Он поехал в Западный Голливуд в седане «крайслер» Айвана. Айван и Нилла предпочитали седан, потому что этот автомобиль предоставлял анонимность, он не был похож ни на машину, взятую напрокат, ни на, как говорила Дорис, машину «нацменов или перепуганного среднего класса».
Движение было умеренным; веяло ночной свежестью. Джон нашел видеосалон «Вест-сайд видео». Войдя внутрь, он понял, что менеджер видеосалона пытается утверждать свою индивидуальность, вывешивая голографические бирки с названиями категорий «Злые мамаши», «Смазливые, но тупые» и загадочных подкатегорий вроде «Праздник крови» и «Хренотень», где Джон, к своей неподдельной радости, увидел старых знакомых «Дикую землю» и «Обратную сторону ненависти».
Он понял, что у него нет ни малейшего представления о том, в каких фильмах снималась Сьюзен.
Он спросил продавца, на табличке которого значилось имя Райан, есть ли у него что-нибудь со Сьюзен Колгейт, и тот даже тихонько взвизгнул от удовольствия. «Ми-и-сс Кол-л-л-л-гейт? Думаю, что да. Сюда, пожалуйста». Он подвел Джона к старому стеллажу, уставленному выцветшими на солнце коробками с кассетами. Над стеллажом красовалась лазерная надпись Св. Сьюзен Божественная. Стеллаж, наподобие алтаря, венчали свечи и жертвенные приношения – японские леденцы, пузырьки из-под лекарств, модель аэробуса без одного крыла и мозаичное панно из снимков Сьюзен крупным планом, вырезанных и любовно отобранных из разных газет и журналов. Райан стоял, терпеливо ожидая реакции Джона, но Джон молчал: римские свечи пылали у него в мозгу. Он чувствовал просто половое желание овладеть алтарем.
– Она – это что-то, правда? – спросил Райан.
– Ты сам это сделал? – в свою очередь спросил Джон, оглядывая Райана, – брюки цвета хаки, белая футболка и фланелевая рубашка. Лицо – приятное.
– С нежной любовью и заботой.
– Я даю тебе за него сто баксов прямо сейчас.
Райан вытаращил глаза.
– Мистер Джонсон – извините, не стану прикидываться, что не знаю, кто вы такой, – но это моя святыня. И я не могу с ней так просто расстаться.
– Пятьсот, вместе с кассетами.
– Мистер Джонсон. Я сделал это своими руками. Это вам не шуточки. Я собирал эти вырезки годами.
– Девятьсот. Половина того, что у меня осталось. Мои последние деньги. Все знают, что я банкрот. Даже учитывая «Суперсилу».
– Не говорите мне этого! Слишком много информации для меня, мистер Джонсон!
– Просто Джон.
– Слишком много информации для меня, Джон.
Уперев руки в бока, Райан наблюдал, как Джон просматривает названия на корешках коробок. В магазине больше никого не было. Они могли говорить в полный голос.
– Джон, я тебя совсем не знаю, но позволь спросить кое-что.
– Спрашивай что хочешь – легче будет.
– Ты… как бы это выразиться… влюблен в мисс Колгейт?
– Что? – Джона поразила не столько прямота Райана, сколько внутренний толчок, такой же, какой он вдруг чувствовал, когда обнаруживал в детективах Агаты Кристи, кто преступник. – Влюблен? Я…
– Хватит, хватит. Теперь порядок. Я работаю для добрых сил. И знаешь, это меня не удивляет.
– Что не удивляет? Я не говорил, что влюблен.
– Да у тебя на лбу яркий транспарант с именем Сьюзен.
– Ах ты, гаденыш.
– Успокойся. – Райан видел, что Джон не возражает против того, что слышит. На самом деле даже наоборот. – Я имею в виду, что вы оба исчезали, и надолго. Она – после авиакатастрофы три года назад, а ты годом раньше.
Джон не собирался это оспаривать.
– И что дальше? Куда ты клонишь?
Райан потер подбородок и напустил на себя преподавательский вид.
– Полагаю, это что-то новое. Потому что в противном случае ты бы уже просмотрел все фильмы с ней.
– В точку, доктор Эйнштейн.
– Когда вы встретились?
– Сегодня за обедом. В «Плюще».
Райан присвистнул.
– Послушай меня, Джон. Забирай все кассеты, а я доложу, что они пропали или украдены.
– Да?
– Да. И прибереги свои последние деньги. Я добавлю и алтарь, но здесь есть одна загвоздка.
– Без загвоздок на земле не было бы жизни.
Джон вдруг почувствовал прилив любви к этому странному молодому человеку.
– Ты должен будешь ответить мне на ряд вопросов для проверки твоих знаний, после того как прочитаешь сценарий, который я написал.
– Все по-честному. Заметано.
– Ладно. Тогда я закрываюсь, и мы сможем спокойно просканировать записи и погрузить эту штуку в твою машину.
Джон с Райаном подняли алтарь и перенесли его к прилавку, где Райан принялся считывать бар-коды. Джон оставил Райану свой адрес и номер телефона.
– Только попробуй дай их кому-нибудь, и от тебя мокрое место останется. А теперь позволь мне кое о чем спросить тебя, Райан. Зачем ты сделал этот алтарь? Ты ведь не из тех, кто любит выслеживать, потому что они не делают алтарей – они выслеживают. В чем твой интерес?
Райан поднял глаза на Джона, собираясь что-то сказать, потом явно передумал и начал говорить уже совсем другое:
– Понимаешь, всем нам нужна навязчивая идея, кумир. Мой кумир – Колгейт: 3184 Престуик-драйв, Бенедикт-каньон, водительские права штата Вайоминг за номером 3352511, телефон не указан, но сообщения можно оставлять Адаму Норвицу, агентство IPD.
Джон удивленно посмотрел на Райана:
– Она берет здесь кассеты напрокат.
Джон посмотрел на пленки: несколько серий постановки «Семейка Блумов», «Залив „Динамит“» и «Лики Трейс». «На гастролях со „Стальной горой“». Чушь.
– Есть еще причина, по которой тебе нравится Сьюзен Колгейт. Может, расскажешь?
– Верно. Полицейский сказал мне, что я был последним, кто оставил послание на ее телефоне до катастрофы – несколько лет назад. Не могу это объяснить. И вот сегодня вечером появляешься ты. Так что теперь я снова с ней связан.
Алтарь поместился на заднее сиденье. На улице было на удивление холодно, и Джон почувствовал озноб.
– Вот сценарий, – сказал Райан.
– Да, да, – ответил Джон.
– Послушай, Джон.
Джон остановился; он не привык к подобному обращению, но в данном случае не имел ничего против.
– Когда прочтешь сценарий, сразу мне позвони. Но это не все.
– А что еще?
– Звони мне, когда тебе будет нужно, и мы сможем поговорить о Сьюзен.
– Ты хоть понимаешь, как по-идиотски это звучит, Райан?
– По-идиотски или нет, но имей в виду. Другие люди не поймут, что значит, когда человека одолевают чувства. А это случается. И я тут ни при чем – дело в тебе, потому что ты влюблен и рано или поздно тебе понадобится выговориться. Другим этого не понять.
– Ладно, Райан, – рассмеялся Джон, – твоя взяла. Когда душа у меня будет петь, можешь быть моей Йоко Оно.
– Удачи, мистер Джонсон.
Джон поднял оба больших пальца вверх и немедленно погнал машину на Престуик, 3184, припарковался напротив, на другой стороне улицы, и посмотрел на маленький, выкрашенный синей краской дом Сьюзен, окруженный разросшимися декоративными кустами. Свет горел только над крыльцом. Час прошел в мучительном ожидании, но, кроме человека с собакой и проехавших мимо трех машин, никто не попался Джону на глаза. Он сдался и поздно ночью поехал домой. Улицы были на удивление пустынны, Джон заметил туман, но потом понял, что этого не может быть, потому что в Лос-Анджелесе никогда не бывает тумана. Зазвонил мобильник, но звонивший разъединился.
В ту ночь он так и не уснул. Он читал сценарий Райана и пил малиновый сок. Глядя на свой телефон, он думал о том, в какое время прилично позвонить Сьюзен. В половине восьмого? Слишком рано. В восемь? Да. Нет. Это безумие. В половине девятого? Привет, Сьюзен – да, я понимаю, рановато… В девять? Да, но как дождаться, как вытерпеть чернильный мрак и удушающую медлительность ночи?
К шести часам небо просветлело, и несколько голубей легко и стремительно пронеслись над кустами. Он отложил сценарий Райана – «Тунгуска». Хороший сценарий. Женщине из Техаса отец оставляет в наследство странный металлический обруч, похожий то ли на корону без драгоценностей, то ли на пяльцы для вышивания. Разглядывая обруч, она подносит его к экрану телевизора, но тут с неба обрушивается торнадо, превращающий Галвестон, где она живет, в пустынное место, усыпанное обломками фанеры, мебели, сломанными ветвями, игрушками, машинами и разорванной в клочья одеждой. Уцелела только комната героини. Оказывается, обруч – это вход в иной мир, обращающий психическую энергию человека в энергию ядерную.
Джон услышал глухое гудение – беговая дорожка Айвана пробудилась к жизни, как обычно, в шесть тридцать утра. Конец одиночеству! Джон подошел к Айвану, который, занимаясь на тренажере, одновременно смотрел утренние новости по старенькому телевизору, как всегда стоявшему на стуле.
– Джонни.
– Айван.
– Дерьмово выглядишь. Всю ночь не спал?
Тренажер Айвана был установлен на третий режим из десяти возможных.
– Да.
Такое случалось нередко.
– Смотрел что-нибудь хорошее?
– Да нет. Читал кое-что.
– Читал?
– Да, сценарий.
– Ой-ой-ой. Вспомнил молодость. Когда в последний раз ты хотя бы дотрагивался до сценария?
Джон задумался.
– Действительно, когда?
– Может нам пригодиться?
– Думаю, да. Хорошая штука.
– Хорошая или хорошее дерьмо?
– Хорошая значит хорошая. Даже, я бы сказал, отличная.
– Ну, давай колись, партнер.
Джон стал описывать фильм.
– А что происходит после того, как разгромили Галвестон?
Айван заинтересовался.
– Мы возвращаемся назад во времени – к знаменитому Тунгусскому метеориту, который столкнулся с Землей в 1908 году.
– Тому самому, который повалил половину деревьев в Сибири?
– Именно. Только выясняется, что это был совсем не метеорит, а что-то вроде обруча.
– Не пришельцы, я надеюсь. Рынок перенасыщен подобным дерьмом.
Айван замерил пульс по секундомеру.
– Нет, не пришельцы. Обруч из Швейцарии. Из Берна – есть там такой город. Так вот этот обруч сделала в 1905 году одна сластолюбивая еврейка из России, которая жила рядом с Эйнштейном. В том самом году, когда Эйнштейн открыл теорию относительности.
– Сластолюбивая? Что это за слово такое. Ты в каком году живешь, Джонни, в 19б2-м?
– Ладно, ладно. Чувственная.
– Чувственная? Мы что – перенеслись в 1988-й?
– О боже, Айван. Она чувственная в положительном смысле. Родители ее умирают, и она возвращается из Берна в Сибирь. И как раз после ее возвращения происходит взрыв метеорита.
– Какая же это психическая энергия, что, взорвавшись, уничтожила половину Сибири?
– А это первый оргазм женщины случайно затягивается в обруч и усиливается им.
– Jawohl.[3]
– Так или иначе, она находится в центре взрыва и поэтому остается целой и невредимой. Какие тут открываются просторы. Ты только представь одни спецэффекты, Айван. Но, короче говоря, плохие ребята все узнают об этом обруче.
– Какие плохие ребята?
– Из швейцарского банковского консорциума накануне Второй мировой войны. Это те ребята, которые во время войны будут сгребать золотые зубы жертв концлагерей.
– И что дальше?
– Этим ребятам не терпится заполучить обруч. Все правительства хотят заполучить его, но женщина прячется сама и прячет обруч до 1939 года, то есть до войны. Ее отправляют в лагерь смерти, и фашисты завладевают обручем. Потом американцы выкрадывают его у немцев и используют для ядерных бомбардировок Японии. После этого обруч переносится в Неваду, где в него закачивают энергию казино и проигравшихся игроков Лас-Вегаса, чтобы проводить ядерные испытания. Но тогда сын этой женщины, специалист по баллистике, который тоже работает в испытательном центре в Неваде, понимает, чем является обруч на самом деле и что он принадлежит ему.
Он умудряется его стащить – тогда-то, в восьмидесятые, и прекращаются ядерные испытания – и залегает на дно в Галвестоне, тайком провезя с собой обруч. Но с ним случается удар. Его дочь, которую играет та же актриса, что играла его мать, прячет обруч в кладовку. И вот когда она в очередной раз прибирается там, и происходит сцена с телевизором. Узнав о торнадо, плохие парни понимают, в чем дело, ну а дальше погоня и море крови. И рыбы выворачиваются наизнанку. И розы расцветают в полночь. Это Апокалипсис. В финале женщина отвозит обруч на Гавайи и бросает его в кратер действующего вулкана. Ну, и как тебе?
Теперь Айван замерял свое дыхание, когда тренажер переключился на бег в гору.
– Сдается мне, там много всякого летучего мусора.
– Мусора? Что? Думаю, да.
– Я встречался с этими умниками из компьютерных фирм в Сан-Франциско, перед тем как поехать в Шотландию. Их компьютеры теперь могут выдавать идеальный летающий мусор. Они подыскивают сцену, на которой могли бы продемонстрировать свою новую технику, а это, похоже, как раз то, что надо. Правда, придется кое-что подправить. Кто автор?
– Один из этих молодых бунтарей – какой-то Райан. Сейчас он полон энтузиазма.
– Никогда про такого не слышал. На него что – спрос?
– Мы можем предложить цену первыми.
– И сколько?
– Думаю, пятьсот.
– Лучше триста. Не против?
– Первый сценарий за много лет, который привел мой мозг в состояние эрекции.
– Первый сценарий, который ты за много лет прочел.
Зазвонил звонок, означавший, что кто-то дожидается у главных ворот. Айван выключил тренажер.
– Пошли, Джонни, посмотрим, кого там принесло.
Они прошли сквозь внутренний дворик, который был полон цветов и сочной листвы. У ворот стояла полицейская машина, один полицейский стоял рядом с машиной и говорил по селектору, второй сидел на пассажирском месте. Нажав кнопку на пульте, Айван открыл ворота и впустил полицейских.
– Чем обязаны? – спросил Айван.
– Добрый день, мистер МакКлинток, – сказал высокий полицейский. – Приветствую, мистер Джонсон. У вас не найдется минутки, мистер МакКлинток?
– Зовите меня Айван. Конечно, найдется. О чем речь?
– Проверка. Вы владелец белого «крайслера», номер 2ZM3496T?
– Да.
– Вы проезжали на вашей машине сегодня около двух часов ночи в районе Бенедикт-каньона?
– Это был я, – сказал Джон.
– Вы можете рассказать нам, что вы делали накануне вечером, мистер Джонсон?
– Само собой. Я брал кассеты в Вест… Вест… «Вест-сайд видео» в Санта-Монике.
– Какие именно кассеты?
– Штук десять. Со Сьюзен Колгейт – «Семейка Блумов» и еще какой-то дурацкий фильм класса «В».
Полицейские обменялись многозначительными взглядами.
– В котором часу это было, мистер Джонсон?
– Парень как раз закрывался. Около часу, я думаю.
– А потом?
– Потом я… поехал и остановился напротив дома Сьюзен Колгейт. Простоял там примерно час.
– С какой целью, мистер Джонсон?
– А что – что-то не так? Что вообще происходит? – Джон начинал раздражаться.
– Обычная проверка, сэр. Так зачем вы стояли возле ее дома?
– Джонни, – сказал Айван. – Просто говори, ладно. Мы ведь здесь не фильм продаем.
– Она не ответила на мое телефонное послание. Я имею в виду Сьюзен Колгейт. Я решил, что она, наверное, возвращается домой поздно.
– Вы живете здесь, мистер Джонсон? – спросил полицейский пониже ростом.
– Да, вон в том доме. Вместе с матерью.
Полицейские посмотрели на дом для гостей, практически не изменившийся с тех пор, как Джон впервые его увидел.
– Я лишился своего дома в Бэль-Эр в прошлом году. Вероятно, вы читали об этом в «People».
– Ты не лишился его, Джон, – сказал Айван, – ты его отдал.
– Налоговой службе. Только не я им отдал. А они сами забрали.
– Это тот «крайслер» стоит вон там? – спросил высокий полицейский.
– Да, тот, – ответил Джон и почувствовал дурноту в желудке, вспомнив об алтаре, который по-прежнему лежал на заднем сиденье. – Там… о черт. Сами увидите.
Все четверо спустились с холма; обнаружив алтарь, полицейские напустили на себя воинственный вид. Один позвонил в участок, запрашивая немедленную техническую помощь. Второй оттер Джона от машины.
– Я что – арестован? У вас есть ордер? – поинтересовался Джон.
– Нет. И он нам не понадобится, если не станете упрямиться.
– Джон, это моя собственность, – сказал Айван. – Продолжайте, ребята.
Он заглянул на заднее сиденье. Белое полотенце, висевшее у него на шее, упало на гравий подъездной дорожки, но он даже не наклонился поднять его.
– Джонни, тут же целая карнавальная платформа этой чертовой Сьюзен Колгейт. Это ты сделал?
– Это вы соорудили алтарь на заднем сиденье? – спросил коп.
– Нет. Я купил его у парня из «Вест-сайд видео».
В этот момент из дома вышла Дорис, кутаясь в шали; ее седые собранные в пучок волосы торчали как иглы дикобраза.
– О боже, это моя мать.
– С добрым утром, дорогие. Господи – легавые.
– Легавые? – произнес Джон.
– Я просто стараюсь идти в ногу со временем, милый. Офицеры… где-то совершили преступление?
Возникло легкое замешательство. К машине направились полицейский фотограф и судебный эксперт. Айван вернулся к своему тренажеру, а Джон позвонил Адаму Норвицу.
– Что за чертовщина, Адам?
– Сьюзен в самоволке. У нее на шесть была заказана гримерная, но она так и не явилась. Звонит продюсер, орет на меня, я бегом бросаюсь из спортивного зала к ее дому, а там все двери нараспашку. В доме никого, но машина на месте. Кофейник на плите, но кофе густой, как смола, как будто сутки простоял. Ну, я и вызвал копов. Это вы скажите мне, что происходит. Я чуть в психушку не попал, когда выбивал для нее эту идиотскую роль, а она посылает все подальше.
– Мои соболезнования, Адам.
– Ага, понимаю. У нее теперь новый проект – с вами? Большому кораблю – большое плавание, мелкая рыбешка ее больше не интересует?
– Вы звонили в больницы?
– Это работа копов.
Адам ничего не знал. Полиция почти ничего не знала. Джон решил не паниковать. Сьюзен могла остаться на какой-нибудь вечеринке, перебрав текилы, или еще что-нибудь в этом духе. «Она не такая», – подумал он, глубоко вздохнув. Джон позвонил Райану, чтобы договориться о покупке сценария.
Глава шестнадцатая
Их первым провалом была история любви – «Обратная сторона ненависти». Все, связанное с этим фильмом, давалось тяжело. Начать с того, что Ангус, неизлечимо больной раком предстательной железы в последней стадии, сказал им, что название выбрано неудачно.
– Джон, слово «ненависть» само по себе навевает тоску, и пусть фильм твой гениален, как «Гражданин Кейн», такое название, как «Обратная сторона ненависти», все испортит.
У Дорис были свои соображения.
– История любви? Какая у тебя может получиться история любви, дорогой? Просто продолжай делать то, что идет на ура, и будешь как сыр в масле кататься.
– Думаешь, я не могу поставить фильм про любовь?
– Не в том дело, дорогой. Фильмы про любовь должны ставить…
– Давай, договаривай.
– Ой, я, наверное, что-то не то сказала, да?
– Фильмы про любовь должны ставить?..
– Их должны ставить люди, которые действительно были влюблены, дорогой, а теперь, я думаю, мне лучше всего поскорей выпить какой-нибудь шипучки.
С годами жизнь Дорис свелась к приятной бесконечной череде солнечных дней, лепки из глины, вспышек увлечения акварелью, сплетен в узком кругу «карточных друзей» и проторенной дорожки от дома до винного магазина. Джон виделся с ней два раза в неделю и по-прежнему доверял ей все свои тайны.
– Я был влюблен раньше.
– В кого?
– В…
– Правда, дорогой, все нормально, и я не сомневаюсь, что однажды ты встретишь девушку, которая сразит тебя наповал. А до тех пор повремени.
Джон задумался над тем, почему до сих пор не влюблялся. Бессчетное число женщин вызывали у него вожделение или казались обаятельными, но ни одна из них не заставляла почувствовать себя частью чего-то большего. Энергия от постановки картин – равно как и призы, и пьянящее чувство успеха, – все это лишь маскировало единственный явный пробел в его жизни.
Джону казалось, что влюбленные теряют ту индивидуальность, какая была им присуща до того, как они влюбились. Джон видел и в любви, и в длительных отношениях всего лишь ловушки, которые не только лишат его индивидуальности, но и отнимут желание двигаться вперед.
Но опять же… ему хотелось найти спутницу – кого-то, кто разделял бы с ним интересы, кто продвигал бы его дальше. Вот таких отношений он ждал. Однако с течением лет это ожидание становилось все более грустным и более одиноким. По мере того как старые друзья отдалялись, он начал околачиваться рядом с молодежью. Но и тогда он не мог отделаться от ощущения, что молодые относятся к нему свысока. Этот старый онанист даже не может завести себе подругу. Живет в доме, который похож на ядерный реактор. Конечно, у него есть хиты, но на премьеры он всегда приходит с мамочкой.
У Айвана было меньше сомнений, чем у Дорис, относительно судьбы «Обратной стороны ненависти». Но на протяжении всего производственного цикла его отвлекали дела, связанные с резким падением цен на недвижимость в округе Риверсайд, и поэтому он не мог полностью посвятить себя своей обычной рутине: переписыванию сценариев, изменениям в актерском составе, не мог разгребать все, что с самыми лучшими намерениями делал Джон. Режиссер и исполнительница главной роли выяснили, что спят с одной и той же девушкой – автором сценария, и отказались слушать друг друга. У исполнителя главной роли за две недели до съемок была выявлена положительная реакция на ВИЧ. Тучи продолжали сгущаться.
После крайне мрачного пробного просмотра Мелоди сказала Джону:
– Джон, я знаю, что ты хотел сделать хороший фильм, но если уж доводить дело до конца, то пойди купи банку клея, намажь одну сторону негатива и продай все хозяйство как моток упаковочной ленты.
– Мел!
– Джон, не будь кретином. Это дерьмо. Сожги его.
– Но в нем столько нежности… он такой…
– Пожалуйста. Даже на видео его не отдавай. Даже не дублируй его на урду. Сожги его.
Вскоре после этого умер Ангус, и Дорис совсем расклеилась. Они уже несколько десятилетий не были любовниками, но Ангус был для Дорис хорошим другом. Дорис погрузилась в себя. Айван унаследовал имущество, и Дорис осталась в доме.
Джон проигнорировал здравый совет Мелоди, и «Обратная сторона ненависти» вышла в прокат. Средства массовой информации яростно накинулись на фильм, как стая стервятников, которые дождались падения гиганта. Фильм опочил вскоре после премьеры. Среди киношников пошли неизбежные слухи о том, что золотые деньки «Экватор Пикчерз» позади. Одни сочли этот фильм младенческой отрыжкой, другие – предсмертным хрипом. Джону с Айваном не удалось получить даже отдаленно доброжелательного отзыва. Спасти ситуацию не представлялось возможным.
Все взоры были прикованы к следующему фильму, который назвали «Дикая земля», исторической саге, действие которой происходило в начале двадцатого века в Вайоминге. Сценарий представлял собой переложение романа-бестселлера, написанного дважды удостоенным «Оскара» киносценаристом. В картине участвовали шесть самых востребованных звезд киномира, которые все отлично ладили с режиссером – обладателем Золотой каннской ветви. Потратили кучу денег, когда же фильм выпустили на экраны, он… не произвел ни малейшего эффекта. Ему не досталось даже тех язвительно-ядовитых отзывов, что выпали на долю «Обратной стороны ненависти». Фильм попросту растворился, словно бы его и не было – рана куда более глубокая, чем та, что нанесли все выпущенные в сторону «Ненависти» стрелы.
После «Дикой земли» Джон с Айваном занимались еще десятком фильмов. Время шло. Студии видоизменялись, сливались, закрывались, а на их месте появлялись новые. В игру включилась Япония. Вкусы менялись. Появилась новая публика. Люди потеряли опору.
Джон завершал постройку своего высокотехнологичного жилища, растянувшуюся на пять лет. Он пытался разобраться с тем, как он относится к выдаваемым по рецептам лекарствам, и на эти усилия уходили годы, между тем сама фамилия Джонсон стала в киноиндустрии синонимом упадка, провалов и неудач. Постановка фильмов утратила для него интерес. Его мир сжался, круг общения стал уже. Джону начало казаться, что он похож на старинное зеркало, одно из тех, что он видел в Европе в некогда величественных старинных дворцах, на стекло, год за годом покрывающееся крапинками, теряющее слой серебра, который изначально позволял зеркалу отражать окружающее.
– Снова вручение «Оскаров», – вздыхал Айван. – Неужели уже март?
Они сидели на заднем сиденье автомобиля, который вез их в Сенчюри-сити на утреннюю деловую встречу. Айван был одет с иголочки, и кожа его отливала глянцем после восьмичасового здорового сна. Лицо Джона напоминало пол после вечеринки с коктейлями.
– На что нас номинируют в этом году? – спросил он.
– Не надо шутить, Джон.
Джон делал кокаиновые дорожки на маленьком овальном зеркальце, которое держал при себе. Он заметил, как Айван сверкнул на него глазами.
– Чего ты добиваешься, Айван? Я просто не хочу засыпать. Ты же знаешь – адвокаты действуют на меня как снотворное.
Айван промолчал.
Мимо проехал грузовик с гигантскими золотыми статуэтками – такое фото просто мечта туриста. На перекрестке грузовик остановился рядом. Джон заметил, с каким выражением лица Айван разглядывает статуэтки.
– Нет, нет, нет, Айван. У тебя просто глаза блестят и на лице написано «А не худо бы заполучить „Оскара“». Забудь об этом. «Оскар» – для придурков.
– В глубине души ты сам не веришь в это, Джон.
– Ой-ой-ой, посмотрите на меня, у меня маленькая статуэтка за лучшую роль типичного британца этого года или за лучшую роль шлюхи-инвалида. Ой-ой-ой, посмотрите на меня, а через сутки никто даже не вспомнит моего имени.
Он раскрошил кристаллик.
– Джон… – в голосе Айвана появились заботливые нотки. – Полегче с этой штукой. Нам предстоит встреча с крутыми ребятами.
– «Оскары»…
Язык Джона начал заплетаться – недобрый знак. Айван готовился к грандиозному провалу этим утром и ждал от предстоящей встречи все меньше и меньше. Айвана, как и Джона, прельщали призы и соблазны киноискусства, но, в отличие от Джона, теперь ему хотелось жить традиционно. Внутренне Айван был «официально возмущен» своей прежней жизнью. Он «официально покончил с разгулом» и теперь был готов «официально утихомириться».
Именно в тот момент он и увидел Ниллу: она стояла у входа в небоскреб, на голове был узорчатый шелковый шарф, трепетавший над ее правым плечом, и слезы текли по лицу. По ее шее к щеке поднимался шрам, оставленный большой медузой два года назад. Метка медузы в корне пресекла ее актерскую карьеру. Новый агент Ниллы Адам Норвиц увидел шрам всего месяц назад и только сейчас сумел наконец сломить ее дух, убедив Ниллу, что со шрамом ей все равно не найти работы, «если только вы не хотите сниматься в мягком порно», где шрам может быть даже полезен.
Айван смотрел на шелковое платье Ниллы, трепетавшее на теплом ветру, и ему стало жаль ее. Между тем бронхи и легкие сидевшего сзади Джона издавали хлюпанье и хрипы. Айван смотрел, как Нилла жует резинку. Вытащив изо рта, она не бросила ее на раскаленный бетон, а достала из сумочки бумажку, завернула в нее резинку и сунула бумажный комок обратно. Подобной опрятности Айвану не приходилось видеть ни разу в жизни.
– Смотри, она плачет, – сказал зачарованный Айван. Он вышел из машины.
– Айван, – окликнул его Джон, – а разве встреча не в следующем небоскребе?
Джон слышал, как Айван спрашивает Ниллу, все ли с ней в порядке, а потом говорит:
– Могу я вам чем-нибудь помочь? Я еду на деловую встречу, но увидел вас здесь и…
– О боже, – ответила Нилла, – у меня, наверно, идиотский вид.
– Нет, совсем нет. Как вас зовут?
– Меня? Нилла.
– Красивое имя.
– По буквам пишется Н-И-Л-Л-А. Мой отец приехал в Штаты после войны. Он хотел назвать меня в честь штата Нью-Йорк, потому что Штаты оказались так гостеприимны. А моя мать хотела назвать меня в честь своей матери – Бьялла. В результате получилось Нилла.
– А я – Айван.
Через полгода они поженились.
Глава семнадцатая
Юджин Линдсей лежал один в постели, внося в маленький блокнот нижеследующий перечень:
№ 63. Вы можете получить практически любое блюдо, какое захотите, в любое время года.
№ 64. Женщины могут заниматься всем, чем занимаются мужчины, и никому больше это не кажется странным.
№ 65. Любой человек на планете – при прекрасной слышимости – может поговорить с любым другим человеком на планете в любое время, как только ему этого захочется.
№ 66. Вы можете с полным комфортом проснуться в Сиднее, в Австралии, и лечь спать в Нью-Йорке.
№ 67. Вселенная в триллион миллионов раз больше, чем вы думали.
№ 68. Вы практически не видите дерьма и не чувствуете его запаха.
Он составлял перечень того, что могло бы поразить кого-то, кто жил за сто лет до него. Он старался убедить себя, что живет в расчудесном мире в расчудесное время. Рано уволившись с должности ведущего прогноза погоды на местном телевидении, он уединился на десять лет в своем доме в Блумингтоне в штате Индиана. Здесь он создавал произведения искусства из бытовых отходов и смотрел телевизор. Заносил в блокноты случайно пришедшие в голову мысли, вроде сегодняшнего перечня. А в подвале при помощи ксерокса и компьютера составлял куда более изощренные схемы почтового надувательства, чем ему могло примечтаться в восьмидесятых.