КРОВАВЫЙ СОН
Снова и снова [28]
Именно из-за тумана я теряюсь.
Туман в Дублине не похож ни на что из того, с чем я сталкивалась. Он кажется почти разумным существом, которое намеренно отыскивает самые тёмные и самые пугающие уголки, чтобы проникнуть в них и окутать, и имеет возможность превратить даже самый знакомый пейзаж в нечто зловещее и злобное.
Отвлёкшись на внутренние муки, я думаю, что направляюсь прямиком к Кларин Хаус, вслепую пропахивая квартал за кварталом, но в следующее мгновение оказываюсь в редеющей толпе в неопознанной части города. Боже милостивый, я нахожусь в Дублине меньше двадцати четырёх часов, и я уже потерялась.
Внезапно я оказываюсь одной из трёх человек на неестественно тихой, укрытой туманом улочке, которая позволяет лишь редкими проблесками видеть моё непосредственное окружение. Дымка окутывает меня, змеится завитками, врывается густыми волнами, кружит возле моих лодыжек и влажно льнёт к лицу.
Я понятия не имею, как далеко ушла. К этому моменту я могу находиться в нескольких милях от своего временного жилья.
Поклявшись никогда больше не нестись по незнакомым улицам вслепую, я принимаю быстрое решение последовать за одним из пешеходов; они непременно выведут меня обратно к Темпл-бар Дистрикту.
Застегнув куртку от лёгкого моросящего дождя, я выбираю того, что поближе — женщину лет пятидесяти в бежевом дождевике с синим клетчатым шарфом. Я подхожу ближе, беспокоясь, что потеряю её.
Через два квартала она прижимает сумочку к боку и бросает нервные взгляды через плечо. Мне требуется несколько минут, чтобы понять, кого она боится: меня.
Я запоздало вспоминаю то, что читала в путеводителе о преступности в городе, пока летела из Джорджии в Дублин два дня назад. Молодые люди обоих полов с невинной внешностью ответственны за многие преступления.
|
|
Я пытаюсь её успокоить:
— Я потерялась, — кричу я. — Я пытаюсь вернуться в свой отель. Пожалуйста, вы можете мне помочь?
— Прекратите следовать за мной. Не подходите, — кричит она, ускоряя шаги, отчего полы её плаща-дождевика начинают хлопать.
— Ладно, я останусь тут, — я останавливаюсь на месте. Мне меньше всего хочется спугнуть её; другой пешеход скрылся, так что она мне нужна. Туман с каждой секундой становится более плотным и угрожающим, и я нахожусь в чужой стране, не имея ни малейшего понятия, как вернуться в единственное знакомое мне место. — Мне жаль, что я вас напугала. Можете просто показать мне в сторону Темпл-бар Дистрикта? Я ищу Кларин Хаус. Пожалуйста, я американская туристка, приехала в Ирландию буквально вчера и совсем потерялась, — говорю я с растущим отчаянием.
Не поворачиваясь и ни чуточки не сбавляя шагу, она машет рукой куда-то влево, затем скрывается за углом, оставляя меня одну в тумане.
Я вздыхаю. Значит, налево.
На ходу глядя по сторонам, я немного прибавляю шаг. Я направляюсь вглубь пришедшей в упадок индустриальной части города. Витрины, изредка имеющие жилые здания над ними, уступают место обветшалым складам по обе стороны дороги, с разбитыми окнами и просевшими дверями. Тротуар сужается до узкой дорожки и с каждым шагом всё сильнее усыпан мусором.
Я начинаю ощущать сильную тошноту — наверное, от вони канализации. Должно быть, где-то поблизости находится старая бумажная фабрика; толстая шелуха пористого желтоватого пергамента кувыркается и перекатывается по улицам. Узкие сырые переулки на входе помечены табличками-стрелками с облезшей краской, которые показывают на доки, выглядящие так, будто последняя партия товара поступала туда двадцать лет назад.
|
|
Здесь маячит рушащаяся дымовая труба, исчезающая в тумане. Там стоит пустая машина с приоткрытой дверцей. Возле дверцы лежит пара обуви и кучка одежды, словно водитель вышел, разделся и просто бросил всё это здесь, чтобы голышом прогуляться по району.
Жуть.
Здесь зловеще тихо. Единственные звуки — это мои приглушенные шаги да капанье воды, стекающей из канав в решётки канализации. Чем дальше я захожу в район разрухи, тем сильнее мне хочется убежать или хотя бы перейти на лёгкий бег трусцой, но я беспокоюсь, вдруг в этом районе есть сомнительные представители рода человеческого, и частый стук моих каблуков по брусчатке привлечёт их внимание.
Я боюсь, вдруг данная часть города настолько заброшена потому, что все предприятия съехали, когда сюда прибыли бандиты. Кто знает, что таится за этими разбитыми окнами? Кто может сказать, что скрывается за той полуоткрытой дверью?
Следующие десять минут становятся самыми ужасающими в моей жизни.
Я одна в дурном районе незнакомого города, понятия не имею, иду ли я в нужном направлении или приближаюсь к чему-то похуже.
Мне дважды кажется, что я слышу какой-то шорох в переулке, мимо которого прохожу. Дважды я проглатываю панику и отказываюсь бежать.
Невозможно не думать об Алине, о схожем месте, в котором нашли её тело — грязный тупик переулка с мутными лужами и кучками мусора. Моя сестра умерла в куче отбросов. Брошенная, как горка ненужного хлама. Я не могу отделаться от ощущения, что здесь что-то всерьёз не так, и дело не только в запустении и разрухе. Эта часть города кажется не просто пустой. Она ощущается заброшенной. Словно десять кварталов назад я должна была встретить вывеску «Оставь надежду всяк сюда входящий».
|
|
Моя тошнота становится всё сильнее, по коже ползут мурашки. Я спешно преодолеваю квартал за кварталом, стараясь двигаться в направлении налево, насколько это позволяют улицы. Сейчас ещё только время ужина, но дождь и туман превратили день в сумерки, и те немногие уцелевшие фонари начинают мигать и светиться. Ночь наступает с пугающей скоростью. Через считанные минуты в длинных тенистых промежутках между слабыми и редкими лужами света будет так темно, что хоть глаз выколи.
Я начинаю легонько бежать трусцой.
Я на грани истерики от мысли о том, чтобы потеряться в такой ужасной части города ночью, и я едва не рыдаю от облегчения, когда замечаю впереди, через несколько кварталов от меня, ярко освещённое здание, полыхающее как оазис света.
Я перехожу на настоящий бег, которому сопротивлялась.
Приближаясь, я вижу, что все окна целые, и высокое кирпичное здание выглядит безупречно, щеголяет дорогим фасадом первого этажа из тёмного вишнёвого дерева и меди. Огромные колонны обрамляют альков входа с красивой дверью из вишнёвого дерева со светильниками из нержавеющей стали и такой же притолокой. Высокие окна сбоку здания обрамлены схожими колоннами меньшего размера и ограждены замысловатыми решётками из кованого железа. Спереди припаркован седан последней модели и дорогой мотоцикл.
За этим зданием виднеются витрины с жилыми апартаментами на втором этаже. По улицам ходят люди.
Абсолютно нормальные люди ходят за покупками, заглядывают в закусочные и пабы.
Вот так запросто я вновь оказалась в приличной части города. «Слава Богу», — думаю я.
«Книги и сувениры Бэрронса» написано на яркой вывеске, которая висит перпендикулярно зданию над тротуаром, крепясь к замысловатому медному штырю, вделанному в кирпичную кладку над дверью. Табличка в старомодном зеленоватом окне сообщает «ОТКРЫТО». Это не могло быть более идеальным местом для вызова такси, даже если бы на вывеске значилось «Добро Пожаловать, Потерянные Туристы/Вызывайте Свои Такси Отсюда».
Низкий бархатный баритон плавно разносится в ночи, когда я нахожусь примерно в двадцати метрах от убежища книжного магазина.
— МакКайла.
Я резко останавливаюсь, озадачившись. Как кто-то в Дублине может знать моё имя? Я пробыла в Ирландии всего один день. Голос доносился из тёмного переулка слева от меня. Мурашки пробегают по шее, сердце начинает стучать, и я испытываю чрезвычайно тревожное дежавю. Хотя я знаю, что этого не было (я никогда даже не выезжала за пределы Штатов), у меня такое ощущение, что я бывала прямо здесь, в этом самом месте, в этот самый миг, и тогда случилось нечто, колоссально меняющее жизнь. Момент так и отдаёт кайросом — это греческое слово означает «миг возможности, ключевой момент, необходимое мгновение», кусочек хроноса (это греческое слово, обозначающее время), когда могут свершиться великие вещи.
Великое добро или великое зло.
Я стою, колеблясь. Поддаться ли мне любопытству, взглянуть налево и исследовать загадку, или поспешить вперёд, к зданию, которое пылает бастионом в ночи и манит меня на уровне, которого я не понимаю?
На моей шее висит массивное, осязаемое бремя, точно этот крошечный, как будто незначительный момент, это решение и то, как я его приму, может определить и переписать остальную часть моей жизни.
Вполне возможно, что стоящий в тени мужчина знал мою сестру, и вот откуда ему известно моё имя... искушение, которому невозможно противостоять.
— Ты хочешь узнать про Алину? — говорит он.
Я ахаю, и моё сердце начинает бешено колотиться. Я поворачиваюсь и смотрю в тень, но могу различить лишь смутные очертания высокого мужчины. Хочу ли я узнать про Алину? Я хочу узнать всё, а потом хочу прикончить её убийцу голыми руками! Он разрушил мою жизнь, жизнь моих родителей, весь мой мир, когда отнял у меня Алину!
Звякает колокольчик, дверь книжного магазина отворяется, и мой взгляд возвращается к улице.
Высокий, тёмный, мощно сложенный мужчина выходит оттуда. Я замираю неестественно неподвижно, словно каждая клеточка моего тела посвящает 100% своего внимания ему, и это поглощает всю мою энергию, и ничего не остаётся для базовых телесных функций.
Мужчина слева от меня тихо матерится.
— МакКайла, ты должна немедленно пойти со мной! Время чрезвычайно важно.
Я не могу пошевелиться. Мои ноги приклеились к тротуару.
Другой мужчина останавливается на тротуаре, окутанный внешним освещением книжного магазина. Ему около тридцати лет, он ростом под два метра, с тёмными волосами и золотистой кожей. Черты его лица сильные, точёные. Я не могу точно определить его национальность — возможно, потомок средиземноморцев из Старого Света или басков. Он одет в элегантный тёмно-серый костюм, белоснежную накрахмаленную рубашку и галстук. Он не просто обладает мужской красотой. Это слишком мягкое слово для описания его. Он чувственный, он привлекает, источает силу и самообладание. Мужчина, который точно знает, кто он, чего он хочет, и он вальяжно войдёт в сам Ад, чтобы получить это. Он из числа тех, кто делит людей на три лагеря: на его стороне, рядом с ним или на его пути. И остаётся лишь пожалеть дурака, который встанет на его пути. Он чрезвычайно магнетический. Это одновременно влечёт и отталкивает меня.
Он смотрит по сторонам, словно что-то почувствовал, что-то ищет. У меня возникает странное ощущение, что он... не совсем человек.
Внезапно его голова резко поворачивается в мою сторону, и он всматривается в тени, глядя прямо на меня чёрными как полночь глазами. На мгновение мне кажется, будто я заметила там кровавый проблеск. Но это лишь игра дождя и отражения.
Электричество трещит в воздухе между нами.
— Он опасен, — бормочет мужчина в тени.
Я остаюсь застывшей, пронзённая весом оценивающего взгляда мужчины, как насекомое, пришпиленное к его бумаге. Я не могу отвернуться. Я не могу пошевелиться.
Мы смотрим друг на друга несколько долгих секунд. Затем он едва слышно бормочет:
— Ты. Ты здесь.
— Что? — шепчу я.
— Зайдёшь? — он жестом указывает на дверь.
— Откуда ты меня знаешь? — выдавливаю я.
— Долгая история.
Я очень тихо говорю в тени:
— А ты... ты откуда меня знаешь?
— Долгая история, — с тихим смешком отвечает мужчина в тени.
Я парализована нерешительностью, грузом этого момента.
— Ему принадлежит квартира, которую снимала твоя сестра, — говорит голос из тени. — Осторожнее, МакКайла. Он опасен.
Я поворачиваюсь к нему, пока он говорит.
— Покажись.
Я дрожу, когда мужчина выходит в круг слабого света. Высокий, золотистые волосы и кожа, экзотическая красота; одет в джинсы, ботинки и свитер цвета слоновой кости. Он — воплощение цивилизованности, элегантности и утончённых манер.
— Я В'Лэйн, МакКайла. Я помогу тебе с твоими поисками, отвечу на многие твои вопросы. Но мы должны уходить немедленно, пока он не... он идёт! Выбирай, МакКайла. Ты должна выбрать немедленно!
Я перевожу взгляд обратно на тёмного мужчину, который шагает ко мне, и качаю головой, словно таким образом обрету решительность.
Моё сердце оглушительно громко стучит в ушах.
Кто эти мужчины? Откуда они меня знают? Откуда им известно о моей сестре?
Как мне выбрать?
Я не знаю, что делать.
Пока мужчина из книжного магазина приближается, я колеблюсь в нерешительности. Тёмный мужчина пугает меня. Блондин кажется мне... менее опасным, и телом, и душой. Тёмный мужчина практически ничего мне не сказал, блондин предложил информацию о моей сестре. Тёмный мужчина потрясает меня таким образом, которого я не понимаю. Блондин не влияет на меня на том же первобытном уровне.
В другое время, в другом месте я бы знала — это потому, что тёмный мужчина может проложить дорогу к моему сердцу.
После этой ночи я никогда не познаю то время.
— Ты должна спешить, МакКайла, — торопит В'Лэйн. — Идём. Я расскажу тебе об Алине. Я научу тебя всему, что знаю сам. Я помогу тебе отомстить.
Где-то в этом городе живёт монстр, который жестоко убил мою сестру.
Я хочу его голову на блюде. Я хочу, чтобы он сдох и был закопан в землю. Он больше не сможет ходить по этому миру, не отнимет жизнь другой невинной, не разрушит мир другой юной девушки.
Месть. Да. Вот чего я хочу.
Я поворачиваюсь к В'Лэйну.
— Нет, — ревёт тёмный мужчина. — Ты не можешь ему доверять. Он опасен!
Поздно. Я сделала выбор.
Когда В'Лэйн протягивает руку, я принимаю её, и вместе мы исчезаем в ночи.
Глава 21
Дайте ему пару глаз с манящим блеском [29]
Мак
• Мама в безопасности.
• Папа пропал.
• Дэни пропала.
• Где Шазам/Й'Рилл? Риодан понятия не имеет. Шаз охотился, когда Дэни исчезла. Он тоже пропал? Что за существо способно поймать последнего из живущих Адских Котов/Охотника? Это немыслимо. Но если Шаз не похищен, то почему он не объявился, учитывая, что Дэни пропала?
• У Крууса есть дочь, Лирика, которая была запечатана в бутылке, по словам Кристиана, почти 3/4 миллиона лет назад. Хранительница библиотеки короля Невидимых. Богатство информации или куча мифов, под которыми мало реальных оснований? Кто её мать? Почему он поместил её в бутылку?
• Похоже, Видимые восстановили свои воспоминания. Почему они не могут просто вновь выпить из Котла?
• Если уж на то пошло, где Котёл? Он мой. Я должна знать, где находятся вещи королевы. Должна определять местоположение Котла, Камня и разных ОС.
• Я взорвала Зимний Двор. Я обеспокоена тем, что останки всё ещё живы и мучаются от боли. Надо заняться этим, но каждый раз, когда я отправляюсь в Фейри, я теряю слишком много времени в мире смертных. Отложить это ненадолго?
• Я подозреваю, что Зима похитила папу и Дэни. Но зачем? Чего она хочет? Почему она не отправила мне послание с требованием выкупа? Если она вернёт их невредимыми, я воссоздам её двор и обсужу перемирие, пока мы будем обговаривать условия соглашения относительно моего правления.
• Бэрронс прав, предположения опасны. Чары, о которые я ударилась, попытавшись просеяться, были вовсе не чарами, а непроницаемым космическим искажением МЭВ. В них или из них невозможно просеяться. Я слишком легко капитулировала перед чарами Зимы, потому что не узнала их и подумала, что именно в них я врезалась ранее. Могу ли я просеяться к папе и Дэни?
Я перестаю писать и покусываю колпачок ручки.
Пока Бэрронс и Риодан заняты укреплением охранных чар, которые защищают Честер, я со скрещёнными ногами сижу на плюшевом диване угольного цвета в зоне отдыха, которая расположена в своеобразном атриуме (очередной пример его нового декора) на том же этаже, что и офис Риодана. Я пытаюсь осмыслить происходящее, прибегнув к старой привычке: составляю список в блокноте, который стырила из офиса Риодана.
Когда я видела Бэрронса в последний раз, ему наносили татуировки, а значит, он собирается применить тёмные искусства, чтобы создать для нас безопасное место. Вопреки тому, что книжный магазин перемещён в облака, мы вынуждены признать, что он, возможно, уже не имеет эффективной защиты.
Я удивлена, что зашла так далеко и ещё не написала тот факт, который тревожит меня даже сильнее, чем исчезновение папы и Дэни, так как я верю, что если Зима достаточно разумна, чтобы сбежать от бойни своего двора, то она также достаточно разумна, чтобы не вредить им.
Я переворачиваю листок, открываю чистую страницу и аккуратно вывожу чернилами мысль, которую откладывала. Она взрывает мозг.
• Круус жив.
Я была уверена, что когда я выпустила Песнь Созидания, она убила Крууса вместе с остальными Невидимыми. Эобил категорично утверждала, что мелодия разрушит весь Двор Теней. Я смотрю на эти слова, пытаясь заставить себя поверить во что-то, помимо худших последствий этого ошеломительного факта.
Не работает.
Мы заключили сделку, завершения которой Круус жаждал каждой унцией алчности, которая у него имеется — а это практически вся алчность в мире. Круус алчен. Он больше всего на свете желает получить Истинную Магию Фейри, жаждет заполучить корону. Он целую вечность плёл заговоры, лгал и манипулировал, чтобы добиться этого, и почти одержал успех. Как В'Лэйн, он вторгся в ледяную тюрьму Эобил, чтобы прикончить её, веря, что тогда Истинная Магия выберет его. Он слетел с катушек, когда Эобил избежала этой участи и передала своё наследие мне. Он согласился помочь и научить меня использовать силы королевы для спасения нашего мира только в обмен на полную передачу силы и короны ему, как только Земля будет в безопасности.
Я согласилась.
Пятьдесят две страницы сложного юридического жаргона, составленные моим отцом и Риоданом, в деталях излагали это соглашение. Подписанное кровью. Подкреплённое обменом драгоценными металлами. Договор нерушим, и мы оба необратимо связаны им.
А значит, он имеет полное право войти сюда в этот самый момент, вальяжно приблизиться к моему дивану (потому что, видимо, охранные чары уже не удерживают фейри на расстоянии, что оскорбляет меня так же сильно, как разъяряет Бэрронса и Риодана) и потребовать, чтобы я немедленно передала ему силу.
Я не могу скрыться. В заточении я обнаружила, что если члены королевской элиты обговорили тщательно составленное соглашение, а потом одна сторона попытается уклониться, когда другая сторона потребует причитающееся, то королевская сила уклоняющегося гаснет, позволяя другой стороне силой захватить причитающееся. Соглашение — это единственная неизменная вещь среди фейри. Всё остальное достаётся тому, у кого больше силы.
Если Круус сейчас заберёт у меня Истинную Магию, то моя способность разыскивать папу и Дэни сведётся практически к нулю вместе с рычагом давления в переговорах с Зимой. Я не сумею восстановить её двор. Я буду беспомощной, ничего не сумею предложить. Вся власть будет у Крууса. Мне придётся вести с ним переговоры о содействии. Вымаливать его помощь. О, как ему это понравится!
Я это возненавижу. Я окажусь в раболепном положении, и Круус будет бесконечно этим пользоваться.
Я даже не сумею просеяться в Фейри. Я вообще больше не сумею просеиваться! Мне придётся полагаться на Кристиана, инспектора Джейна или даже на самого Крууса. А без силы королевы как я смогу защитить двух своих принцев, некогда бывших людьми? Какой бардак. Недавно я желала, чтобы он был жив, но теперь я в ярости от этого факта.
Если бы он показался несколько лет назад, пришёл ко мне вскоре после того, как Песнь была пропета, и потребовал причитающееся ему по соглашению, это показалось бы честным и вызвало бы доверие. Мы заключили соглашение, исполнили свои обязательства, произвели оплату.
Но он скрывался от нас все эти годы, не показывался и не приходил за силой, и если он заявится сюда сейчас, я не буду ему доверять.
Взамен магии он согласился навсегда убрать фейри с нашей планеты и никогда не вредить нам. (Понятия не имею, как он планировал убрать их из мира. В процессе их сила колоссально уменьшится). Я гадаю, может, поэтому он не приходил — потому что если он не запросит передачу силы, то он не обязан выполнять встречные обязательства, и решил получить что-то другое. Я осознаю, что он тоже черпает силу из Земли. Мы действительно прописали в соглашении, что он должен покинуть эту планету, или мы использовали многозначное слово «мир»? Если в соглашении имеется хоть одна расплывчатая и двусмысленная фраза, он извратит её в таком виде, который принесёт выгоду ему и только ему.
Я покусываю свою ручку, размышляя.
Бэрронс сказал, что сила короля Невидимых до сих пор не приняла решение. Возможно, Круус ждёт, так как думает, что магия короля выберет его, и он предпочтёт получить её, а не силу королевы. Но каков смысл? Двора Теней нет. Круус будет править ничем. Я не могу представить, что Видимые примут короля Невидимых с большим энтузиазмом, чем меня.
Как ни посмотри, то, что он скрывался, грозит нам всем проблемами.
Я заставляю себя написать:
• Если Круус потребует Истинную Магию, мне придётся её передать.
Писать это больно. Годы назад, когда я согласилась подписать договор, я не предвидела, что может наступить такое время. Я верила, что ситуация в итоге вернётся к относительному спокойствию, даже к относительной нормальности.
Как бы не так.
Кроме того, если бы я не согласилась подписать договоры, чёрные дыры сожрали бы наш мир, и я вообще не сидела бы здесь и не брюзжала из-за таких вещей.
Я несколько секунд смотрю на страницу, а потом заставляю себя записать очередную правду, которая тревожит меня сильнее, чем я ожидала.
• Я снова буду просто-Мак.
Женщиной без королевских сил, лишь с навыками ши-видящей, преимуществом быстрого исцеления и чрезвычайно долгой продолжительностью жизни.
Забавно, как часто мы не ценим вещи, пока не оказываемся на грани того, чтоб их потерять. Я и не осознавала, как сильно наслаждаюсь преимуществами, сопровождающими корону — например, возможностью просеиваться. Мне нравится связь с планетой, которую я ощущаю. Мне не терпелось узнать больше о том, что я могу сделать с Истинной Магией. Я предпочла бы не нести ответственности за фейри, и моё правление весьма непростое, но мне нравятся преимущества силы, которую передала мне Эобил. Кроме того, кто сказал, что я не преуспею? Трудности мотивируют меня, интригуют, заставляют работать усерднее. Может, я восстановлю стены между мирами, создам какой-то правящий орган из числа Видимых, затем буду периодически наведываться туда, чтобы разрешать споры и посещать сезонные пиры. Часть меня жаждет преуспеть в этом, найти путь прогресса для обоих видов, несмотря на все сложности.
Мурашки пробегают по моему затылку; воздух за диваном трещит от мощного заряда.
Затем ладони Бэрронса ложатся на мои плечи, когда он наклоняется через спинку дивана, проводит губами по моему уху и бормочет:
— Ты никогда не будешь просто-Мак. Тебе не нужна магия, чтобы быть королевой. Эта сила — в твоём сердце. Никогда не забывай об этом.
— И вот ты опять суёшь нос в мои заметки, — дразню я, запрокидывая голову с лёгкой улыбкой. — Я думала, ты занят.
Его глаза тёмные, лицо мрачное. Он говорит:
— Я почувствовал твою тревогу.
Через связь нашей метки. Я хмурюсь.
— Бэрронс, почему Круус не показался? Зачем прятаться, зачем оставаться в стороне, если он не делает ничего, что мы бы попытались остановить? И что он делает? Он всегда хотел лишь получить Истинную Магию. По всей справедливости теперь она принадлежит ему. Он мог забрать её в любое время.
— Возможно, его желания изменились.
— Но зачем скрывать своё существование?
— Перестань беспокоиться. Поспи. Тебе нужно восстановить силы. Со временем всё станет ясно. Круус тебе никогда не навредит.
Потому что Бэрронс не позволит ему навредить мне — это не нужно озвучивать. Круус изнасиловал меня. Бэрронс хочет его смерти. Он никогда не допустит, чтобы тот когда-либо тронул меня хоть пальцем.
Затем он уходит, и я перевожу взгляд на страницу, но когда слова начинают расплываться, я понимаю, что вымоталась сильнее, чем осознавала. Бэрронс прав, мне нужно отдохнуть, пока есть возможность. Бог знает, что ждёт впереди, или когда мне вновь представится такой шанс.
Я бросаю блокнот и ручку на журнальный столик, откидываюсь на спинку дивана, укладываю ноги на тот же журнальный столик и позволяю себе на секундочку закрыть глаза.
Мне надо ещё раз попробовать атаковать чары Зимы, и в моей голове слишком много тревожных мыслей, чтобы засну...
Я отключаюсь прежде, чем заканчиваю эту мысль.
Глава 22
Я не крокодил, как тот, что в Дублинском зоопарке [30]
Дэни
С юного возраста я знала, что именно такое ЖИЗНЬ, всегда видевшаяся мне заглавными буквами и пахнущая радужной сладкой ватой, которую мама приносила домой, когда всё ещё было хорошо.
ЖИЗНЬ — это самый изумительный, волнительный, фантастический аттракцион в парке развлечений.
Пусть и с гарантированным летальным исходом.
На этих американских горках ты разобьёшься и сгоришь. Это неизбежно, и тебе не дано знать, как или когда. Рельс может сломаться, и вагон сойдёт с пути, когда ты едва тронулся от ворот. Шторм может налететь посреди безупречно голубого неба и снести всех в твоей секции поезда. А может, ты рождён с дефектным сердцем и с возраста восьми лет являешься тикающей бомбой с часовым механизмом. Или ты последний живой человек в своём вагоне, ты пронизан болью и готов увидеть, что ждёт впереди.
Нет ничего определённого, кроме одного факта.
Смерть придёт.
Моя философия всегда была простой: отлично, чёрт возьми — ещё больше причин прокатиться во весь опор! Выдоить из жизни всё, что можно. Завывать от хохота, орать от страха. Побродить по всем цветам радуги.
Моя философия не изменилась.
Однако моя смертность поменялась.
Благодаря одному ворчливому, эмоциональному, приставучему Адскому Коту, который также является эпичным драконоподобным Охотником, что парит в глубочайших просторах космоса и содержит обширные хранилища мудрости и силы в своём огромном теле, эта поездка на американских горках для меня никогда не закончится.
Я оборотень, который однажды станет полностью бессмертным.
Оборотень, который до сих пор не может оборачиваться, что оскорбляет каждую унцию моего эго, которого и так в избытке.
Я никогда не терплю неудач. Это практически моё второе имя: Дэни Никогда-Не-Терпит-Неудач О'Мэлли. Я лажаю, делаю вещи вроде откупоривания фляжек, которые не стоило откупоривать, но когда я настроилась чего-то добиться, я прихожу к успеху.
Это немыслимо и каким-то раздражающим, разъяряющим способом (я не могу даже мысленно сказать это слово) смиряет.
С самого первого дня я старалась, но никак не могла превратить свои 63 килограмма в массивную тушу Охотника и наоборот.
Я понимаю это на гипотетическом уровне; я видела, как это делается. Я знаю, что это может произойти. Й'рилл показывала мне снова и снова, бесконечно пытаясь словами провести меня через весь процесс, говоря мне найти моё «дыхание огня» или «сердце чешуи».
Я до сих пор на это не способна.
А сейчас мне очень, очень, очень хочется обратиться.
В человеческом обличье, в котором я сейчас и нахожусь, я по-прежнему могу умереть. У меня много причин, чтобы жить: Шаз-ма-таз, Риодан, Мак и Бэрронс, бессмертие, изучение космоса, спасение мира на регулярной основе. Количество времени, которое требуется для достижения полного бессмертия, разнится от Охотника к Охотнику. И вот в чём настоящий подвох: ты даже не знаешь, миновал ли ты тот порог и стал неубиваемым в своём истинном обличье до тех пор, пока ты едва не умрёшь... но в итоге выживешь. Подозреваю, мне придётся почти умереть несколько раз, чтобы убедиться. Один-два раза могут оказаться глюком, чудесным спасением. Три, четыре, десять — и тогда я, может, начну в это верить.
Всё сопровождается чёртовой неопределённостью.
Впервые в жизни мне хочется получить инструкцию-руководство.
Я, Дэни О'Мэлли, хотела бы получить правило — о ужас! Я бы хотела знать чёткое правило в духе: через два года, или через пять лет, или через десять лет я буду полностью бессмертной в обеих формах.
Я хмурюсь. Может, я и не хотела бы это знать, потому что тогда у меня может возникнуть искушение быть поосторожнее в данный период времени, что может всерьёз заморочить мне голову.
Я раздражённо вздыхаю. Жизнь была намного проще, когда мне было нечего терять и не для чего жить, кроме самого кайфа жизни. Затем я начала любить людей и заботиться о всяких штуках, например, выживу я или умру, и мои базовые принципы начали сжиматься и искажаться. Раньше я думала, что взрослая жизнь — отстой. Теперь я в этом убедилась. Я скучаю по тем дням, когда я просто шарахалась, выпятив своё маленькое пузико, мня о себе бог весть что и совершенно не ведая печали.
Да, ну не по всему из тех дней я скучаю. Только по своему настроению.
Учитывая мою текущую ситуацию, до меня доходит, что я могу регрессировать, брать мрачный пример с Иерихона Бэрронса.