Как разложить цены на разные движения

На этом графике наложены друг на друга три разные [кривые] отмеченных цен

сетье пшеницы на парижском Центральном рынке:

пунктир—движение по месяцам; довольно

спокойная в нормальный год, кривая стремительно взлетает вверх

во времена неурожая и трудностей в удовлетворении спроса;

сплошная черта—ступенчатое движение годовых средних величин,

вычисленных за год от урожая до урожая (август — июль):

чередование плохих лет (с 1648—1649 гг. по 1652—1653 гг.; Фронда,

1661—1662 гг.; восшествие на престол Людовика XIV) и хороших урожаев;

крупные точки—циклические движения (с 1645—1646 гг. по 1655—1656 гг.

и с 1656—1657 гг, по 1668—1669 гг.),

рассчитанные по средним подвижным величинам за семилетний период.

Переход к таким широким циклическим движениям включает флуктуации цен

в изменения вековой тенденции.

С самого начала решающая проблема состоит в том, чтобы узнать, существовали или нет в старинных доиндустриальных экономиках эти циклы, обнаруженные наблюдениями совре­менных экономистов. Существовал ли, например, цикл Конд­ратьева до 1791 г.? Один историк не без лукавства заявляет нам, что, ежели искать ранее XIX в. ту или другую форму цик­ла, ее почти наверняка найдешь¹¹⁸. Предостережение это по­лезно, если только не заблуждаться относительно значения ста­вок в игре. Если действительно нынешние циклы достаточно похожи на циклы вчерашние, намечается определенная преем­ственность между экономиками старинными и экономиками но­выми: в этом случае могли действовать те же правила, ка­кие мы обнаруживаем в современном опыте. А если спектр флуктуации развертывается по-иному, если эти последние по-другому воздействовали одни на другие, тогда можно было бы наблюдать знаменательную эволюцию. Так что я не думаю, чтобы обнаружение Пьером Шоню циклов Китчина в торговле севильского порта в XVI в. — малозначащая деталь ^{х 19}. Или же что циклы Кондратьева, что прослеживаются один за другим по кривым движения цен на зерно и на хлеб в Кёльне¹²⁰ с 1368 по 1797 г., не дают решающего свидетельста об этой первосте­пенной важности проблеме преемственности.

Мир-экономика перед лицом членения времени

ФЛУКТУАЦИИ И ПЛОЩАДЬ ИХ РАСПРОСТРАНЕНИЯ

Цены (для столетий доиндустриальных используют глав­ным образом цены на зерно) непрестанно варьировали. Такие флуктуации, наблюдаемые уже давно, являются признаком раннего складывания в Европе рыночных сетей, тем более что флуктуации эти представляются почти что синхронными на довольно обширных пространствах. Европа XV, XVI и XVII вв., хоть она и была далека от полнейшей согласован­ности, уже вполне очевидно подчинялась общим ритмам, не­коему порядку.

И как раз это даже обескураживало историка, исследовав­шего цены и заработную плату: он пытался восстановить но­вые серии данных, но всякий раз, завершив свою работу, он вновь слышал заранее известный мотив. То, что говорило одно обследование, повторялось в следующем. График на следующей странице, заимствованный из «Cambridge Economic History» ¹²¹, бросает свет на такие совпадения, как если бы волны цен, одни высокие, другие низкие, распространялись по всему простран­ству Европы до такой степени, что можно было бы представить их очертания на земле подобно тому, как изображают на ме­теорологических картах перемещение изобар*. Фрэнк Спунер попробовал придать этому процессу наглядность, и график, ко­торый он составил, довольно хорошо обрисовывает проблему, если и не решает ее. В самом деле, чтобы ее разрешить, потре­бовалось бы отыскать эпицентр этих движущихся волн, пред­полагая, что такой имеется. Правдоподобно ли это? По словам Пьера Шоню, «если существовал первый набросок мира-экономики в XVI в.... универсальный характер флуктуации, [по-видимому], брал свое начало где-то между Севильей и Ве­ракрусом»¹²². Если бы пришлось выбирать, я скорее усмо­трел бы если не место зарождения этой конъюнктурной вибра­ции, то место, от которого она расходилась, в Антверпене, го­роде на Шельде, находившемся тогда в центре европейских об­менов. Но возможно, действительность была слишком сложна, для того чтобы допустить какой-то один центр, каков бы он ни был.

Во всяком случае, эти цены, которые колебались почти что все вместе, служат лучшим свидетельством связности, сплочен-• ности мира-экономики, пронизанного денежным обменом и развивающегося уже под знаком организующей деятельности капитализма. Быстрота распространения колебаний, их «урав­новешивания» есть доказательство эффективности обменов при той скорости, какую позволяли тогдашние транспортные сред­ства. Скорости, которая для нас смехотворна. И тем не менее специальные курьеры, загоняя лошадей, устремлялись к круп­ным товарным рынкам по окончании любой международной ярмарки, перевозя полезные новости, ведомости котировок и плюс к этому — пачки векселей, судьбой которых было нес­тись вперегонки с почтой. А дурные новости, в частности сооб­щения о местных неурожаях или о банкротствах купцов, даже дальних, летели как на крыльях. В сентябре 1751 г. в Ливор-

Членения пространства и времени в Европе

Мир-экономика перед лицом членения времени

•««Gazette de France», p. 489.

'^г* Chaunu P. Les Philippines et le Pacijique des Ibiriques. 1960, p. 243, n. 1.

¹²⁵ Dermigny L. La Chine
et I'Occident. Le commerce
a Canton аи XVIII' siicle,
1719—1833. I, 1964,

p. 101, n. 1.

¹²⁶ Hazan A. En Inde,
aux XVI' et XVII' sticles:
trisors americains, monnaie
d'argent et prix dans

VEmpire mogol. — «Annales E.S.C.», 1969, p. 835—859.

но — оживленном порту, не находившемся, однако, в центре европейской жизни¹²³, — «большое число банкротств, случив­шихся в разных городах, причинило немалый ущерб коммер­ции сего города, а только что новый удар—новости о банкрот­стве, каковое г-да Лик и Прескот потерпели в Петербурге и раз­меры коего определяют в пятьсот тысяч рублей. Опасаются, как бы она [торговля Ливорно] не пострадала столь же сильно из-за решения, принятого генуэзцами относительно восстанов­ления беспошлинной торговли в гавани Генуи». Разве не дают возможность такого рода новости ясно видеть единство Евро­пы и, само собой разумеется, единство ее конъюнктуры? Здесь все двигалось почти соразмерно.

Но самое интересное, что ритм европейской конъюнктуры выходил за строгие границы ее мира-экономики, что Европа уже располагала вне своих пределов опеределенной властью управлять на расстоянии. Московские цены в той мере, в какой мы знакомы с ними, в XVI в. равнялись на цены Запада— вероятно, через посредство американских ценных металлов, игравших там, как и в других местах, роль «приводных ре­мней». Точно так же и по тем же причинам цены Османской им­перии согласовывались с ценами европейскими. Америка— по крайней мере Новая Испания и Бразилия, где цены колеба­лись, —также следовала этому далекому образцу. Луи Дер-миньи даже пишет: «Доказанная Пьером Шоню¹²⁴ корреляция Атлантики и Тихого океана действительна лить для Мани­лы»¹²⁵. В самом деле, европейская цена, по-видимому, прос­тирала свой ритм даже за пределы маршрута манильских гале­онов, в частности до Макао. А после исследований Азизы Ха-сана мы знаем, что и в Индии, с разрывом в какие-нибудь двад­цать лет, откликнулось эхо европейской инфляции XVI в.¹²⁶

Интерес, представляемый этими выводами, очевиден: если ритм цен, навязанный или переданный, действительно являет­ся, как я полагаю, знаком господства или верноподданниче-ства, то распространение влияния европейского мира-экономики очень рано перешагнуло самые амбициозные грани­цы, какие только ему можно было бы приписать. Вот что при­влекает наше внимание к этим «антеннам», которые победо­носный мир-экономика выдвигал за свои пределы, к подлин­ным линиям высокого напряжения, лучшим примером кото­рых была, несомненно, левантийская торговля. Существует тенденция (в том числе и у И. Валлерстайна) недооценивать этот тип обменов, называть их второстепенными, поскольку они касались лишь предметов роскоши, так что от них-де можно было бы отказаться, не нанеся какого-либо ущерба обычной жизни народов. Несомненно. Но, будучи располо­жены в сердце самого усложненного капитализма, такие обме­ны имели последствия, которые в свою очередь сказывались на самых обыденных сторонах жизни. Влияли на цены, но не только на них. Вот также то, что привлекает наше внимание опять-таки к деньгам и ценным металлам, орудию господства и орудию борьбы в большей степени, нежели это обычно при­знают.

Членения пространства и времени в Европе

Мир-экономика перед лицом членения времени

¹²⁷ Цитируется Пьером
Виларом в трудах
Стокгольмского
конгресса историков
(1960, с. 39).

¹²⁸ Cameron R. Economic
History, Pure and
Applied. — «Journal of
Economic History», march
1976, p. 3—27,

ВЕКОВАЯ ТЕНДЕНЦИЯ

В перечне циклов рекорд продолжительности принадлежит вековой тенденции (trend), тенденции, которой определенно бо­лее всего пренебрегали из всех циклов. Отчасти потому, что экономисты в общем интересуются только кратковременной конъюнктурой. «Чисто экономический анализ длительного периода не имеет смысла»,—пишет Андре Маршаль¹²⁷. Отча­сти потому, что медленность протекания цикла маскирует его. Он представляется как бы основой, на которую опирается сово­купность цен. Наклонена ли эта основа чуть-чуть вверх или чуть-чуть вниз или остается горизонтальной? Возможно ли за­метить это, когда другие движения цен, движения кратковре­менной конъюнктуры, накладывают на такую базовую кривую свои гораздо более выраженные линии, с резкими подъемами и спадами? Не является ли вековая тенденция просто в некото­ром роде «осадком» от остальных движений, тем, что остается, если их удалить из расчета? Не рискуем ли мы скрыть реальные проблемы, выдвигая эту тенденцию на роль «индикатора» (я не говорю еще «действующей причины»), как существует такой риск для фаз А и В по Симиану, но с совсем иным хронологиче­ским размахом? Существует ли вообще вековая тенденция?

Немалое число экономистов и историков склоняются к тому, чтобы заявить «нет». Либо, что проще, как мне представляется, сделать вид, будто такой тенденции не существует, Но что, если эти осторожничающие, эти скептики не правы? Ставшее оче­видным с 1974 г., но начавшееся до этой даты наступление дол­гого, необычного, приводящего в замешательство кризиса ра­зом привлекло внимание специалистов длительной протяженно­сти. Леон Дюприе вступил в бой, множа предостережения и констатации. Мишель Лютфалла заговорил даже о «возврате к циклу Кондратьева». Со своей стороны Рондо Камерон¹²⁸ предложил ввести циклы, окрещенные им «логистическими», продолжительностью от 150 до 350 лет. Но если оставить на­звание в стороне, то чем они на самом деле отличаются от ве­ковой тенденции? Следовательно, наступил благоприятный мо­мент, чтобы рискнуть высказаться в пользу вековой тенденции.

Малозаметная в каждый данный момент, но идущая своим неброским путем всегда в одном и том же направлении, эта тенденция есть процесс кумулятивный. Она добавляется к са­мой себе; все происходит так, словно бы она мало-помалу по­вышает массу цен и экономической активности до какого-то момента или же с таким же упорством действует в противопо­ложном направлении, приступив к их общему понижению, не­заметному, медленному, но долгосрочному. От года к году она едва ощутима; но одно столетие сменяет другое, и она оказы­вается важным действующим лицом. Так что, если попробо­вать получше измерить вековую тенденцию и систематически наложить ее на европейскую историю (как Валлерстайн нало­жил на нее пространственную схему мира-экономики), то мо­жно было бы изыскать некоторые объяснения для тех экономи­ческих потоков, что увлекают нас, которые мы ощущаем еще и сегодня, не будучи способны ни вполне верно понять их, ни

¹²⁹ Griziotti
Krestchmarm J.

II Problema del trend secolare nelle fluttuazioni dei prezzi. 1935.

¹³⁰ Imbert G. Op. cit.

¹³¹ Ibid.

быть уверенными в том, какими лекарствами их лечить. Раз­умеется, у меня нет ни намерения, ни возможности сымпрови­зировать некую теорию вековой тенденции; самое большее я попытаюсь вновь рассмотреть данные классических книг Дженни Грициотти Кречман¹²⁹ и Гастона Эмбера¹³⁰ и отме­тить их возможные последствия. Это способ уточнить наши проблемы, но не решить их.

Как и любой другой цикл, цикл вековой имеет исходную точку, вершину и конечную точку; но определение их остается довольно приблизительным, принимая во внимание плавные очертания вековой кривой. Можно сказать, имея в виду ее вер­шины: примерно 1350 г., примерно 1650 г.... Согласно признан­ным в настоящее время данным¹³¹, различают в применении в Европе четыре последовательных вековых цикла: 1250 [1350] — 1507 — 1510гг.; 1507 —1510[1650]—1733 — 1743гг.; 1733 —1743 [1817] —1896 гг.; 1896 [1974?]... Первая и последняя даты каж­дого из этих циклов отмечают начало подъема и окончание спада; промежуточная дата в квадратных скобках отмечает кульминационный момент, где вековая тенденция начинает обратное движение, иными словами, точку кризиса.

Из всех этих хронологических вех первая наименее надежна. В качестве отправной точки я бы скорее избрал не 1250 г., а на­чало XII в. Трудности проистекают из того, что весьма несо­вершенная в те далекие времена статистика цен не дает нам ни­какой уверенности, однако же начало огромного роста дере­вень и городов Запада, крестовые походы позволяют, пожалуй, передвинуть по меньшей мере на пятьдесят лет назад начало европейского подъема.

Это не пустые споры и не пустые уточнения; они заранее по­казывают, что, располагая данными лишь о трех вековых цик­лах, когда четвертый находится еще в середине своего пути (если мы не заблуждаемся относительно разрыва 70-х годов на­шего столетия), трудно высказывать суждение относительно сравнительной продолжительности этих циклов. Представляет­ся все же, что эти бесконечные глубинные волны проявляли тенденцию к тому, чтобы сокращаться. Следует ли приписы­вать это ускорению исторического процесса, на которое можно «списать» многое, и даже слишком многое?

Для нас проблема заключается не в этом. Повторим: она в том, чтобы знать, отмечает ли или по меньшей мере освещает ли такое движение, недоступное глазу современника, долговре­менную судьбу миров-экономик; знать, завершаются ли по­следние, несмотря на свою весомость и продолжительность или же в силу такой весомости и продолжительности, такими вот движениями, поддерживают ли их, подвергаются ли их воз­действию и, объясняя их, обясняются ли в то же время ими. Бы­ло бы слишком хорошо, если бы все обстояло точь-в-точь та­ким образом. Не прибегая к натяжкам при объяснении и стре­мясь сократить дискуссию, я удовольствуюсь тем, что последо­вательно займу те наблюдательные пункты, какие предостав­ляют нам вершины 1350,1650,1817 и 1973 —1974 гг. В принципе такие наблюдательные пункты находятся на стыке двух процес­сов, двух противоречащих одна другой картин. Мы их не выби-

Членения пространства и времени в Европе

Мир-экономика перед лицом членения времени

рали, а приняли, основываясь на расчетах, которые не мы вы­полняли. Во всяком случае, это факт, что разрывы, какие эти пункты фиксируют, вне сомнения, не случайно встречаются в разного рода периодизациях, принимаемых историками. Если они также соответствуют знаменательным разрывам в истории европейских миров-экономик, то не потому, что мы были в на­ших наблюдениях пристрастны в том или ином смысле.

ОБЪЯСНЯЮЩАЯ ХРОНОЛОГИЯ МИРОВ-ЭКОНОМИК

Горизонты, открывающиеся с этих четырех вершин, не мо­гли бы объяснить всю историю Европы, но если такие пункты выбраны правильно, они должны были бы предоставить и поч­ти гарантировать возможность полезных сопоставлений в мас­штабах всего рассматриваемого опыта, ибо пункты эти соот­ветствуют аналогичным ситуациям.

В 1350 г. Черный мор добавил свои бедствия к замедленному и мощному спаду, который начался задолго до середины столе­тия. Европейский мир-экономика той эпохи охватывал помимо сухопутной Центральной и Западной Европы Северное и Сре­диземное моря. Система Европа—Средиземноморье, вполне очевидно, познала тогда глубокий кризис. Христианский мир, утратив вкус к крестовым походам или лишившись возможно­сти их совершать, натолкнулся на сопротивление и инерцию ислама, которому он уступил в 1291 г. последний важный опор­ный пункт в Святой Земле—Сен-Жан-д'Акр. К 1300 г. ярмарки Шампани, лажавшие на полпути между Средиземным и Север­ным морями, стали приходить в упадок. К1340 г. оказался прер­ванным—и это, тоже несомненно, было весьма серьезно — «монгольский» [Великий шелковый] путь, путь свободной для Венеции и Генуи торговли к востоку от Черного моря, вплоть до Индии и Китая. Мусульманский заслон, разрезавший эту торговую дорогу, снова сделался реальностью, и христианские корабли оказались вновь привязаны к традиционным леван­тийским гаваням в Сирии и Египте. К 1350 г. Италия также на­чала индустриализироваться. Она красила суровые сукна, изго­товленные на севере Европы, с тем чтобы продавать их на Вос­токе, и начала сама изготовлять сукна. Шерстяное производ­ство (Arte della Land) станет господстовать во Флоренции. Ко­роче говоря, мы живем уже не во времена Людовика Святого. Европейская система, разделившаяся между полюсом североев­ропейским и полюсом средиземноморским, склонилась в южную сторону, и утвердилось первенство Венеции: смеще­ние центра произошло к ее выгоде. Сосредоточившийся вокруг Венеции мир-экономика обеспечит себе относительное, а вско­ре и ошеломляющее процветание посреди ослабленной, явно приходившей в упадок Европы.

Три сотни лет спустя, в 1650 г. (после «бабьего лета», длив­шегося с 1600 по 1630—1650 гг.), завершается долгое процвета­ние долгого XVI в. То ли горнорудная Америка перестала вы­полнять свою функцию? То ли наступил один из неблагоприят-

ных поворотов конъюнктуры? И тут на четко определяемом временном отрезке, который отмечается как перелом в веко­вом цикле, видна широкая деградация мира-экономики. В то время как завершался упадок средиземноморской системы, прежде всего Испании и Италии — та и другая были слишком связаны с американскими драгоценными металлами и с финан­совыми потребностями имперских амбиций Габсбургов,— новая система в Атлантике в свою очередь расстроилась, ока­залась нарушенной. Это попятное движение и было «кризисом XVII в» классическим предметом споров, не приведших, од­нако, к каким-либо выводам. Однако это тот самый момент, когда Амстердам, уже оказавшийся в центре мира, когда начи­нался XVII в., окончательно восторжествовал. С этого времени Средиземноморье окажется попросту за пределами большой истории, на которую оно на протяжении веков имело почти мо­нопольное право собственности.

Год 1817-й: точность даты не должна порождать чрезмер­ные иллюзии. В Англии поворот векового цикла наметился с 1809—1810 гг., во Франции—с кризисами последних лет на­полеоновского режима. А для Соединенных Штатов откровен­ным началом перелома тенденции был 1812 г. Точно так же се­ребряные рудники Мексики, надежда и предмет вожделений Европы, жестоко потерпели от революции 1810 г.; и если после этого они не выпутались из затруднений, то тут в известной степени виновата была конъюнктура. И вот Европа и весь мир