутри забил родник,– нашла я силы усмехнуться. – Да… Внутреннее кровотечение. Судя по быстроте наполнения, порван какой-то большой сосуд, или много мелких. Дела серьёзные».
– Домой. Рикла, домой!
Команду не пришлось повторять дважды. Она семенила рядом с виноватой мордой.
Позвонив дочери и вызвав «скорую помощь», я стала ждать, не находя места от боли. Собака тенью ходила за мной. Они («скорая» и дочь) появились почти одновременно. Рикла словно понимала – по её вине появились эти дяди в белых халатах. Она беспокоилась, когда меня ощупывали врачи: вскакивала, скулила, рычала. Пришлось отвести её в смежную комнату. Уже уходя, я услышала царапанье и вернулась.
– Ждать! – Собака села. – Ждать. Всё будет хорошо, не волнуйся, скоро приеду.– Я старалась говорить спокойным, ласковым голосом, а она, попеременно наклоняя голову то вправо, то влево, смотрела так, словно не доверяла моим словам. Словно говорила: «Да брось ты, я же понимаю, что всё не так уж и хорошо….»
Увезли меня в травматологию, обнаружили перелом ключицы, наложили повязку. На другой день на приёме у врача слепили сооружение из гипса и бинтов, которое одним концом накладывается на позвоночник пониже затылка и тянется по всей руке, другим концом обхватывая запястье. Пожилой врач вынес неумолимый вердикт: целый месяц не разлучаться с этой фантазией из XIX века. Днём я ещё терпела свою окаменелую позу пианистки, занёсшей руку над клавиатурой, но если б дело было только в позе… Попробуйте заснуть на большом ребре, которое упирается в самое уязвимое место затылка и которое нельзя трогать с места. Промучившись бессонницей ночь, утром я содрала это инквизиторское сооружение, сделав просто лёгкую повязку из платка. Рука лежала, как ребёнок в колыбели, и я спокойно уснула.
Через две недели надо идти на повторный приём. Неприятные мысли не давали покоя. «Листка нетрудоспособности тебе не видать, как своих ушей, а за нарушение больничного режима ещё и потеря в денежном эквиваленте». А не хотелось бы…
Но в следующий раз на приёме сидел другой врач, молодой человек приятной наружности. На мои опасения он только хохотнул:
– Моя жена недавно точно так ломала руку. И, представьте себе, ходила с такой же повязкой! На сегодняшний день это самое щадящее лечение.
У меня сразу отлегло от сердца. Врач выписал больничный лист. Мы разговорились, и я узнала, что у него тоже есть ротвейлер, только мальчик. Между нами возникли такие доверительные отношения, что я рассказала ему всю историю знакомства с Розой и её замечательной пленницей.
Сергей Васильевич, так звали врача, только всплескивал руками.
– Как я понял, она даже не сдержала своего обещания насчёт щенка?
– Не сдержала…
– А собаку вам не жалко?
– Конечно, жалко, но что я могу сделать? Она же хозяйка!
– Так вам сам Бог подсказывает, что нужно делать!
– Что?!
– Берите свой больничный лист и – в народный суд. Потребуйте денежную компенсацию со своей обидчицы. Она же не может сама вам заплатить, а заплатит хозяйка.
Мой вид, видимо, был настолько недоумевающим и нелепым, что Сергей рассмеялся.
– Ну, вы прямо не от мира сего! С волками жить – по-волчьи выть!
Она же ни в жизнь не расстанется с круглой суммой, судя по вашим рассказам. Это конченая эгоистка!
– А как я-то буду выглядеть, мы же дружим с собакой?…
Он опять рассмеялся.
– Не помню, кто это сказал: «Доброму человеку бывает стыдно даже перед собакой». Клинический случай. В суде никто не знает, с кем и как вы дружите… Напала и всё. Перелом руки – дело не шуточное. Думаю, что вы этот процесс выиграете, и собака будет вашей.
Описывать все разбирательства, которые начались, как только я подала в суд на Розу, довольно нудно. Могу только добавить, что расстаться с большой суммой для неё была потеря куда большая, чем расстаться с собакой. А для восстановления моего пошатнувшегося здоровья требовались дорогие лекарства. И моральный ущерб тоже оценивался хорошо. Знакомый ветеринар, сочувствующий мне и Рикле, популярно объяснил Розе, что больше щенят не будет. А держать просто так, хоть и породистую собаку, было не в её правилах. Конечно же, она предложила мне замять заведённое дело в обмен на Риклу – что мне и нужно было.
Вскоре наша семья переехала в частный дом. В тёплое время года моя питомица целыми днями была на улице. Она не потоптала ни одной грядки, не примяла ни одного саженца! Надо было видеть, как это удивительное создание осторожно ступало по огороду. Любимое место её было под яблоней, радовавшей нас своим цветением каждую весну. Ворота мы не запирали даже на ночь и прекрасно обходились без «баскервильской» мази. Я пристрастилась к велосипеду. Оседлав своего коня, я каждый день выгуливала Риклу, выезжая за переезд на велотрек. Эти прогулки пошли нам обеим на пользу: у меня снизился не только вес, но и давление, а у подружки проявился интерес к противоположному полу. И я познакомила её с питомцем Сергея Васильевича, того доктора, который научил меня, как отвоевать Риклу. Так в наш мир вошёл Анчар. Серёжа привозил его к нам, на свежий воздух. И по ограде ходили уже две собаки. Так что желающих заглянуть просто так, на огонёк, не наблюдалось. Летом у нас появилось пятеро прекрасных щенков. Я сидела рядом с роженицей, поглаживая её то по брюху, то по голове и успокаивая ровным и тихим голосом. В этот раз даже молоко было! Так что Рикла стала полноценной мамой – и родила, и вскормила.
Мэри КУШНИКОВА
(Кемерово)